- А что это за мужик у тебя появился?
- Да уж мужик… Это ты угадал.
- Немец?
- Нет.
- Богат?
- Понятия не имею! Но цветы дарит почти каждый день и на рестораны не скупится, так что какие-то деньги у него, видимо, имеются.
- А как его зовут?
- Не скажу, чтобы ты не сглазил.
- Шутишь?
- Ну, считай, просто не хочу марать наши с ним отношения.
- У вас все так серьезно?
- Да, очень серьезно.
- А я-то, дурак, мириться к тебе пришел… Я виноват перед тобой.
Жанна посерьезнела.
- Я это ценю, Витя. Я, правда, не очень верю тебе, но все-таки ценю твое признание. Раньше ты извиняться не умел. Знаешь, когда я узнала про твою интрижку с этой берлинской дамочкой, я убить тебя была готова. И если бы судьба не послала мне в самый нужный момент неожиданную поддержку…
- В лице твоего немца?
- Я же сказала, что он не немец! Но это все равно, это не важно, а важно то, что он спас меня от какой-нибудь большой глупости.
- Вроде венка с надписью "Благодарю за любовь"?
- Может, и хуже, я ведь баба-то злая. Но венок я тебе, Витя, не посылала. Интересно, кто ж это тебя так порадовал?
- Не знаю. Регина уверяет, что не она.
- Да, на нее не похоже.
- Почему?
- Она трусиха.
- При чем тут трусость? Обыкновенная бабья романтическая дурь. Она как раз читает женские романы и смотрит "мыльные оперы".
- Думаешь, все так вот просто? А мне кажется, что тебе стоит снести этот венок в полицию.
- В полицию? Зачем? Почему?
- Да потому, что этот венок скорее всего вовсе не прощальный романтический дар, а угроза. Венок-то похоронный! Для прощального дара хватило бы букета роз да открытки с той же надписью.
- Кто и почему может хотеть меня убить? - усмехнулся Виктор, пожимая плечами. - Ты меня убивать раздумала - тебя отвлекли, а больше вроде и некому.
- А ты все-таки подумай! Ты все о женщинах думаешь, а ты оглянись вокруг. Вот, скажем, муж Регины. Сколько он тебе добра сделал, сколько тебе одних денег от него перепало - а ты пробрался в его дом, пригрелся и нагадил.
- Жанна, ну ты могла бы выбирать выражения!
- Но ты же уже доел свою яичницу. Я выражений не выбираю, а вот Артур, как видишь, выбрал очень даже деликатное предупреждение: "Благодарю за любовь".
- В чем ты тут видишь предупреждение?
- Я вижу прямую угрозу: эти слова можно расшифровать так: ты предал мою дружбу и любовь моей жены - ты будешь за это наказан.
- Ни про какое наказание там не было ни слова.
- Виктор, ну ты точно заболел, раз таких простых вещей не понимаешь: а сам-то венок - это разве не угроза? Это же венок на твои собственные похороны, дурачок! Нет, ты точно должен снести этот подарок в полицию.
- Да нет, Артур не стал бы затевать какое-то дело, которое может заинтересовать полицию.
- А Милочка?
- Что - Милочка?
Жанна стояла, нахмурившись и постукивая ножом по ладони.
- Знаешь, я подошла к ней в храме после службы. Увидела, как она молится, что-то во мне дрогнуло, и я подошла к ней и попросила прощения. За тебя. И знаешь, что она мне ответила?
- Что?
- Что она охотно прощает меня и сама просит у меня прощения, потому что она специально приехала в Мюнхен, чтобы проститься со старыми друзьями перед дальней поездкой. И вид у нее при этом был какой-то… потусторонний. А я ведь не говорила ей, что мы с тобой расстались! Наоборот, я сказала ей, что ты тоже в Мюнхене. Так что найти твой адрес она могла в пять минут по телефонной книге.
- Когда это было?
- В прошлое воскресенье. Может, у нее рак?
- Рак?! А это ты с чего взяла?
- Так, почему-то подумалось. Она очень похудела. И потом, она ведь ясно сказала, что приехала в Мюнхен прощаться с друзьями… Рак часто накидывается на тех женщин, которые не могут пережить кризис расставания.
