- Я постараюсь. И учтите, что перевод вам будет оплачен: вы засеките время, а я скажу вам потом, куда прислать счет. Ну-с, начнем. Восемь лет тому назад вы, господин Каменев, приехали из Кривого Рога в Ленинград, чтобы проводить в эмиграцию вашего старого друга Михаила Гранатова. На проводах было множество гостей: родственники, а также музыканты, поэты, художники. Одни приходили, другие уходили, а вы были там все время, поскольку остановились у Гранатовых. Анна еще днем зашла проститься с Мишей и пробыла совсем недолго. Вас, может быть, даже познакомили. Но друг на друга вы внимания в тот день не обратили: нет, любовь не вспыхнула между вами с первого взгляда! Однако именно в этот день вся ваша история и завязалась. Анна ушла, но вы услышали о ней в тот вечер немало интересного от других гостей. Об Анне рассказывали, что КГБ принуждает ее к эмиграции, что у нее имеется богатейшая коллекция современной живописи. Говорилось также, что если она вынуждена будет уехать, то коллекция ее достанется неизвестно кому: музеи ее не берут, а близких родственников у Анны Юриковой нет. Вы остались ночевать у Гранатова и почти до утра беседовали со старым другом. Миша признался вам, что кроме общих для всех причин, есть еще одна, сугубо личная причина, которая гонит его на Запад: его жена давно ему изменяет, она стала ему абсолютно чужой, а он не может с нею порвать из-за детей. Любит же он давно, тайно и безответно, совсем другую женщину, близкую ему по духу, замечательного человека - вас, Анна! И бедный Миша хотел уехать для того, чтобы попытаться спасти жену и семью и забыть свою запретную любовь. Вот так, совершенно случайно, вы узнали в тот день, господин Каменев, очень много интересного об Анне Юриковой.
- Что-то я не припомню, чтобы я вел такие душещипательные беседы с алкоголиком Михаилом Гранатовым, - сказал Каменев.
- Ну, тогда Миша еще не был алкоголиком, не был даже просто пьяницей. А был он талантливым музыкантом-пианистом, которому прочили большое будущее. Тогда никто не мог предвидеть, что жизнь на Западе обернется для него самой тяжелой своей стороной. Ему многие тогда завидовали, а вы больше всех.
- Это вам Майкл сказал? - осведомился Каменев.
- Конечно, нет! Он мне не сказал, а проговорился, сам того не заметив. С ним это, увы, бывает сплошь и рядом. Но продолжим. Итак, ваш друг благополучно отбыл за границу, а вы решили, что вам стоит познакомиться с Анной Юриковой поближе, и вы это немедленно сделали, сославшись на несуществующие устные рекомендации Гранатова. Устроить это было нетрудно: вы узнали адрес Анны у кого-то из ее многочисленных знакомых и явились к ней, представившись самым близким другом Миши. Так это было, госпожа Юрикова?
Анна кивнула.
- И это скороспелое знакомство очень быстро перешло в такую же скороспелую любовь. А теперь слово за вами, госпожа Ада фон Кёнигзедлер. Что писала вам из Кривого Рога ваша подруга Наталья Каменева, когда вы жили уже на Западе?
- Я понимаю, о чем вы, - кивнула Ада. - Да, Наталья уже тогда, боялась, что муж оставит ее ради Анны и всего, что есть у Анны - возможность эмигрировать, дорогие картины, известное имя. Она писала об этом стихи и присылала их мне, потому что боялась хранить их дома.
Апраксина достала из сумки папку со стихами Натальи, вынула из нее листок и прочла:
За серым облаком вода
небесная взойдет,
и в ней растает без следа
твой белый самолет.
А я останусь на земле
без неба, без воды,
и без тебя в осенней мгле
умрут мои сады.
- Вот такие стихи… Господин Каменев, вы просили у жены согласия на развод с тем, чтобы потом вытянуть ее из Советского Союза и уже на Западе снова жениться на ней?
- Я не припоминаю таких разговоров.
- Как вы забывчивы, однако! Ну ничего, я напомню. Вы предложили жене такой вариант выезда за границу, но она пригрозила, что покончит с собой в тот же день, когда вы подадите на развод. Было это или нет?
