13
Шел уже третий день с тех пор, как Панину поручили розыск пропавшего кумира ленинградских поклонников рок-музыки. С того злополучного утра, когда певец исчез с Дворцовой площади,- почти неделя. И все это время Ленинградское телевидение и радио находились в осаде: по всем телефонам звонили фанаты Леонида Орешникова. Даже в бухгалтерию и кафетерий. Не меньше звонков раздавалось и на Литейном, 4. Стоило, например, обратиться по телевидению к свидетелям автодорожного происшествия с просьбой позвонить в милицию, как тут же по названному телефону начинались звонки совсем иного рода: когда вы разыщете Орешникова? Люди просили, грозили, рассказывали невероятные истории.
Странное дело - все последние годы город постоянно захлестывали волны слухов. От самых безобидных: "Илья Глазунов женился на Мирей Матье", до мрачных предсказаний: "Двадцать четвертого июня город будет начисто разрушен землетрясением".
"Вы слышали, "Зенит" в полном составе разбился в авиакатастрофе?" - спрашивал один ленинградец другого, вместо того чтобы сказать "здравствуйте". И получал ответ: "Черт знает что такое - Игоря С. зарезали в Москве на Садовом кольце! Средь бела дня".
Немало слухов ходило в разные времена и о Леониде Орешникове. Слухи нервировали, мешали спокойно жить и работать.
"Ну почему всплеск слухов именно в Ленинграде?" - задавал себе вопрос Панин. Ему приходилось слышать небылицы и в других городах, но нигде слухи не расцветали так ярко и не держались так долго, как в его родном городе. А ведь казалось бы - высокая культура и интеллигентность ленинградцев славились по всей стране. Иногда капитан позволял себе помечтать о том, как полезно было бы доискаться до первоисточника всех этих слухов. Ведь если они возникают, значит, кому-то это нужно? Но у него не всегда выдавалось свободное время даже для того, чтобы помечтать. И в компетенцию уголовного розыска борьба со слухами не входила.
Теперь, когда для слухов о судьбе Орешникова имелись все основания, воображение горожан разыгралось. В ходу была даже версия с участием инопланетян. Конечно, вокальные данные у певца были прекрасные, но почему пришельцы остановились именно на нем, а не на Кобзоне или Иглесиасе?
По просьбе Панина ведущие информационной программы "600 секунд" дважды обращались к ленинградцам в поисках свидетелей события на Дворцовой площади. Но в уголовный розыск не последовало ни одного серьезного звонка. Казалось, что в городе, наводненном слухами, нет ни одного человека, не слыхавшего о происшествии с певцом. А люди молчали! И даже возможный свидетель - мужчина с портфелем - не отзывался. Оставалось думать, что он не ленинградец или уехал в командировку, туда, где "600 секунд" не показывают. И уехал именно в то утро, когда исчез Орешников. Панин даже выстроил гипотезу: мужчина шел через Дворцовую площадь на улицу Гоголя, к агентству Аэрофлота, откуда отправляются автобусы в Пулковский аэропорт. И по времени такая гипотеза была близка к делу: в шесть пятнадцать и в шесть тридцать три от агентства отправлялись автобусы. Но шоферы автобусов, которых расспросил Митя Кузнецов, не могли вспомнить, садился ли к ним похожий пассажир. Твердили, что в тот день народу было много. И с портфелями, и с чемоданами.
Больше всего надеялся капитан, что ему удастся выйти на Сурика. Если Инна Печатникова ничего не перепутала, версия "рэкетиры" казалась теперь самой перспективной.
Этот Сурик никак не выходил у капитана из головы. Он иногда ловил себя на том, что напевает себе под нос бесконечную песенку: "Сурик, сурик, сурик…" О всех Суриковых, проживающих в Ленинграде и области, он навел самые подробные справки. К счастью, их оказалось совсем немного. Александр попытался даже узнать, нет ли в городе мужчин по фамилии Сурикашвили и Сурикадзе. В последний год в Ленинграде много преступлений совершили приезжие с Кавказа. Но в адресном столе людей с такими фамилиями не значилось. Панин не поленился и позвонил в Тбилиси, своему знакомому, старшему оперуполномоченному уголовного розыска Отари Беденишвили и спросил, есть ли вообще грузинские фамилии Сурикашвили и Сурикадзе. Отари долго думал, а потом спросил:
- А зачем тебе, дорогой?
