Панин любил одинокий и чистый звук трубы. То печальный, то радостный. И в печальной, и в радостной мелодиях трубы не было ничего земного. Какая-то высокая, светлая отрешенность, пробирающая до слез. Особенное чувство испытывал Александр, вслушиваясь в звуки трубы, когда болел. Лежал в квартире один, обескураженный тем, что выпал вдруг из привычного ритма жизни, и пытался запомнить мелодии, которые играл артист, но почти никогда не запоминал. Природа не одарила Панина музыкальным слухом.
Однажды в управлении, листая Библию, изъятую у фарцовщика, Панин наткнулся на слова: "И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?"
И вот артист умер. Панин впервые узнал его фамилию, прочитав некролог в "Ленинградской правде". Никто теперь не будет мешать спать новорожденным и писать диссертации будущим ученым. Но дом осиротел. Притих. Не на кого стало сетовать: вот, дескать, все у нас хорошо - и потолки четыре с половиной метра, и венецианские окна, и Таврический сад, но захочется иногда отдохнуть днем, а он трубит. Он, конечно, народный артист, трубит здорово, но сами понимаете… Не то жалоба, не то некая похвальба - вот какие люди у нас живут! Теперь же дом стал рядовым. Просто хорошим домом.
Панин постоял, пока из парадной вынесли гроб, поклонился вдове артиста, но она даже не заметила его. Застывший взгляд ее был устремлен в себя.
"Да, потерять такого человека…" - подумал капитан. Он никогда не задумывался над тем, каким был умерший. Априори он считал его человеком хорошим. Это чувство у Панина сохранялось с детства - плохой человек не может извлекать из своей трубы такие чистые звуки.
"А что за человек Орешников? - подумал Панин.- Он ведь тоже, когда не потрафляет толпе, может извлекать из своей души прекрасные звуки?" И тут же он подумал еще об одном актере - Данилкине. Но Данилкина он никогда не видел на сцене. А разговор с ним оставил неприятный осадок.
"От арлекина можно всего ожидать,- проворчал капитан, неторопливо поднимаясь по широкой удобной лестнице, но тут же поморщился, уличив себя в несправедливости.- Что я о нем знаю! Мало ли кто кому несимпатичен! Вот только как мне его заставить заговорить? Вызвать на Литейный? А он опять не пойдет на контакт". Панин был уверен, что режиссер не придет на очередной вызов, как не пришел и вчера. Найдет отговорку, заболеет.
Было во всем этом деле некое неудобство - отсутствие самого Леонида Орешникова. Живого или мертвого. И велосипед в Зимней канавке еще ни о чем не говорил. Его и сам "кумир" мог туда отправить.
Капитан принял горячий душ, растерся махровым полотенцем до такого состояния, что кожу начало жечь. Надев халат, пошел на кухню, приготовил яичницу и с удовольствием съел. "Сейчас заварю крепкого кофейку,- подумал он,- и минут на десять расслаблюсь. Имею право, товарищ полковник,- мысленно обратился Панин к Семеновскому.- Когда я сегодня встал? Вот то-то же!" От приятных мыслей его отвлек телефонный звонок. Митя-маленький на удивление быстро добился от НТО результатов по исследованию велосипеда. Результаты, к сожалению, были не Бог весть какими: механических повреждений и следов наезда эксперты на велосипеде не обнаружили. "Пальчиков" было много, но "знакомых" не оказалось.
- А чей велосипед, ты, Дима, выяснил? - спросил Панин.
- Орешникова. Он, оказывается, заядлый велосипедист. Каждое утро вместо бега трусцой гоняет по Петроградской.
"Вот и Митя не верит, что певца нет в живых,- подумал капитан.- Иначе сказал бы не "гоняет", а "гонял".
- А тебя тут дама ожидает,- сказал Кузнецов.- Назначаешь свидания, а сам опаздываешь.
- Данилкина?
- Ага.
Панин посмотрел на часы. Девять тридцать. А пригласил он актрису на десять.
- Сейчас буду,- сказал капитан.- Извинись и займи ее светским разговором.
Он повесил трубку и торопливо приготовил кофе. Сварил его очень крепким и с удовольствием выпил. В доме было необычно тихо. Даже с улицы не слышно было шума машин - только ровный ненавязчивый шелест дождя. Панин снова вспомнил о трубаче.
