- Хорошо, что я его не видела, а только слышала, - сказала Людмила, съежившись и прикрыв руками грудь. - Я все вам рассказала. Может быть, мы уже закончим?
- Нет, - ответила Апраксина и безжалостно задала следующий вопрос: - Вы встречались в последнее время с Жанной Гурновой?
- Да. Признаться, с тайной надеждой, что хотя бы Жанна сумеет Виктора простить и возьмет на себя заботу о нем. Но у нее уже другой появился.
- Кто?
- Я не знаю. Она мне просто сказала, что до Виктора ей теперь нет дела и его место уже занято.
- А вы знаете такого человека - Георгия Измайлова?
- Это известный музыкант из эмигрантов? Я о нем слышала, но никогда его не видела. Он имеет какое-то отношение к смерти Виктора?
- Возможно. Ну ладно, похоже, у меня больше нет к вам вопросов.
- Но вы верите, что Виктор ко мне в самом деле явился?
- Я верю, тому, о чем вы рассказали: что вы проснулись среди ночи и слышали голос Виктора. Был ли это сон или явление - этого мы с вами обе не знаем. Но я знаю множество случаев, когда человек получал известие о смерти близкого ему лица в тот самый миг, когда это лицо покинуло наш мир.
- Так вот просто…
- Ну а зачем же усложнять-то, милая моя? Тайна - она и есть тайна, и я думаю, что излишне усердно ее разгадывать не стоит.
- Я так и знала, что вы мне не поверите… Вы сами-то человек верующий?
- С тех пор, как я себя помню, всегда так полагала.
- А меня, значит, теперь могут арестовать?
- Не думаю. Алиби-то у вас стопроцентное: у экспертизы нет сомнений о времени смерти Виктора Гурнова, а вы в это время уже были в Иерусалиме.
- Он умер после полуночи, он ведь мне уже под утро явился…
- Я учту вашу поправку. И я благодарю вас за беседу, дорогая сестра Людмила!
- Я еще не сестра…
- Ну, будущая сестра Людмила. И я прошу вас также передать мою благодарность матушке игуменье за то, что разрешила мне с вами побеседовать.
- Я передам. Вы посидите, а я пойду поищу мать Александру: матушка просила ее вас проводить.
- Спасибо и помощи Божьей вам на избранном пути. Помолитесь при случае о рабе Божьей Елизавете!
- Я буду молиться, - сказала будущая сестра Людмила, поклонилась и вышла за дверь.
Спускаясь через некоторое время по белеющим в лунном свете пологим ступеням, Апраксина еще раз попросила у Господа прощения за то, что явилась в святую обитель с жестокой суетой этого мира. На площадке перед пещерной часовней она задержалась, подошла к решетчатой дверце, поклонилась красному огоньку лампадки в глубине пещеры и попросила: "Господи, да минует чаша скорби раба Твоего Георгия!".
Спустившись к стоянке такси, она не удивилась, увидев джип Боруха, а за стеклом - его самого, читавшего газету при тусклом автомобильном свете. Он и повез ее обратно в Бен-Гурион.
- Удачной была ваша поездка? - спросил он.
- Как сказать, как сказать… Одним подозреваемым стало меньше, и теперь все улики сходятся к одному-единственному лицу.
- Так это же хорошо!
- Это было бы просто прекрасно, если бы это лицо не было сыном моей лучшей подруги.
Борух от удивления присвистнул.
- Вон оно как получилось: тот, кого вы любите, у вас под подозрением?
- Бывает…
- Да, и у нас тоже такое случается…
- Вы все еще вспоминаете ту голубоглазую террористку, Боренька?
- Ее забудешь…
- Отчаянная была девушка и фантазерка. Куда только судьба не заносила наших русских эмигрантов, в какие только переплеты не приплетала! Это же нарочно не придумаешь: палестинская террористка Настенька из Самары!
- Из Куйбышева, - поправил ее Борух.
- Ах, да не морочьте мне голову, Боря! Я этих большевистских переименований не знаю и знать не хочу!
