– Андрей Викторович… Сначала попробую объяснить свою позицию. Так сказать, с предельной ясностью. Никаких противозаконных поступков, а уж тем более преступлений я не совершала. Моя совесть абсолютно чиста. Далее. Я вполне допускаю, что некий Вадим Павлович, входя в сговор с Азизовым, использовал факты моей личной жизни. Эти факты не являются военным секретом. О многих женщинах, в том числе и обо мне, наверняка много судачат. И будут судачить. Ну и что? Разве я в этом виновата?
Взгляд Новлянской казался совершенно искренним. Но Рахманов ему не верил; он прекрасно знал, на что способна женщина, если хочет скрыть свои чувства, и особенно такая женщина, как Новлянская.
– Не виноваты. И все же вынужден предложить вам очную ставку. С Азизовым. Чтобы устранить расхождения в показаниях. Вы готовы?
– Пожалуйста. Для этого не нужно быть готовой. Его что, привезут?
– Сейчас я его приглашу. Он в соседней комнате. – Снял трубку, попросил привести Азизова.
Войдя в кабинет, Азизов прежде всего посмотрел на Новлянскую. Кивнул. Новлянская ответила легкой улыбкой.
Рахманов показал на стул:
– Роберт Арутюнович, пожалуйста, садитесь. Вы приглашены для очной ставки с Верой Николаевной Новлянской. Вы ведь ее знаете?
– Знаю. – Усевшись, Азизов приложил руку к сердцу: – Вера, рад видеть.
Новлянская снова слабо улыбнулась.
Рахманов сказал, разгладив протокол:
– Роберт Арутюнович, в показаниях Веры Николаевны и ваших… касающихся известного вам Вадима Павловича, возникло некоторое несоответствие.
– Несоответствие?
– Да. По словам Веры Николаевны, она не знает никакого Вадима Павловича.
– Я сам не знаю, Вадим Павлович ли он. Я же объяснил.
– Вера Николаевна вообще не знает человека, описанного с ваших слов. Шестидесяти лет, выше среднего роста. Полного, со светлыми глазами. И шрамом под подбородком. Как это объяснить?
– Ну… – Азизов замолчал. Отвернулся, делая вид, что разглядывает что-то в окне.
Поймав взгляд Новлянской, Рахманов сказал:
– Хотите что-то спросить?
– Хочу.
– Пожалуйста. Вообще, можете поговорить друг с другом. Я мешать не буду.
Новлянская мягко обратилась к Азизову:
– Вот уж от кого не ожидала, Роберт Арутюнович, так это от вас. Навязываете мне какого-то Вадима Павловича.
– Верочка… Я никого вам не навязываю.
– Навязываете. Мало того, впутываете в какую-то историю. За что? Объясните?
– Вера… Клянусь, я вас никуда не впутываю. Просто… меня самого впутали.
– Вас впутали, но я-то здесь при чем?
– Вы ни при чем.
– Тогда в чем же дело?
– Верочка… Ну встаньте на мое место. И представьте: ко мне приходит человек, передает от вас привет. Когда я начинаю его расспрашивать, выкладывает все.
– Что, все?
– То, что может знать только ваш хороший знакомый. Кто вы, что вы. Где работали. Ну и остальное…
– Все же, что "остальное"? Например?
– Например, какие были привычки у вашего мужа. Или там… какую номенклатуру вы мне отпускали в свое время. И так далее.
– Потрясающая осведомленность.
– Да… – Азизов пригладил волосы. Он явно был не в своей тарелке.
– И чего же этот человек от вас добивался? Говорят, вы вошли в преступный сговор. Причем поводом для этого послужила ссылка на меня. Я не ошибаюсь? Роберт Арутюнович? Ответьте, пожалуйста!
Азизов промолчал. Новлянская посмотрела на Рахманова:
– Андрей Викторович, вы слышали сами. У Роберта Арутюновича нет ничего, кроме неких подробностей обо мне. Которые ему рассказал некий человек. Вы следователь, разберитесь. Очень вас прошу.
