Наутро Тамара позвонила на работу, соврала, что заболела, и, ругая себя на все корки, пошла караулить муженька. Даже если ночует он у какой-то шлюхи, днем-то наверняка к мамаше придет! Она караулила его с раннего утра до позднего вечера, забыв, что в последние дни Петр вообще не выходил из дома. Тамара не верила, что ее муж скрывается у матери. Бедная дочка весь день просидела дома одна и встретила припозднившуюся мать горючими слезами. И у той окончательно снесло крышу.
Теперь она думала только об одном: ей надо хоть на денек заполучить муженька домой, и она мигом расставит все точки над "и". Спрячет этот чертов ингалятор, дождется приступа, и, когда он, не найдя лекарства, будет задыхаться и думать, что настал его смертный час, она этот самый ингалятор найдет. Пусть он поймет, какой он больной, жалкий, беспомощный – кому он нужен, кроме нее?
Вероятно, безумие Петра оказалось заразительным. Прошло несколько дней, муж не звонил, но Тамара не отказалась от кошмарного плана. В конце концов она, наступив на горло гордости, сама позвонила свекрови:
– Алла Антоновна, как там Петя?
– Ну ты его довела! – зло провизжала свекровь. – Он на любой телефонный звонок реагирует, как кот на плетку! Чуть ли не под диван заползает! Тебе что, хахали домой звонили, шлюха?
Тамара бросила трубку и разрыдалась. Но через полчаса вновь позвонила – и на этот раз ей повезло. Трубку снял Петр, и в этот момент, сообразив, что он живет действительно у матери, Тамара простила ему все.
– Петенька, любимый! – закричала женщина. – Почему ты ко мне не возвращаешься?
– Томочка, они… Они следят за мной… – залепетал Петр.
– Кто следит? – не поняла Тамара.
– Ну, те, кто напал. Я же говорил, им в милиции мой адрес дали! – Голос Петра стал возбужденным, и он понес всякую чушь о том, что за ним по пятам ходят какие-то подростки, то по двое, то по трое, временами они меняются, но насовсем его в покое не оставляют.
Тамара не обратила на бессвязные речи мужа внимания. Он же не говорит, что разлюбил ее, что любит другую, какая тогда разница, что он несет? И она начала уговаривать мужа вернуться к ней, обещая, что одной левой разбросает всех подростков и вообще купит ему "парабеллум", будут вместе отстреливаться. Увы, мысль о хорошем психиатре вновь не пришла ей в голову – возможно, потому, что в ее собственном здравом смысле в то время многие тоже могли бы усомниться.
Возможно, еще пара-другая недель, и безумие Петра зашло бы так далеко, что к психиатру обратилась бы его мать. Но, к сожалению, этого времени у бедняги уже не осталось. Тамара все же уговорила его вернуться домой. Петр согласился, и жена лично встретила его у подъезда свекрови. Воссоединившаяся семейная пара вернулась домой. Но увы – мечты Тамары о тихой семейной идиллии не осуществились.
Как ни странно, повестки из милиции больше не приносили, но зато приступы астмы становились все чаще и чаще, уже редкий день проходил без них. Петр мало того, что по-прежнему отказывался выходить из дома, так еще и начал агрессивно нападать на Тамару, обвиняя ее в том, что она не сдержала слово и не обеспечила его безопасность. Он уверял, что днем, пока жена бывает на работе, а дочка в садике, в дверь квартиры кто-то звонит, а когда Петр подходит к оптическому глазку, лестничная клетка неизменно оказывается пустой.
Через три дня он начал жаловаться, что звонят им уже по телефону. А еще через неделю заявил, что Тамара сама дала заговорщикам их домашний номер, а потому он уходит от нее окончательно. И пусть она больше не звонит его матери – единственной женщине, которой он доверяет!
