Кто-то осторожно уточнил:
- Шеф, там после гранаты все обуглилось. Чего смотреть то?
- Значит, принесите все, что обуглилось! Угольки принесите! Пепел! Мне нужно знать, что ничего не осталось. А отправил он куда, или нет, проверим.
Ага, проверяй. А я исполню свой заключительный номер. В отверстия в стене мне хорошо было видно, что из-за деревьев вышли все шестеро. Трое так и валялись в кустиках. Вот он, момент истины. Только стрелять я теперь не стану. Глядишь, найдется у Карена еще один преданный телохранитель с хорошей реакцией, и прикроет в последний момент. Так что я уж наверняка, по-простецки…
Распахнув остатки слухового окна, я швырнул наружу баллон с пропаном, и, через секунду, когда он брякнулся в паре метров от Карена, всадил в него сразу штук шесть пуль. По теории вероятности хоть одна да влепит удачно. И влепила. Баллон подпрыгнул в воздух, сердито ухнул, и раскрылся розочкой. Наружу рванул взорвавшийся газ, плюясь горящими клочьями, осыпая всех, кто находился рядом. От взрывной волны все шестеро попадали. Карен, подлюка, оказался шустрее всех, и успел отвернуться, прикрывая лицо и грудь. Но спина, и то, что ниже, заполыхали у него качественно. Он яростно стал кататься по земле, сбивая пламя. Пятеро его мордоворотов в точности копировали действия хозяина, взревывая как бегемоты перед случкой.
Мучить ребят я не стал. Спрыгнул из слухового окна на землю, кувыркнулся через голову, и без зазрения совести и жалости прекратил их мучения разом, всаживая каждому по пуле в башку. Вот так… Вот так… И еще раз вот так!!! Не хрен убивать безоружных! Не хрен губить людские души, суки! Вы сами на это напросились, не надо было будить мои бойцовские инстинкты, которые мирно дремали себе, и никого не трогали. Я сейчас не гражданин Полетаев, не журналист Антоха. Не друг, не любовник, не сын, и не брат. Сейчас я сержант Полетаев с позывным "Летун". Я зверь. Такой, каким я был на той долбаной, никому не нужной и тысячи раз проклятой войне. Где из меня сделали убийцу. Так получайте теперь полной мерой, ребята.
Война бывает первая, и больше не кончается…
Когда в живых остался только Карен, отползший к дереву, я медленно приблизился к нему, на ходу перезаряжая "Беретту". Взгляд, которым я смотрел на него, видимо был не любвеобильным. Потому что Карен, всемогущий и безжалостный Багдасаров, был бледен, губы у него тряслись и глаза так и бегали по сторонам в поисках хоть какого-то оружия. А вот хрен тебе, Красная Шапочка! Свой ствол он обронил при падении, до любого другого было далеко, хоть и лежат они россыпью в каких нибудь трех-четырех метрах. И прикрыть то тебя Карен больше некому, вот незадача. А у меня аж челюсти сводило от желания всадить и ему в башку пулю, чтоб не рождались в ней больше злодейские помыслы…
Карен приподнялся, и облокотился спиной о ствол дерева. Видно было, что ему сейчас больно. Очень больно. Только что мне до его боли? Сколько боли было в душе Зайчика? Сколько боли сейчас в доме дальнобойщика Дамира? И сколько ее будет в доме этого несчастного алкоголика? Нет, Карен, мне тебя не жалко…
И все же убить его просто так я не мог. Все из-за того же боевого инстинкта: убивать можно только вооруженного врага. Это закон любой войны, во имя чего бы она ни велась.
А Карен, сука, чувствуя мое состояние, жалобно заскулил:
- Антон… Послушай, не убивай меня. Давай договоримся. Я откуплюсь. Я тебе денег дам. Очень много денег. И забуду про тебя. Ты сможешь уехать из страны, поселишься, где хочешь, и будешь обеспеченным человеком до глубокой старости. И дети твои не останутся без начального капитала… Ну, давай договоримся!!! Да будь же ты человеком!!!
Опустив ствол, я переспросил:
- Человеком?.. Это ты мне говоришь? Смешно. Много ли человеческого осталось в тебе, чтобы говорить о человечности?.. Ладно, я тоже зверь. Но не такой кровожадный, как ты. Предлагаю такой вариант…
Передернув затвор, я выщелкнул обойму из "Беретты", спустил большим пальцем курок, взял пистолет за ствол, и бросил Карену на колени.
