Инспектор исполнил просьбу графини и ослабил наручники, а затем, в полном молчании, не провожаемый ни единым словом, Константин Каменев покинул дом Анны Юриковой.
- Ну вот, Анна, вы и получили обещанное мной "лекарство от любви". Правда, дорогая? - сказала Апраксина через несколько минут после того, как из прихожей в гостиную донесся аккуратный звук захлопнувшейся двери. - Вы все поняли?
- Да, я все поняла, Елизавета Николаевна, - устало сказала Анна.
- Сядь-ка ты на мое место, Анна, - сказала Мириам Фишер, - и успокойся немного. А я пойду похозяйничаю у тебя на кухне - сделаю всем чай или кофе. Можно?
Анна кивнула и послушно села на диван между Адой и Ташенькой. Ташенька стащила с себя свое роскошное пончо и стала укутывать им Анну, тихонько успокаивающе приговаривая:
- Успокойтесь, Анечка, пожалуйста, чего уж теперь… Все они, мужчины, подлецы и готовы убивать нас при каждом удобном случае!
Анна вдруг поднялась, сбросила с плечи Ташенькино пончо и пошла к окну. Она открыла его резким движением.
- Анна! - громко сказала Апраксина и встала.
Анна обернулась и отрицательно помотала головой. Но графиня на всякий случай все же сделала несколько шагов в ее сторону. Анна сняла с мольберта свой портрет, подняла его над головой, отвела руки назад и бросила портрет в раскрытое окно. Апраксина, стоя за ее спиной, увидела, как, подхваченная ветром, картина взмыла в воздух, пролетела немного в сторону кладбища, а потом, ныряя из стороны в сторону подобно воздушному змею, пошла вниз. Анна перегнулась через подоконник - и в ту же секунду Апраксина оказалась рядом и схватила ее за плечи.
- Да не бойтесь вы за меня, ради Бога, - сказала Анна, выпрямляясь, - я только хотела посмотреть, не приземлится ли мой портрет лицом вниз. Нет, упал как следует.
- Класс! Супер! - завопила Ташенька, и все рассмеялись с облегчением.
Анна вернулась на диван, села, откинулась на спинку и закрыла глаза. Ташенька тут же бросилась снова ее укутывать своим пончо. С улицы послышался шум отъезжающего автомобиля.
- Странное дело, а мне почему-то жаль стало Каменева. Впервые в жизни! - поеживаясь, сказала Ада. - Вот и доигрался с огнем…
- С адским огнем! - уточнила Апраксина. - Жалеть наказанного преступника вполне в русском духе. Анна, вас это не касается! И не вздумайте!
- Нет, тетушка, не вздумаю, не извольте беспокоиться: ни в Сибирь какую-нибудь германскую за ним не поеду, ни в тюрьму к нему на свиданье не пойду. Пускай отец Николай к нему туда ходит.
- Ну, отец Николай к нему, конечно, пойдет: пока что он ни одного русского арестанта без внимания не оставил.
- Он, говорят, и в сумасшедшие дома ходит, выискивает там спятивших русских? - спросила Ташенька.
- Ходит. Но вы лучше сами к нему чаще в церковь ходите, Ташенька, а то вы там у Папы Карло какой-то религиозной шизофренией занимаетесь - что это за Католическая церковь восточного обряда? Доиграетесь до полного раздвоения личности на две конфессии, тогда и вправду встретитесь с отцом Николаем в Хааре, - назидательно сказала Апраксина.
- Уж коли в дурдом - так только в Хаар! Какой там парк замечательный, сколько цветов и птиц… - мечтательно сказала Ташенька. - Белки по дорожкам бегают…
- Угомонись, болтушка! - Ада закрыла ладонью Ташенькин рот. - А вот я чего не поняла, Елизавета Николаевна: ну, я знала, конечно, что Каменевы оба еще те ребята, так что заподозрить их было не так уж трудно. Но я никак в толк не возьму, как это вам пришла в голову разгадка истории со стаканами?
- Ну, знаете, Адочка, как раз это совсем просто! После того, как я узнала от Миши о том, что Анна лечилась от алкоголизма и скрывала это от Каменева, и вспомнила, что сам Каменев остался в тот злополучный день без очков, предположить какую-нибудь путаницу со стаканами, один из которых был с ядом, было уже совсем несложно. Гораздо труднее было понять мотивы преступления: кто кого жаждал убрать в этом русском треугольнике и почему? Схему преступления вам рано или поздно раскроет любой опытный следователь, а вот понять его подоплеку и мотивы - это гораздо сложнее. Для этого требуется хорошая школа и долгий опыт. Ну и талант, конечно. Потому-то меня и приглашают консультантом на все "русские дела".