- Отари, это вопрос второй! Главное - есть ли такие фамилии? Бывают ли?
- Нет, Алекс,- не согласился Отари.- Это и есть первый вопрос! Если дело серьезное, я буду искать. Но вообще-то, никогда таких фамилий не слыхал. Самое близкое - Сирадзе и Сулханишвили…
Панин вздохнул.
- Не ищи. Я эти фамилии сам придумал. Понимаешь, Отари, я от клички танцевал. А кличка - Сурик.
Отари тоже вздохнул, выражая Панину свое сочувствие. Поинтересовался:
- Алекс! У вас город морской, корабли красят суриком. Достать для друга банку не проблема?
- Отари, у нас даже банку без сурика достать проблема. Ты хочешь днище "Волги" покрасить?
- Я тебе банку пришлю, милиционер. И не пустую.
- Взяткодатель!
- Вай, какое корявое слово, дорогой. Но я не обижаюсь. Успехов тебе, танцуй дальше!
Была у Панина одна палочка-выручалочка - Глеб Петрович Плотников, у которого он начинал работать стажером в уголовном розыске. Плотников уже лет десять на пенсии. Старик сильно одряхлел: плохо слышал и видел, но голова у него была в полном порядке. Глеб Петрович помнил имена и клички всех преступников, что прошли через его руки. И особенно хорошо тех, до кого он так и не добрался. Он мог в подробностях воспроизвести какую-нибудь облаву тридцатилетней давности на воровскую "малину". Сказать, кто из оперативников где стоял, во что были одеты задержанные, какая была в ту ночь погода. И даже какая закуска украшала стол в "малине". Не говоря уже о крепких напитках.
- Да, Николаич,- говорил Плотников, щуря свои слезящиеся, не раз оперированные глаза.- Какая закусь на "малине" у Вити-тити была, когда мы его банду брали! Балычок, языки копченые… Три сорта икры! Я тогда последний раз в жизни паюсной икры поел!
- Как же ты успел, Петрович? - удивлялся Семеновский, в кабинете которого шла беседа со стариком.- Палили ведь тогда из всех стволов. Отчаянные у Яковлева бандюги собрались.
- Я и к самогону приложился, Николаич. Ты в соседней комнате "скорую" вызывал, а мы с Василием Даниловичем Житецким живых бандюг повязали, лицом к полу уложили и тяпнули по стопарю. Житецкий к коньяку потянулся, а я ему на самогон показал: попробуй. Про Вити-титин самогон у воров легенды ходили. И правда, что тебе живая вода. Мы даже раненому Прибылеву влили. Я думаю, он потому и живым остался.
Панин не позвонил старику с самого начала только потому, что во времена Плотникова ни о каких доморощенных рэкетирах и слуху не было. Трудно было ожидать от него совета в таком деле. Но теперь, когда розыск буксовал, капитан был готов зацепиться за соломинку. "Человек по кличке Сурик мог ведь раньше, во времена Плотникова, заниматься и другими делами?" - думал Панин, подсознательно игнорируя заявление Печатниковой о том, что у рэкетиров, угрожающих Орешникову, были молодые голоса.
- Вас слушают,- отозвался Плотников, сняв трубку. Последние годы баритон Глеба Петровича превратился в дребезжащий тенорок.
- Как жизнь, Петрович? - спросил Панин.
- Жив, и то слава Богу,- отозвался старик.- А кто это говорит? Ты, Санек?
- Я, Глеб Петрович.
- Давно ты мне не звонил. Когда майорские звездочки пропивать будем?
- Как бы капитанские сохранить!
- Чего, чего? - переспросил Плотников.
- Сохранить бы капитанские,- повторил Панин.
- Все лихачишь? - старик хорошо знал об автомобильных проблемах Панина и осуждал его пристрастие к быстрой езде. "Мы-то все больше ножками, ножками,- любил говорить старик.- Недаром нашего брата топтунами звали".