Каменев молчал.
- Костя, это же было именно так, ты мне сам об этом рассказывал.
- И не только вам, Анна. Можно мне вас так называть?
- Да зовите как хотите! Костя, что же ты молчишь?
- Это его право, - сказала Апраксина. - Право обвиняемого. Но вот Михаил Гранатов считал, что он не вправе молчать, и рассказал мне, почему вы с ним поссорились. Напомнить вам?
Каменев молчал.
- Михаил пытался вас убедить развестись с Натальей, и вы ему рассказали об этой ее угрозе. Вы еще кое-что тогда ему сказали…
- Мало ли что приходится говорить, когда крутишься между двух женщин, а все вокруг об этом знают и пристают с расспросами и советами! - неожиданно злобно ответил Каменев.
- Вы сказали Гранатову, что Анна Юрикова подавляет вашу индивидуальность и вы никогда не смогли бы с нею жить месте.
- Костя! - ахнула Анна.
- Это еще не все, дорогая Анна. Вот теперь крепитесь - сейчас я скажу самое главное. Да, вы, господин Каменев действительно любили свою жену. Любили как существо, полностью вам подчиненное, преданное и послушное, готовое на любые лишения и на любое преступление ради вас. Вы женились на ней, когда она была наивной молоденькой девушкой, и воспитывали, кроили и перекраивали из нее то, что вам было угодно. Из романтической юной поэтессы, тонко чувствующей природу, увлекающейся цветами и травами, вы сделали придаток самого себя - расчетливую мещанку, спекулянтку, валютчицу и в конце концов - убийцу, отравительницу.
- Что за вздор! Теперь у вас уже Наталья стала убийцей? Как поворачивается у вас язык клеветать на нее - ведь она до сих пор еще лежит в морге и ждет погребения!
- О мертвых хорошо или ничего? Нет, дорогой мой, в таких случаях даже о мертвых - только правду. Да, она лежит в морге и ждет погребения. Без церковного отпевания, между прочим, как самоубийца.
- И долго я буду вынужден слушать этот оскорбительный бред? - Каменев встал и обратился к инспектору Миллеру по-немецки: - Я хочу в тюрьму, инспектор. Я отказываюсь дальше разговаривать с этой безумной старухой и требую, чтобы меня либо отпустили, либо немедленно отвезли в тюрьму. Надеюсь, в Германии найдутся следователи помимо выживших из ума русских графинь, и они разберутся в этом деле.
- Сядьте на место, господин Каменев, - тихо, но очень веско проговорил инспектор Миллер. - Помните, что консультант госпожа Элизабет Апраксина участвует в следствии официально, и я вам решительно не советую ее оскорблять! Но вы можете молчать, пользуясь правом обвиняемого.
- Я так и сделаю. Я больше ни слова здесь не произнесу, - ответил Каменев, опускаясь на стул и отворачиваясь к окнам башни.
- Тем более что каждое ваше слово может быть приобщено к делу, - сказала Апраксина. - Вы имеете полное право хранить молчание - вот и помолчите! А я тем временем продолжу рассказ. И вот, после того, как Наталья категорически отказала вам в разводе, у вас возник другой план: переселиться в Ленинград, завладеть кооперативной квартирой Юриковой, а затем, если удастся, стать хранителем ее уникальной коллекции картин. И вам все это удалось довольно легко благодаря тому, что Анна оказалась натурой романтической и доверчивой. Ну что ж, ее слепоту оправдывает то, что вы со своей любовью явились к ней в тот момент, когда она только что освободилась из лагеря - измученная, истосковавшаяся по теплу и ласке. Но не весь ваш план удался целиком! Неожиданно для вас, как, впрочем, и для самой Анны, КГБ выталкивает ее на Запад вместе со всеми ее картинами. А у вас на руках остается бесполезная, как вам тогда казалось, бумажка: ее доверенность на распоряжение всей этой уплывшей на Запад миллионной коллекцией. Могу себе представить ваше разочарование!
- И это вам тоже рассказал алкоголик Гранатов?
- Вы как будто собирались молчать, господин Каменев? Передумали? Ну, как хотите. Кстати об алкоголиках: в вашем окружении имелись алкоголики и помимо Михаила Гранатова.