- Что-то я про такое не слышал, чтобы женщины от измены мужа заболевали раком.
- А я слышала и не раз. Бывает и хуже.
- Хуже рака?
- Да - умом трогаются или совершают преступление, а иногда и то, и другое вместе. Нет, Витя, ты непременно должен снести этот венок в полицию! Или постарайся встретиться с Милочкой и попросить у нее прощения.
- Ты, Жанна, фантазерка, но фантазии у тебя на этот раз какие-то уж очень черные. Ты и меня, и Милочку похоронила. Злая ты женщина, Жанна!
- Ну вот! А я его яичницей накормила и шесть бутербродов ему приготовила: с сыром, ветчиной и салями! Впрочем, я ведь сама призналась, что я злая баба.
- Ты до мужиков злая, а так очень даже ничего… Ладно, давай твои бутерброды, пойду я, а то еще твой спортсмен появится.
- Да, ему уже пора бы явиться. Хочешь с ним познакомиться и сравнить с собой?
- Намекаешь, что сравнение не в мою пользу?
- Угу.
- Поздравляю. Нет, я уж, пожалуй, от знакомства уклонюсь, а то еще прибьет. Так ты можешь одолжить мне немного денег?
Виктор снял с батареи свои кроссовки и стал надевать их прямо на кухне.
- Ты бы в прихожей обувался, Витя.
- А, да ладно… Я уже готов.
Он отнес синие тапки в прихожую и стал обуваться, с интересом поглядывая на новые клетчатые тапки.
- Сколько денег тебе дать?
- А сколько ты можешь?
- Пятьсот марок тебе хватит?
- Ого! Только чеком не предлагай: у меня в банке минус.
- У меня как раз есть наличные. Подожди минутку. - Жанна ушла в комнаты и почти сразу же вернулась, держа в руках деньги.
- Держи!
- Спасибо тебе большое, Жанна. Я отдам их тебе…
- Когда сможешь, тогда и отдашь. Иди, Витя! Будет еще надо - позвони. Но я думаю, ты недолго будешь без денег.
- Да, я собираюсь устроиться на работу.
- Или пристроиться… Ой, прости меня, вредную!
- Да ладно…
- И будь все-таки осторожен. Похоронные венки шутки ради не шлют, они все-таки больших денег стоят…
Он пошел к дверям и у самых дверей остановился.
- Жанна, а ты случайно не знаешь, у кого из друзей остановилась Милочка?
- Не знаю. Вроде у кого-то в Оберменцинге. Скорее всего это кто-то из людей, близких к монастырю. Ты знаешь адрес Почаевского монастыря?
- Нет, не знаю.
- Я тоже там никогда не была, но знаю, что это где-то возле Блютенбурга.
- Ничего, я найду. Как ты думаешь, в котором часу в монастыре начинается служба?
- В пять, наверное, как везде.
- Ладно, пошел я. Ты ничего не хочешь мне сказать на прощание?
- Ой, Витя, я уже столько тебе наговорила! Да и что в таких случаях говорят? "Наша любовь была сказкой"? Если и сказкой - так про вампиров.
- И ведьмочек.
- И ты прав, Витенька!
Виктор сбежал по лестнице, не стал вызывать лифт. Он вышел на улицу и решительным шагом направился к стоянке такси.
- Вы знаете, где в Оберменцинге находится русский монастырь? - спросил он водителя первой в очереди машины.
- Не знаю, но могу посмотреть по карте. Садитесь!
Виктор уселся в машину и порадовался, что не успел промочить ноги, идя к стоянке от дома.
Водитель развернул карту, посмотрел, нашел русский монастырь.
- Господин знает, что это будет стоить порядка пятидесяти марок?
- Я знаю, - кивнул Виктор. - Поезжайте, пожалуйста.