– Постараюсь разобраться. И все-таки, может, вы от кого-то слышали об этом человеке? Скажем, краем уха? Случайно?
– Нет. Говорю со всей ответственностью. Не слышала. Не видела. Не знаю. И прошу установить истину раз и навсегда. Уж пожалуйста!
В кабинете наступила тишина. Новлянская прищурилась:
– Роберт Арутюнович, и все же вы поступили некрасиво. Погорели – так не нужно впутывать знакомых. Вы меня замарали. Понимаете? Ни за что, ни про что.
– Вера, вы же не знаете, что было…
– Не знаю. И знать не хочу. Но есть правило: трудно, отбивайтесь сами. Будьте мужчиной.
– Верочка… Клянусь, я этого не хотел.
– Хотели, не хотели, уже не имеет значения. Ладно, не будем больше говорить на эту тему. Андрей Викторович, я еще нужна?
Рахманов медлил. Конечно, все это могло быть инсценировкой, но могло быть и правдой. В облике, складывающемся из показаний Азизова, Люки и Новлянской, прослеживается общая манера. Вадим Павлович действует очень продуманно. Не оставляя ни единого следа… Да что там следа… Даже намека на след!
Новлянская демонстративно посмотрела на часы.
Рахманов улыбнулся:
– Нужны еще всего на два слова. Роберт Арутюнович, подпишите протокол и можете идти.
Азизов подписал протокол и вышел. Рахманов не спеша перелистал дело. Нашел фотографии Клюева и Шитикова. Положил на стол перед Новлянской:
– Посмотрите. Может быть, вы кого-то из них видели? Скажем, случайно. Мельком. У кого-то из знакомых. Не спешите. Это очень важно.
Новлянская довольно долго изучала снимки. Покачала головой:
– Никого из них никогда не видела. Даже мельком.
Подумал: Новлянскую можно отпускать. Правда, у него был еще один возможный вопрос. Возможный, потому что этот вопрос ему самому кажется шальным. Впрочем, что он теряет? Спрятав фото, спросил:
– Вера Николаевна, среди ваших знакомых нет такого Лотарева?
Интересно… Новлянская явно медлит с ответом. Вот те на… Неужели она знает Лотарева? Сказал, небрежно закрыв папку:
– Если вам трудно вспомнить, могу помочь. Молодого художника Лотарева, выпускника Суриковского института.
Новлянская знает Лотарева. Точно. Она в растерянности. Вот поправила коротко остриженные волосы:
– Вы… спрашиваете меня о Лотареве в связи с Азизовым? Да?
– Пока нет. Просто мне интересно, как хорошо вы знаете Лотарева.
– Вообще-то знаю. Более или менее. Я покупала у него картины.
– Понятно. Давно вы знакомы?
– Точно не помню. Года два. Может быть, два с половиной.
– Точнее вспомнить не можете?
– Кажется, это было позапрошлой зимой. В декабре…
– А как вы познакомились?
– Я отмечала день рождения… В ресторане. По-моему, в "Белграде". Да, это был "Белград". Лотарев пришел с кем-то из приглашенных.
– С кем именно, не помните?
– Нет. Но если надо, могу уточнить. С кем-то из молодежи…
– Вы часто встречаетесь с Лотаревым?
– Крайне редко. И то главным образом как заказчица. И покупатель.
– И сколько картин Лотарева вы приобрели? Всего?
– Сейчас… Сразу не вспомнишь. По-моему, четыре. Да, четыре.
– Последняя покупка была давно? – Этот вопрос Рахманов задал просто так. На всякий случай.
Новлянская с минуту молчала. Наконец ответила:
– Последняя – месяца два назад. Летом.
– Летом в каком месяце?
– Кажется, в июле. Точно, в июле.
Интересно… Может быть, Новлянская купила картину Лотарева девятого июля? Спросил:
– Какого июля, не помните? Хотя бы в начале или в конце месяца?
– Что, это имеет значение?
– В какой-то степени может иметь. Так в начале? Или в конце?
– В начале. Могу даже сказать точно. Восьмого июля.