- Да все вы знаете, - усмехнулся Борух. - Только не все признаете. Не удостаиваете…
- Угу, не желаю "акцептировать", как говорят наши соотечественники в Германии. Все равно же Самара когда-нибудь снова станет Самарой.
- От всей души желаю вам дожить до этого, дорогая моя оптимистка! - засмеялся Борух.
- Не удивлюсь, если ваш прогноз исполнится.
- Ваши слова да Богу в уши!
- Аминь.
Провожая Апраксину на посадку, Борух дал ей свою визитную карточку.
- В следующий раз, когда вздумаете посетить Израиль, позвоните мне заранее - я вас буду встречать - во избежание таможенных очередей.
- Спасибо, Боренька!
ГЛАВА 11
ГЕОРГИЙ ИЗМАЙЛОВ
Как уже давно повелось в таких случаях, Апраксина прямо из аэропорта позвонила Миллеру и отчиталась за поездку.
- Я тоже так и предполагал, что эта русская дама, решившая стать монахиней с горя, не убивала своего бывшего мужа.
- Да не с горя она пошла в монастырь! Для нее горем было бы вернуться к мужу… Впрочем, это не имеет отношения к делу.
- Я тут собрал о ней кое-какие сведения через своих франкфуртских коллег: она человек законопослушный и уравновешенный, хотя и состояла в политической организации.
Апраксина фыркнула.
- А еще какие-нибудь новости у вас есть, инспектор?
- Есть. Завтра в семь утра из Милана прибывает самолет с Георгием Измайловым на борту. И это последний известный нам подозреваемый по делу Виктора Гурнова. Я уже распорядился, чтобы его встречала полицейская машина и наши сотрудники с парой наручников. А потому я попрошу вас, графиня, непременно присутствовать при первом допросе убийцы. Могу я на вас рассчитывать?
- Подождите, инспектор! Я сейчас буду у вас. До меня ничего не предпринимайте.
- Поскольку Георгий Измайлов в Милане, я уже предпринял все что надо: двое наших вылетели в Милан и там приглядывают за ним. Но арестуем мы его здесь, в Мюнхене.
- Экий же вы быстрый… Ждите меня!
Никогда еще Апраксина не ездила по городу с такой скоростью и так лихо, как в этот день. Буквально через полчаса она уже входила в кабинет Миллера.
- Ну, так что у вас есть на Измайлова?
- Неопровержимые доказательства, что Гурнова убил именно он. Пистолет, из которого убит Гурнов, зарегистрирован на имя Георгия Измайлова, германского гражданина русского происхождения. - Инспектор подошел к железному шкафу-сейфу, достал из него коробку и поставил на стол перед Апраксиной. Она сняла крышку и увидела в коробке знакомый пистолет 32-го калибра. Инспектор подал ей лупу.
- Вот вы видите регистрационные номера - на рамке, затворе и стволе, - сказал он участливо. - К сожалению, этот же номер указан вот здесь. Это разрешение на владение личным оружием, выписанное на имя Георгия Измайлова. - Инспектор положил перед нею несколько отпечатанных на машинке листов. Апраксина сидела, ссутулившись, не читая и глядя в текст невидящими глазами. Инспектор тоже понимающе молчал.
- Инспектор, я прошу вас о серьезном личном одолжении: не надо завтра арестовывать господина Измайлова в аэропорту, и вообще не надо его встречать, - наконец сказала она севшим голосом. - Он прибудет со своим квартетом, и мы не станем бросать тень на его репутацию.
- Но, графиня…
- Я сама встречу его и проведу первый допрос.
- Но он убийца, графиня!
- Пока он всего только главный подозреваемый по делу… А если я вам предложу поручить парочке полицейских незаметно, стоя в стороне, встречать его вместе со мной - на всякий случай?
- Это меняет дело. А куда вы потом поедете с Измайловым?
- Домой к нему и его матери. Адрес есть в деле.
- Ну хорошо, графиня. Тогда я буду ждать его там. Хотя мне и не очень нравится, что вы по пути из аэропорта останетесь в машине наедине с убийцей…
- Подозреваемым! - строго поправила его Апраксина.