ГЛАВА 3
ВЕНОК ОТ МИЛОЧКИ
В маленьком храме русского мужского монастыря шла всенощная. Горели только красные лампадки и темные восковые свечки; в пахнущем ладаном теплом полумраке фигуры монахов казались особенно черными, и тем резче отличались от них стоявшие позади мирские, несколько мужчин и с десяток женщин. Милочки среди них Виктор не заметил, но все равно решил дождаться конца службы, чтобы расспросить о ней: если она остановилась в Оберменцинге, то наверняка у кого-то из прихожан монастыря.
Первые полчаса службы Виктор с интересом разглядывал скромное убранство храма и слушал хор, но потом, когда потушили все свечи, на середину храма вышел чтец и начал читать что-то до крайности унылое и монотонное, он заскучал, устал стоять на ногах и стал тихонько оглядываться - нельзя ли где-нибудь присесть? У задней стены он разглядел совсем небольшую скамью, на которой сидела старушка с костылем, а рядом стояла согбенная женщина в низко надвинутом на лицо черном платке. Он постеснялся их тревожить. "Однако, - подумал он нетерпеливо, - как долго у монахов тянется служба, и не спросишь ни у кого, скоро ли конец, - неудобно!" Ему нестерпимо захотелось курить, и он вышел из храма.
После запаха свеч и ладана особенно приятным показался ему свежий морозный воздух. Он прошелся вдоль длинного монастырского корпуса и вышел за ворота. Закурил. Напротив монастыря стоял игрушечный, но очень стильный замок Блютенбург: стены с башнями, окруженные рвом, низкие ворота, за стеной - сам замок и небольшой, похожий на макет готический собор. Перед замком на озерке был устроен каток, там было светло, играла музыка и кругами носились пестрые конькобежцы. Виктор стал прогуливаться по дорожке между темневшим за стеной кустов монастырем и веселыми огнями Блютенбурга: отсюда он увидит, когда прихожане пойдут со службы. А ему пока есть чем заняться: надо съесть бутерброды, приготовленные Жанной, пока они не задубели на морозе, ну и приготовиться к встрече с Милочкой…
Милочка… Как забавно они познакомились. Сколько же лет прошло с тех пор? Пять? Или шесть? Ого, как бежит время! Он подсчитал и припомнил, что с тех пор минуло уже семь лет.
Столько воды утекло, а он все еще безработный художник, у которого ни успеха, ни денег, ни собственной мастерской, в общем, ни кола, ни двора. Да, он Виктор Ни-колаевич, Ни-двораевич… Недурной каламбурчик получился, надо запомнить.
Все эмигранты из Советского Союза, выехавшие по израильской визе, прибывали в венский аэропорт, откуда их везли в Вену, распихивали по нескольким отелям наипоследнейшего сорта, держали там некоторое непродолжительное время, а затем переправляли дальше в соответствии с их волеизъявлением и возможностями, которые, увы, не всегда совпадали… Так вышло и с Виктором: наслушавшись еще дома рассказов о привольном житье на щедром германском пособии, он заявил чиновникам эмигрантского ведомства, что хотел бы обосноваться в ФРГ. Был послан запрос германским властям и получен отказ - власти не увидели оснований, по которым русский эмигрант мог бы претендовать на получение постоянного места жительства в ФРГ. Оставалось выбирать между Израилем, к которому он не имел отношения (кроме фактически фальшивого вызова от несуществующих родственников, который ему устроили друзья), и США. По поводу Израиля он вообще испытывал предубеждение, почерпнутое, как ни странно, в среде самих эмигрантов-евреев: абсолютное большинстве их, оказавшись в Вене, упорно отказывалось следовать на историческую родину, стремясь остаться в Европе или попасть в США, в крайнем случае в Канаду или Австралию. Но оформление в последние две страны тянулось долго и муторно, а ему хотелось поскорей определиться. И кто-то надоумил его пробираться в Германию нелегально. Ему дали, вернее, продали за 10 долларов адрес людей, занимавшихся за деньги переправкой эмигрантов через австрийско-немецкую границу: за пять тысяч долларов можно было получить официальное разрешение на въезд в Германию, еще за три эмигранта могли переправить в Западный Берлин, а самый дешевый вариант стоил тысячу долларов. Виктор располагал чуть большей суммой: на родине ему удалось поменять деньги не только на себя, но и на Катю с Ванечкой, которые потом остались в Ленинграде. За тысячу двести долларов ему предложили переход через границу, билет до Франкфурта-на-Майне и там приют на трое суток.
