Герой этого романа - скромный библиотекарь, работающий в библиотеке большого петербургского театра. При этом у него есть еще одно занятие - странное ремесло, которым он занимается на безлюдных островах Ладожского озера. И еще в театре, одно за другим, происходят события, будто придуманные кем-то, начитавшимся детективных романов. Герой невольно оказывается втянутым в них, он вынужден расследовать таинственные преступления, ощущая себя детективом, новым Шерлоком Холмсом или Эркюлем Пуаро.
Но финал, и для читателя, и для героя романа будет совсем неожиданным. Герой осознает, что он живет не в детективе, не в книжном мире, а в реальности, где так часто правят жестокость, зависть и страх.
Содержание:
-
Васильев Михаил Михайлович - Грибник 1
-
Глава 1 - На Ладоге 1
-
Глава 2 - Последний выходной 5
-
Глава 3 - Его жизнь в театре 10
-
Глава 4 - Выход Квазимодо 19
-
Глава 5 - Опять на Ладоге 21
-
Глава 6 - Ночь в театре 25
-
Глава 7 - Жаркое лето 2010го года 28
-
Глава 8 - Грибной пикник 30
-
Глава 9 - Письмо ктитора 33
-
Глава 10 - К племяннику Толику 34
-
Глава 11 - Убийство в театре 35
-
Глава 12 - В Черном 36
-
Глава 13 - В Чаще 38
-
Глава 14 - Ночной гость 41
-
Глава 15 - Последний выход Квазимодо 43
-
Глава 17. Последняя, короткая - Еще нескоро 48
Васильев Михаил Михайлович
Грибник
Написано на основе подлинных событий.
Глава 1
На Ладоге
Это был совсем небольшой ладожский островок. Один из множества таких же в здешних местах, заросшая мхом скала с десятком сосен. Совсем дикое, глухое, неинтересное никому место. Сейчас, днем, от непогоды здесь возникли сумерки. Опустившееся небо, затянутое тучами и вода стали одинаково темно-фиолетовыми, а остров между ними остался бурым, цвета хаки.
Удивительно, но там на нем, меж сосен и сухостоя, кажется, кто-то мелькнул. А вот показался огонь. Все более явственно возникал костер, вверх уже поднимался, формируясь в полете, столб дыма.
Оказывается, по острову, с целеустремленностью, непонятной на таком маленьком пространстве, торопливо двигался, скользил на камнях невысокий сухой человек, лет тридцати пяти, в очках, ватнике и резиновых сапогах. Странно, но он собирал здесь грибы - необычное занятие для середины апреля. Ко всему, было заметно, что этот непонятный грибник неестественно удачлив. У костра, а точнее, подожженной старой кабельной катушки, штабелем стояли несколько ящиков. Плоских, деревянных и из черной пластмассы, наполненных грибами: вешенкой и сморчками.
На острове повсюду валялись старые сгнившие от непогоды деревянные створы, проржавевшие бакены, еще, почему-то, обрывки толстого серого кабеля и стальных тросов.
Прямо на горящую деревянную катушку грибник поставил закрытый котелок, набитый снегом - видимо, не захотел спускаться к воде.
Вверху каркнула ворона, непонятно зачем она забралась сюда. Странный грибник, торопливо срезавший с сухого дерева живую грибную плоть, поднял голову, уставился на нее. Звали его Артуром Башмачниковым, и был он человеком неопределенных занятий из Петербурга.
Холодные грибы скрипели, изо рта грибника валил пар. На покрытых лишайником сухих мертвых стволах росли вешенки, молодые, полупрозрачные, похожие на белые цветы и более пожилые, мясистые, сизого цвета. Он с привычной ловкостью срезал их своим ножом, сделанным из укороченного финского штыка. Гриб-нож - так когда-то называл его дед. Грибы кидал в одну кучу, рядом с ящиками, будто картошку в поле. Их подморозило, и это было хорошо. Хорошо до тех пор, пока не наступит оттепель. Лезвие ножа блестело в сумерках, как осколок зеркала.
