- Они делали хуже. Например, во время уроков физкультуры кто-нибудь обязательно пробирался в раздевалку и на моих стареньких залатанных школьных штанах жирным фломастером выводил английскими буквами "Levis". Мне бы, дураку, недельку с этим лейблом проходить, они бы увидели, что я не реагирую, и отвязались. Так ведь я еще малек был: я домой с ревом и к бабке: "Бабушка, выстирай, пока мама не увидала!" - и бабка стирала. Отойдет фломастер, а они на следующем уроке опять на том же месте напишут… Ну и другие подковырки придумывали. Понимаете, тогда среди ребят был настоящий культ заграничных шмоток: вот если бы у меня и вправду были шмотки с лейблами, они бы не травили меня, а от зависти умирали, а так… В конце концов я бросил художественную школу и перешел в обычную.
- Иван… Простите, можно я без отчества буду вас называть?
- По мне так еще и лучше.
- Иван, я вот еще что хотела спросить: в том письме, которое вы оставили отцу, было написано: "Я должен сделать то, что обещал матери перед смертью, и сделаю это" - что подразумевалось под этим?
- А, вы подумали, что она завещала мне отомстить отцу? Так вот она как раз наоборот: она просила обязательно передать ему, что она прощает его за все. Она, видите ли, была уверена, что его мучает совесть! Русские женщины не больно-то горазды на месть…
- А отца вашего и вправду мучила совесть, - задумчиво сказала Апраксина.
- А, бросьте! Это вы своего клиента выгораживаете из благородства. Не было у него никакой совести.
- Нет, Иван, я говорю чистую правду. И очень жаль, что вы так и не встретились с отцом, все могло бы измениться к лучшему…
- Для него или для меня?
- Для обоих.
- Утешаете… Напрасный труд и пустые хлопоты, графина Елизавета Николаевна! Я человек простой и по милости отца малообразованный, мне благородство не по чину, а потому так и запомните: сам умирать буду, а отца не прощу.
- А в Бога вы, конечно, не верите?
- Где был ваш Бог, когда умирала моя мать?
- Если я скажу, что в это время Он ждал ее, раскрыв объятия для страдалицы, сумевшей простить обидчика, вы мне поверите?
Иван помолчал, потом криво усмехнулся.
- А вы знаете… поверю! Мать была юродивая чудачка, доброты несусветной, а Бог ведь таких любит. Или нет?
- Бог всех любит, но каждого по-разному. Вашего отца Он жалеет, а вот такие, как ваша мама, у него ходят в любимцах.
- Отец тоже в Бога не верил, если только тут не перестроился под старых эмигрантов.
- Увы, похоже, что не успел.
- Вот и хорошо!
- Не понимаю?
- Не хочу, чтобы за него кто-нибудь молился.
- А вы не знаете, ваш отец был крещен?
- Никогда не интересовался. Но могу, конечно, у бабушки спросить.
- Спросите!
- Вы думаете, кто-нибудь захочет за него молиться? Сомневаюсь, что есть на земле такой человек.
- Уверена, что хотя бы один такой человек есть.
- Это кто же? Кто-нибудь из его баб, таких же дурочек, как моя мать?
- Да нет, я подумала о себе… Келейно, то есть дома перед иконами, я и сейчас за него молюсь, и с первого дня нашего с ним знакомства молилась.
- Помогло это ему?
- Не знаю… Ваш отец, Ванечка, был, в сущности, очень и очень несчастный человек. Надеюсь, что вы это со временем поймете.
- Не понимаю и не хочу понимать. И не надо вести со мной душеспасительных бесед: я вообще ни к какой идеологии не восприимчив, меня еще в школе закалили.
- Понимаю… Иван, а вы только одно письмо написали отцу - то, что оставили на двери?
- Да. А оно у вас?
- У меня только копия, само письмо уже в полиции.
- Жаль. Похоже, мне не суметь остаться в стороне, как вы считаете?
- Нет, в стороне вам не остаться: есть еще соседи, которым вы представились, когда спрашивали их об отце.
- Черт! Выходит, что он и перед смертью успел еще мне напакостить. Если меня притянут к делу об убийстве, мне навряд ли светит политическое убежище.