- Хорошо, пусть побудет пока "подозреваемым". Вы же знаете, что я все равно вам уступлю. Да на своих ребят я полагаюсь…
- Вот и прекрасно. Спасибо, инспектор.
Назавтра Апраксина с утра отправилась встречать миланский рейс. Самолет прибыл вовремя, ждать пришлось совсем недолго. И вот она уже увидела высокого белокурого красавца Георгия Измайлова, окруженного стайкой музыкантов с футлярами в руках. Он тоже почти сразу заметил ее в негустой толпе встречающих.
- Тетя Лиза, здравствуйте! Кого-нибудь встречаете?
- Да. Тебя, Жорж.
- Что-то с мамой? - Георгий остановился и побледнел. - Это она вас послала? Что с ней, говорите прямо!
- Нет-нет, с мамой все в порядке. Просто у меня к тебе важное и неотложное дело. Я на машине, так что отвезу тебя прямо домой, а по дороге мы поговорим.
- Хорошо. Подождите, я только скажу несколько слов своим ребятам. - Он ненадолго отошел и почти сразу же вернулся. Но Апраксина заметила, как два молодых баварца с пивными банками в руках проводили его глазами. "Ребята Миллера!" - подумала она и, когда один из них скользнул по ней глазами, незаметно кивнула ему: "Все в порядке!"
- Ну вот я и свободен, тетя Лиза! - сказал вернувшийся Георгий. - Машина у вас в подземном гараже или наверху?
- Наверху, на открытой стоянке.
- Ну так идемте!
- Удачные были гастроли? - спросила Апраксина, когда они отъехали от "Рима".
- Вполне. Правда, не обошлось без неприятностей. Нашему скрипачу-левше Алику Шнейдерману понадобилось сменить вторую струну, и он отдал скрипку настройщику. А тот был подшофе и поставил струну как на обычной скрипке, не заметив, что она перестроена под леворукого музыканта! Пришлось перетягивать самим. Ну да ничего, успели!.. - Апраксина слушала его вполуха, но старалась не показать Георгию, как далеки были ее мысли от маленьких гастрольных неприятностей его ансамбля. Она дождалась, когда он замолчал, и только тогда сказала:
- Жорж, я хочу спросить у тебя кое-что о Викторе Гурнове.
- Елизавета Николаевна, я вас очень люблю и уважаю, но неужели нам больше не о чем поговорить, как об этом ничтожестве Викторе Гурнове?
- Я веду следствие о его смерти.
- Ну, тогда спрашивайте! - сказал Георгий и насупился. - Хотя вообще-то мне не хотелось бы о нем ни слушать, ни говорить. Ни слова, ни полслова, ни запятой!
- А как насчет многоточий?
- Многоточий? Не понимаю…
- Многоточие - знак незаконченности, недосказанности, неясности.
- Да что же неясного в истории с Гурновым? - так и вскинулся Георгий. - Он кончил, как и должен был кончить: когда-нибудь кто-нибудь непременно должен был его прикончить, как вредное и пронырливое животное!
- Ты говоришь "кто-нибудь". Но для правосудия этого недостаточно: всякий "кто-нибудь", подозреваемый в убийстве, должен иметь имя, адрес, мотивы для убийства, смягчающие и отягчающие обстоятельства, а главное - точные и неопровержимые улики. Не так ли?
- Возможно. Только мне, Елизавета Николаевна, до этого решительно нет никакого дела. Пусть Гурновым и кем-нибудь вроде него занимаются какие-нибудь полицейские, следователи, детективы… Но только не я!
- Вот ты говоришь, пусть "какие-нибудь" занимаются "кем-нибудь", а ты останешься в стороне. Но, Георгий, друг мой, ты, между прочим, был одним из последних свидетелей, видевших Виктора Гурнова живым. Ты близко знал его жену Жанну и, более того, последние дни перед смертью Гурнов жил с тобой в одной комнате.
- Ну, за это надо благодарить мою маменьку: она вечно старается приютить всех обездоленных и бездомных - кошек, собак, людей и, как оказалось, нелюдей тоже! Я вышвырнул его из дома и очень рад, что сделал это.