- Держи. Там один патрон. Ты можешь убить меня, и все кончится. Но я тебе советую употребить его по совести, если ты человек. Застрелись. Мы оба знаем, что ты давно заслуживаешь смерти. Это мой тебе приговор. Стань сам себе палачом. У меня нет оружия, смотри.
Подняв вверх обе руки, я продемонстрировал, что оружия у меня действительно нет. И ему оставалось только взять пистолет, направить его в нужную сторону и спустить курок.
Нет, я не придурок. Не сумасшедший. И не наивный простофиля. Конечно же, я знаю, в какую сторону он выстрелит. Нисколько не сомневаюсь, что пуля достанется мне. Но я подстраховался. Под манжетой куртки у меня нож, и метнуть его я готов в любую секунду. И это будет справедливо. Я убью врага, направившего на меня оружие. Так будет правильно. По законам комбатантов всего мира…
Карен медлил. Сначала осторожно взял "Беретту" за ствол. Потом перехватил за рукоять. И, не спуская с меня глаз, медленно стал поднимать пистолет к виску. Ткнув стволом себе возле уха, надавил на спуск, зажмурив глаза. Ай, да артист. Ай, да сукин сын. Не знай я его достаточно хорошо, пожалуй, что и поверил бы. Так реалистично играет… Только курок не взвел, хотя видел, что я его спустил. Тут жми не жми, выстрела не будет. Зря позируешь, Карен. Аплодисментов с моей стороны не предвидится…
- Курок взведи, если решил застрелиться.
Карен, открыв глаза, пробормотал:
- Ага…
Взвел курок. Заглянул в ствол, криво при этом усмехнувшись, и совершенно спокойно сказал:
- Дурак ты, Полетаев. Наивный и доверчивый. Все же я тебя сделаю.
И резко направил ствол в мою сторону. И сделал бы, будь я действительно дураком…
Правая рука моя качнулась совершенно машинально, нож упал лезвием в ладонь, кисть слегка отошла назад, и я резко метнул клинок. Который благополучно с хрустом и вошел в горло Карена. Тот захрипел, хватаясь левой рукой за рану, с бьющим из нее фонтанчиком алой крови, и все же успел нажать на спуск. Только ствол при этом повело вверх, и пуля завыла где то в высоте. А я устало опустился на землю, закурил с видом победителя, и печально обвел глазами поле боя. И еще раз девять ноль, в мою пользу. Я даже не ранен. Только почему-то кроме полного опустошения в душе ничего не чувствую…
Хотя нет, тут же и почувствовал. Но сначала услышал. За спиной что-то бздынькнуло, звякнуло, потом щелкнуло, и я, расслабившись, не успел среагировать, и обернулся слишком поздно. Один из парней Карена, тот, что лежал в кустах, подал признаки жизни, и теперь держал меня на мушке "Калашникова". И уже в следующее мгновение нажал на спусковой крючок…
Я заорал, резко отвалился назад, переворачиваясь через голову, хватая в кувырке лежащий в двух шагах от меня "калаш" и, не целясь, разрядил в кусты весь магазин. Монстр с автоматом взвизгнул, завалился на бок, и затих. А я тут же почувствовал что весь бок у меня мокрый, ногу дико ломит, и она стремительно немеет. В общем, классическое истекание кровью на поле брани…
Дырок я насчитал в себе четыре. Две задели икру и бедро правой ноги. К счастью, навылет. Ну, это не смертельно. Жгут из ремня я наложил сразу же, чем кровь немного и унял. А вот бок распахан основательно. Хотя по ощущениям внутренние органы не задеты.
С трудом добравшись до избушки, я вполз внутрь, и червем забрался в кухоньку. Ноутбук и камера не обуглились, но взрывной волной их так шарахнуло о стену, что годились они теперь только гвозди заколачивать. К счастью диск я предусмотрительно спрятал в кармане куртки. Если даже по какой то технической случайности до Андрюхи мое послание и не дойдет, то оригинал записи все равно останется у меня. А это теперь мой пропуск на свободу. Я бы даже сказал - моя индульгенция.