Передвигаясь на корточках, гусиным шагом, собирал ранние сморчки. Это было больше похоже на уборку урожая где-нибудь в колхозе. Нашаривал в густеющей темноте знакомые на ощупь сморщенные головы сморчков, безошибочно отличал их от враждебных строчков. Странная форма жизни, белок выползающий из-под земли. Быстро и осторожно выдергивал, вращая, будто вывинчивал. На Западе, по их западным требованиям грибы почему-то нужны были вместе с целыми необрезанными ножками. Ближе к берегу острова мох был наполнен водой, чавкал под ногами. Торопясь, Грибник выбирал грибы покрупнее и растаптывал мелкие.
Кажется, устав, сел на поваленное дерево, мягкое от гнили. Под ногами ощущались пружинистые кочки, мох, очень похожий на сильно грязный ковер. Теперь затопленный соседом сверху, да еще и припорошенный снегом. Среди покрытой инеем хвои виднелись розовые шарики оттаявшей прошлогодней клюквы. Грибник сунул в рот ягоду. Грубый болотный вкус. Две прозрачные ягоды морошки лежали прямо на сморщенной шляпке строчка. Морошка растеклась во рту и исчезла каплей кислой воды.
Сейчас он держал в руках и рассматривал гриб. Нежная причудливо изготовленная плоть, растительность, пришедшая из микромира. О грибах он был готов думать и глядеть на них всегда. Бесконечно.
Горели несколько зажженных им факелов из сосновых веток, горько пахло дымом. Один высокий и густой куст, кажется, рябины, загорелся. Стало светлее.
Маленький лес на вершине острова все гуще заполнялся дымом. Грибник вернулся к костру, на ходу стараясь наступать на бесполезные условно-съедобные строчки. Бессмысленное усилие. В развалившихся от огня остатках деревянной катушки нашарил палкой и вытащил ей свой котелок. Теплая вода оказалась совсем безвкусной, да еще горькой от сосновой хвои. Вынул из кармана, завернутые в тряпку, два куска черного хлеба с маргарином. Ржаной русский сэндвич.
Сверху медленно стал опускаться мелкий и редкий снег. Солнце увеличилось и потеряло яркость, стало оранжевым шаром, висящим над горизонтом. На его фоне, на берегу Ладоги были видны черные силуэты деревьев и труба котельной детского лагеря отдыха. Его здесь по-прежнему, на старинный лад, называли пионерским.
Невдалеке был виден еще один остров, там Артур уже сегодня побывал. Такой же маленький, как и этот - величиной с три-четыре стандартных садовых участка. Подальше еще - на нем Артур побывал вчера. В стороне на берегу пульсировала белая огненная точка. Артур знал, что это вовсе не опустившаяся на землю звезда, а пламя далекого ацетиленового резака. Там возле деревни Осиновое местный житель, старик Венька, "доедал" колхозный сейнер - резал на металлолом брошенное хозяйство умершего рыбколхоза. Металлолом он потом на мотоцикле отвозил в Сестрорецк.
Жуя хлеб, Артур подумал, что деятельность осиновского Веньки, пламя его резака может послужить удобным ориентиром. На самом деле, почти звездой, путеводной. В ту сторону ему, Артуру, сегодня и нужно, лишь бы закончить со сбором грибов.
Мимо проходил ярко освещенный изнутри теплоход, идущий к Валааму. В сумерках названия на борту различить уже было нельзя, но грибник знал, что это "Святая Русь".
Стало слышно, что там играет музыка. Он узнал мелодию и теперь угадывал неразличимые издалека слова:
Видишь море, как живое,
Серебрится под луною…
Неужели никогда я не увижу тебя вновь?
"Ну да, - подумал скептически. - Вернись в Сорренто, любовь моя".
Все вокруг было так не похоже на Сорренто. Вот стали видны только три ярких кормовых огня теплохода. Оказывается, совсем стемнело.