- А почему ты так поступил с ним, Жорж?
- Знаете, мне и самому об этом рассказывать противно, но я еще и не имею права это делать - здесь замешана женщина.
- Даже если у следствия есть подозрения на твой счет и если это очень серьезные подозрения?
- Меня это не волнует. Если у полиции есть подозрения, она их проверит и успокоится на мой счет.
- А если полиция задаст тебе этот же вопрос: почему ты выгнал из дома Виктора Гурнова - ты на него ответишь?
- Полиции - отвечу. На официальном допросе.
- Ну зачем нам с тобой такие формальности при допросе, Жорж, ведь мы знаем друг друга столько лет!
- Так вы?…
- Ну да, я веду это дело.
Георгий глубоко вздохнул и откинулся на сиденье.
- Как же я сразу не догадался… Ведь это же очевидно: вы так или иначе всегда причастны к расследованию мюнхенских уголовных преступлений, в которых замешаны русские эмигранты. Ладно, спрашивайте, тетя Лиза. Надо думать, в этом деле замешан целый букет русских эмигранток, одна другой краше и глупее…
- Так ты и Жанну тоже считаешь глупой?
- Жанну? А почему бы и нет? Это, конечно, маменька успела вам насплетничать про нас с Жанной. А впрочем, скрывать тут особенно нечего. Я делал Жанне предложение, и не раз. Мы собирались пожениться после ее развода с Виктором, но получается, что она освободилась раньше, чем мы предполагали…
- Значит ли это, что вам двоим его смерть оказалась весьма кстати?
- Ищете мотив? Да полно, тетя Лиза, стану я об него свои руки музыканта марать! Я Моцарта играю! Да, пальцы-то у меня сильные, но руки в целом - не очень. Я не спортсмен.
- Зачем же руки утруждать? Можно убить и из пистолета. Если он есть, конечно.
- Ну, пистолет у меня как раз есть.
- Давно?
- Очень давно. Еще с того времени, когда мать работала на радио и там была диверсия. Я тогда был почти мальчишка, только восемнадцать стукнуло, и решил, что мать должен защищать сам. Пошел в полицию и без проволочек получил разрешение.
- Револьвер, поди, тридцать второго калибра? - небрежно поинтересовалась Апраксина.
- А вы как догадались?
- Любимый калибр эмигрантов, - соврала графиня.
- Не знал.
- Он у тебя с собой?
- Ну что вы, тетя Лиза! Я его давно с собой не таскаю. Он дома лежит, припрятанный.
Они помолчали.
- Так за что же ты все-таки выгнал из дома Виктора? Ирина тоже в недоумении, между прочим.
- Да тут ничего интересного для полиции нет, как и для матери. Пакость одна. Просто я однажды зашел в комнату в тапочках - получилось что неслышно - и застукал этого паршивца, когда он рылся в моем письменном столе. Я его окликнул и увидел у него в руках пачку моих писем, вернее, писем от одной женщины, не Жанны даже. Он тотчас сунул их обратно в ящик и сказал, что искал зажигалку. Но первое, что я увидел, когда он отскочил от стола, была его собственная позолоченная зажигалка с какими-то пошлыми камешками. Я подошел к столу, взял зажигалку, чиркнул ею - она оказалась исправной.
- А почему ты это сделал, Жорж?
- Ну, раздражал он меня, понимаете? Раздражал! Я понимаю, это нехорошо - прямо на глазах у человека проверять, правда ли сказанное им.
- Да, нехорошо…
- Но было бы хуже, если бы он унес с собой зажигалку, и я бы так и не узнал, была ли она исправна. То есть правду ли он сказал, что искал в столе зажигалку. Но даже если бы это было и правдой, письма-то чужие зачем трогать?
- Ну, его так воспитали… Может, ему не объяснили, что это плохо - интересоваться чужими бумагами и письмами.
- Ну что вы такое говорите, тетя Лиза! Он же не дворник из Тмутаракани, а художник из Ленинграда - из Петербурга! А вел себя как последний совок - полез чужие столы проверять и письма лапать.