- Ты чего звонишь? По делу или о здоровье справиться?
- По делу.
Старик не любил, когда с ним лукавили. А Панин был его учеником.
- Ну валяй, докладывай дело.
- Дело-то длинное,- сказал Панин.- Я заеду, подробно доложу. А пока скажите - кличка Сурик никогда не всплывала?
- Какая? - переспросил Глеб Петрович.- Шурик?
- Сурик,- повторил капитан громче, а сам подумал вдруг: "А если и вправду - Шурик?! Может, Печатникова плохо расслышала? Или говоривший шепелявил!" Ему стало даже жарко от такой догадки. Захотелось бросить трубку и тут же позвонить Печатниковой, запросить в картотеке данные на людей с кличкой Шурик. Но обижать старика было нельзя, и Панин слушал, как Платонов повторяет, словно пробуя слово на вкус: "Сурик, Сурик…"
- Был у меня Сурик. Но этот не про вашу честь. Вызвали его свои же на правеж на Смоленское кладбище. Там и кокнули. В октябре шестидесятого.
- У него фамилия Суриков была?
- Да. Суриков Алексей. А больше Суриков мне не попадалось.
- А Шуриков?
- Чего-то я тебя не пойму, Санек? Кто тебе нужен-то? Шурики или Сурики? Панин рассмеялся - так близки были по звучанию эти два слова.
- И те и другие, Петрович! Свидетельница услышала Сурик. А ведь могла и ослышаться. Я только сейчас просек!
- Чего ты только сейчас сделал? - изумился старик.
- Только сейчас понял, Петрович. Такая простая вещь.
- Правильно. Мог и шепелявый оказаться. Помнишь логопеда с улицы "Койкого"?
- Петрович, ты еще повспоминай, только живых,- попросил Панин.- А я вечером зайду, ладно?
Но встретиться в этот день с Плотниковым капитану не удалось. В управление позвонил Владимир Алексеевич Бабкин, двоюродный брат Орешникова, и заявил, что у себя на даче он обнаружил видеотехнику брата.
14
Приморское шоссе Панин любил больше всех загородных дорог. Да и не было ни одного ленинградца-водителя, которому не нравилась бы эта ухоженная асфальтовая лента, то вьющаяся среди сосновых лесов, то вылетающая на берег Финского залива. Панина раздражали только ограничительные знаки, в изобилии развешанные вдоль шоссе - "60км", "Обгон запрещен", "Стоянка запрещена". Обычно капитан не слишком-то с ними считался, но сейчас скрепя сердце притормаживал. Не хватало ему новой докладной из ГАИ.
Недалеко от Солнечного у обочины притулились сверкающий хромом и яркой окраской автобус финской туристической фирмы и два блеклых "жигуленка" с ленинградскими номерами. Номера эти Панину были знакомы. Известные каждому постовому милиционеру фарцовщики Осип Калкин и Николай Иванов "торговали" у гостей из Страны тысячи озер их поношенное, но фирменное барахлишко. На Калкина и Иванова не раз устраивали охоту, бывало даже и ловили, но самое большое наказание - "премия" на пятьдесят рублей - для них было как слону дробина. Фарцовка продолжалась. Да и не всегда милицейские "Волги" и "Жигули" могли настичь "шестерки" фарцовщиков. А "Мерседесы" в управлении берегли для торжественных случаев - сопровождать своих и заграничных высоких гостей.
Один сотрудник уголовного розыска, оперуполномоченный Сысоев, принял сложившуюся ситуацию так близко к сердцу, что решил действовать на свой страх и риск. Всякий раз - а это случалось не так уж часто,- когда ему удавалось настичь скупщиков барахла на месте преступления, он не только составлял протокол, но и прокалывал шины на их автомобилях. После третьего раза Калкин и Иванов написали жалобу в прокуратуру. На партийном собрании представитель райкома наивно спросил самоуправца:
- Почему вы допустили нарушение законности?
Сысоев долго и мрачно молчал, потом вдруг улыбнулся виновато:
- Я, товарищи, после этого пару ночей поспал спокойно.