Рыдая, Тамара бросилась в спальню, и тут на глаза ей попался злосчастный ингалятор. Вот он, шанс показать коварному муженьку, кто он есть на самом деле! Обрывки мыслей о том, что надо так напугать Петра, чтобы он раздумал от нее уходить, вихрем пронеслись в голове, но так и не оформились ни во что путное. Не раздумывая ни о чем, буквально на автомате она сунула бутылочку в карман рабочей черной блузки, торопливо надела новую черную юбку и новые босоножки на невысоком каблуке и выбежала в коридор. Ириша плакала в своей комнатке, а Петр метался по обеим комнатам и кухне и бросал в раскрытый потертый большой чемодан все мужские вещи, которые попадались ему под руку. Тамара пробежала мимо него, ворвалась в комнату рыдающей дочери и крикнула:
– Ирка, одевайся. Мы отсюда уходим!
Перепуганная девочка одеваться не хотела, но Тамара кое-как напялила на нее маечку и джинсы, благо дело было весной, всунула ноги дочки в подвернувшиеся под руку спортивные тапочки, схватила ее на руки и пробежала к дверям на глазах у опешившего Петра. Уже захлопывая за собой входную дверь, она истерически выкрикнула:
– Все, мы с дочерью уходим навсегда! Чтоб ты сдох!
И она резко провернула в замочной скважине ключ, закрывая дверь на второй, нижний замок. Ключа от этого замка у Петра не было, и жена прекрасно об этом знала. Выйти из квартиры он теперь не мог. Ради справедливости надо заметить, что о спрятанном в кармане блузки ингаляторе Тамара в тот момент забыла напрочь.
– Я думала, его где-то пассия ждет, молодая и красивая. Небось шампанское уже купили, праздновать встречу собираются… Вот и пусть ждет, не дождется! Больная на голову была, замкнуло в голове все проводки. Думала, пассия разозлится и от него откажется, он разнервничается, тут и приступ случится… Он перепугается и задумается – а кому он, такой больной, нужен, кроме меня? Я забыла, что лекарство у меня в кармане! Он умер тогда… А теперь вернулся за нашей дочерью.
Я вздохнула. Ну зачем мне эта старая тайна? Навряд ли убитый муж Тамары Борисовны, вернувшись с того света, застрелил дочь из современной винтовки с оптическим прицелом. А чтобы дочка на том свете не заскучала, за компанию решил прихватить и еще пару девочек с ее курса. Ладно, задам последний вопрос.
– А он звонил с того света? Ваш муж? Ну, перед тем, как стрелять в Иру?
Женщина на кровати передернулась и захрипела. Не на шутку перепугавшись, я выбежала из палаты и позвала врача. Убедившись, что врач нашелся и вместе с сестричкой спешит к больной, я быстро пошла к выходу. Так, здесь полный ноль.
Мать Тани Протченко работала медсестрой в регистратуре районной поликлиники. Я подъехала в поликлинику, но мне сказали, что смена госпожи Протченко только послезавтра. Я позвонила Алене:
– Как ты думаешь, мне домой к ней идти или подождем?
– Мне без разницы, – устало произнесла Алена. – Ты серьезно веришь, что она что-то знает?
– Не слишком.
– Тогда приезжай лучше ко мне. Мне страшно.
Остаток дня и весь следующий я провела в гостях у Алены. В университет она не ходила, на телефонные звонки не отвечала. По ее словам, ночью она не могла заснуть. Ее лицо осунулось, нос заострился, глаза как-то испуганно бегали по сторонам. Теперь она была мало похожа на ту жизнерадостную юную девчонку, которая неделю назад пришла ко мне в гости с непутевым братцем, как будто за последние пару дней постарела лет на десять. Мы без конца строили версии, прикидывали, как бы обезопасить Алену… но ничего путного в голову не приходило. Возможно, испуг Алены действовал и на меня, но мозги отказывались работать.
– Поля… Паша говорил, ты гадалка, – вдруг нерешительно произнесла Алена. – Погадай мне, а?
– Нет! – выкрикнула я. – Не проси такое!
– Почему?
– Мне кажется, мои карты хорошего вообще никогда не предсказывают, – с трудом произнесла я. – Зачем нам зря переживать?