На вершине дерева ворона каркнула что-то, как будто матерное. По-своему, по-вороньи. Оказывается, до сих пор не улетела, сидела здесь. Показалось, что она торопит его. И Артур послушно заторопился, абы как покидал собранные грибы в мешки.
На берегу, куда он относил ящики и мешки, дышать стало легче. Дым относило ветром в другую сторону. Набегающие волны гнали перед собой запах воды, качали и приподнимали его катер.
Катер у Артура был неожиданно новенький, явно дорогой. Кажется, финский "Сильвер Морено". Хотя выглядел он здесь слегка неуместно: по-южному, по-пляжному легкомысленно. Такой выбрал его прежний владелец из многого того, что ему было доступно.
На палубе среди элегантных кожаных сидений тоже стояли ящики с теми же сморчками и вешенками. Там эти грибы частью рассыпались от качки, лежали на палубе. Некоторые выбросило за борт, и они болтались у кромки воды. Волны с нелепой настойчивостью доставали их и выталкивали на берег. Артур, увидев такое, не стал все это собирать, только коротко выругался, обматерил кого-то.
Провозившись весь день, он вытоптал тропинку на спуске к берегу. Островок стал грязным и замусоренным. Вырванный его сапогами мох валялся повсюду клочьями, везде были видны растоптанные грибы.
Перед отплытием этот странный грибник взялся за что-то вообще непонятное. Достал из катера, из отсека с инструментами ручную дрель и опять пошел сновать по острову. Сверлил сухие стволы и пни, а потом, закончив это, стал заливать в дыры что-то из канистры. Остатками жидкости полил и без того сырую землю возле деревьев. Это была настоянная на воде с крахмалом и желатином грибная труха вместе с попавшими туда червями.
Уже забросив канистры в катер, произнес:
"Ну, все! Отхалтурено".
Это были первые внятно произнесенные им в этот день слова. Ощутил под руками шершавую пластмассу руля. Еще оставшаяся внутри поспешность передавалась каким-то механизмам внутри катера. Между деревьями удалявшегося острова, в его глубине догорал огонь. Белый бесконечно высокий столб дыма уходил куда-то в космос, в недоступную для воображения высоту.
Давно погас путеводный огонь дальней ацетиленовой горелки. Артур шел точно на трубу котельной. По карте на этом маршруте подводных камней не было. Этого больше всего приходилось опасаться на Ладоге.
"Усталым Хароном возвращаюсь из блаженных грибных садов". - Вспомнились слова Ильи, его наставника в грибоводческих делах.
Маленькое судно крутило ветром. Катер этот делали по специальному заказу Ильи. У стандартных моделей на носу у самого форштевня стояли полукруглые скамейки-банки, а здесь сделали просторную каюту для груза грибов. Герметичную, плотно закрывающуюся. Так, чтобы даже накрытый волной полностью, с головой, катер сохранял плавучесть за счет этой пустоты внутри. Илья вообще любил, чтобы все было лучше и умнее, чем у всех. Хотя за счет этой непотопляемости катер получился слишком вертким, все норовил закрутиться фордевинд и подскакивал наверх при любой волне. За эти манеры и был прозван поплавком, это стало его именем. "Поплавок". Хотя название официальное было другим, более банальным.
Артур и сейчас иногда представлял, что у него за спиной, на задней банке сидят дед и Илья. Даже разговаривал с ними, что-то рассказывал, делился.
На берегу, на розоватом, совсем ясном фоне вечернего неба стала видна плоскодонка старика Веньки. Ее силуэт, нагруженной металлоломом, был бесформенным, неестественным - какая-то минипародия на броненосец. Сам Венька неуклюже перебирался с лодки на берег. С коротким торсом и длинными руками и ногами сейчас он был похож на кузнечика. Рядом возникла еще одна тень, непонятно чья. Театр теней. Вот они замерли, перестали двигаться.
