- Сегодня утром, в пять часов, вы были готовы щелкнуть пальцами, чтобы прислать вертолет сюда в полдень. А в этом случае разница составляет всего семь, часов, то есть срок меньший в два раза. Правда, дело было много важней. Вы хотели заполучить меня в Лондон для расправы, а потом выкинуть со службы.
- Выйдите на связь в полночь, Каролина. Надеюсь, что вы знаете что делаете.
Я ответил:
- Да, сэр. - И дал отбой. Но своим "да, сэр" я не имел в виду, что знаю, чего хочу, а что надеюсь, что знаю это.
Если ковер, постланный в салоне "Шангри-Ла", стоил хоть на один пенни дешевле пяти тысяч фунтов, то в таком случае старина Скурас наверняка купил его подержанным. Размером он был семь на десять метров и переливался золотистыми, красными и коричневыми красками. Он расстилался на полу словно поле со злаками, и эта иллюзия поддерживалась его толщиной. По этой чертовой штуке было так же трудно идти, как по воде, которая доходит до щиколоток. Я никогда в жизни не видел ничего подобного, если не считать, занавесей в том же салоне, по сравнению с которыми ковер на полу казался довольно невзрачным. Эти ковровые занавеси из Персии или Афганистана, казалось, были сотканы из шелковых нитей и поблескивали и переливались при каждом покачивании "Шангри-Ла", Они ниспадали с потолка до самого пола. А те места, где можно было видеть переборки, свидетельствовали о том, что сделаны они из ценных тропических пород дерева. Из дерева был и красивый бар, занимавший заднюю часть салона. Стулья дорогой обивки, кресла и табуреты, обтянутые зеленой кожей с золотой окантовкой, стоили еще одно состояние, а продав медные гравюры, в беспорядке развешанные по стенам, можно было кормить в течение года семью из пяти человек. И не где-нибудь, а в ресторане "Савой" в Лондоне.
Со стороны бакборта висели два Сезанна, со стороны штирборта - два Ренуара. Но в этом помещении у картин не было шансов на успех. На камбузе они чувствовали бы себя вольготнее.
Откровенно говоря, я и Ханслет - тоже. Дело было не только в нашем внешнем виде, хотя наши спортивные куртки и шейные шелковые платки не очень-то вписывались в ансамбль с черными "бабочками" и смокингами хозяина и гостей. И не в том, что нам сразу дали понять, что мы относимся к классу ремесленников, причем к разряду примитивных. Разговор велся об облигациях, ценных бумагах, о крупных сделках, миллионах и еще раз миллионах долларов, а подобные вещи деморализующе действуют на низшие классы.
Правда, не нужно обладать гениальным умом, чтобы понять, что беседу затеяли не ради нас. Для людей в черных галстуках-бабочках ценные бумаги, деньги и капиталовложения были не просто повседневным делом, как говорится, солью в супе, но и самым важным. Но желание оказаться где-либо в другом месте, судя по всему, владело не одними нами. По меньшей мере еще двое - лысоголовый, с козлиной бородкой банкир торгового банка по имени Генри Бискарт и крупный, грузный шотландский юрист Мак-Каллюм - чувствовали себя так же неуютно, как и мы. Но если бы подобная сцена шла в немом фильме, ни у кого не возникло бы подозрений, что здесь что-то не так.
Все было в высшей степени презентабельно. Глубокие кресла навевали мысли об уюте и покое. В камине, который здесь вовсе был не нужен, полыхал огонь. Скурас оказался веселым и приветливым хозяином. Стаканы не пустели - достаточно было нажать на кнопку звонка, как сразу появлялся стюард в безупречно белом пиджаке, который молча наполнял стаканы и так же молча уходил. Все было чертовски уютно, роскошно и мило. Но если на эту немую пленку нанесли бы звуковую дорожку и начали демонстрировать снова, то некоторым наверняка бы захотелось в этот момент оказаться на камбузе.