На самом деле я верила своему гаданию. Уж не знаю как, но карты никогда мне не врали. По крайней мере, смерть моих клиентов предсказывали четко, как часы. И я просто боялась того, что могу увидеть, разложив карты на Алену. Внутренний голос и так невразумительно нашептывал что-то мрачное.
– Поля, давай я тебе деньги дам. Ну, те сто долларов, на которые мы договаривались.
– Потом, когда поймаем стрелка, – сама не знаю почему, отказалась я. Денег у меня не было. И мамочкина пенсия тоже подходила к концу. Но почему-то мысль о том, чтобы взять деньги у Алены, повергала в ужас.
– Ладно, как знаешь.
С трудом я дождалась дня, когда на трудовую вахту должна была заступить мать Тани Протченко. В восемь утра, когда поликлиника только-только открылась, я уже караулила у дверей. Наконец наружная дверь распахнулась для посетителей. Я подошла к окошечку регистратуры, за которым сидела полная женщина в белом халате:
– Это вы госпожа Протченко? Я подруга Тани. Она просила меня в случае чего вас навестить…
Женщина вскинула на меня глаза:
– Вы кто? Я вас не знаю…
– Таня поделилась со мной опасениями – ну, по поводу анонимок. И я знаю, что ей кто-то звонил с угрозами накануне смерти.
Женщина смотрела на меня так, словно увидела привидение:
– Нет, не может быть…
– Чего не может быть?
– Он уже от нее отстал… Он не мог ей угрожать. Она бы мне рассказала!
Ага, значит, какие-то угрозы все же были. Надо узнать, кто, когда и почему угрожал Тане, авось что-то прояснится.
– Госпожа Протченко, на самом деле я из милиции. – Я решила, что в шоковом состоянии, в которое впала мать убитой девушки, она поверит даже в то, что я недавно высадилась из летающей тарелки. – У нас появилась непроверенная информация, что вашей дочери угрожали. По вашей реакции я вижу, что эта информация верна.
– Но это было давно!
– Вы не должны утаивать информацию, – как попугай твердила я, боясь ляпнуть что-то лишнее, из чего женщина сразу поймет, что ни о каких угрозах в адрес ее дочери я знать не знаю.
– Но работа… Вот, очередь уже образовалась… – пролепетала женщина, кидая затравленный вгляд куда-то за мою спину. Я и сама спинным мозгом чувствовала злобные взгляды трех престарелых тетушек, сгрудившихся сзади и шумно дышащих мне почти что в самое ухо. Временем бабуси, уверена, располагали совершенно свободно, но настрой тем не менее у них был самый боевой.
– Вот так всегда – молодая, а как к врачу, топчется и топчется! – не выдержав, заорала толстая тетушка, слегка двинув кулаком мне по почкам.
– А у меня, промежду прочим, давление! – Вторая бабка зашла сбоку, мощным плечом оттерла меня от стойки и заорала: – Мою карточку давайте, к врачу опаздываю!
Бороться с тремя агрессивными бабками мне не хотелось, но времени оставалось все меньше. Счетчик дней, включенный неизвестным Стрелком, тикал, и мне надо было как можно быстрее зацепить хоть малюсенькую ниточку, ведущую к разгадке. Я набрала полную грудь воздуха и истошно заорала:
– Всем молчать! Мне шестьдесят лет, не видите, что ли, старые коровы! У меня радикулит, геморрой, педикулез и лихорадка "Ну и ну"!
Я оттолкнула от окошка опешивших бабусь и резко прокричала прямо в лицо изумленной регистраторше:
– Быстро в коридор!
Похоже, регистраторша так и не вышла из шока. По крайней мере, не совсем адекватное поведение работника милиции опять не вызвало у нее никаких подозрений. Она грузно поднялась со стула, захлопнула окошко и ушла вглубь. Опомнившиеся бабки дружно заорали за моей спиной. Не стану цитировать их дословно, скажу только, что слова "намалевалась, хабалка", по-моему, были единственными цензурными словами. В общем, если опустить отборный мат, можно считать, они не сказали ни слова. Забыв даже про Алену, я с неподдельным изумлением слушала пожилых, почтенных на вид дам. Откуда они таких слов-то набрались, божьи одуванчики? А энергии-то сколько, в их-то возрасте!
