Реймонд Чандлер
Великий сон
I
Середина октября, около одиннадцати часов. Солнце спряталось, и в чистом воздухе чувствовалось приближение дождя. Темно-синий костюм, такая же рубашка, галстук, платок в кармашке, черные спортивные туфли, носки с темно-голубыми стрелками - я пристойно одет, чист, выбрит, трезв, и плевать, кто и что об этом думает. В общем, выглядел я так, как положено приличному частному детективу. И шел навестить четыре миллиона долларов.
Нижний холл особняка Стернвудов возвышался в два этажа. Над главным входом, через который прошло бы стадо индийских слонов, громоздился большой витраж, изображавший рыцаря в доспехах, хлопочущего возле дамы, привязанной к дереву. Дама была без платья, но с длинными волосами, которые в данной ситуации оказывались как нельзя кстати. Забрало рыцаря задвинуто наглухо, он ковырялся в узлах веревок, которыми была опутана дама. Пожалуй, живи я в этом доме - рано или поздно забрался бы наверх, чтобы помочь. Хотя вряд ли ему это понравилось бы.
В задней части холла высились французские окна до пола, за которыми виднелась широкая полоса изумрудного газона вплоть до белого гаража, где молоденький шофер-брюнет в черных сверкающих сапогах наводил блеск на коричневый паккард-кабриолет. За гаражом торчали деревья, заботливо подстриженные наподобие пуделей, за ними виднелась оранжерея с крышей куполом. Дальше опять деревья, а потом - плотная ломаная линия гор.
Справа широкая, выложенная плиткой лестница вела на галерею с перилами из кованого железа и с новым сюжетом на витраже. Вдоль стены холла расставлены большие стулья с выпуклыми сиденьями из красного плюша. Похоже, на них никогда не садились. Посредине левой стены возвышался большой камин с решеткой и мраморной плитой, украшенной по углам амурами. Над камином - большой портрет, писанный маслом, а над портретом, под стеклом, висели две охотничьи перчатки, продырявленные пулями, а может, молью. Портрет изображал офицера в величественной позе, облаченного в парадный мундир времен мексиканской войны. С ухоженной черной бородкой, такими же усами, с жесткими, жгучими, как уголь, черными глазами, он производил впечатление человека, с которым лучше не спорить. Наверное, дед генерала Стернвуда. Сам генерал - вряд ли, хотя я и слышал, что он весьма преклонных лет, несмотря на двух дочерей в опасном еще возрасте где-то возле двадцати.
Я все еще не мог оторваться от жгучих черных глаз, когда сзади под лестницей отворилась дверь. Наверное, возвращается дворецкий. Однако вошла девушка.
Лет двадцати или около того, маленькая, гибкая, но крепкая. На ней были светло-голубые брючки, и это было то, что надо. Не шла, а пританцовывала. Мягкие, волнистые, золотистожелтые волосы острижены короче, чем диктовала мода пажеской прически с загнутыми внутрь концами. Глаза, серые, как слюда, смотрели на меня без всякого выражения. Приблизившись, она улыбнулась одними узкими губами, обнажив мелкие острые зубы, белые и блестящие, словно фарфор. Лицо было лишено красок и казалось не слишком здоровым.
- Высокий-то какой, а?
- Это не моя вина.
Раскрыв глаза, она застыла - задумалась. Даже такого короткого знакомства было достаточно, чтобы убедиться, что процесс мышления для нее явно затруднителен.
- И красавчик, - продолжала она. - И вы это знаете.
Я что-то пробормотал.
- Как вас зовут?
- Рейли. Дуглас Рейли.
- Смешное имя.
Прикусив губу и склонив голову, она бросила на меня глубокий взгляд. Потом опустила ресницы и снова медленно подняла их, как театральный занавес. С этим трюком стоило познакомиться поближе: рассчитан на то, чтобы я завалился на спину и задрал все четыре лапки.
- Вы профессиональный боксер? - спросила она.
- Не совсем. Тайный.
- Ф-фу, - девушка мотнула головой, - делаете из меня дурочку.
- Угу.
- Что?