За сорок пять минут Скурас наполнял свой стакан в четвертый раз. Он улыбался жене, которая сидела в кресле по другую сторону камина. Наконец он поднял стакан и произнес тост:
- За твое здоровье, дорогая. И за терпение, с которым ты относишься ко всем нам! Для тебя это утомительная, очень утомительная поездка. Поздравляю тебя.
Я посмотрел на Шарлотту Скурас. И все посмотрели на нее. Ничего странного, ибо Шарлотту Скурас видели миллионы людей, когда она была одной из самых знаменитых актрис в Европе. Даже в то время она не была ни особо молодой, ни красивой. Да это и не важно, ибо все возмещал ее талант. С тех пор она еще больше постарела, фигура ее начала портиться. Тем не менее мужчины до сих пор оборачивались и смотрели ей вслед. Сейчас Шарлотте, видимо, было под сорок, но мужчины всегда будут пожирать ее глазами, даже если она сядет в инвалидное кресло. Ее лицо манило: живое, страдающее, думающее, чувствующее; оно могло смеяться и плакать, а карим умным и усталым глазам можно было дать тысячу лет, Лицо, в каждой линии и морщинке которого было больше ума и характера, чем у целого батальона коротко остриженных современных девиц. Под ними я подразумеваю тех, чьи портреты из недели в неделю печатают иллюстрированные журналы, тех, которые смотрят на вас с обложки красивыми гладкими лицами и нарисованными пустыми глазами. Если бы этих див посадить в одно помещение с Шарлоттой Скурас, то на них вообще бы никто не обратил внимания. Портреты на конфетных коробках никогда не составят конкуренцию картине, написанной большим мастером.
- Очень мило с твоей стороны, Энтони. - У Шарлотты Скурас был низкий голос с легким иностранным акцентом, на ее усталом лице появилась натянутая улыбка, которая как нельзя более соответствовала в этот момент синим кругам под ее глазами. - Но я никогда не скучаю. Честно. Ты же знаешь.
- В такой компании? - Улыбка Скураса была такой же, как всегда. - На собрании директоров предприятий Скураса, а не на встрече со старыми друзьями где-нибудь в районе Левента? Возьмем хотя бы Доллмана. - Он кивнул мужчине, который находился рядом. Высокий, тонкий, в очках; его жидкие волосы были еще жиже, чем казались на первый взгляд, а лицо выглядело небритым, что, конечно, не соответствовало действительности. Джон Доллман являлся генеральным директором пароходства Скураса. - Ну, Джон? Как насчет молодого графа Хорли? Я имею в виду того, у которого стружки к голове и пятнадцать миллионов фунтов стерлингов в банке.
- Боюсь, сэр Энтони, мне будет не по силам с ним тягаться. - У Доллмана были хорошие манеры, как и у Скураса. Он, видимо, еще не почувствовал всей необычности атмосферы. - У меня больше рассудочности, денег - меньше, а способностей поддерживать легкую и веселую беседу вовсе нет.
- Молодой Хорли действительно душа каждой вечеринки. Особенно, когда на ней нет меня, - задумчиво сказал Скурас. Потом он посмотрел в мою сторону. - Вы знаете его, мистер Петерсен?
- Наслышан. Я в этих кругах не вращаюсь, сэр Энтони. - Манеры у меня были - зашибись.
- Гм… - Скурас вопросительно посмотрел на двух мужчин, сидевших поблизости от нас. Один из них откликался на красивое англосаксонское имя Герман Лаворский. Это был высокий веселый мужчина с блестящими глазами, раскатистым смехом и бесконечным запасом пикантных анекдотов. Как мне сказали, он являлся ревизором и финансово-экономическим советником Скураса. Но я ни разу в жизни не видел человека, который бы настолько не подходил для этой роли. Видимо, по этой причине он и был отличным знатоком в своей области. Другой сосед, человек средних лет, но уже начавший лысеть, с замкнутым лицом и густыми висячими усами - такие еще были в моде на Диком Западе, вдобавок ко всему голова его по форме очень напоминала дыню, - лорд Чернли. Несмотря на титул, он был вынужден работать маклером в Лондоне, чтобы иметь соответствующие доходы.
