- Что ж, желаю вам успеха. Перефразируя ваши слова о том, что каждый сам себе планирует похороны, замечу, что и встречу с полицией каждый нарушитель закона тоже сам себе назначает. Только вот время указывает не он.
- Я очень надеюсь, что эта наша с вами встреча - последняя.
- Определенно не последняя. Обещайте мне вот что, Ада Андреевна: когда я в следующий раз вам позвоню - вы примчитесь ко мне не мешкая в назначенное место и точно в срок.
- Приходится обещать! А сейчас я могу идти?
- Идите. И до скорого свиданья, надеюсь.
Ада в ответ на это только фыркнула, сорвалась с места и помчалась к выходу из парка, прижимая к груди пакет с остывшими булочками. А графиня отправилась в сторону Китайской башни.
Китайская башня в Английском парке - это одна из достопримечательностей Мюнхена: деревянное пятиярусное сооружение, силуэтом и впрямь напоминающее китайскую пагоду. Правда подлинная башня, построенная архитектором Фраем, сгорела в войну, а нынешняя была восстановлена по старым фотографиям, но, как и в прежние времена, на первом ярусе башни играет духовой оркестр, а вокруг расположен "биргартен" - пивная в саду. С ранней весны, как только начнет пригревать солнышко, сюда устремляются горожане и туристы. По воскресеньям мюнхенцы приезжают к башне целыми семьями: еду они привозят с собой в корзинках для пикника, не забывая порой прихватить и домашнюю клетчатую скатерть для уюта, а пиво покупают уже на месте - таков здешний порядок. Но Апраксина не стала задерживаться возле башни и тем более не стала пить пиво в одиночестве, хотя в Мюнхене в этом не было ничего особенного: старой даме захотелось выпить пивка - да на здоровье! Нет, путь ее лежал к любимому местечку - к Моноптеросу, беседке-ротонде в классическом стиле, построенной знаменитым мюнхенским архитектором Кленце. Это был один из ее "русских уголков" в Мюнхене. Она не стала подниматься в беседку, а села неподалеку, чтобы видеть ее сбоку - стройную, белую, ностальгическую, стоящую на зеленом холмике. Тетушка Мария Владимировна рассказывала, что точно такая беседка была у них на даче в Крыму. Прямо перед нею простирался обширный луг, на котором уже загорала молодежь: дети перекидывались "летающими тарелками", носились наперегонки собаки, а над деревьями на другой стороне луга виднелись в тумане силуэты старого города - высокие и странные минареты Мариенкирхе, увенчанные византийскими луковицами, Старый Петер, собор святого Михаила, шпили и купола, купола и шпили… Она безмятежно наблюдала за резвящейся собакой, за бегущим по лугу ребенком, за парочкой на траве, а мысли ее плавали, как сонные рыбы в пруду… И ей казалось, что вот-вот одна из них всплывет с алмазом истины во рту. Но мысли почему-то не спешили, и, просидев два часа перед Моноптеросом, но так ничего и не высидев, Апраксина отправилась к себе домой, в Рамерздорф, и там провела остаток дня за работой в саду.
Ночью же она вдруг проснулась и громко воскликнула: "Боже мой, как все просто!" Она встала и прямо посреди ночи пошла в свой кабинет и там работала до утра. А утром, после "реанимации", она вышла в сад и работала, будто ничего не произошло.
Так прошло два дня. Апраксина трудилась в саду и томилась в ожидании новостей от Миллера. И наконец инспектор позвонил и сообщил, что Анна Юрикова двадцать минут тому назад появилась в зале прибытия мюнхенского аэропорта. "Встречавший" ее Петер Зингер доложил, что она пыталась звонить кому-то по телефону, но не дозвонилась и поехала на электричке в город. Он следовал за нею до самого ее дома на улице Капуцинов. Сейчас он находится неподалеку и наблюдает за домом.