- Мы переведем вас через границу и посадим на поезд. Вы доедете до Франкфурта, с вокзала позвоните вот по этому телефону Людмиле Алексеевне Мироновой и скажете ей, что вас прислал Лев Александрович Рудкевич, - проинструктировали его супруги Кац, занимавшиеся нелегалами.
Переход через Альпы оказался неожиданно легким: его довезли на поезде до Инсбрука, там пересадили в автомобиль, потом высадили возле какого-то кладбища, и проводник провел его по кладбищенским дорожкам до ворот на другом конце кладбища - а ворота выходили, как оказалось, уже в Австрию! Везший его автомобиль между тем объехал городок, проехал через контрольно-пропускной пункт и подобрал его на дороге, идущей вниз от кладбища. Они доехали до городка Гармиш-Паттенкирхен, где его посадили на поезд до Мюнхена и оставили одного. В Мюнхене Виктор самостоятельно пересел на другой поезд, пользуясь очень подробным расписанием, которое нашел на сиденье в купе; такие же расписания, где указывались все остановки и все возможные пересадки, лежали и на пустых сиденьях: народу в поезде было немного. Он вполне благополучно доехал до Франкфурта, страдая разве что от голода; вода у него была с собой, ему дали пустую бутылку, которую он наполнил чаем еще в Вене. Чай, конечно, остыл, но до Франкфурта его хватило. А вот еды не было, потому что не было уже и денег, только немецкая мелочь на телефон, которую ему подарили от щедрот своих супруги Кац.
- Здравствуйте, я от Льва Александровича Рудкевича, - представился он, набрав записанный на бумажке номер. - Он сказал, что я мог бы остановиться у вас. Я из Ленинграда…
- Вы от Левушки? - радостно переспросил высокий женский голос. - Ну конечно же, вы можете у меня остановиться! Приезжайте! Вы на Главном вокзале? Это очень удачно! Садитесь на электричку и доезжайте до Эпштайна, а тут я вас встречу. Только скажите, как вы выглядите.
- Знакомые девушки говорят, что очень сексапильно…
- Что-что? Не слышу, не поняла… Какого цвета на вас пальто?
Шел такой же, как сегодня, густой снег. На открытом перроне в Эпштайне его поджидала полная круглолицая женщина в огромном пуховом платке, повязанном поверх слишком легкого даже для мягкой германской зимы пальтеца. На руках у нее были не перчатки, как положено даме, а какие-то детские варежки с пестрым рисунком, а в руке она держала пластиковый пакет. Знакомясь, он хотел поцеловать ей руку, но Милочка, здороваясь, не сняла варежку; хотел галантно забрать у нее пакет, но она воспротивилась:
- Что вы, что вы! У вас и так вон какой чемодан. Ну, как там поживает наш Левушка?
У Виктора на этот счет были точные инструкции.
- У Льва Александровича все в порядке. Он все такой же лохматый чудак и добряк, обо всех хлопочет, всем помогает. Вот и мне тоже помог: прислал к вам, уверяя, что вы можете приютить меня на несколько дней и помочь начать оформление политического убежища. Я только, право, не знаю, удобно ли это? - последнюю фразу он добавил уже от себя.
- Ой, да что вы! Конечно, удобно! Левушка мой старый друг, я ему стольким обязана, и его друзья всегда будут моими лучшими друзьями, вы так и знайте!. Так что, пожалуйста, ни о чем, ни о чем, ну просто совершенно ни о чем не беспокойтесь: все что нужно будет сделано, а что я не сумею сама - помогут сделать другие. Левушку все знают и любят, и никто-никто не откажется помочь его другу!
"Какая же ты восторженная и наивная, настоящая "милочка"!" - чуть раздраженно подумал Виктор. А она продолжала:
- Сейчас мы придем ко мне домой - это совсем недалеко, городок у нас крошечный - и я накормлю вас с дороги. Хорошо, что вы позвонили и я успела зайти в магазин до закрытия, а то у меня дома еды маловато. Я работаю во Франкфурте, в "Посеве", ну и обедаю там, а дома у меня только чай да кофе… ну и немного сластей.