- Не смейте оскорблять память моей жены!
- А я говорю вовсе не о ней. Анна, простите, но я должна задать вам неприятный вопрос в интересах следствия. Когда вы начали пить?
- Да чего уж… Примерно года через три после приезда на Запад я поняла, что втянулась в это дело.
- А когда начали лечиться?
- Когда узнала, что Косте… господину Каменеву разрешили выезд.
- Значит ли это, что вам до сих пор алкоголь противопоказан?
- Мне нельзя пить ни капли.
- Я так и думала, - кивнула Апраксина. - Вернемся к планам господина Каменева. В стране начинается перестройка, и Каменевы подают заявление на выезд. Госпожа фон Кёнигзедлер, с какого времени вы начали помогать Каменевым собирать капиталец на Западе?
Ада фон Кёнигзедлер покосилась на инспектора Миллера, но все-таки, помедлив, ответила:
- Года два тому назад, когда у Натальи появилась уверенность, что выезд им разрешат.
- Не вдаваясь в подробности, какую сумму вы положили на их имя в банк к моменту их выезда?
- Около восьмидесяти тысяч.
Анна бросила удивленный взгляд на Каменева.
- Что, Анна, вас это удивляет? Вам непонятно, как, имея такие деньги, ваш возлюбленный неизменно предоставлял вам расплачиваться за него в ресторанах и брать на себя все расходы по устройству выставок? Даже ваше пребывание в отеле "У Розы" оплачивали вы. Каменев был богатым человеком в сравнении с вами, у которой на счету никогда не скапливалось больше тысячи марок, а чаще ваш банковский счет был в минусе. Но вы еще больше удивитесь, когда я скажу, что Каменевы и с собой кое-что вывезли из Советского Союза. Вы можете объяснить, господин Каменев, что это такое? - Апраксина извлекла из сумки прозрачный пластиковый пакет с двумя половинками распиленного обруча. Она достала обручи и положила их на стол.
Тут в разговор вступила Мириам Фишер, которой, похоже, уже изрядно надоело только переводить.
- Да кто же тут не видел этот обруч и не слышал эту сказку? Такая красивая вещь: конечно, все спрашивали о ней и хотели взглянуть поближе, а Наталья охотно всем объясняла, что обруч этот не снимается, что это подарок Константина ко дню свадьбы и он запаян у нее прямо на шее. Мы все знали, что этот обруч - символ ее преданности мужу. Этакий шикарный собачий ошейник! - И она тут же перевела сказанное Миллеру.
- Даже более шикарный, чем вы все думали. Обруч платиновый и только сверху покрыт серебром. А запаян он был недавно - чуть больше года назад.
- Вздор! - воскликнул Каменев.
- Экспертиза! - осадила его графиня. - Конечно, это не миллион, к которому стремился Каменев, но тысяч на двести потянет.
- Миллион? - подняла бровки Ташенька Сорокина. - Откуда бы он взял миллион?
- Миллион или даже немножко больше Каменевы намеревались получить, завладев коллекцией Анны Юриковой и выставив ее на аукционе.
- Но ведь это моя коллекция! И я собираюсь вернуть ее в Россию, как только там станут ценить такие вещи. Она мне дороже жизни!
- Запомните эти свои слова, дорогая Анна. Но для Каменевых это были только деньги, деньги и деньги. Более того, Каменев ненавидел эти картины и их создателей, ведь все они достигли большего успеха, чем он. И он не забыл перед выездом на Запад переправить в Мюнхен вашу старую доверенность, предварительно переведя ее на несколько языков и заверив переводы у нотариуса. А хранилось все это у Ады фон Кёнигзедлер.
- У меня? Тут вы что-то путаете, Елизавета Николаевна.
- Я никогда и ничего не путаю, моя милая! Вы сами когда-нибудь читали стихи Натальи Каменевой?
- Нет…
- Вот на это и был расчет. А я просмотрела всю папку и между листками со стихами нашла вот это! - И графиня торжественно продемонстрировала всем несколько отпечатанных на машинке листков с печатями. - Они должны были еще полежать у вас месяц-другой, но я поторопила события… Вы только что сказали, Анна, что ваша коллекция картин для вас дороже жизни. Именно так она и была оценена вашим другом Константином Каменевым: цена коллекции - ваша жизнь.