- Эй, Грибник! - окликнули оттуда. Здесь у Артура с дедом была общая кличка. Оба они были Грибники. Теперь он остался Грибником единственным. В единственном числе. - И как жизнь? - Традиционный вопрос.
- Ничего, терпимо, - отозвался он. - Только кооператив наш сгорел, - добавил, подумав. - Из всех наших один я остался.
- Что, пожар был?
"Вот, дед умер, потом Илья. Да тут еще эта налоговая…" - подумал он. Здесь об этом знали. Давно.
- Для всех нас у бога одна статья заготовлена, - послышался другой голос. - Высшая мера. И амнистии не будет никому.
Оказывается, это был еще один деревенский, со странным для здешних мест именем Соломон. Несмотря на имя, он был самым, что ни на есть русским. Значит, напросился к Веньке в помощники.
- Да, дед твой и Илюха молодцы были. Дельные мужики, прочные. Уважал их, - громко раздавалось над водой. Венька говорил раздельно, не торопясь. В солидных паузах мерцал, вспыхивая, огонь его сигареты.
"И все равно умерли".
- А я-то сначала смеялся с них, когда они грибы сеять взялись, - опять послышался голос Соломона. Тот считал себя необыкновенно ловким, предприимчивым. Вечно сновал там, где намечалась прибыль, хотя прибыль эта в деревне чаще всего заключалась только в выпивке. Соломон будто навсегда выбрал себе типаж первого парня на деревне. При этом парню было уже лет сорок пять.
- Мы видели, как ты с острова на остров перебираешься. Который день смотрим. Ну вот, думаем, у Артурки грибной сезон начался.
- Скоро Грибоедов приезжает, уже звонил кому-то из наших, деревенских, - заговорил Венька.
- Вся Ладога ждет, - добавил Соломон. Голоса слышались ясно и совсем отчетливо, как всегда над водой, хоть и остались позади.
- Хорошо бы приезжал побыстрее, - отозвался Артур. - Пока холодно, и грибы мои не протухли.
Сейчас должна была появиться дача, то, что они называли дачей. Артур совсем сбавил скорость и достал багор. "Поплавок" несло вперед почти по инерции.
- Могу в твою будку лед таскать, за особую оплату, мизерную. Двести рублей в день. Покупай - продаем! Зимой снег. Весной лед, - преувеличенно бодро звучал голос Соломона. Наверное, в предвкушении выпивки. А может, он уже выпил. Будущая прибыль от продажи металлолома начинала пропиваться уже сейчас.
Разговор заканчивался естественным образом - катер относило дальше.
- А я, кстати, в театр поступил, - громко сказал Артур. Все время искал возможность сказать это. - Там буду служить, с понедельника выхожу.
Непонятно, услышали ли его сзади.
* * *
Теперь стало видно то, что они прозвали "дачей" - стоящий над водой недалеко от берега строительный, точнее, строительский когда-то, вагончик. Кажется, его еще называли бытовкой. Что-то вроде дебаркадера на сваях.
Несколько лет назад дед и Илья решили, что для их грибного кооператива нужна теперь грибная база. Назрела необходимость. Перевалочная, для хранения собранных грибов, отдыха и, может быть, для развлечения. Каких-нибудь пикников, с купанием-загоранием иногда. Хотели купить дом рядом, в Осиновом, но потом решили поставить эту вот бытовку. Ее, иронически сначала, а потом все серьезнее, по-будничному стали называть дачей. Считалось, что дача - явление временное, потом появится база посолиднее. Все должно было быть солиднее. Расшириться, укрупниться.
От вагончика к берегу шел пирс, узкий дощатый настил, будто деревянная тропинка. Тоже на сваях. На них висели кранцы - старые автомобильные покрышки. Сразу вернулась мысль, что когда-то все эти сваи сгниют окончательно, и дача осядет в воду. Дико было представить, что это можно предотвратить, каким-то образом все починить, восстановить. Покойный дед умел ладить с твердыми, реальными предметами. Те покорно слушались его, и этот вагончик пока стоял, будто не догадывался, что деда уже нет.