"Оно и видно, что питаешься ты сластями да сдобой - сама как булочка!" - подумал Виктор. Он улыбался, слушая Милочкин щебет: поддерживать разговор не хотелось, и улыбка заменяла слова, как обычно в таких случаях.
Когда они дошли до Милочкиного дома, стоявшего на краю лесопарка, вошли в ее крошечную квартирку и она размотала свой ужасный старушечий платок и сняла пальтецо, он понял, что сексапильности в ней не меньше, но и не больше, чем в свежей булочке на витрине: если очень хочется есть - так даже и в самый раз.
Он спокойно принимал ее заботы и хлопоты, считая, что оплата их входит в те тысячу двести марок, что он отдал Кацам: вот пусть они сами и произведут с ней расчет, а ему надо отдохнуть с дороги… Но случилось непредвиденное. Не успели Милочка с Виктором отужинать, как зазвонил стоявший в прихожей телефон. Милочка пошла к нему, и Виктор, холодея, услышал следующее:
- Левушка, дорогой, здравствуйте! Ах, ну о чем разговор, разве для вас может быть поздно? Приезжайте немедленно, я ужасно соскучилась, сто лет не виделись. Кстати, у меня в гостях ваш хороший знакомый… А вот приезжайте и сами увидите! Ну, мы ждем вас! - Она положила трубку и, вернувшись на кухню, объявила: - А к нам сейчас явится Лев Александрович собственной персоной!
- В самом деле? Это прекрасно, но… Мила, я считаю своим долгом сказать вам важную вещь. Дело в том, что я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.
- Как это понять? - опешила Милочка.
- Я вижу, вы считаете, что я друг вашего знакомого Льва Александровича Рудкевича. Так вот, это не так. Я с ним даже не знаком. Это его друзья мне дали ваш телефон и велели сослаться на него.
- Ну и какая разница? - пожала круглыми плечами Милочка. - Друзья Льва Александровича - мои друзья, а значит, и их друзья - тоже. А с ним самим вы познакомитесь минут через сорок, вот и все.
Когда появился Лев Александрович, высокий, лохматый и действительно очень симпатичный, история стала постепенно проясняться.
- Виктор Николаевич! Так кто же из моих венских друзей прислал вас к Людмиле Алексеевне?
- Юрий Кац и его жена Лиля.
- Юрий Самуилович и Лилия Ефимовна? Знаю, знаю… У них еще сын Самуил Юрьевич.
- Да нет, сын у них совсем маленький, еще в пеленках…
- Так наверняка он и есть! - засмеялась Милочка. - Наш Лев Александрович даже младенцев величает по имени-отчеству.
Еще через пятнадцать минут выяснилось, что ни телефона, ни адреса Милочки Лев Александрович Кацам не давал и не думал давать, зная, что это ловкачи и торгаши, и уж тем более никого к ней не посылал.
- Как же так? - поразилась Милочка. - Последний год почти каждый месяц кто-нибудь приезжает во Франкфурт и просится на постой от вашего имени!
- Боже мой! - ужаснулся Лев Александрович. - Могу себе представить, сколько же у вас было хлопот с этими самозванцами!
- Честно говоря, так оно и было, - грустно сказала Милочка. - Некоторые так капризничали, что я не понимала, почему они столько всего от меня требуют: и документы помоги подать, и на пособие встать… Как будто я им обязана! А у меня ведь работа, у меня нет времени по учреждениям в очередях сидеть. Оказывается, они так и считали - что я все это должна для них делать, что мои услуги оплачены! Фу, как противно…
- Почему же вы ни разу мне не позвонили и не пожаловались? - сокрушался Лев Александрович.
- Левушка, да мне это и в голову не пришло! Я ведь знаю, сколько вы сами возитесь с прибывающими в Вену эмигрантами и как они порой вам на голову садятся. Ну вот я и думала, что всего лишь делю с вами заботы. Нет, ну какие же мазурики, а?