Восьмого июля… Что ж, число Рахманова вполне устраивало. Ну и дела! Каждый его вопрос так и ложится точно в десятку.
– И где произошел акт купли-продажи? У Лотарева? Или у вас?
– Ни там, ни там. Восьмого июля я устраивала… ужин для друзей. В ресторане "Континенталь". Лотарев привез картину прямо туда.
– И вы с ним там же расплатились? Во время ужина?
– Нет. Лотарев куда-то уезжал. И оставил картину… для ознакомления. Я решила ее купить. Ну и расплатилась, когда Лотарев вернулся.
– Когда? Можете назвать точную дату?
– Он вернулся дня через три-четыре. Я помню день недели. Понедельник.
– Понедельник был двенадцатого.
– Значит, двенадцатого.
– Опять же, где это было? У вас? Или у Лотарева?
– У меня. Лотарев заехал ко мне… в первой половине дня. И я с ним расплатилась.
– Сколько вы ему заплатили?
– Пятнадцать тысяч.
– Серьезная сумма.
Новлянская усмехнулась:
– Серьезная. Но и Лотарев серьезный художник.
– Что, у него и другие покупают картины?
– Понятия не имею. Честно говоря, меня это не интересует. Картины Лотарева мне нравятся. Это настоящее искусство. Поверьте, я в этом немного разбираюсь.
– Что же это была за картина? Пейзаж? Натюрморт?
– Портрет. Женский портрет.
– Ясно… Вера Николаевна, вы случайно не знаете, куда уезжал Лотарев на эти четыре дня?
– Не знаю. Мне Лотарев сказал, что ненадолго уедет. И все.
– А давно вы видели Лотарева в последний раз?
– В последний раз я видела его именно тогда. Когда расплачивалась за картину.
– То есть после этого дня вы его ни разу не видели?
– Ни разу.
– Но перезванивались?
– И не перезванивались. Зачем? У Лотарева свои дела, у меня свои.
– Понятно. Вера Николаевна, сейчас я вам опишу человека. Попытайтесь вспомнить, нет ли такого среди ваших знакомых? Хорошо?
– Пожалуйста…
– Ему лет сорок пять – пятьдесят. Выше среднего роста Моложавый. Носит короткий седой бобрик. Загорелый. С легкими дефектами кожи. Глаза светлые. По некоторым данным, его зовут Игорь Кириллович. Фамилия начинается на "С". У него может быть машина, "Жигули" шестой модели светло-серого цвета. Может быть, вы встречали такого человека?
Подумав, Новлянская покачала головой:
– Игорь Кириллович… Да еще с фамилией на "С"… Нет. Среди моих знакомых такого точно нет.
– Допустим, мы забыли об имени-отчестве. У нас есть только внешние признаки.
– Внешние признаки… Да нет. И по ним среди моих знакомых нет такого человека. Есть человек с седым бобриком. Но у него карие глаза. И он абсолютно лишен дефектов кожи.
Похоже, у Новлянской он больше ничего не узнает. Впрочем, большего ему и не нужно. Об остальном можно будет спросить у Лотарева. Вставая, улыбнулся:
– Вера Николаевна, большое спасибо. Не смею больше вас задерживать.
Подписал пропуск, проводил до двери. Взглянул на часы – половина первого. Лотарев вызван на два. Что ж, хоть сегодня успеет без спешки пообедать. А заодно и осмыслить то, что услышал от Новлянской.
Повестка
Поставив шестерку на свое место во дворе, я на несколько секунд задержался в машине. Четверть двенадцатого. Раннее для меня возвращение. Но из-за Алены, точнее, из-за того, что ее нет в Москве, меня вдруг стали раздражать шумные компании, вроде той, где я только что провел несколько бессмысленных часов и откуда смотался задолго до конца вечеринки, чуть не взвыв от тоски.
Посидев в темноте, выключил мотор. Вышел, запер машину.
Алены не будет еще неделю. Сейчас она вместе с курсом на картошке, где-то под Шатурой. Я даже смотрел по карте, где же эта самая Шатура. Оказалось – на самом краю Московской области. В двух присланных за это время открытках Алена предупредила: там, где они роют картошку, дорог практически нет, так что мои намерения приехать к ней на машине лучше оставить и дождаться, когда вернется весь ее курс.