- А что ты скажешь о наших добрых друзьях, Шарлотта? - Этот вопрос сопровождала широкая и дружелюбная улыбка.
- Прости, но я не понимаю. - Шарлотта Скурас посмотрела на своего супруга спокойно, без тени улыбки.
- Да брось! Ты же отлично меня понимаешь. Я говорю о том скучном обществе, которым вынуждена довольствоваться такая молодая и обаятельная женщина. - Он взглянул на Ханслета. - Как вы считаете, мистер Ханслет, моя супруга действительно молода и обаятельна?
- Вы сами это знаете, сэр Энтони. - Ханслет откинулся в кресле, соединил пальцы рук, как это делают образованные люди во время размышлений. - Да и что такое молодость? На это трудно ответить. - Он с улыбкой посмотрел на Шарлотту Скурас. - Во всяком случае, леди Скурас никогда не постареет. А насчет обаятельности, так этот вопрос вообще излишний. Для десяти миллионов европейских мужчин и для меня в их числе леди Скурас была самой обаятельной актрисой своего времени.
- Была, мистер Ханслет? Была? - Старина Скурас подался вперед. Его улыбка напоминала тень той, что была вначале. - А сейчас, мистер Ханслет?
- У продюсеров леди Скурас, должно быть, работали плохие операторы. - На смуглом пиратском лице Ханслета не дрогнул ни единый мускул. Он с улыбкой посмотрел на Шарлотту. - Простите меня за подобную сентенцию.
Если бы у меня в тот момент в руке был меч и праве его использовать, я бы, не задумываясь, наградил Ханслета дворянским титулом. Правда, после того, как вначале врезал бы Скурасу,
- Времена рыцарства не прошли бесследно, - улыбнулся Скурас. Я заметил, что Мак-Каллюм и Бис-карт, бородатый банкир, забеспокоились. Это было чертовски неприятно. А Скурас продолжил: - Этим я только хотел подчеркнуть, мои дорогие, что Чернли и Лаворский - плохая замена блестящему обществу: Уэлшблад, молодой американский: нефтепромышленник, или Доменико, испанский граф и любитель астрономии. Я имею в виду человека, который обычно сопровождал тебя на заднюю палубу, чтобы показывать звезды над Эгейским морем. - Он снова посмотрел на Чернли и Лаворского. - Мне очень жаль, господа, но для этого вы явно не приспособлены.
- Не знаю, должен ли я оскорбиться, - заметил Лаворский лениво. - У нас с Чернли имеются свои плюсы. Кроме того, я уже давно не видел молодого Доменико. - Он мог бы быть отличным собеседником, наш друг Лаворский. Его словно выдрессировали произносить реплики только в нужный момент.
- И не увидите, - хмуро ответил Скурас. - Во всяком случае, на моей яхте и в моем доме. - Пауза. - А также поблизости от всего, что мне принадлежит. Я сказал, что если я еще раз его увижу, то мне захочется; оценить цвет кастильской крови. - Он внезапно рассмеялся. - Я должен перед вами извиниться. Не стоило портить вечер упоминанием о такой швали. Мистер Ханслет, мистер Петерсен, ваши стаканы пусты.
- Вы очень любезны, сэр Энтони. Мы очень мило побеседовали. - Неуклюжий и глупый Калверт был слишком ограничен. Он вообще ничего не понял. - Но сейчас нам лучше отправиться к себе. Сегодня довольно, неспокойно, и мы с Ханслетом хотели отвести "Файркрест" на ночь к берегу Гарвы. - Я поднялся, подошел к одному из окон и откинул одну из афганских - или чьих-то там еще - занавесок. Она была тяжелой, как театральный занавес. Неудивительно, что Скурасу нужны стабилизаторы для яхты при такой дополнительной тяжести. - Мы оставили навигационные огни и свет в каютах, чтобы увидеть, не отнесло ли яхту. Сегодня вечером нас уже изрядно…
- Уходите? Так скоро? - Голос был разочарованным. - Но разумеется, если у вас столько работы… - Скурас нажал на другую кнопку, и дверь в салоне открылась. Вошедший был маленького роста, с обветренным лицом. На его рукавах сияли две золотые полоски - капитан Блэк, командир "Шангри-Ла". Он сопровождал Скураса, когда мы бегло осматривали "Шангри-Ла". Нам показали и испорченный передатчик. Не было никакого сомнения, что он выведен из строя навсегда.