Самое интересное, что второе окошко регистратуры было открыто, и возле него одиноко маячила одна-единственная фигура молодой мамаши с ребенком. Регистраторша бодро выписывала ей какой-то листок, и было ясно, что через пару минут это окошко освободится. Но я была уверена, что ни одна из воинствующих старушек к этому окошку не подойдет.
Кто-то робко потрогал меня за плечо. Я резко обернулась, ожидая нападения очередной обиженной пациентки, но это была регистраторша.
– Вы хотели поговорить? – прошептала она. – Мы в милицию пойдем?
– Для начала надо уйти на другой этаж. – Бабки уже вполне могли заглушить шум Ниагарского водопада, и мне пришлось кричать собеседнице прямо в ухо. – Давайте пойдем хоть куда-нибудь, где можно нормально поговорить!
– А они? – Бедняга, чуть не плача, кивнула на разъяренных теток.
– А они пойдут к другому окну! – заорала я, схватила регистраторшу под локоток и, не обращая внимания на пару довольно увесистых пинков сзади, потащила ее к лестнице. Мы выбежали из просторного зала на первом этаже, вихрем взлетели по лестнице на три пролета вверх, и, лишь оказавшись возле стоящей в пролете скамеечки и убедившись, что погоня отстала, я перевела дыхание.
– Полина Анатольевна. – Я по-мужски протянула ладонь запыхавшейся женщине и вопросительно посмотрела на нее.
– Маргарита Петровна. – Она даже не задумалась над тем, что работник милиции должен знать ее имя-отчество. Впрочем, ничего удивительного, после нападения боевых старушек можно и собственную дату рождения забыть.
– Маргарита Петровна, расскажите мне все. Когда и почему вашей дочери угрожали?
Бедняга тяжело вздохнула и слегка покачнулась. Я чуть ли не силой усадила ее на скамеечку, сама устроилась рядом и приготовилась слушать. История оказалась совсем не той, что я ожидала.
Еще до поступления в университет Таня познакомилась в элитном ночном клубе с парнем. Он был одет в самые крутые в том сезоне джинсы, ездил на джипе "Лендровер" и гнул пальцы веером настолько сильно, что вполне мог защитить себя от самой лютой жары. Тане он понравился, а вот ее мать дорогая одежда и машина насторожили. "Доченька, никак бандит?" – с тревогой спрашивала она, но Таня лишь смеялась в ответ.
Парень оказался не бандитом, а сыном крупного торговца алкоголем, совладельца винно-водочного заводика. Он все порывался отправить великовозрастного сыночка на обучение в Англию или в Швейцарию, но Антон учиться не желал, равно как и работать, предпочитая прожигать жизнь в дорогих клубах и на тусовках. Таня была поражена размахом, с которым Антон ухаживал за ней: если он дарил цветы – то это был роскошный букет белых роз, политых сверху фиолетовой блестящей краской. Причем доставлял их специально нанятый курьер. Если он дарил подарки – то это были выполненные по эксклюзивному заказу на местной ювелирной фабрике бриллиантовые колечки или антикварные браслеты из золота или серебра с рубинами.
Правда, роста сын миллионера был невысокого – они с Таней гармонично смотрелись, лишь если девушка была в туфлях вообще без каблуков. Девушка была совсем невысокого роста и хотя говорила всем, что в ней метр семьдесят, на самом деле набирала желанную высоту лишь за счет высоких шпилек. Собственно, на лицо Антон тоже не слишком удался – крупный нос картошкой на несколько одутловатом от постоянных попоек лице его не красил, как и преждевременные мешки под глазами и слегка намечающийся пивной животик.