Каменев безучастно глядел в окно: ему были видны часть кладбищенской стены, деревья и памятники за нею.
- Господин Каменев! Сегодня вы поили меня ромашковым чаем из травяных запасов вашей покойной жены. Госпожа фон Кёнигзедлер, вы говорили мне, что Наталья Каменева в прошлом году несколько раз брала у вас машину для поездки в горы за травами. Она действительно серьезно увлекалась травами?
- Очень серьезно. Если бы вы меня раньше об этом спросили, я бы вам сказала, что она была потрясающая травница!
- А ведь я подозревала в этом Анну Юрикову, - чуть смущенно призналась графиня.
- Ничегошеньки в этом не смыслю! - пожала плечами Анна.
- Вон тот ваш портрет с наперстянкой в волосах и с охапкой травы и цветов в руках ввел меня в заблуждение. Но, видимо, художник несколько смешал образы любимых женщин, создавая ваш портрет. Вы ему позировали с цветами в руках?
- Да нет! Он этот портрет принес уже почти готовым: он хотел его закончить для выставки в Монжероне и не успел - начал срочно писать портрет Анны Ярославны.
- Нагло содранный с моей миниатюры! - подала голос Ташенька.
- Ничего удивительного, как мы все теперь понимаем, - сказала Мириам Фишер, отвлекаясь на секунду от перевода.
- А у него, как я понимаю, все портреты фальшивые, - вдруг сказала Ада. - Этот портрет Анны, который ввел вас в заблуждение, - тоже фальшивка. - Все посмотрели на стоявший на мольберте незаконченный портрет Анны Юриковой. - Знаете, Анна, я должна вас огорчить: если вы возьмете растворитель и смоете свое лицо с этого портрета - под ним окажется лицо Натальи Каменевой. Каменевы переправили этот портрет ко мне сразу после того, как подали документы на выезд.
Каменев на портрет не взглянул, хотя мольберт стоял рядом с ним; он продолжал смотреть в окно - на раскинувшееся внизу кладбище или просто в пространство. Ташенька злорадно хихикнула ему в спину.
- Спасибо, Ада, - сказала Апраксина. - А теперь, дорогие дамы и господа, мы переходим к главному - к самому преступлению. Для того, чтобы завладеть коллекцией Анны Юриковой, Каменевы решили ее отравить. Идея принадлежала самому Каменеву, но жена его была соучастницей и исполнительницей. Именно она приготовила яд из аконита: это такой красивый синий цветок, смертельно ядовитый, особенно если он вырос в горах. Решено было растворить его в вине. На всякий случай было также подобрано противоядие - душица. К сожалению, им не воспользовались… Было назначено время - пятнадцатое апреля. Супруги тщательно спланировали весь этот день: и поезд Мюнхен - Париж, из которого Каменев выйдет в Пазинге, и остановку в отеле. Не было только заранее известно, в каком отеле наши любовники остановятся, но Наталья Каменева сидела у телефона и ждала звонка мужа. Анна, я вас дотошно расспрашивала, кто мог позвонить Наталье из номера? Простите мое лукавство, я отлично знаю, что из номера никто не звонил, поскольку никто не оплачивал счет за телефон. А заметили ли вы телефонную будку возле стоянки?
- Нет.
- А она там стоит. И Каменеву никакого труда не составило позвонить в Мюнхен, пока вы договаривались с хозяйкой о номере. Так Наталья Каменева уже утром узнала, куда ей ехать и куда везти настойку "Асти спуманте" на аконите.
Каменев продолжал смотреть в окно, но спина его стала напряженной.
- А теперь опишем еще раз, что происходило в тот вечер в пятнадцатом номере. Простите меня, инспектор, я представляю, как вам уже надоел этот "русский театр"!
- О нет, графиня, это совсем не скучно: актеры каждый раз играют ту же сцену по-новому, и я с нетерпением жду продолжения, - возразил инспектор Миллер, сидевший рядом с Мириам и внимательно следивший за переводом, не спуская при этом глаз с Каменева.