- Посмотрим, посмотрим. Кстати, а как же вы все-таки эмигрировали, Ваня? Или отец все же прислал вам вызов?
- Никто мне никакого вызова не присылал, я перебежчик.
- Ого! Ну-ка, расскажите поподробней!
- Меня должны были в армию забрать, и я решил, что одно к одному складывается: мне и отца повидать надо, и в армию идти нет никакой охоты, ну, я и решил бежать.
- Как же вам удалось перейти границу и где?
- В Карелии. Я не один был, а с дружком. Сиганули ночью вплавь через границу по Вуоксе, это там река такая, прямо границу пересекает, а на том берегу нас ждал финн с машиной. Напарник мой был фарцовщик…
- Кто-кто он был?
- Фарцовщик - это человек, который незаконно торгует с иностранцами на территории СССР. Он постоянно крутил какие-то дела с финскими туристами, а потом подкопил валюты и решил на Запад перебираться; знакомый финн ему за водку и проложил весь маршрут.
Встретил нас уже в Хельсинки и отвез к самой границе со Швецией. Там у него были свои люди на границе, нас даже не остановили. В Швеции мы сдались властям, и я сразу заявил, что у меня отец живет в Германии, в Западном Берлине. Сначала из-за этого получилась задержка - я ведь не знал, что отец уже успел в Мюнхен перебраться. Но потом все выяснилось, мне даже адрес отца дали и посоветовали позвонить или написать ему, чтобы он начал хлопотать о моем въезде в Германию. Ну я, конечно, время терять не стал, да и унижаться не хотел и просто перебрался в Германию на пароме. После перехода советской границы этот нелегальный переход показался мне приятной морской прогулкой.
- Вы рисковали. Если бы вас задержали на пароме, могли бы быть неприятности. Не проще ли было все-таки попросить у отца вызов?
- Я же сказал - не хотел унижаться! Я собирался встретиться с ним и просто потребовать помощи на первое время. Понимаете?
- Да я-то понимаю вас. Но, к сожалению, все это может сыграть против вас во время следствия. Не каждый следователь захочет разбираться во всех этих сложностях: вы заявляете шведским властям, что хотите попасть к отцу в Германию, но вы не желаете просить его о вызове. Вы его ненавидите, но не собираетесь ему мстить.
- Непостижимые тайны русской души?
- Вот-вот, они самые… Но вам повезло, что ваш отец обратился ко мне за помощью: я постараюсь распутать весь этот узел противоречий одним простым и древним способом.
- И как же вы его разрубите?
- Очень просто - найду убийцу вашего отца.
- Сумеете?
- А почему бы и нет? Обычно мне это удается. И это единственное, что может снять с вас все подозрения. Вот вам моя визитная карточка: я не думаю, что вас могут арестовать, не посоветовавшись со мной, но мало ли… Если такое, не дай Бог, случится, запомните: вы не должны ни с кем разговаривать, просто отдайте следователю мою визитную карточку и скажите, что вы уже договорились со мной о том, что я буду вашей переводчицей и консультантом на всех допросах, а также найму для вас адвоката. Я ничего не скрываю от вас, Иван, и надеюсь на ваш здравый смысл и выдержку. Ничего без меня не предпринимайте, хорошо? Считайте, что отец оставил меня вам в наследство, и пусть это будет… Хотя подождите-ка! Вот голова садовая - чуть не забыла самое главное! - Апраксина достала из сумки кошелек. - У вас, надо думать, своего счета в банке пока еще нет?
- Естественно! - пожал плечами Иван.
- Жаль, а то бы я вам просто выписала чек.
Я вам должна пятьсот марок, а у меня при себе… Да, всего лишь полтораста марок.
- Что это еще за деньги, и почему вы мне их предлагаете? - спросил Иван, не притрагиваясь к деньгам.
- Я же вам с самого начала представилась как частный детектив, нанятый вашим отцом для поисков возможного убийцы. В связи с его смертью моя задача не изменилась, только вместо потенциального убийцы я буду искать настоящего, за что мне будут платить баварские налогоплательщики. Так что отцовский задаток я по совести должна вернуть вам. Вот вам и наследство! Маленькое, но вполне законное.