- Отлично! - сказала Апраксина. - Пусть он там и остается. И пошлите кого-нибудь ему для компании, парочку молодых ребят покрепче и обязательно в полицейской форме. Если она попытается выйти из дома, пусть они настоятельно попросят ее вернуться обратно в квартиру. Хорошо бы еще поставить возле дома Юриковой полицейскую машину, причем поставить так, чтобы ее было видно прямо от ворот кладбища. Квартира Каменева под наблюдением? Отлично, пусть ребята там еще побудут: я скоро появлюсь в Олимпийской деревне, встречусь с Каменевым, а потом отпущу их. А вы, инспектор, приезжайте ровно в восемь на улицу Капуцинов: вам предстоит самый торжественный акт нашего расследования - арест преступника.
- Так это все-таки Анна Юрикова? Она призналась?
- К вашему прибытию на улицу Капуцинов у меня будет нечто гораздо более важное, чем признание убийцы, - неопровержимые доказательства! До встречи, дорогой инспектор!
Затем она позвонила Аде фон Кёнигзедлер.
- Ада? Вас опять беспокоит несносная Апраксина.
- Слышу, слышу…
- Вы еще не забыли наш уговор? Вам не пришлось ждать слишком долго - ваша последняя услуга понадобится мне сегодня: вы должны под любым предлогом напроситься сегодня к Анне Юриковой, скажем, часиков этак в шесть, и занимать ее разговорами до моего приезда. Думаю, вам придется продержаться часов до семи.
- Я совершенно не представляю, о чем я могу с ней так долго разговаривать!
- А вы там будете не одна. Сегодня у Анны соберется много гостей, и все неожиданные и незваные, - успокоила ее Апраксина.
Затем она позвонила Ташеньке Сорокиной и сделала довольно рискованный ход: попросила Ташеньку сегодня же оценить у Анны Юриковой "ту замечательную миниатюру с портретом Анны Ярославны: на нее есть покупатель, готовый время от времени представлять миниатюру на выставки". Ладно, решила она, услышав буйную радость в голосе Ташеньки, она сама ее купит - миниатюра действительно хороша, останется ей на память об этом русском деле. Затем графиня собрала со стола и сложила в свою объемистую сумку все вещественные доказательства по делу о смерти Натальи Каменевой, прошла в угол, где висели иконы с теплившейся под ними лампадой, и долго молилась Потом перекрестилась и закончила:
- Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы твоей Наталии, благослови меня и помоги этим несчастным!
У подъезда дома Каменева на Штрасбергерштрассе в Олимпийской деревне Апраксина остановилась: проход ей загораживали двое рабочих в синих комбинезонах, что-то делавших со снятой с петель входной дверью.
- Можно пройти? - спросила она. Один из рабочих поднял голову и улыбнулся ей. - А, это вы, Руппи! Как дела?
Руппи Ленниц был одним из молодых помощников инспектора Миллера, которому Апраксина весьма симпатизировала. Его настоящее имя было Рупрехт фон Ленниц, но с тех пор, как вопреки воле своего угасающего аристократического семейства он после окончания престижной закрытой школы не пошел в университет, а поступил в школу полицейских, он категорически отказался от приставки "фон". Апраксина считала, что это лишь до тех пор, пока он не станет настоящим детективом - а он как раз и собирался им стать.
- Все в порядке, - ответил полицейский барон. - Объект у себя дома.
- Никуда не выходил сегодня?
- Выходил в магазин. Мы проследили за ним.
- Это был магазин "Альди"?
- Да, - удивленно произнес Руппи. - Он купил там продукты и вино. Мы тоже зашли и взяли себе упаковочку пива, - он кивнул на стоявшую прямо на двери картонную упаковку, в которой оставалось уже только две бутылки из шести.
- А объект взял "Асти спуманте"… - задумчиво произнесла Апраксина. Молодые детективы переглянулись. - Ну, хорошо, продолжайте наблюдение. Я поднимусь наверх, в квартиру.
- Эта старая дама - потрясающий детектив! - сказал Руппи напарнику. - И, между прочим, она настоящая русская графиня. Ты заметь, Йохан, она по одному виду упаковки с пивом определила не только магазин "Альди", но и марку вина, которую купил этот русский!
- Фантастика! - восхитился Йохан. - Но как же она это сделала?
- Ума не приложу!
- Теперь я сам убедился, что она любого Ниро Вульфа за пояс заткнет, как ты и говорил. Надо не забыть рассказать нашим ребятам про "Асти спуманте".