- Так и должно быть в хорошем театре! - кивнула графиня и продолжала: - Я думаю, теперь и Анна, одна из главных героинь этой трагедии, по-иному вспомнит все, что происходило тогда в номере гостиницы. Припомните, Анна, точно и дословно, что же все-таки кричала Наталья, когда бросилась к дверям?
- Боже мой! Это и вправду были совсем не те слова, что все время мне вспоминались! - Анна испуганно замолчала.
- Нет, не молчите! Ну, какие же были слова?
- Она кричала: "Я не стану этого делать! Я не могу! Я не буду!" Вот что она кричала… Боже мой… - Ее била дрожь, несмотря на надетый в тюрьму свитер, и она охватила плечи руками, стараясь ее унять.
- Спокойно, Анна! - строго сказала Апраксина. - Еще не все, но конец уже близок. О чем еще вы не рассказывали ни мне, ни Каменеву, никому?
- Я все рассказала…
- Нет! Расскажите, как вы сидели за столом и что пили. На столе стояли: две открытых бутылки "Асти спуманте", бутылка минеральной воды "Эвиан" и три пластмассовых стакана. Так?
- Так.
- Вы пили вино?
- Да, мы сидели за столом и пили…
- Вы меня не поняли, Анна. Именно вы - вы пили в тот вечер вино?
- Нет, не пила.
- Почему?
- Ну, вы же теперь знаете…
- И в тот вечер вы отказались пить вино с Натальей и Константином Каменевыми?
- Нет, я не отказывалась. Пока они разговаривали в коридоре, я поменяла местами стаканы, свой и Натальин: ведь я видела, что Костя наливал в ее стакан минеральную воду!
- Стаканы отличались по цвету: два были голубыми, а один - зеленый. И теперь, когда мы знаем, что в один из стаканов было налито отравленное вино, нетрудно восстановить, что произошло тогда: именно в зеленый стакан было заранее налито отравленное вино - для вас, Анна, а в два голубых, которые Каменев принес из вашего номера, были налиты вино для него и минеральная вода для Натальи. Наталья была в панике, а кроме того изрядно пьяна, Каменев был без очков и плохо видел, поэтому ни один из супругов не обратил внимания на то, что стаканы поменялись местами. Вы, Анна, взяли Натальин стакан - голубой стакан! - и пили из него минеральную воду. Уходя, Каменев захватил с собой два пустых стакана, из которого пил сам и из которого пили вы, Анна. Но теперь это были уже один голубой и один зеленый стакан. Нетрудно догадаться, что было после вашего с Константином ухода: Наталья взяла предназначенный для вас стакан с "Асти спуманте" и…
- Выпила сама свой жемчуг, - тихо сказала Анна.
Первым осознал слова Анны Каменев. Он вскочил, с грохотом опрокинув стул, и бросился к ней, подняв над головой скованные наручниками руки. К нему сразу же рванулся инспектор, но споткнулся об опрокинутый стул, и это его задержало. Каменев с полузадушенным яростным криком со всего размаха ударил скованными кулаками по виску Анны Юриковой… То есть ударил бы, если бы с другой стороны к нему не бросились Руппи и Йохан и не перехватили в воздухе его руки. От резких движений наручники затянулись, и Каменев громко застонал от боли, вырываясь.
- Перестаньте дергаться, господин Каменев, - вы сломаете себе руки! - предупредил инспектор Миллер.
- Я ненавижу тебя, Анна! - кричал Каменев, не слыша или не понимая инспектора. - Я ненавижу тебя за то, что это не тебя будут хоронить в чужой земле! Это не тебя отпоют в зарубежной церкви! Ты - убийца!
- А вот это уже полная глупость, господин Каменев, - строго сказала Апраксина. - Понимаю ваше потрясение, но надо же хоть немного следить за словами!
Каменев вдруг успокоился и, поникший, сгорбившийся, молча стоял теперь между двух полицейских.
- Не будем слишком жестоки к нему, инспектор, - сказала Апраксина. - Ослабьте, пожалуйста, эти ужасные наручники и уведите его поскорей. Здесь ему больше совершенно нечего делать.