Обмотав талию кухонным полотенцем, я почувствовал себя несколько лучше. Настолько, что способен был подняться на ноги, и почти в вертикальном положении направиться к стоящим в полусотне метров джипам.
Добравшись, соорудил себе достаточно приличную повязку взятыми из аптечек бинтами, с некоторым усилием завел двигатель, и, рывками и зигзагами, направился в сторону трассы. Теперь по фигу, пусть арестуют. Лишь бы для начала в больничку положили. А там видно будь. Даже при такой скорости, на первой передаче, доберусь до трассы минут за двадцать. Телефон у одного из бойцов Карена я позаимствовал, вызову скорую. Отвезут меня в ту же районную больницу, где и Никита.
А кровь все убывала. И сознание временами становилось сумрачным. Пару раз движок иномарки глох, я с трудом заводил его, и упрямо двигался дальше. Пока не ткнулся бампером в ствол дерева, съехав в кусты, совсем потеряв ориентацию в пространстве. Потом плохо помню… Кажется, мне не удалось дать задний ход. Джип сел пузом на какую-то корягу, и снять его в моем состоянии не было никакой возможности… Потом я полз по просеке, облизывая пересыхающие губы. Просил у кого-то воды… Кажется, звал на помощь Ульянку…
Потом я вообще ни хрена не помню…
* * *
Когда я очнулся, мне было хорошо, и благостно. Лежал я на кровати, стены вокруг были омерзительно-зеленые, но за окном пели птички, и, кажется, было раннее утро. Сам я весь перебинтован, аж мышцы сводит от тугих повязок. Но жив…
Попытался припомнить, что случилось, и как я здесь оказался - и не сразу смог. Память возвращалась клочками какими то. Не без труда я восстановил события последних дней. И все воспоминания обрывались на том, что я полз по лесу. А вот как оказался здесь, явно в больнице, - не помню. И ни фига не помню, кто и как меня сюда доставил. Но зато очень хорошо помню, что Карен, сволочь, мертв на радость всем добрым людям. Хотя нет, не так. Добрые люди радоваться смерти даже такого негодяя не станут. Но я - могу. И я откровенно радуюсь, что одним ублюдком на этой грешной земле стало меньше. С моей помощью. И пусть кто-то меня осудит за это. Перед людьми я не ответственен. Пусть Господь рассудит меня, и назначит меру наказания…
Дверь в палату тихонько открылась, внутрь вошел высокий брюнет лет тридцати пяти, с папочкой в руке. И товарищ этот явно из органов. Подойдя к моей кровати, он придвинул табурет, присел, и негромко поздоровался:
- Здравствуйте, Антон Сергеевич. Я майор федеральной службы безопасности Коренев, Игорь Андреевич. Вы не говорите ничего. Все, что мне нужно на данном этапе знать, я уже знаю. Меня к вам пустили на несколько минут. Я зашел, собственно, для того, чтобы успокоить вас. Ваш коллега Гущин был у меня. Вашу видеозапись мы просмотрели вместе. И вторую запись тоже…
Я все же перебил вопросом:
- Где Никита? Он жив?
- Майор Северенко? Жив, не волнуйтесь. Его уже отправили в госпиталь МВД. Вы ведь третий день здесь уже. Нашли вас на трассе проезжающие. Привезли сюда, в районную больницу. Как только врачи разрешат, мы переправим вас в областную… Поражаюсь, как вы сумели в таком состоянии доползти до трассы. Машина осталась далеко, на просеке. Вы проползли с такой кровопотерей четыре с лишним километра…
- А что с записью? Я имею ввиду…
- Я понял. Вице-губернатор от должности отстранен, пока находится под подпиской о невыезде. Против Багдасарова возбуждено уголовное дело, но в отношении него оно будет закрыто, за смертью. А сведения Дамира Салихова по поводу захоронения подтвердились. Мне удалось найти в архивах документы. На тот участок земли уже назначена проверка. Будет проведена дезатирация местности. А вот с вами даже и не знаю что делать. Все же нахулиганили вы… По большинству эпизодов вы, конечно, пойдете свидетелем и потерпевшим. Но и к вам буду кое-какие вопросы. Но это уже в компетенции милиции… А в общем то все будет правильно, не волнуйтесь. Я с вами прощаюсь. Там к вам еще один посетитель, нам врачи дали по три минуты. Выздоравливайте…
Поднявшись, Коренев прошел до двери, приостановился, и, обернувшись, по-человечески улыбнулся, и сказал:
- Ты молодец, Антон. Спасибо тебе за все. И - поздравляю с победой. Дай Бог, не с последней…
Когда он вышел, в палату ввалился как медведь Андрюха Гущин, улыбаясь шире ушей. Рухнув на стул, он добродушно похлопал меня по руке:
- Утешать не буду, я не по этой части. Поздравлять тоже. Жив, победил и молодец. Чего хвалить то? Хороший человек это не профессия. А я всегда говорил, что ты боец…
Воровато оглянувшись на дверь, Андрюха ловко извлек из-под куртки крохотную фляжку, три пачки сигарет и зажигалку. Сигареты и зажигалку запихнул под матрас:
- Затарь получше, не то отберут. А сейчас жахнем по глоточку, за твое здоровье.