И они снова принялись за возню с дверными петлями, так и не обратив внимания на то, что шурупы от дверных петель были у них аккуратнейшим образом сложены на новеньком фирменном пакете из "Альди".
Каменев в этот день гостей, как видно, не ждал. Отворив дверь на звонок Апраксиной, он смутился и принялся извиняться за свой вид. А вид и вправду был престранный: он кутался в толстое верблюжье одеяло, из-под которого виднелись стеганые лыжные брюки.
- Мерзнете? - удивилась Апраксина. - А на дворе почти двадцать градусов тепла. Впрочем, у вас тут холоднее, чем на улице. Откройте дверь на балкон, и в комнате сразу потеплеет!
Каменев послушно отворил балконную дверь и потер рукою лоб, оглядывая комнату.
- Извините, беспорядок тут у меня. Без Наташи все пошло вверх тормашками. И холодно как- то все время…
- Знаете что? А примите-ка душ - сразу и согреетесь. Я вас подожду.
- Да, пожалуй. Знобит меня что-то.
- Вы часом не заболели?
- Да нет, я думаю, это нервное. Все время думаю о предстоящих похоронах… Знаете, архиепископ Марк сказал, что не разрешит отпевать Наташу, если следствием будет доказано, что это самоубийство.
- В самом деле? Ну, это ведь можно и обойти: католики или протестанты отпоют. Разве вам не все равно, в какой церкви отпевать жену?
- Да в общем-то все равно, конечно. Можно попросить Папу Карло…
- Вы его знаете?
- А кто его не знает?
- Вот это и плохо… Ну ладно, вы идите, идите в душ! Можно я тем временем приготовлю чай?
- Да, спасибо. А… Вы ведь ко мне по делу?
- Ну не чай же пить! - засмеялась Апраксина. - По делу, голубчик, по делу. И все-таки я с удовольствием выпью вместе с вами чашечку горячего чая.
Придерживая одной рукой свое одеяло, Каменев попытался открыть дверцы подвесного шкафчика над плитой.
- Вот тут у нас чай…
- Да вы не беспокойтесь, успеется! Идите себе в душ, согрейтесь как следует.
- Да-да, я пойду…
Каменев прихватил с тахты валявшуюся там верхнюю одежду и ушел в ванную.
Апраксина, оставшись одна, первым делом действительно наполнила водой и поставила на плиту обыкновенный алюминиевый чайник, немного потемневший снизу, открыла шкафчик и проверила содержимое нескольких жестянок с чаем. Потом она прошлась по комнате, внимательно оглядываясь. Но со времени обыска здесь мало что изменилось, разве что прибавилось беспорядка, да на единственном в комнате столе появился фотографический портрет Натальи Каменевой в простой деревянной рамочке: стул стоял у стола таким образом, что севший на него оказывался как раз напротив портрета. Тут же, рядом с портретом, стояла наполовину опорожненная бутылка традиционного "Асти спуманте", а рядом с нею чайная чашка. Апраксина взяла чашу и понюхала - да, в ней было вино. Она вздохнула, поставила чашку на место и взяла в руки портрет Натальи Каменевой. Это была очень давняя фотография: ни "морщин тревоги", ни даже "морщинок преданности" на округлом и свежем лице Натальи Каменевой еще не было и в помине, и все лицо ее освещала озорная и безмятежная улыбка. Апраксина покачала головой и поставила портрет на место. Она села на диван и стала ждать.
Когда Каменев вышел из душа, он был уже собран и спокоен, а его мокрые волосы и борода аккуратно расчесаны. Он еще раз извинился перед графиней за беспорядок и принялся хлопотать возле плиты.
- Какой вы предпочитаете чай, Елизавета Николаевна, английский "Эрл грэй" или грузинский?
- Я бы предпочла какой-нибудь травяной, если у вас найдется. Возраст, знаете ли, давление, то да се…
- Понимаю. Гм. Ах да! - Каменев раскрыл кухонный шкафчик и достал с верхней полки большую коробку, из которой стал вынимать бумажные пакеты и читать надписи, сделанные от руки черным фломастером: - Рута… Ромашка… Жасмин… Календула… Копытень… - Читая надписи, он вопросительно взглядывал на Апраксину.