- Да ладно. Вы же слышали.
- Ничего вы не сказали. Только меня дразните.
Она подняла палец ко рту и прикусила его. Палец был тонкий и прямой, как указка. Она грызла его, немного причмокивая, поворачивая во рту, как ребенок соску.
- Вы ужасно высокий, - сообщила она, хихикнув. Потом медленно, но упруго повернулась - всем телом, не сгибая ног. Уронив руки и встав на цыпочки, она спиной упала в мои объятья. Мне пришлось подхватить ее, чтоб не разбила голову о мозаичный пол. Я крепко держал ее под мышками, стараясь удержать на весу, так как ноги девицы мгновенно подогнулись.
Коснувшись головой моей груди, она рассмеялась мне в лицо:
- Вы вкусный. И я вкусная.
Я онемел. И точно в этот момент вернулся дворецкий и, конечно, узрел идиотскую ситуацию. Мне показалось, он не обратил на это внимания. Высокий, худой мужчина с серебряной сединой, лет шестидесяти, может, меньше, но не более. Голубые глаза, настолько глубокие, насколько вообще могут быть посажены глаза. Гладкая, блестящая кожа лица, и двигался он как человек с тренированными мышцами. Когда дворецкий, не торопясь, приблизился, девушка оторвалась от меня и, пробежав через холл, как серна, скользнула в коридор. Исчезла раньше, чем я успел сделать вдох и выдох.
Дворецкий объявил ровным голосом:
- Господин генерал ждет вас, мистер Марлоу.
Выпятив нижнюю челюсть, я мотнул головой:
- Кто это была?
- Мисс Кармен Стернвуд, сэр.
- Не мешало бы отучить ее сосать палец. Ведь уже выросла из этого возраста.
Ответив мне вежливым, серьезным взглядом, он повторил свою фразу.
II
Через французские окна-двери мы вышли на ровную дорожку из красных плиток, окаймлявшую газон напротив гаража. Шофер-мальчишка драил теперь большой черный с хромом седан. Дорожка привела к оранжерее, дворецкий распахнул передо мной дверь, и я очутился в какой-то прихожей, где было тепло, как в хорошо нагретой духовке. Войдя вслед, дворецкий закрыл за собою дверь, толкнул другую, и мы вошли. Тут стало уже по-настоящему жарко. Воздух был густой, влажный, насыщенный тяжелым ароматом цветущих тропических орхидей. Стеклянные стены и крыша запотели, и крупные капли шлепались с них на листья растений. Свет неестественно зеленоватый, как в аквариуме. Растения заполняли все пространство - настоящий лес, с неприятными мясистыми листьями и стеблями, напоминающими чисто вымытые пальцы покойника.
Дворецкий почтительно провел меня через заросли, заботливо отводя мокрые листья, и через минуту мы оказались на полянке среди джунглей под круглой крышей. Площадка, выложенная шестиугольной плиткой, была застелена старым красным ковром с восточным орнаментом, в центре стояло кресло на колесах, и оттуда на нас взирал старый, явно умирающий человек. Былой огонь в его черных глазах уже выгорел дотла, но еще сохранилась угольно-черная твердость и прямота взгляда с портрета в холле. Остальная часть лица представляла оловянную маску с бескровными губами, острым носом и ввалившимися щеками. Длинное худое тело укутано - в такую жару - в плед и выцветший красный халат. Тонкие прозрачные руки с сиреневыми ногтями покоились на пледе. На черепе кое-где лепились клочки сухих белых волос, словно диковинные цветы, сражающиеся за жизнь на голой скале.
Остановившись перед ним, дворецкий объявил:
- Мистер Марлоу, господин генерал.
Старец не шевельнулся, не заговорил, даже не кивнул - просто смотрел на меня. Дворецкий придвинул сзади плетеное кресло, я сел, и он ловким движением принял у меня шляпу. Наконец старик подал голос, шедший как бы из глубины колодца.
- Бренди, Норрис. Какое вы любите, сэр?
- Любое, - отозвался я.
Дворецкий исчез среди мерзкой растительности. Генерал опять заговорил, расходуя силы с той осторожностью, с какой безработная танцовщица обращается с последней парой чулок.