Артур выключил двигатель и теперь с багром в руках терпеливо ждал, когда его поближе прибьет волной к пирсу. Давно надо было обложить все здесь камнями, валунами побольше, навалить их вокруг свай, чтобы получилась надежная насыпь. На такое его способностей, вроде, хватало. Не хватало усердия, неподъемно много его надо было найти для такой работы. Непонятно, как все делалось раньше.
Наконец, зачалился за выступающую часть бревенчатой сваи. За дачей и деревянными мостками образовался некий маленький затончик. Редкий снег падал туда и не тонул, копился водяным салом.
Задрав голову, Артур смотрел на снег, который появлялся будто ниоткуда, прямо из черного неба. Стоя на корме, грел руки о мотор. Внутри того что-то потрескивало, постукивало, остывая. Дорогой японский мотор. Артур не знал, что там, под кожухом, и не представлял, что будет делать, если тот внезапно сломается, да еще в такой глуши. Вернее, когда сломается. Тот пока еще работал. Добросовестно, без сбоев, он тоже не догадывался, что стараться больше нет смысла, что техухода за ним больше не будет.
Руки, покрытые слоем серо-голубой грязи, были будто бы в перчатках. Лицо еще горело от ладожского ветра. Несовершенное для грубой лесной, речной деревенской работы тело. От воды тянуло ощутимым морозным холодом, будто из ледника.
Дед Артура был немаленьким человеком на очень крупном судостроительном заводе. Главный крановщик - должность его называлась странно, но была очень и очень значительной. Но вот, для всех сразу, наступило время, когда на заводе, как и везде, начались всякие неурядицы. Завод не устоял, а деда отправили на пенсию. Очутившись на свободе, тот сразу вырвался за город, на природу, о чем всегда мечтал. Дед любил собирать грибы и рыбачить на Ладоге, и вот, наконец, дорвался. Появилась возможность. Времена были непростые, и лучше все как-то не становилось. И тут неожиданно оказалось, что рыбалка, а еще больше сбор грибов, приносят прибыль. Немаленькую по тому времени. Или тогда казалось, что немаленькую. Проблем со сбытом не было, и грибы можно было продать за любую цену. Цену эту можно было назвать, какую угодно - деньги теряли свое значение, стремительно переставали быть деньгами. Эти грибы и эта рыба в самые трудные годы сильно поддержали их семью, тогда еще большую по петербургским меркам - пять душ. К рыбалке, кроме деда, никто не был способен, а сбором грибов занялись все. Он как-то перестал быть отдыхом. Брат Денис все называл их всех первобытными собирателями. Племенем кроманьонцев. Но просто ходить по лесам с корзинкой - это было не для деда. Он был человеком других масштабов. Постепенно соседям и знакомым сбывать их добычу уже стало проблематично. Все начинало меняться.
"А когда-то я умудрялся продавать эти грибы прямо на улице. На ходу, по дороге домой, вместе с корзиной", - Артур пробормотал это вслух.
Набрав код - начало номера банковского счета их кооператива, он открыл маленький висячий замок с выпуклыми цифрами, открыл дверь. Темнота в вагончике пахла грибами. Насыщенный, незнакомый большинству людей сырой запах. При свете спички нашел висящую под потолком керосиновую лампу и зажег ее.
Перед глазами на стене появилась карта Ленинградской области с воткнутыми в нее ножами и штыками. Целая коллекция грибных ножей и штыков, хранящаяся таким вот образом. В Кингисепп был воткнут серп. Будто им кто-то собирался здесь косить грибы.
На стене напротив висело седло, непонятно какими путями сохранившееся в семье Башмачниковых и вот сейчас попавшее сюда. Его Артур все хотел испытать в качестве подушки. Изголовья даже - так было точнее. Читал о таком, и это казалось романтичным.