- Ну, уж копытень-то вы мне не предлагайте - это средство исключительно для мужчин! - засмеялась Апраксина. - Вы, я вижу, в травах не особенно разбираетесь?
- Совсем не разбираюсь. Тут у нас была Наташина епархия: она и травы знала, и чаи отлично готовила. Так что же заварить для вас, Елизавета Николаевна? Подскажите!
- Ромашку, пожалуй. Ромашка еще никому и никогда не повредила.
Каменев отложил один пакет, а остальные снова сложил в коробку и убрал ее обратно в шкафчик. Он довольно умело заварил чай для Апраксиной, поставил для нее на стол заварной чайник и чашку, а для себя просто опустил пакетик чая в старомодный стакан с подстаканником и залил его кипятком.
Они молча стали пить каждый свой чай.
- Вы хотели со мной о чем-то поговорить, Елизавета Николаевна?
- Скорее просить вас об одной вещи. Не могли бы вы прямо сейчас, после того, как мы напьемся чаю, съездить вместе со мной к вашей бывшей подруге Анне Юриковой?
- Пожалуйста. А почему "бывшей"?
- Потому что ход расследования подводит меня к мысли, что многолетней вашей дружбе с госпожой Юриковой пришел конец.
- Это почему же? - Каменев внимательно посмотрел в глаза Апраксиной. - Не хотите ли вы сказать, что у вас появились какие-то подозрения на ее счет?
- Должна вам признаться, такие подозрения были у меня с самого начала.
- Вот как?
- Да, к сожалению. Так вы не откажетесь съездить со мной на улицу Капуцинов?
- Да, конечно, я поеду с вами, но я уверен, что здесь какое-то недоразумение. Анна? Нет, это невозможно!
- Вот мы с вами вместе и попытаемся разобраться, что возможно, а что нет. Вы готовы? Захватите на всякий случай куртку или плащ: мюнхенский климат переменчив, а к вечеру определенно станет холодно.
Каменев послушно надел плащ и по собственной инициативе захватил зонтик. Они вышли из квартиры. Каменев аккуратно запер дверь, они спустились по лестнице и прошли мимо Йохана и Рупрехта, все еще возившихся с дверью. Апраксина чуть поотстала и сделала молодым полицейским знак, что они могут быть свободны. Затем они спустились в гараж, сели в машину, и Апраксина вывела ее на улицу.
Выехав из Олимпийской деревни, она предложила Каменеву:
- У нас есть еще немного времени. Хотите заехать в церковь старца Тимофея?
- А кто это такой?
- Ну вот, Папу Карло знаете, а об отце Тимофее не слышали!
- Может быть, что-то и слышал, но сейчас не могу вспомнить. А что это за церковь, далеко она?
- Прямо тут, на Олимпийских холмах.
- В самом деле? А я и не подозревал, что тут поблизости есть какая-то церковь.
- Ну как же! Церковь Примирения отца Тимофея, одна из мюнхенских достопримечательностей. Вы знаете, что прежде здесь располагался мюнхенский аэродром, который союзники разбомбили во время войны?
- Нет, я и об этом впервые слышу.
- На место бывшего аэродрома со всего города стали свозить остатки разрушенных домов. Вы знаете, что в Мюнхене было разрушено восемьдесят процентов всех зданий?
- Кошмар! И как же они сумели восстановить весь город?