- Ну и что же ты сделал?
- Сказал ему несколько подходящих слов, стараясь, чтобы маменька не услышала.
- И велел ему убираться?
- Ну, на это я не имел права - это же был мамин гость. Я пошел к ней, она была на кухне, чтобы потребовать перевести Гурнова из моей комнаты в гостиную. Но я не успел до этого дойти: только я собрался рассказать ей про письма, как мы услышали захлопнувшуюся за Гурновым дверь. Он сам сообразил тихо ретироваться. Противно только, что ни тогда, ни после он не догадался поблагодарить мою мать за приют. Про себя-то я уж молчу. Ну да что с него, нравственного недоросля, спрашивать.
- Что же он искал у тебя в столе, Жорж? Как ты думаешь?
- А что тут особенно думать? Я знаю это совершенно точно: он искал письма Жанны ко мне, собирал на нее компромат для бракоразводного процесса. У меня в ящике письменного стола нет ничего, кроме бумаг. Он ведь не догадывался, что Жанна сама спит и видит, как от него избавиться. Поэтому у него и была в руках пачка писем, что он их просматривал. А это были письма одной американской старушки, племянницы Рахманинова! Мы с ней большие друзья. Представляю его разочарование…
- Жорж, еще один вопрос. Успокойся, уже не про Гурнова! Когда ты рассказывал о гастролях, ты упомянул о скрипаче-левше. Скажи, а почему он не переучился на правшу?
- А зачем? Это в России, говорят, всех левшей переучивали с первого класса, а на Западе этому не придают значения. Знаменитый норвежский скрипач Терье Мо Хансен левша, и ему это не мешало. Да кумир публики Пол Маккартни тоже левша, а уж он-то никогда от этого не страдал! Но в быту наш скрипач почти все делает правой рукой, как все, он почти одинаково хорошо владеет обеими руками. Его переучивали в детстве.
- Тогда почему же он играет левой рукой?
- Он делает левой рукой главные для него вещи - все-таки левая рука у него ведущая.
- Понятно… Спасибо тебе огромное.
- Это вам спасибо, тетя Лиза, что подвезли меня. Зайдете к нам?
- Обязательно!
Апраксина припарковалась на углу улицы, на которой жили Измайловы. Они вышли из машины. С темного неба падали крупные снежинки.
- А завтра Сочельник. Русское Рождество опять будет "белым", - сказала Апраксина, останавливаясь возле ограды садика, окружавшего двухэтажный дом. За оградой стояли заснеженные кусты и деревья. - Седьмой снег - наш… - проговорила она, задумчиво смахивая с ограды налипшие комья снега.
- Как это понять - "седьмой снег", тетя Лиза?
- Ты что, не знаешь мюнхенскую примету про седьмой снег?
- Нет, не знаю.
- В Мюнхене снег выпадает шесть раз, чтобы растаять, и только в седьмой раз он остается лежать, и тогда наступает зима. Вот она и наступила… Зима тревоги нашей.
- Тетя Лиза! Что-то все-таки случилось. Вы просто не похожи на себя. Пойдемте поскорей в дом, а? Мама даст нам чаю с пирожками… Она наверняка пирожков напекла к моему приезду… Да что с вами, тетя Лиза? Неужели это вы из-за Виктора Гурнова так расстраиваетесь? Да не стоит он этого! Идемте в дом, смотрите, как разыгрался ветер - наверное, в горах буря.
- Да, пойдем, Жоржик, пойдем…
Они прошли мимо ограды и вошли в подъезд. Апраксина медленно и как-то неуклюже начала подниматься по лестнице. Георгий поддерживал ее под руку.
- Вы совсем устали, тетя Лиза! И зачем это мать просила вас меня встречать, не понимаю. Не стоило вам приезжать за мной в аэропорт!
- Может быть, и не стоило, может быть…
Все когда-нибудь кончается, закончился и ее медленный подъем на второй этаж. Георгий достал ключ и открыл дверь квартиры.