Никто из присутствующих не улыбнулся, а представитель райкома тихо сказал:
- Какой цинизм.
Реплика его была услышана, и оперуполномоченного послали служить во внутриведомственную охрану.
Месяца через два фарцовщики снова обратились в прокуратуру: кто-то продолжал прокалывать им шины, но теперь уже по ночам, на стоянке. У Сысоева на все эти случаи имелось железное алиби, и волновали его теперь другие заботы. Виновных найти не удалось.
…В Солнечном, около поста ГАИ, Панин притормозил. Два офицера копались в двигателе желто-синих "Жигулей".
- Ребята! - окликнул их капитан.- Тут недалеко Ося Калкин финнов потрошит. Может, сгоняете?
Один из офицеров поднял голову, сказал в сердцах:
- На этом драндулете?! Уж лучше бы нам велосипеды выдали! Сам-то почему мимо проехал?
- Дело в Репино.
- У всех дел по горло! Одни мы бездельники!
Панин нажал на газ.
Младший оперуполномоченный репинского отделения милиции Никитин ждал капитана в нагретом солнцем душном кабинете. Здороваясь с ним, Панин не заметил особой радости на его еще совсем мальчишеском лице.
- Чем озабочен, коллега?
- Состоянием преступности на участке, товарищ капитан,- дурным голосом доложил Никитин. Заметив, что Панин взглянул на него неодобрительно, опер добавил смущенно: - Александр Сергеевич, я тут на все отделение один оперативник, а дел…- И поднял со стола пачку тощих папок: - За последнюю неделю обворовали дачи секретаря райкома партии, двух председателей исполкомов. Два заявления от кооперативщиков о рэкете. А сегодня ночью хотели угнать "Волгу" у одного приезжего москвича…
- У москвича - это серьезно,- улыбнулся Панин.
- А что вы думаете? Москвич этот - консультант из МВД Союза. Он душеспасительной беседой не ограничился. Сразу заставил уголовное дело завести.
Никитин сложил папки в облезлый сейф и запер его.
- Едем?
- Едем. Ты о понятых позаботился?
- Ждут на соседней даче.
Дача Бабкина оказалась маленькой, похожей на сотни дач-сарайчиков дачного треста. Домик был выкрашен в необычный свекольный цвет. Темно-зеленая крыша, аккуратные белые наличники выгодно отличали его от казенных собратьев. Все говорило о том, что владелец дачи не только хороший хозяин, но и человек со вкусом. Да и место было прекрасное - большая, открытая поляна среди сосен. Сразу за дачей начинался склон, и сквозь колеблемые ветром вершины деревьев поблескивал на солнце Финский залив.
Сам хозяин сидел на увитом плющом крылечке и, завидев подъехавшую машину, резво вскочил.
- Милиция? - спросил он, когда Панин и Никитин вышли из машины. Похоже, что его насторожил цивильный вид прибывших и частный номер машины.
- Так точно,- капитан показал хозяину удостоверение, и тот внимательно прочитал его. Даже сверил фотографию с оригиналом.
На вид Бабкину было лет тридцать. Подтянутая, почти спортивная фигура, загорелое волевое лицо, стриженная наголо голова, маленькая золотая сережка в ухе. Прямо герой из эпохи рокеров. Если бы не рост. Рост у артиста подкачал - не больше метра шестидесяти.
- Никитин, покажи товарищу документ,- сказал Панин, заметив, что тот даже не сделал движения рукой в направлении кармана.
- Да что вы, что вы! Мне и одного удостоверения достаточно,- запротестовал Бабкин, широким жестом пригласив милиционеров в дом.- Знаете, сейчас столько пишут о преступности, что перестаешь верить слову.
- Чему-чему, а слову у нас никогда не верили,- проворчал Никитин.- Только документу.
- Ты поэтому и не предъявил его? - спросил Панин.
- Я, товарищ капитан, сегодня удостоверение забыл. Такая жара! Вышел из дому в одной рубашке.
- И не стыдишься признаваться в этом при товарище Бабкине?
- Меня зовут Владимир Алексеевич,- сказал хозяин, пропуская в дом оперативников.