12
Разговор с Курносовым оставил у капитана неприятный осадок. Что-то в этом моложавом человеке, в его сочувствующем тоне было ему не по душе. Казалось бы, Вилен Николаевич ничего не скрывал. Ни своей неприязни к режиссеру Данилкину, ни сочувствия к Лене Орешникову. Но это сочувствие не помешало ему, как бы невзначай, добавить к портрету певца черной краски. Взять хотя бы упоминание о том, что Орешников, отбив у режиссера жену, не оставлял без внимания и других женщин. Но самое удручающее впечатление на капитана произвела удивительная метаморфоза, случившаяся с Курносовым. Косноязычный мямля в театре, он выглядел в кафе самоуверенным и привычным златоустом! А какая ирония! Это было что-то новое! Куда чаще случается наоборот - люди чувствуют себя уверенней в своей родной стихии.
Панин ставил под сомнение все, что рассказал ему Курносов. Все - кроме отношений, сложившихся в треугольнике Данилкин - его жена - Орешников. А это было главное и косвенно подтверждалось тем, как повел себя Данилкин. Теперь-то капитану стала понятна фронда режиссера, его нежелание говорить о певце, внезапное исчезновение из театра Данилкиной. Решимости вызвать Данилкину в управление, теперь уже с помощью повестки, у Панина поубавилось. А намеки помрежа на причастность режиссера к исчезновению Орешникова выглядели неправдоподобно. Александр невольно вспоминал, как отреагировал шеф на его сообщение о том, что помреж подозревает оскорбленного мужа: Семеновский даже не посчитал нужным прокомментировать эту версию. Но оставался вопрос - зачем понадобилось Курносову бросать тень на руководителя театра? Зависть, обида? Или свой, особый расчет? Чтобы во всем этом разобраться, требовалось время. Но времени у Панина не было совсем. В конце концов история с ГАИ поддавалась проверке. Но капитан мог голову дать на отсечение, что никто не писал туда никаких писем. В крайнем случае кто-то позвонил, дал наводку. Кто-то, но только не Данилкин. Как бы ни был главный режиссер несимпатичен Панину, он все-таки не производил впечатления человека мелочного.
А Татьяну Данилкину он решил пригласить, хотя и не предполагал, что она тотчас откликнется на его приглашение. Но вторую повестку ей посылать не пришлось.
Он ожидал увидеть женщину необыкновенную. А перед ним сидела худенькая блондинка с длинными прямыми волосами, усталым, бледным - может быть, из-за отсутствия косметики - лицом. Крутой лоб в мелких морщинках, голубые настороженные глаза. "Ужель та самая Татьяна?" - нечаянно всплыла в памяти капитана строка.
- Татьяна Васильевна, тема нашего разговора - Леонид Орешников. У вас нет никаких предположений, где он может сейчас находиться?
Данилкина опустила голову, и Панин заметил, как мелко-мелко задрожали ее губы. Через секунду женщина выпрямилась и внимательно посмотрела капитану в глаза, словно хотела убедиться, что он не скрывает он нее ничего ужасного.
- Я не знаю, что думать! Наш помреж считает, что Леонида убили. А муж говорит: ерунда!
Посылая с нарочным повестку Данилкиной, капитан решил не задавать ей вопросов об отношениях с мужем. Но она сама, по-видимому, не считала нужным что-то скрывать.
- А что думаете вы?
- У меня такое ощущение, что Леня жив.
- У вас есть предположения, где он может находиться?
- Нет никаких предположений! С ним что-то случилось, но он жив. Правда!
"Начинается фантастика,- подумал Панин,- сейчас это очень модно".
- Татьяна Васильевна, Орешников не говорил вам, что собирается куда-то уехать?
- Вы знаете про наши отношения? - она даже не спросила, а просто констатировала факт.- Ну, конечно. Сколько доброхотов вокруг. Но есть и хорошие люди. Вы не обижайтесь на Тамару…
Панин почувствовал, что лицо его предательски наливается теплом.
- То, что произошло позавчера у Ватагиных, недоразумение. Во всем виновата я. Тамара хорошая женщина. Правда. И она очень переживает. Так уж получилось. Я пришла к Ватагиным после спектакля. В двенадцать. Елена Викторовна сразу увела меня на кухню. Шепнула, что один гость из милиции. Кажется, занимается розыском Лени.
"Ну и ну! Провели как дешевого пижона!" - расстроился капитан.
- Вы не думайте о Тамаре плохо. Она очень хочет вас увидеть, но боится. Правда!