- Вроде "дела с австралийскими попугайчиками"? - слабо улыбнулась Анна.
- Вот-вот! Знаете, Анна, что мне сейчас пришло в голову? А не поехать ли вам обратно в Вену?
- Только сейчас "пришло в голову"? Бросьте, тетушка! Вы уже давно сватаете нас с Мишей.
- Ну и что, ну и сватаю, такое уж хобби наше старушечье. Право, езжайте! А когда вы понадобитесь следствию, я вам сразу же позвоню. Уж признайтесь нам, женщинам, что вы, отдав столько сил и чуть не отдав жизнь из-за любви к недостойному человеку, проглядели тех, кто действительно любит вас и стоит вашего внимания.
- Вы про Мишу, что ли?
- Да. Про него и про его ребятишек, сохнущих без женской любви и ласки.
- Дети - это слишком большая ответственность! Их так легко приручить, а потом придется отвечать за них всю оставшуюся жизнь. А Миша… Да нет, куда уж мне, Елизавета Николаевна, новой любви искать, мне еще за эту епитимью долго нести.
- А что, на вас уже епитимью успели наложить?
- Наложат, как пить дать, наложат. Но теперь уже хотя бы не за шестую заповедь!
- Да, только за седьмую и десятую.
- Спасибо вам, Елизавета Николаевна: и лекарство от любви вы мне и вправду доставили, и главную тяжесть с души сняли - выходит, в смерти Натальи я совсем не виновата. - Анна явно приходила в себя, ее перестало знобить, и она сняла с себя пончо и ласково накинула его на Ташеньку. - Так они, значит, оба хотели убить меня? А вы знаете, так ведь выходит гораздо лучше для меня!
- Конечно, дорогая. В смерти Натальи вы ничуть не виноваты: причиной ее гибели послужил вовсе не любовный треугольник, а прямоугольники ваших картин.
- Которым, как и мне, уже скоро пора, наверное, будет возвращаться домой, на родину.
- Что ж, подумайте и об этом. Только, если уж решитесь, так не тяните с возвращением, как ваша почти однофамилица Анна Ярославна Рюрикова. Эмиграция, знаете ли, затягивает…
- А что с Анной Ярославной? Она разве не вернулась в Россию? - спросила Ада почему-то озабоченным голосом.
- Она все тянула и тянула, тянула и тянула, - грустно сказала Ташенька. - А когда, наконец, двинулась на родину - уже не смогла до нее добраться и умерла по дороге! Так обидно…
- Ну, я-то уж постараюсь не опоздать, - сказала Анна. - Я должна вернуть домой картины.
- Кофе подано! - объявила Мириам, появляясь на пороге с подносом, на котором стояли чашки, чайник и "турка".
- Кофе - подан, - машинально поправила ее Ташенька. - А вот у некоторых ностальгия еще круче - у тех, у кого две родины.
- Это как понять? - спросила Ада.
- Ну, вот как у Миры: одна родина историческая, а другая - лирическая.
- Обо мне не беспокойся, Ташенька: мы, евреи, кочевой народ и ностальгии мало подвержены. Анна, тебе наверняка чашечка кофе не повредит. У меня с собой был пакетик чудного арабского кофе, я его заварила.
- От израильской свекрови? - улыбнулась Апраксина.
- От свекрови, графиня, от свекрови!
- Кофе - это замечательно! - сказала Ташенька. - А то я приду домой и сразу усну от волнения…
- И не успеешь все доложить своему Фомушке! - усмехнулась Ада. - Мне тоже кофе, Мирочка.
- Н-е-ет, сегодня я ему вообще не скажу ни словечка! Я буду ему рассказывать по частям, как в телесериале, а он мне за это переделает всю мужскую работу, - мстительно сказала Ташенька. - Он у меня все гвозди в доме забьет!
- Криво и не в те стены, - уточнила Мириам. - Вам кофе или чай, Елизавета Николаевна?
- До полудня кофе - допинг, а после полудня… - начала было графиня, но осеклась и махнула рукой: - А ну ее, эту бессонницу! Давайте мне тоже кофе. Надо подкрепиться!
Примечания
1
Exil - изгнание.
2
"Искусство подо льдом".
3
"Кликуха" - кличка (уголовный жаргон).
4
Sozialamt - учреждение, ведающее социальными пособиями (нем.).