Постоял, осматривая ночной двор. Ощутив осенний холод, все-таки конец сентября, пошел к дому. Войдя в подъезд, пошарил в кармане, нашел ключи. Открыл почтовый ящик, достал сложенные пополам газеты. Вызвал лифт, поднялся на одиннадцатый этаж.
В квартире первым делом полез в холодильник, достал бутылку молока, яблоко, сел за стол и только сейчас заметил лежащий на газетах серый листок.
Налив полную чашку молока и сделав глоток, подумал: газеты были сложены, вот и не увидел листка. Что это? Обычно так выглядят уведомления о посылках или телеграфных переводах. Подтянув бумажку к себе, вчитался. Ну и ну… Такого я еще не получал. Повестка в прокуратуру, куда я должен явиться завтра в качестве свидетеля.
Нажал кнопку стоящего на столе "Филипса" и нашел музыку. Не спеша отпивая молоко, стал изучать бумажку. В ней сообщалось: завтра в четырнадцать ноль-ноль мне, Лотареву С.Л., надлежит явиться в Прокуратуру РСФСР, к некоему "след. Рахманову А.В.". То есть к следователю.
Повестка меня не обрадовала, но и не вызвала особых опасений. Перебрав все, что произошло со мной за последние полгода, я вспомнил два более-менее серьезных происшествия, случившихся на моих глазах: драку в ресторане и автокатастрофу. Мелькнула мысль о поездке в Смоленскую область с Юрой и Женей, но я постарался отогнать ее подальше. Не может быть, чтобы вызывали из-за этого. Ведь прошло больше двух месяцев. Стал вспоминать подробности драки в ресторане и автокатастрофы. Но опять подумал: вдруг вызов связан с той поездкой. Снова успокоил себя, но на всякий случай набрал Сашкин номер. Трубку никто не снял. Решив позвонить позже, я прихватил "Филипс" и перешел в темноту комнаты. Сел в кресло. Знакомая музыка наконец отвлекла от тревожных мыслей, и я сразу же вспомнил Алену. Со мной происходило что-то непонятное. Я так долго считал Алену лишь увлечением, не более, а теперь вдруг осознал: без Алены я не могу. Хочу увидеть ее как можно скорее, хочу, и все тут. С июля, когда я получил неожиданный гонорар, мы почти не расставались. Сначала побывали в Дагомысе, потом перелетели на Рижское взморье, потом довольно долго жили у Сашки на даче. Черт… Какие же это были дни! Какие прекрасные дни… В последний день августа я отвез Алену домой. Было около часа ночи, когда она поцеловала меня на прощание, вышла из машины. У самого подъезда обернулась, махнула рукой и исчезла. Тогда я подумал: вот и хорошо, мы должны отдохнуть друг от друга. И как только хлопнула дверь, с легким сердцем развернул машину. А вот теперь, теперь не могу даже представить, как дотяну без нее эту неделю.
Вспомнив про листок, опять набрал Сашкин номер. На этот раз после третьего гудка мембрана щелкнула и сонный Сашкин голос спросил:
– Ал-ла… Кто это?
– Сань, извини, это я.
– А… Что-нибудь случилось?
– Не знаю. Может, случилось, может, нет. Мне пришла повестка в прокуратуру.
– В прокуратуру?
– Да. На завтра. На два часа дня. Вот я и решил позвонить.
– Там написано, в качестве кого?
– Написано. В качестве свидетеля.
– Подожди, дай соображу. Надо встретиться.
– Давай встретимся.
– Вот только когда? Сейчас уже ночь. Давай завтра утром? Часов в десять? Устроит?
– Конечно.
– Тогда завтра к десяти подходи к нашему месту, у булочной. Я буду на своей машине. Договорились?
– Договорились.
– Значит, до завтра. – В трубке раздались гудки.
Утром, в десять, я подошел к булочной. Девятка стояла на привычном месте. Я сел рядом с Сашкой, тот подмигнул мне:
– Повестку захватил?