- Ладно. Что было, то было,- стараясь не выдать своего замешательства, сказал Панин.- Вы не ответили на мой вопрос. Помните, о чем я спросил?
- Помню. Леня никуда уезжать не собирался. Ни на один день. Я бы об этом знала.
- Расскажите о его друзьях. Как он проводил свободное время?
- Друзей у него нет. И свободного времени тоже.- Данилкина слегка повела плечами.- Правда.- Она добавляла это слово, как будто боялась, что ей не поверят. И произносила она его с такой обезоруживающей искренностью, что не поверить и правда было нельзя.
- Когда он начинал - друзей было много. Из тех, с кем учился в консерватории. И школьные друзья. Я знаю, что вы были в театре. Про Леню там могли сказать плохо. Но вы не верьте. Правда! Его у нас очень любили. Почему вы молчите?
- Я вас внимательно слушаю.- Панин улыбнулся и чуть не добавил: "Правда".
Когда Татьяна Васильевна стала говорить об Орешникове, лицо ее преобразилось. Куда только подевались усталость и бледность. В глазах исчезла настороженность - словно льдинки растаяли.
- У Лени были настоящие друзья. Друзья, а не просто товарищи. Он с ними много времени проводил. Любил застолья, парилку на целый день. А когда пришел успех… Настоящий - понимаете? И Леня в этот успех поверил, он…- Данилкина задумалась на секунду.- Он решил стать настоящим эстрадным певцом. С утра до позднего вечера работа. Правда! Вы знаете, у него есть одна слабость - он любит утром поспать. Раньше говорил: "Если я узнаю, что через неделю мне придется рано вставать, всю неделю у меня плохое настроение". А теперь встает в шесть, садится на велосипед. Потом бассейн, занятия в спортзале. Вы же знаете, как он выкладывается на сцене? Потом репетиции. И на друзей почти не осталось времени. Кое-кто обиделся. Подумал, что Леня пренебрегает дружбой. Но я знаю: есть люди, которые не прощают успеха своим друзьям.
- А кто из друзей остался?
- Если по большому счету - никого. Но это я так думаю. А Леня считает, что у него много верных друзей, которые любят его по-прежнему. Звонит им, обижается, что нет ответных звонков.
- Вы можете назвать этих людей?
- Коля Орлик, солист мюзик-холла, Андрей Кокарев из политехнического. Недавно защитил докторскую. Володя Севрюк…
Панин вспомнил прилипшего к нему на вечеринке у Ватагина пьяного актера.
- Он был очень дружен с моим мужем. Но вот произошел этот несчастный случай. И счастливый…- Данилкина произнесла эти слова естественно и просто. А у капитана на душе вдруг сделалось муторно. "Что же будет с ней, если Орешникова нет в живых?" - подумал он.
- Леонид никогда не говорил вам, что ему угрожали рэкетиры?
- Угрожали? - казалось, она и мысли допустить не могла, чтобы кто-то угрожал ее Леониду.
- Да. Месяца два назад какие-то люди требовали от Орешникова, чтобы он отдавал часть своих заработков от концертов.
В это мгновение зазвонил телефон. Панин снял трубку.
- Капитан, ты вызывал Татьяну Данилкину? - спросил Семеновский.
- Да.
- Напрасно. Мог бы съездить к ней в театр. Домой, наконец! - в голосе полковника чувствовалось раздражение.- В личную жизнь нельзя вламываться кавалерийским наскоком! Сейчас звонил ее муж - устроил мне настоящую истерику! - полковник говорил очень громко, и как плотно Панин ни прижимал трубку к уху, Данилкина, наверное, уловила, что речь идет о ней. Она смотрела на Панина с тревогой.- И он прав,- бубнил шеф.- Расспрашивать его жену о певце Орешникове, который уже два года не работает в театре,- давать пищу сплетням. А по его словам, сплетен и так хватает. Ты со мной согласен?
- Нет, товарищ полковник.
- Что, что?
- Так точно, товарищ полковник.
- Знаешь, что, Александр Сергеевич, зайди-ка сейчас ко мне,- почти ласково сказал Семеновский.- Я хочу на тебя взглянуть.
- У меня сейчас на приеме посетительница…
- Данилкина? - теперь уже шепотом спросил полковник.
- Так точно.
- Ну ты даешь! - как-то совсем по-мальчишески выпалил Семеновский и повесил трубку.
- У вас из-за меня неприятности? - спросила Татьяна.