Но ослепленная его щедростью Таня плевать хотела на все эти мелкие недостатки. Она ждала предложения руки и сердца, но дождалась, как ныне водится, предложения "пожить вместе, пока не надоест", в его собственной трехкомнатной квартире в Белгороде, на последнем этаже исторического (вернее, доисторического) дома. В квартире совсем недавно был проведен евроремонт, и она вся сверкала – разноцветными хрустальными люстрами, диванами из позолоченной парчи, выписанными из Италии по спецкаталогу, настенной росписью, разумеется, тоже изобилующей позолотой. Потрясенная такой роскошью, девушка из малогабаритной панельки согласилась на это предложение, рассчитывая, что сможет приручить такого завидного жениха. Но вскоре она бурно делилась с матерью радостью – как хорошо, что Антон не позвал ее замуж!
Ее избранник оказался патологически ревнивым и настолько же подозрительным. Он вбил себе в голову – или это туда вбил папаша, – что молодым девчонкам нужен не он сам, а его миллионы. И потому любая попытается его окрутить и, получив желаемое, тут же заведет красивого любовника, которого будет одаривать на его, Антона, денежки. Таня пыталась убедить его в том, что полюбила его самого, и в первую очередь за душевную красоту, но, вероятно, была недостаточно убедительной. Или же, что более вероятно, Антон подсознательно чувствовал, что его душевная красота вполне соответствует красоте физической. И он начал жестко контролировать подругу.
И только тут Таня поняла, что миллионы в дурных руках – не только благо. Вся ее одежда, сумочки и даже, пардон, трусики с бюстгальтерами оказались буквально нашпигованы различной аппаратурой. Мелкие "жучки"-микрофончики записывали звуки не только разговоров и шагов, но даже, казалось, биения сердца, "маячок" на туфлях без каблуков, купленных лично Антоном в дорогом магазине, фиксировал ее местонахождение. О том, что могло находиться внутри ее мобильника, девушка боялась даже подумать. А по вечерам начинались допросы с пристрастием.
– Ты где была в половине пятого? – орал разъяренный Антон, выпучив глаза и становясь похожим на безумного краба.
– Не помню… Наверное, у мамы. – Таня никак не могла запомнить кучу мелких дел, которые успевала сделать после окончания лекций в универе.
– Врешь, б… – Далее следовала четверть часа отборного мата. Перекричать разбушевавшегося возлюбленного девушка не могла, ей оставалось только переждать очередной взрыв ярости, а затем по минутам вспоминать, что именно она делала в течение дня. Причем, что интересно, о своих делах неработающий Антон распространяться не любил, хотя безвылазно дома не сидел, Таня это знала точно.
Как говорится, чем дальше в лес – тем толще партизаны. Антон начал контролировать внешний вид Тани. Босоножки и туфли на шпильках были ликвидированы как класс еще в самом начале их знакомства. Но еще пару месяцев после начала совместной жизни обувь и одежду Таня покупала себе сама. Антон щедро выдавал ей деньги на "мелкие расходы", которые порой бывали очень даже крупными.
Но после очередного скандала, когда Таня не смогла отчитаться за целых полтора часа, проведенных невесть где после занятий, Антон в припадке бешенства вытряхнул с вешалок большого гардероба всю Танину нарядную одежду, сгреб ее в охапку и выбежал на лестницу. Вернулся он минут через десять уже с пустыми руками. Таня заплакала. На ее вопрос – куда же он дел ее блузочки, юбочки и платьица – Антон с нескрываемым злорадством ответил, что отдал все местным бездомным. Пусть теперь бомжихи в коктейльных платьицах своих мужиков соблазняют.
– Но мне теперь на улицу выйти не в чем! – рыдала Таня. – Я не могу пойти в универ в домашнем халате!
Немного попыхтев, парень предложил подруге утереть слезы и пообещал компенсировать утрату. Все крупные супермаркеты еще открыты, и купить для Тани одежду – не проблема. Голой она в любом случае не останется. Нет, с собой он девушку не возьмет, как она правильно заметила, в тоненьком кружевном халатике в приличном супермаркете она будет смотреться слегка, гм, неуместно. Но ничего, Антон прекрасно знает ее размеры, справится и сам.