И присосался, стервец, с нескрываемым удовольствием. Мне буквально глоточек и остался. Спасибо и на этом…
А Андрюха, нисколько не смущаясь своим аппетитом, продолжил:
- Тут такие дела, Антоха… Вчера генеральный клятвенно заверил коллектив, что восстановит тебя на работе, и даже даст собственную программу. И поклялся, что прилюдно съест свой галстук, если будет не так. Наши ведь такой кипиш подняли из-за тебя… Так что вместе нам уже не работать, будешь ты лицом телеканала. Жаль. Ты прирожденный журналист. Но у тебя везде получится. Талантливый человек талантлив во всем. Да, тут с тобой поговорить хотели…
Вытащив мобильник, Андрюха набрал номер и замер в ожидании, корча гримасы и подмигивая мне. Я поинтересовался:
- Кто?
Андрюха многозначительно приложил палец к губам, и замотал головой. Но через пару секунд вякнул в трубку:
- Алло… Алло, это я, Андрей… Да он рядом… Передаю трубку…
Я взял трубку и услышал такой родной голос, что спазм в голе почувствовал. Ульянка, солнышко мое… Вот кто меня вернет к жизни лучше всяких капельниц и пилюль…
А солнышко было в своем репертуаре. Из трубки донеслись Ульянкины всхлипывания, и плаксивый голосок запричитал:
- Антошка, дурачок, ну что с тобой опять, а? Андрей сказал, что ты легко ранен, только я не верю. Он соврал? Ну что ты молчишь? Весь простреленный, да? Ты как дите неразумное, одного оставлять совсем нельзя. Я тут с ума схожу, а ты лежишь себе и все тебе по фигу. Ну что ты молчишь, Полетаев, твою мать!!!
Улыбаясь во весь рот, я все же вклинил словечко:
- Солнышко, ты же мне слова сказать не даешь…
- А что молчишь?! Говори!
- Говорю… Я жив. Практически здоров. Ранен легко, и скоро приеду к тебе. Хотя теперь ты и сама можешь вернуться. В общем, все хорошо. После больницы меня восстановят на работе, у меня будет своя передача. Так что ты выйдешь замуж за успешного журналиста, а не за вечную ходячую проблему. Хотя мы с тобой два сапога пара.
Ульянка на том конце рявкнула: "Дурак!", и я, совершенно зримо, представил, как она притопнула при этом ножкой. И на сердце стало так тепло…
Чтобы закрепить успех, и не дать Ульянке разразиться проклятиями на мою больную голову, я попросил:
- Уленька-кисуленька, я должен тебе одну вещь сказать. Только не перебивай, ага?
Помолчав, Ульянка вздохнула, и покорно согласилась:
- Хорошо, не буду. Что ты хотел сказать?
Собравшись с духом, я вспомнил пожелание дальнобойщика Дамира, и сказал:
- Недавно один человек мне посоветовал… Очень хороший человек, его теперь нет… В общем, я люблю тебя, привереда ты моя. И буду счастлив, когда ты станешь моей женой…
В трубке долго было тихо. Потом снова послышались всхлипывания, и непривычно нежный голосок Ульянки прошептал:
- Я тоже тебя люблю, дурачок ты мой ненаглядный… Выздоравливай. Я выезжаю сегодня же…
А Андрюха, прекрасно все слышавший, улыбнулся уже совсем на пределе допустимого, и показал мне большой палец.
В общем, жизнь прекрасна, господа. И она продолжается…