- Александр Сергеевич,- представился Панин.- А этого рассеянного юношу зовут Евгением Никитиным.
- Евгением Петровичем,- поправил младший лейтенант, и капитан подумал, что молодые ребята теперь совершенно без комплексов и ведут себя очень раскованно. Если бы они умели и дело делать!
Внутреннее убранство дачи соответствовало ее внешнему виду. Все очень строго и скромно. Всюду дерево - хорошо обработанное, ярко демонстрирующее свои достоинства.
- Здорово тут у вас! - восхищенно сказал Никитин.
- Все своими руками,- Бабкин улыбнулся.- У меня достаток скромный. Вы думаете, что артист Ленконцерта большие гонорары гребет? Нет. Я здесь каждую досочку неделями обстругивал, чтобы она свою красоту белому свету открыла.
Тут только капитан обратил внимание на то, что все доски - и на полу, и на стенах, будучи выкрашены краской, не потеряли своей фактуры. Словно их не красили, а слегка подсветили.
- Особая техника! - гордо сказал Бабкин.- Если заинтересуетесь, могу продать секрет.- И засмеялся: - Шучу, шучу…
Манера разговаривать - чуточку многословная, мягкая - никак не гармонировала с внешним обликом хозяина - рассчитанным на симпатии молодежи имиджем поющего рокера.
- Так где же таинственным образом попавшая к вам видеотехника? - спросил Панин. Он решил, что Бабкину совсем необязательно знать о том, что рассказала ему Татьяна Данилкина о краже из квартиры Орешникова.
- Почему же таинственным?! Я уже говорил по телефону. Пока я был на гастролях, Леня привез видик на дачу. А вот зачем?…- Бабкин подошел к деревянной панели стены, быстрым движение нажал какую-то кнопку. Панину показалось, на сучок в доске. Потом толкнул ладонью одну из досок, и открылась дверь в небольшой чуланчик. Первое, что бросилось в глаза,- огромная коробка телевизора "Грюндик", а на ней поменьше - фирмы "Хитачи". За коробками на вешалке висели кожаное пальто, плащи, на полке стояло несколько бутылок сухого грузинского вина.
- Голь на выдумки хитра. Нас, обывателей, так запугали статьями о преступности, что приходится думать о самозащите. Об этом тайнике знаю я, знала моя жена, ныне покойная, мой братец Леня.
- Вы уверены, что это его техника? - спросил капитан.
- Уверен. Не так часто у нас в Союзе можно встретить "Грюндик" с хрустальным стеклом. Да и о чем говорить? Я же видел у Лени именно этот видик! Сам не однажды пользовался им.
- А брат не оставил вам никакой записки?
- Нет.
- Странно…
- Странно, что он привез технику,- недовольно сказал Бабкин.- А писать записки не в Лениных правилах. Да и зачем? Объяснил бы при встрече.
- Похоже, свидание откладывается,- сказал Панин и обернулся к Никитину: - Женя, давай своих понятых. Надо пальчики брать с аппаратуры.
- Понятых? - насторожился хозяин.- Не хотелось бы. Чужие люди, тайник…
- Это ваши соседи, старики Утешины,- доложил Никитин.
- Тем более! У них внуков целый выводок. Знаете что,- предложил Бабкин,- давайте вытащим технику в комнату, а дверь в чулан закроем? Ничего же не нарушится?
- Почему бы и не вытащить? - согласился младший лейтенант. Но Панин строго взглянул на него.- Товарищ капитан, составим протокол об изъятии техники из тайника,- как ни в чем не бывало продолжал Никитин.- А с понятыми будем пальчики проявлять.
Вытаскивать технику без понятых, а потом при них проводить все остальные следственные действия было нарушением. Но Панину стало жалко артиста - строил тайник, старался, а чужие люди будут глазеть. Неизвестно, что у них за внуки!
Не распаковывая, осторожно, они перенесли видеомагнитофон и телевизор в комнату. Телевизор был такой громоздкий, что капитан отметил про себя: одному человеку с ним трудно управиться.
- Владимир Алексеевич, а как Орешников мог попасть к вам на дачу? - спросил он, когда младший лейтенант ушел за понятыми.
- У него есть ключи.