- Хэлло, капитан! Распорядитесь, пожалуйста, подготовить катер. Мистер Ханслет и мистер Петерсен хотят как можно быстрее вернуться на "Файркрест".
- Хорошо, сэр. Только боюсь, что быстро не получится, сэр Энтони.
- Не получится? - Старина Скурас умел хорошо изображать недовольство при полном его отсутствии.
- Опять барахлит. И по той же причине, - извиняющимся тоном сказал капитан Блэк.
- Чертовы распределители! - чертыхнулся Скурас. - Вы были правы, капитан, полностью. Это последний катер, на который я ставлю бензиновый мотор. Сообщите мне, когда сможете подать катер. И, кроме того, выставите матроса, который бы наблюдал за "Файркрестом". Мистер Петерсен опасается, что его может отнести течением.
- Можете не беспокоиться, сэр. - Я не понял, к кому обращены эти слова. - Все будет в полном порядке.
Он исчез. Скурас какое-то время пел гимны дизельным моторам и поносил работающие на бензине. Потом заставил меня и Ханслета еще выпить, игнорируя мои протесты, что это не такая уж хорошая подготовка к предстоящей ночи. Около девяти он снова нажал на кнопку, вмонтированную в подлокотник его кресла, и сразу автоматически открылись дверцы шкафа, обнажившие экран большого телевизора.
Дядюшка Артур не бросил меня на произвол судьбы. Диктор, передающий последние известия, как раз драматически описывал последнее сообщение, которое было получено с "Морей Роуз". В нем говорилось, что судно потеряло контроль и медленно погружается в воду где-то к югу от острова Скай. На рассвете начнутся поисковые акции, в которых будут участвовать морские и воздушные силы.
Скурас выключил телевизор.
- На море действительно развелось слишком много дураков, которых нельзя выпускать дальше мелкой речушки! Кстати, кто-нибудь помнит, что говорилось в последнем прогнозе погоды?
- В последних известиях для моряков в семнадцать часов пятьдесят минут предупредили, что со стороны Гебридов надвигается шторм. Ветер - восемь баллов, - спокойно сказала Шарлотта Скурас. - Ветер юго-западный.
- С каких это пор ты интересуешься сводками погоды? - поинтересовался Скурас. - И с каких пор ты слушаешь радио? Ах да, конечно, дорогая, совсем забыл: тебе ведь здесь нечем заняться! Так-так, сила восемь баллов и ветер юго-западный? Это означает, что яхта, идущая с Кайл-оф-Лохалша, движется навстречу шторму. Совсем с ума сошли! И у них есть передатчик - они ведь послали сообщение. Это еще раз доказывает, насколько они глупы. Сумасшедшие какие-то, независимо от того, выслушали они сводку или направились в море несмотря ни на что. Да, в море, как везде, полно глупцов.
- Может быть, как раз в этот момент эти глупцы погибают, а может, уже погибли, - заметила Шарлотта. Тени под ее карими глазами, казалось, стали еще темнее. Но в зрачках все еще горел огонь.
Секунд пять Скурас неподвижно смотрел на нее. И я почувствовал, что если он сейчас щелкнет пальцами, то этот щелчок прозвучит как пистолетный выстрел - настолько накаленной была атмосфера. Но он лишь со смехом отвернулся и сказал, обращаясь ко мне:
- Только взгляните на эту маленькую женщину, Петерсен! Настоящая мать! Только детей нет. Скажите, Петерсен, вы женаты?
Я улыбнулся в ответ, раздумывая, что сделать: выплеснуть виски ему в лицо или стукнуть чем-нибудь тяжелым. Но все-таки решил ничего не делать. Не говоря уже о том, что это лишь усугубило бы положение: я все-таки еще не совсем сошел с ума, чтобы добираться до "Файркреста" вплавь. Поэтому, продолжая улыбаться и чувствуя под курткой острие ножа, ответил:
- Боюсь, что нет, сэр Энтони.