- О, мюнхенцы сумели это сделать быстро, скрупулезно и с большим вкусом. Правда, на американские деньги. Когда немцам говорят, что Мюнхен - самый красивый город Германии, они ревниво возражают: "Это самый "красиво отреставрированный" город!" Центр был восстановлен довольно скоро, а здесь появились целые горы строительного мусора. Их засыпали землей и на время оставили в покое. Как раз в это время, в 47- м году, сюда пришел пешком из Вены донской казак, бывший солдат Тимофей Прохоров. Еще в 42-м году он попал в окружение в России, оказался на оккупированной территории, а при отступлении, боясь расправы, но не чувствуя за собой вины, ушел на Запад вместе с немецкой армией. Но шел он не один, а с лошадкой, впряженной в телегу, и все время подвозил то раненых, то беженцев, а то и просто вез за плату какой-нибудь груз. И так, на телеге, дошел наш казак Тимофей до самой Вены. А в Вене австрияки, как он сердито зовет их, лошадь у него почему-то реквизировали. Остался он без помощницы-лошадки, а потом у него украли и телегу вместе с его нехитрым скарбом. Тяжело ему было и одиноко, хотя работу он себе как-то всегда находил, не голодал. И вот в это трудное для него время явилась к нему во сне Божья Матерь и велела идти в "город монахов" и там строить церковь Примирения. Он стал всех расспрашивать и скоро выяснил, что "город монахов" - это Мюнхен. И он отправился пешком в Германию, дошел до Мюнхена и сделал все так, как ему велела Богородица.
- Вот просто так - дошел, пришел и построил? Один, в незнакомой стране? Без языка?
- Ну, язык-то он к тому времени уже выучил. Да, пошел и построил. Мне приходилось встречать в эмиграции таких людей. Но был он не один: в пути к нему прибилась русская беженка Наташа, вот они вдвоем и строили.
- И построили?
- А вот сейчас увидите сами.
Апраксина остановила машину на обочине возле зеленого холма, поросшего редкими березками, и повела Каменева по дорожке, идущей за холм.
- Вот и церковь Примирения нашего старца Тимофея, - сказала Апраксина, когда за холмом показались небольшие луковичные купола церковки, прятавшейся в густом цветущем саду. Они подошли к калитке в заборе, Апраксина перекинула через нее руку, подняла щеколду и отворила калитку.
- Проходите!
Они подошли к церкви, деревянной, простенькой, слегка осевшей на один бок. Дверь была не заперта, и они прошли внутрь.
- Какая трогательная простота и наивность! - сказал Каменев, оглядывая простенькие картонные иконки, католические религиозные картинки, вышитые крестиком полотенца на аналойчиках, оклеенный серебряной фольгой потолок и домотканые половички на полу.
- Вы тут побудьте немного один, помолитесь, - сказала Апраксина, - а я зайду к отцу Тимофею, узнаю, не надо ли ему чего. Он ведь теперь один: его верная подруга Наталья в прошлом году скончалась.
Графиня вышла из церковки и пошла в сад. Вишневые и сливовые деревья стояли в полном цвету и уже начали осыпаться. Домик старца был заперт на висячий замок, и в саду его тоже нигде не было видно. Она прошлась по двору, возле сарая с инструментами увидала на рабочем столе несколько букетов нарциссов и гиацинтов, приготовленных отцом Тимофеем на продажу. Рядом стояла жестяная коробка, в которой лежало двадцать марок и какая-то мелочь: хозяйственный старец доверял посетителям самим брать цветы и расплачиваться; позднее он так же выставит на продажу свежую зелень с огорода, а еще позже - фрукты и ягоды. Графиня вынула из кошелька десять марок и положила их в коробку. Цветы она брать не стала. Посидела на лавочке возле стола, подождала, но отец Тимофеи так и не появился.
Она вернулась к церкви и осторожно заглянула в приоткрытую дверь: Каменев сидел на стуле лицом к дверям, глубоко задумавшись в позе роденовского "Мыслителя". Апраксина резко потянула на себя дверь, вытерла ноги за порогом и только потом вошла внутрь. Каменев уже встал и шел ей навстречу.
- К сожалению, отца Тимофея нет дома, - сказала Апраксина, - а то бы я вас познакомила. - Ну, вы все здесь осмотрели?
Каменев не ответил, только пожал плечами.
Они покинули усадебку, вернулись к дороге, сели в машину и дорогой Апраксина вновь принялась рассказывать Каменеву о старце Тимофее:
- Он, конечно, не священник, хотя все зовут его отцом Тимофеем, но он служит в своем храме обедницы, читает часы и Псалтырь, а в саду работает всегда с Иисусовой молитвой. Многие, между прочим, почитают его за старца!
- Очень интересный старец, - вежливо заметил Каменев.
- Как вы думаете, сколько ему лет?
- Понятия не имею!