- Мне когда-то нравилось шампанское. Очень холодное, а под ним так на треть бренди. Можете снять пиджак, мистер Марлоу. Для человека, в жилах которого течет кровь, здесь слишком жарко.
Поднявшись и сняв пиджак, я вытащил платок, вытер шею. лицо и руки. Сан-Луис а августе - рай по сравнению с этим местечком. Я опять уселся, автоматически потянулся за сигаретами, но вовремя спохватился. Заметив мое движение, старик слабо улыбнулся.
- Можете курить, мистер Марлоу. Мне нравится запах табака.
Закурив, я выпустил в его сторону дым от своей затяжки, а он внюхивался, как терьер перед кротовой норой. Обвисшие уголки губ дрогнули в слабой усмешке.
- Милая ситуация, когда вынужден утолять собственные желания лишь через посредников, - сухо объявил он. - Перед вами жалкие останки довольно пестрой жизни: калека, охромевший на обе ноги, имеющий к тому же всего полжелудка. Есть мне почти ничего нельзя, а сон так мало отличается от бдения, что вряд ли заслуживает своего названия. Пожалуй, я живу в основном теплом, как новорожденный паук, а орхидеи лишь придаток к теплу. Вы любите орхидеи?
- Не очень, - покривил я душой.
Генерал прикрыл глаза.
- Они отвратительны. Мякоть их стеблей похожа на человеческую плоть. А запах напоминает тошнотворную сладость проститутки.
Я смотрел на него, раскрыв рот. Старик наклонился, словно слабая шея не могла удержать голову. В это время появился дворецкий, толкающий сквозь джунгли столик на колесиках, смешал бренди с содовой, обернул медное ведерко со льдом мокрой салфеткой и опять бесшумно исчез среди орхидей.
Я отхлебнул бренди. Старик наблюдал за мной, облизывая и посасывая то одну, то другую гy6y со скрытым предвкушением, с каким потирает руки владелец погребальной конторы.
- Расскажите о себе, мистер Марлоу. Хотя вряд ли я имею право на вопросы.
- Почему бы нет? Только рассказывать нечего. Тридцать четыре года, когда-то учился в университете и еще до сих пор могу говорить по-английски как образованный. Профессия не бог весть как интересна. Раньше был следователем при государственном прокуроре Уайлде. Его главный следователь, Берни Олс, дал знать, что вам угодно поговорить со мной. Жены нет, так как не люблю супруг полицейских.
А вы немного циник, - улыбнулся старик. - Вам не понравилось работать на Уайлда?
- Он уволил меня. За нарушение дисциплины. Нарушать дисциплину я мастак, господин генерал.
- Со мной всегда было так же. Приятно слушать. Что вам известно о моей семье.
- Слышал, что вы вдовец, имеете двух дочерей - обе молодые, красивые и темпераментные. Одна была трижды замужем, последний раз за бывшим контрабандистом наркотиков, известным в своей среде по имени Расти Рейган. Больше не слышал ничего, господин генерал.
- Вас ничто не удивило?
- Разве что Расти Рейган. Хотя лично я к людям его сорта всегда относился без предубеждения.
Он снова слабо усмехнулся.
- Надеюсь, я тоже. Расти мне очень нравится. Огромный кудрявый ирландец с грустными глазами и улыбкой - широкой, как Уилширский бульвар. Когда я увидел его в первый раз, то подумал о нем так же, как, вероятно, и вы: авантюрист, дорвавшийся до денег.
- Конечно, вы должны любить его, - отозвался я. - Ведь он научил вас своему жаргону.
Тонкие бескровные руки спрятались под плед. Загасив сигарету, я допил бренди.
- Он для меня был эликсиром жизни. Сидел со мной часами: обливаясь потом, пил литрами бренди и рассказывал случаи из истории ирландской революции. Он служил офицером в ИРА. Собственно, в Штатах он жил нелегально. Конечно, брак их был абсурдным и, похоже, больше месяца не продержался. Я выдаю семейные тайны, мистер Марлоу.