- Ну что вы! - бодро запротестовал Панин.- Работа такая. Каждый день какой-нибудь сюрприз.
- Александр Сергеевич, неужели это правда - про рэкетиров?
- Правда. Наверное, Орешников не захотел вас волновать.
- Это на Леню похоже. А знаете, недели две назад к нему в квартиру залезли воры - украли видеотехнику, все кассеты. Двести штук!
- А точнее вы не вспомните, когда произошла кража? Какого числа?
- Трудно указать точную дату. Леня на два дня уехал в Москву. На субботу и воскресенье. У него были концерты в Лужниках. Вот в эти два дня и три ночи и залезли воры в квартиру.
- Орешников заявил о пропаже?
Данилкина вздохнула:
- Точно не знаю. Произошло что-то для меня непонятное. Я встретила Леню на Московском вокзале. Он был веселый - концерты прошли с небывалым успехом. Пока мы ехали к нему домой, Леня балагурил, шутил, мешал мне вести машину…
- У вас есть машина?
- Да нет, машина чужая. Его двоюродного брата. Но он иногда дает мне ключи, когда надо встретить Леню. Или когда мы едем на дачу. Ну так вот,- продолжала она,- Леня всю дорогу веселился, а когда подъехали к дому и он выгреб из багажника цветы…- Данилкина улыбнулась.- Никогда не видела такого количества роз! Леня вдруг в лице переменился и чуть не влез в багажник. Что-то доставал там.
- Что?
- Не знаю,- пожала плечами актриса.- Я спросила, он отмахнулся: "Да, ерунда на постном масле… Не бери в голову. Потом расскажу". А потом я и забыла про этот случай: поднялись в квартиру, а там сюрприз. Видик и телевизор украли. Леня был очень сердит. Просто места себе не находил! Он такой наивный. Правда! Всегда считал, что раз его любит молодежь, рокеры, поклонники тяжелого рока, никто в квартиру к нему не полезет. Даже сигнализацию не провел. А вот залезли!
- Вы никогда не слышали от него фамилии Суриков? Или клички Сурик?
- Нет. Таких знакомых у него нет. И у меня тоже.
- Что вы можете сказать о Курносове?
- Ничего плохого,- она улыбнулась грустно.- И ничего хорошего.
- Как он относится к вашему мужу?
- Очень хорошо. У Вилена Николаевича со всеми в театре хорошие отношения.
- А с Орешниковым?
- Не знаю… По-моему, у них нет никаких отношений.
- Где покупал Орешников видеотехнику?
- Телевизор в "Березке". Он же получал валюту на гастролях. А видик привез из Японии.
- А кассеты?
- Часть привозил. Часть Курносов записывал ему. Он многим записывает. И берет не очень дорого.
- Вы не будете возражать, если мне придется обратиться к вам еще раз? - спросил Панин, вспомнив незаслуженный нагоняй от полковника.
- Нет. Только не присылайте мне повестку домой. Я сейчас живу у подруги. У Тамары Белоноговой.- Она ответила на вопрос, который Панин никак не решался задать.- У Тамары есть телефон.- В словах Данилкиной капитану послышалась легкая усмешка. Но лицо актрисы по-прежнему было доброжелательным.
Когда Панин записывал телефон, его рука предательски дрогнула.
После ухода Данилкиной капитан позвонил Диме Сомову, занимавшемуся кражами видеомагнитофонов. Заявления от певца Леонида Орешникова о том, что у него украли кассеты и видик, не поступало.
- Может быть, этим занимаются в районе? - спросил Панин.
- Можешь, конечно, позвонить и туда. Если у тебя много свободного времени,- сказал Митя-большой.- Но вся информация по видикам собирается у меня, будь они неладны, эти видики-невидимки!
Переговорив с Сомовым, капитан заглянул в кабинет к шефу. У полковника сидел какой-то пожилой толстяк, раскрасневшийся и потный, словно только что выскочил из парилки. Когда Панин, открыв дверь, замер на пороге, толстяк нервно обернулся, метнув на капитана гневный взгляд.
- Ты чего, Панин? - спросил полковник.- Есть новости?
"Новости всегда есть",- подумал капитан и сказал:
- Явился по вашему приказанию!
- Я тебя не вызывал! - Полковник демонстративно повернулся к толстяку: - Значит, вы утверждаете, что ничего не видели и не слышали?
Панин осторожно прикрыл дверь и подумал с облегчением: "Значит, на сегодня обошлось без вливания".