- Это правда - все, что вы говорите?
- А это похоже на ложь или клевету?
- Да нет… Скорее на благотворительность.
- Пфуй! - фыркнула Апраксина и пожала плечами с таким видом, будто само это слово вызывало у нее снисходительное презрение. - Берите ваши деньги и не будем больше об этом говорить. Пишите расписку.
- На таких условиях я согласен. Ручка у меня есть, а вот бумага…
- Бумагу я вам дам. - Апраксина вырвала из блокнота листок и положила его перед Иваном. Тот вынул из внутреннего кармана какую-то старомодную красную ручку с золотым колпачком.
- Единственное отцовское наследство! - помахал он яркой своей ручкой и принялся писать. Апраксина аккуратно расправила денежные бумажки. - И больше у меня от него ничего нет. Если не считать отцовских денег, которые вы решили мне вернуть.
Они обменялись: он пододвинул Апраксиной расписку, она ему - деньги. Он взял их, аккуратно сложил и убрал во внутренний карман куртки вместе с красной ручкой.
- Ладно, я их беру, и они пришлись очень кстати: я как раз тут в супермаркете на площади видел очень легкие зимние пальто на пуху и подумал, что, будь у меня деньги, я бы купил такое и послал бабке. Ей тяжело ходить в старом замнем пальто на ватине. Сегодня же куплю и пошлю посылкой. Напишу про отца и скажу, что это куплено на деньги из его наследства. Ей тоже не позавидуешь, все-таки сын помер, а так ей будет легче его простить. Заодно спрошу в письме, был ли он крещен, и потом вам расскажу, что она ответит. Мы ведь еще увидимся, Елизавета Николаевна?
- Обязательно увидимся - по делу. Но можете и просто так позвонить мне, и я вас приглашу в гости: кстати, я ведь живу недалеко от вас, от общежития можно пешком дойти. Адрес на визитке, Будапештенштрассе - это маленькая улочка, идущая параллельно Баланштрассе.
- Спасибо. Может и вправду позвоню и напрошусь в гости. Иногда, знаете, тоска накатывает… А вы такой интересный человечек!
- Человечек? Ну-ну, предположим… А себе вы не хотите купить теплую куртку, Ваня?
- Нет. Из этих денег я на себя и копейки не потрачу. То есть пфеннига.
- Экий вы злопамятный…
- Не злопамятный, а памятливый. Я не "Иван не помнящий родства" - я все помню, добро и зло.
Они вышли из кафе и простились на углу Баланштрассе.
ГЛАВА 8
ЖАННА
Как ни крути, а теперь надо было допрашивать Измайловых, и Апраксина отправилась к подруге. Придя к ней и застав ее одну, она спросила, слышали ли уже она и ее сын о смерти Гурнова. Они слышали.
- И что вы оба об этом думаете?
- Я второй день плачу, а Жорж… Не знаю, Лизонька, как тебе и сказать! - замялась Ирина Фаддеевна.
- Скажи прямо, - посоветовала Апраксина.
- Видишь ли, Георгий ведь не любил бедного Витю. Но я никогда не думала, что это так серьезно. Представляешь, он такое сказал, услышав о его смерти! Я даже повторить не могу…
- Что-нибудь вроде "помер Максим - ну и хрен с ним"?
- Хуже. Он сказал: "Собаке собачья смерть! Таких кобелей и надо отстреливать!" Правда, он это сказал мне по телефону из Милана, он там на гастролях. А в Новый год, вернее, тридцать первого мы с ним поссорились из-за Виктора Гурнова, и он ушел из дома… И знаешь куда?
- Куда?
- К Жанне Гурновой!
- Интересно… Интересно и неожиданно!
- Да нет, для меня это не было такой уж неожиданностью. Жорж мой был к ней неравнодушен с самого появления Гурновых в Мюнхене. Да и то сказать, у них с Жанной было гораздо больше общего, чем у Георгия с Виктором: Жанна ведь умница. Когда Гурновы приходили к нам в гости, Жорж часами разговаривал с Жанной и почти не обращал внимания на ее мужа. Но, зная сына, я могу утверждать почти на сто процентов, что до смерти Виктора между ними ничего не было: он у меня человек строгих правил.