- Они и дальше останутся тайнами, - успокоил я. - Что с ним случилось?
Старец ответил долгим взглядом.
- Уехал месяц назад. Ни с того ни с сего, без единого слова. Даже со мной не попрощался. Немного обидно, но ведь Расти прошел суровые университеты. Наверняка скоро даст о себе знать. А тем временем меня снова шантажируют.
- Снова?
Он выпростал из-под пледа руки с коричневым конвертом.
- Когда здесь был Расти, попробовал бы кто-нибудь сунуться ко мне с шантажом. А за несколько месяцев до его приезда - так девять, десять месяцев назад - я заплатил некоему Джо Броди пять тысяч долларов, чтобы он оставил в покое мою младшую дочь Кармен.
- Та-ак, - пробормотал я.
- Простите?
- Ничего.
Он, молча хмурясь, смотрел на меня, потом сказал:
- Возьмите конверт, осмотрите. И налейте себе еще.
Взяв конверт, я уселся и, обтерев ладони, осмотрел его. Адрес: генералу Джею Стернвуду, Элта Бри Кресцент, 3765, Западный Голливуд, Калифорния - был написан от руки, четким каллиграфическим почерком. Конверт разрезан. Я вынул темную визитку и три полоски плотной бумаги. Визитка из тонкой коричневой бумаги, на ней золотым напечатано - Артур Куин Гейджер. Без адреса. В левом нижнем углу очень мелкими буквами: "Библиофилия и издания люкс". На обратной стороне визитки тот же каллиграфический почерк: "Уважаемый сэр. Хотя закон запрещает оплату прилагаемых расписок, которые в действительности удостоверяют карточные долги, полагаю, что оплатить их - в Ваших интересах. С почтением А.К. Гейджер".
Я осмотрел полоски плотной бумаги. Это были расписки с разными датами с начала прошлого месяца, с сентября. "По предъявлении обязуюсь заплатить мистеру Артуру Гейджеру или перевести на его счет 1000 долларов наличными. Кармен Стернвуд."
Полоски были исписаны растянутым детским почерком с множеством завитушек и кружками вместо точек. Смешав еще порцию и отхлебнув, я откинулся в кресле.
- Ваше заключение? - спросил генерал.
- Пока никакого. Кто этот Артур Гейджер?
- Не имею ни малейшего представления.
- Что говорит Кармен?
- Я ее не спрашивал. И не собираюсь. Будет сосать палец и притворяться смущенной.
- Я с ней встретился в холле. Именно это она мне продемонстрировала. А потом попыталась сесть ко мне на колени.
Ничто в лице его не дрогнуло. Сплетенные кисти спокойно лежали на пледе, и, казалось, жара, от которой я чувствовал себя сварившимся, его даже не согрела.
- Мне следует соблюдать приличия? - спросил я. - Или можно быть откровенным?
- Я бы не сказал, что вас пока ограничивали строгими рамками, мистер Марлоу.
- Ваши дочери выезжают вместе?
- Думаю, что нет. Каждая выбрала собственный путь к погибели. Вивиан капризна, хитра и не считается ни с чем. Кармен - ребенок, которому нравится отрывать крылышки у мух. У обеих столько же представления о морали, сколько у кошки. У меня тоже нет. Никто из Стернвудов не имел его никогда. Продолжайте.
- Полагаю, они получили соответствующее воспитание. Сознают, что делают.
- Вивиан училась в дорогих школах снобистского толка и в университете. Кармен переменила массу школ, раз от раза либеральнее, но кончила там, где начала. Думаю, что у них всегда были и сейчас есть дурные наклонности. Если я кажусь вам, мистер Марлоу, слишком откровенным в качестве родителя, то это потому лишь, что жизнь моя висит на волоске, и никаких викторианских недомолвок я позволить себе не могу.
Склонив голову, он прикрыл глаза, но сразу же снова открыл.
- Наверно, излишне добавлять, что человек, впервые вкусивший радость отцовства в пятьдесят четыре года, заслуживает всего, что на него свалилось.