- Боитесь, что нет? - Он рассмеялся сердечным дружеским смехом, именно таким, который я больше всего не выношу. - Вы уже не так молоды, мистер Петерсен, чтобы так наивно говорить. Итак?
- Мне тридцать восемь лет, и у меня еще не было возможности это сделать, - сказал я с улыбкой. - Это старая история, сэр Энтони. Тем женщинам, которые нравились мне, не нравился я, и наоборот. - Это не совсем соответствовало истине. С моей брачной жизнью покончил водитель "Бентли", когда не прошло и двух месяцев после моей женитьбы. По заключению врачей, до этого он влил в себя по меньшей мере бутылку виски. Это объясняло происхождение многих шрамов на левой стороне моего лица. В то время Дядюшка Артур вытащил меня из корабельной фирмы, и с тех пор ни одна мало-мальски образованная девушка не выражала желания стать моей дражайшей половиной. Точнее, не выразила бы, если бы узнала, на какого рода службе я нахожусь. Ко всему прочему, дело осложнял тот факт, что я никому не мог сказать этого заранее. Да и шрамы мешали.
- Вы мне не кажетесь глупцом, - улыбнулся Скурас, - если можно сказать такое, не оскорбив вас. - Сейчас это снова был старый богатый Скурас, который мог позволить себе роскошь оскорбить кого угодно. Его рот, похожий на застежку-молнию, немножко изменился во время следующей фразы и застыл в форме, которую я бы назвал скорбной улыбкой. - Но я, разумеется, шучу. Все это не так уж плохо. Человек может позволить себе пошутить, Шарлотта?
- Да? - Карие глаза миссис Скурас были насторожены.
- Я хотел бы кое-что взять из нашей каюты. Ты не могла бы…
- Может быть, стюардесса…
- Моя дорогая, ведь речь идет о предмете личного характера. А как намекнул мистер Ханслет, ты намного моложе меня. Во всяком случае, такой вывод можно было сделать из его слов. - Он мило улыбнулся Ханслету, чтобы показать, что совсем не обижается. - Я имею в виду фотографию, стоящую у меня на туалетном столике.
- Что? - Она внезапно выпрямилась, а руки ее так сжали подлокотники кресла, словно она собиралась вскочить. Метаморфоза произошла в этот момент и со Скурасом. Улыбка в глазах уступила место холодному и суровому взгляду. Это длилось всего какое-то мгновение, а потом его жена резко подвинулась вперед и провела по загорелым рукам, разглаживая короткие рукава платья. Это было сделано быстро и элегантно и все же недостаточно быстро. В течение двух секунд ее приподнятые рукава обнажали сине-красные кровоподтеки. Кругообразные, а не такие, которые возникают вследствие ударов или надавливания. Такого рода кровоподтеки остаются только после веревки.
Скурас снова улыбался. Он нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать стюарда. А Шарлотта поднялась и, не сказав ни слова, быстро вышла из салона. На какое-то мгновение я даже засомневался: не почудилась ли мне вся эта странная картина, однако пришел к выводу, что все это я в действительности видел. В конце концов я получал деньги не за то, чтобы мне что-то чудилось.
Буквально через несколько секунд женщина вернулась. В руке у нее была фотография в рамке, размером приблизительно пять на восемь дюймов. Она передала фотографию Скурасу и быстро села в свое кресло. На этот раз она была осторожна с рукавами, так что никто ничего не заметил.
- Господа, на этой фотографии вы видите мою жену, - сказал Скурас. Он встал с кресла и поочередно показал фотографию присутствующим: темноглазая, темноволосая женщина улыбалась, благодаря чему еще больше выделялись ее высокие славянские скулы. - Это моя первая жена Анна. Мы были женаты тридцать лет. Брачная жизнь - совсем не плохая штука. И тут вы видите Анну, мою жену, господа.