- Возможно, что и сейчас пока ничего нет: оба из тех, кто достаточно хорошо воспитан, чтобы сдерживать свои порывы.
- Хорошо, если так. Пусть даже у Жанны с Виктором намечался развод, но ведь и двух недель не прошло после его гибели!
- Да, за это время она не то что башмаков, но пары колготок не износила.
- Вот и я процитировала Гамлета, когда Жорж объявил мне, что собирается жениться на Жанне. Я напомнила ему, что Жанна вдова и нельзя бросать тень на ее репутацию. А он мне ответил: "Приличия, обычаи - это все хорошо, но это не самое важное, главное для меня сей- час - поддержать Жанну". Он еще добавил, что ему живой человек дороже мертвого льва, а уж тем более кобеля. Покидал вещи в свою дорожную сумку и ушел. Сказал, только: "Телефон Жанны у тебя есть, если что - звони". Дверью он не хлопал, но у меня осталось ощущение, что мы впервые в жизни по-настоящему поссорились.
- Так уж и впервые? Что ж, я берусь вас помирить, когда он вернется с гастролей.
- Сделай милость, Лизонька! Я ведь вовсе не собираюсь отговаривать Георгия от женитьбы на Жанне, я просто хочу, чтобы это не носило скандальный характер. Как я понимаю, по поводу смерти Виктора начнется расследование?
- Оно уже ведется, - кивнула Апраксина.
- Ну вот. Жанну начнут допрашивать, и тут вдруг выяснится, что у нее уже новый, как это у немцев называется, "партнер". И на Жоржа тоже может пасть подозрение.
- На этот счет могу тебя успокоить: подозрений на причастность Георгия к смерти Виктора Гурнова у меня нет.
- Так это ты ведешь расследование?
- Именно я.
- Слава Богу!
- Хотя, если Жоржу что-то известно об обстоятельствах гибели Гурнова, ему придется дать показания. И это независимо от того, в каких он отношениях с Жанной Гурновой.
- А что он может об этом знать? Они почти не виделись в последнее время.
- "Почти не виделись" - это еще не алиби, моя дорогая. Ты же мне сама рассказывала, что Георгий выставил Виктора из дома как раз накануне его гибели.
- Да, это так… - упавшим голосом сказала Ирина Фаддеевна.
- Да не волнуйся ты, Ирочка! Я знаю твоего сына достаточно хорошо, чтобы быть почти уверенной в том, что к смерти Гурнова он не причастен.
- Почти?
- Прости, дорогая, но следствие есть следствие, и я обязана подозревать всех!
- Понимаю… К тому же у них тогда произошел крупный разговор, почти ссора, и в результате Виктор покинул наш дом. Кто знает, может быть, если бы он остался у нас, ничего бы и не случилось, - Тут Ирина Фаддеевна заплакала. - Это наша вина, моя и сына…
- Ира! Ну что ты выдумываешь? Ведь это не вы с Жоркой в Гурнова из пистолета стреляли. Что за вздор этот постпохоронный комплекс вины!
- Постпохоронный? - недоуменно спросила Ирина Фаддеевна.
- Я о том чувстве вины, которое у всех нормальных людей появляется после похорон. Но уж тебе считать себя виноватой, так это, извини меня, полнейшая чепуха! Ты с ним так возилась…
- Но Георгий-то его выгнал! Это так огорчительно! Я еще очень рассердилась на Георгия за его дурной характер и невоспитанность.
- Не наговаривай на себя, дорогая!
- Почему "на себя"? - удивилась Ирина Фаддеевна, утирая слезы…
- Да потому что откуда у твоего сына возьмется эта самая "невоспитанность"? Ты его, что ли, плохо воспитала? Он верующий и порядочный человек, прекрасный музыкант и в общем-то заботливый и почтительный сын…
- Именно что "в общем"!
- Просто твой Георгий человек прямой, что, согласись, еще не говорит о плохом воспитании.
Ирина Фаддеевна в ответ сокрушенно вздохнула.