Отпив бренди, я кивнул. На тонкой пепельной шее у него слабенько пульсировала жилка. Старик, на две трети уже покойник, но еще верит, что выдержит все.
- Ваше мнение? - спросил он резко.
- Я бы заплатил.
- Почему?
- Потеряете немного денег и сэкономите много неприятностей. Что-то за этим кроется. Ничего с вами не случится, платили ведь раньше. И нужно черт знает сколько вымогателей и дьявольски много времени, пока вас оберут настолько, чтобы вы вообще заметили это.
- У меня своя гордость, сэр, - холодно заявил он.
- На нее кто-то и делает ставку. А так вы скорее их образумите. Либо заплатите, либо заявите в полицию. Гейджер ведь мог продать расписки, если только вы не докажите, что они фальшивые. А он вместо этого дарит их вам и признает, что это карточные долги, то есть дает возможность опротестовать их на суде, даже если б он оставил расписки себе. Если это мошенник, ремесло он свое знает, если же человек честный, подрабатывающий ростовщичеством, то мог бы получить свои деньги. А что это за Джо Броди, которому вы заплатили пять тысяч?
- Какой-то игрок. Уже не помню. Норрис должен знать - мой дворецкий.
- Ваши дочери располагают собственными средствами, господин генерал?
- Вивиан - да, правда, у нее немного. Кармен наследует после матери, но пока ежа несовершеннолетняя. Обеим я выделяю щедрое содержание.
- С этим Гейджером я могу договориться, господин генерал, если вам угодно. Кто бы он ни был и что бы ни имел на руках. Возможно, вам это кое во что обойдется, кроме того, что заплатите мне. Многого, правда, вы не добьетесь. Честность в делах с такими людьми себя не оправдывает. Так или иначе, на вас уже наложили лапу.
- Понимаю. - Он пожал широкими костлявыми плечами, обтянутыми полинявшим красным халатом. - Минуту назад вы советовали заплатить, а сейчас говорите, что это ничего не даст.
- Думаю, было бы дешевле и проще игнорировать и перетерпеть этот нажим. Вот и все.
- Боюсь, я несколько нетерпелив, мистер Марлоу. Какова ваша такса?
- Двадцать пять долларов в день - плюс премия, если мне повезет.
- Понятно. По-моему, вполне приемлемая плата за то, что кто-то отстранит с твоего пути опасную помеху. Речь идет о весьма щекотливой ситуации. Надеюсь, вы отдаете себе отчет. Сможете провести операцию так, чтобы шок у пациента был минимальный? Может, их будет несколько, мистер Марлоу.
Допив стакан, я вытер губы и все лицо. Жара не уменьшалась, хотя поглощенное бренди должно бы привести к равновесию. Генерал щурился на меня, теребя край пледа.
- Значит, я могу договориться с этим типом, если увижу, что он играет более или менее честно?
- Да. Теперь все в ваших руках. Я никогда не делаю ничего наполовину.
- Я его обработаю. Почище парового катка.
- Не сомневаюсь. А теперь прошу извинить меня, я устал.
Он коснулся звонка на подлокотнике кресла, шнур от которого пропадал возле темно-зеленых кадок, где росли и разлагались орхидеи. Прикрыл глаза, открыл опять, бросив на меня пронзительный взгляд, и откинулся на подушку. Веки снова опустились, и больше он меня не замечал.
Поднявшись, я снял с плетеного кресла пиджак и, пройдя сквозь орхидеи и две двери, глубоко задышал свежим октябрьским воздухом, чтобы набрать кислороду. Шофера у гаража не было. По красной дорожке легким плавным шагом ко мне шел дворецкий - спина ровная, как гладильная доска. Натянув пиджак, я наблюдал, как он приближается.
Остановившись в двух шагах, он торжественно объявил:
- Прежде чем вы уйдете, с вами желала бы поговорить миссис Рейган. Что касается денег, господин генерал дал инструкцию выписать чек на любую сумму, какую вы назовете.
- Дал инструкции? Каким образом?
Он помолчал, потом улыбнулся.
- Ах да, сэр. Вы ведь детектив. Тем, что позвонил.
- Вы выписываете за него чеки?