Я протянул листок. Сашка изучил, вернул:
– Понятно. Как ты вообще?
– В каком смысле "как"?
– Не паникуешь?
– Почему я должен паниковать?
– Ну мало ли.
– Да нет. Не паникую.
Мы посидели молча. Наконец Сашка потер шею:
– Правильно. Паниковать нечего. Но с другой стороны… У тебя ведь не было серьезных происшествий? За это время?
– Вроде нет. Если не считать, что на Рижском взморье мы с Аленой были свидетелями большой драки в ресторане.
– Сам-то ты в ней не участвовал?
– Нет. Но потом туда приехала милиция и записала нескольких свидетелей, в том числе и нас с Аленой.
– Драка в ресторане. Да нет. Не будем обольщаться. Драками занимается милиция. Вызов же у тебя в прокуратуру.
– И что это значит?
– Это значит, здесь что-то серьезное.
– Серьезное?
– Да. Понимаешь, что я имею в виду? Очень серьезное.
Я сидел молча, разглядывая пустой переулок. Серьезное… Надо уточнить у Сашки, что же он все-таки имеет в виду. Впрочем, вспомнив ту поездку, можно и не уточнять. Серьезное, именно серьезное, вполне могло быть. Юра и Женя запросто могли убить водителя того трейлера. Так что получается: девятого июля я подвез двух убийц. Черт… Но может, я все это придумал? Посмотрел на Сашку:
– Саня, давай поговорим начистоту. Ты имеешь в виду трейлер? И Юру с Женей?
Сашка усмехнулся:
– Именно. И Юру с Женей.
– Ты считаешь, что они…
Сашка медленно провел ладонью по баранке:
– Не знаю. Хотя все могло быть. В этом же замешан Вадим Павлович.
Вадим Павлович. Человек, угрожавший Сашке. В принципе, неплохо бы выяснить, что он из себя представляет. Ведь теперь это касается и меня. Я опять посмотрел на Сашку:
– Саня, может, все же скажешь, кто такой этот Вадим Павлович?
Сашка всем корпусом повернулся ко мне:
– Кто такой? Блатняга, от которого можно ждать всего! Знаешь, как я с ним познакомился?
– Не знаю.
– Сделал ему пластическую операцию. Левую! За бабки! Ну и… попал. Этот Вадим Павлович держит теперь меня мертвой хваткой. Страшно жалею, что впутал тебя в это дело. Но если эти ребята кокнули водителя, нашей вины здесь нет. Ни твоей, ни моей. Мы ведь понятия не имели, чего они хотят. Понимаешь?
Я не ответил. Мне нужно было осмыслить все, что только что услышал.
Объяснив мне все, Сашка немного успокоился, снова откинулся на сиденье, устало сказал:
– Ладно, давай не будем гадать. Если вызов в прокуратуру не относится к той поездке, хорошо. Если же относится, старайся говорить им правду.
– Правду?
– Да, за исключением одного дня. Того самого. Девятого июля.
– Почему?
– По простой причине. Каждое твое показание все равно будет проверено. Что же касается девятого июля… Если парни действительно убили водителя и залетели, ГАИ наверняка сразу же начала искать твою машину – по настоящим номерам, которые запомнил тот гаишник. И нашел, если тебя вызывают в прокуратуру. Но у тебя есть алиби. Восьмого вечером ты уехал на Сенеж. На этюды. Машину оставил в Москве. Вернулся утром двенадцатого, на электричке. Понимаешь, зачем нужно твое алиби?
– Что тут не понять. Чтобы не впутываться в историю.
– Это в общем. Если говорить об этом точней, все гораздо серьезней.
– В смысле?
Сашка потер нос. Скривился:
– В смысле… В смысле, что тебя не должны связывать с Вадимом Павловичем. У тебя угнали машину и, использовав, вернули. К Вадиму Павловичу ты не имеешь никакого отношения. Даже теоретически. Но к этому выводу прокуратура придет лишь в одном случае. Понимаешь, в каком?
– В каком?