- Ладно, Ирочка, не огорчайся! Думаю, что я все-таки помирю тебя с Жоржем, и очень скоро. Позвони-ка Жанне прямо сейчас и скажи, что я хотела бы с нею встретиться сегодня вечером, если она свободна. Объясни ей, что я участвую в расследовании смерти Виктора Гурнова, а потому хочу сначала поговорить с ней неофициально, пока ее и Жоржа не вызвали в полицию для дачи показаний.
- Так Жоржа все-таки могут вызвать в полицию?
- Скорее всего вызовут, он ведь виделся с Виктором накануне его смерти и даже ссорился с ним. Ты же от своих слов не отказываешься?
- Нет, конечно! Я уверена, что Жорж ни имеет никакого касательства к гибели бедного Виктора, - слезы опять покатились градом по лицу Ирины Фаддеевны, смывая ее скромную косметику - немного пудры и чуть-чуть помады и румян.
- Дорогая моя, ты бы и в противном случае не стала ничего скрывать от закона, мне ли тебя не знать!
- Ну, наверное…
- Да не "наверное", а совершенно точно! На таких, как ты и твой сын, закон и держится. У вас с Жоркой только оболочка разная, как у миндаля и абрикоса: у него сверху толстая шкура, а у тебя мягкий бархат, но внутри все то же ядро в скорлупе. Потому-то вы иногда с ним и сталкиваетесь сердцевинами, и гремите… Кстати, а недурная идея!
- Какая идея, Лизонька? - Ирина Фаддеевна недоуменно уставилась на Апраксину.
- Еще одна классификация человеческих типов - по схожести с плодами земными. Один человек похож на тыкву, другой - на плод манго, а третий на редиску…
- Вечно ты что-то несуразное выдумаешь, Лиза! - усмехнулась подруга, перестав плакать. - Про редиску уже было у большевиков: кто-то из них говорил про оппонента, что тот скрывает свое белое нутро под внешней красной оболочкой. Не Ленин?
- Не знаю, настолько досконально "этого учителя, этого вождя" я не изучала. Нет, мне определенно нравится моя новая классификация!
- Фантазерка. Вечно ты что-нибудь этакое выдумаешь, Лизонька!
- А чем моя теория людей-овощей хуже той же астрологии? Человек-рак, человек-скорпион… Бр-р! Овощи куда симпатичнее. Человек-вишня, человек-яблоко, человек-брюква… А сегодня мне встретился человек-каштан! Снаружи зеленый и колючий, а внутри у него, под скорлупой цвета мореного дуба, чудесное и чистое ядро. Конечно, я имею в виду не конский каштан, а съедобный… И знаешь, кто это был?
- Кто?
- Сын Виктора Гурнова, Иван Гурнов. - И Апраксина с удовольствием и со всеми подробностями рассказала подруге о встрече с Иваном.
- Ты должна его непременно привести ко мне! - сказала Ирина Фаддеевна. - Бедный мальчик: приехать к отцу в такую даль, найти его - и узнать, что стал круглым сиротой.
- Ну и ты, конечно, собираешься пригреть бедного сиротку! Учти, сиротка уже ростом с твоего Георгия, а сложением вдвое крепче, и, как я уже говорила, это колючий каштан.
- Ничего, у меня есть опыт обращения с колючками. И потом, знаешь, Лиза, мне просто страшно подумать, что все, с кем мальчик будет встречаться, не скажут ему об отце ни одного доброго слова…
- Да уж кое-кто из наших общих знакомых дам непременно захочет обогревать сироту. Но даже если он обогреву этому поддастся, итог будет, как в том стишке:
Наши граждане сердобольные
На помойке ребенка нашли,
Чисто вымыли,
Сухо вытерли -
И опять на помойку снесли.
- Какой ужас! - сказала Ирина Фаддеевна и засмеялась. - Ох уж этот черный юмор! Но лимерик, между прочим, составлен по всей форме: начинается и кончается местом действия.
- Вот ты и развеселилась… Ладно, мы как-нибудь сговоримся, и я приведу к тебе Ивана на ужин.
- Лучше на обед. Воображаю, как их кормят в этом общежитии для беженцев! А как у него с одеждой, ты не знаешь? Может быть, мальчика надо приодеть?