Они пошли обратно сквозь темный туннель. У нее стучали зубы. Майк поднял фонарь и направил его свет на мужчину, который стоял возле припаркованной Верденом машины. Короткое пальто с поднятым капюшоном придавало мужчине зловещий вид, способный напугать любого ребенка.
- Ой, это же мистер Рашуорт, - смущенно сказала девочка.
Берден уже узнал мужчину и понял, что и сам узнан им. Слегка нахмурившись, он подошел к мужу той женщины, которая не оповестила полицию после предупреждения миссис Митчелл.
- Вы напугали эту юную леди.
Рашуорт заморгал от света фонаря:
- Я поздоровался с ней и сказал что-то по поводу ужасной ночи. А она пустилась наутек так, словно за ней черти гнались. Бог знает почему. Она знает меня, во всяком случае, в лицо.
- Все тут, в округе, несколько встревожены сейчас, сэр, - сказал Берден. - Лучше не заговаривать с людьми, с которыми не слишком близко знакомы. Спокойной ночи.
- Наверное, он выгуливал свою собаку, - сказала девочка, когда они вышли на Фонтейн-роуд. - Хотя я не видела его собаки. А вы?
И Берден не видел никакой собаки.
- Тебе не следует выходить на улицу одной в такое позднее время.
- Я ходила к друзьям. Мы слушали пластинки. Отец моей подруги сказал, что проводит меня домой, но я ему не позволила. Тут и идти-то всего пару минут. Ничего не может со мной случиться.
- Однако кое-что случилось, или ты думала что случилось.
Она молча выслушала это. Потом сказала:
- Вы идете к миссис Лоуренс?
Верден кивнул, потом, поняв, что она не могла этого увидеть, просто сказал:
- Да.
- Она в ужасном состоянии. Мой папа говорит, что не удивится, если она наделает как-нибудь глупостей.
- Что это значит?
- Ну, вы знаете. Покончит с собой. Я встретила ее после школы в супермаркете. Она просто стояла посреди магазина и плакала. - И добавила с некоторым неодобрением: - Все на нее смотрели.
Берден открыл калитку в сад Крэптоков.
- Спокойной ночи, - сказал он. - Больше не выходи одна в темноте.
Свет в доме Джеммы не горел, и парадная дверь была на этот раз заперта. Вполне возможно, что она приняла одну из таблеток доктора Ломакса и легла спать. Он заглянул в витражное стекло и заметил слабую полоску света, падающего из кухни. Значит, она еще не спала. Берден позвонил.
Когда полоска света не стала шире, а Джемма так и не вышла, он снова позвонил и постучал дверным молоточком в форме львиной головы. За его спиной с ветвей неухоженных деревьев непрерывно капала вода. Он вспомнил слова Мартина о том, что Джемма пила, а также то, что сказала девочка Крэнтоков, и, тщетно позвонив еще раз, пошел к боковому входу.
Дорожка была почти такой же заросшей, как сад в Солтрем-Хаус. Берден отвел рукой мокрый остролист и скользкое ползучее растение, намочившие его волосы и плащ. Его руки были такими мокрыми, что он с трудом мог повернуть ручку двери, но дверь оказалась не заперта, и он наконец открыл ее.
Джемма сидела за кухонным столом, опустив голову на руки. Перед ней стояла неоткупорениая бутылка, на этикетке которой значилось: "Вино типа кьянти. Произведено в Испании. Специальная скидка этой недели 7 пенсов".
Он медленно подошел к ней и положил руку ей на плечо:
- Джемма…
Она ничего не сказала. Она не пошевельнулась. Он взял стул, подвинул его к ней и осторожно обнял ее. Она прислонилась к нему, не сопротивляясь, слабо и часто дыша, и во власти безграничного эгоистичного счастья Верден забыл обо всех муках последних дней, о своей борьбе с искушением. Он бы мог вечно держать ее вот так, нежно и молча, без пыла и страсти или стремления изменить что-то.
Она подняла голову. Ее лицо было почти неузнаваемо, так оно распухло от слез.
- Ты не приходил, - сказала Джемма. - Я тебя все ждала и ждала, а ты не приходил. - Ее голос был низким и странным. - Но почему?
- Я не знаю. - Это была правда. Он не знал, потому что теперь его сопротивление собственным чувствам казалось верхом никчемного безрассудства.
- У тебя совершенно мокрые волосы. - Она прикоснулась к его волосам и каплям дождя на его лице. - Я не пьяна, - сказала Джемма, - но была пьяна. Это пойло просто отвратительно, но оно немного успокаивает. Сегодня я выходила, чтобы купить что-нибудь из продуктов, - я несколько дней ничего не ела, - но ничего не купила, не смогла. Когда я подошла к прилавку со сладостями, я вспомнила, как Джон упрашивал меня купить шоколадку, а я не купила, потому что это было вредно для его зубов. И я пожалела, что не покупала шоколадки и все, что он хотел. Какая теперь разница, ведь так?
Она тупо уставилась на него, по ее лицу струились слезы.
- Не надо так говорить.
- Почему? Он мертв. Ты знаешь, что он мертв. Я все вспоминаю. Как иногда сердилась на него, и шлепала его, и не покупала сладости, которые он просил… О, Майк! Что мне делать? Может быть, выпить это вино и проглотить все таблетки доктора Ломакса? Или просто выйти в этот дождь и идти, идти, пока не умру? Какой смысл в моей жизни? У меня нет никого, никого.
- У тебя есть я, - сказал Берден.
Вместо ответа, она опять прижалась к нему, по на этот раз еще сильнее.
- Не оставляй меня. Обещай, что не оставишь.
- Тебе надо лечь в постель, - сказал он. Какая отвратительная ирония была в этом, подумал Майк. Не на это ли он рассчитывал, ставя машину на соседней улице? Что он и она лягут в постель? Майк на самом деле предполагал, что эта потерявшая рассудок, убитая горем женщина примет его любовные ласки? "Ну и дурак же ты", - сердито прошептал Берден самому себе. Но постарался спокойно сказать:
- Ложись. Я дам тебе выпить чего-нибудь горячего. Ты примешь таблетку, а я посижу с тобой, пока ты не уснешь.
Она кивнула. Он вытер ей глаза носовым платком, который Грейс выгладила так же тщательно, как Розалинда Суон гладила рубашки своего мужа.
- Не оставляй меня, - снова сказала она и понуро пошла.
На кухне был чудовищный беспорядок. Много дней тут ничего не мыли и не убирали, в воздухе стоял затхлый сладковатый запах. Берден нашел немного какао и сухого молока и постарался приготовить все, что мог, из этих скудных ингредиентов, смешав их и сварив на плите, черной от прикипевшего жира.
Она сидела на постели, закутав плечи своей черной с золотом шалью, и та волшебная экзотическая аура, сотканная из цвета, и странности, и раскованности, в какой-то степени вернулась к ней. Ее лицо снова казалась спокойным, огромные глаза широко раскрыты. Комната оказалась неприбранной, даже захламленной, но беспорядок этот был необыкновенно женственным. Разбросанная одежда источала смешанный нежный аромат.
Он вытряхнул из пузырька таблетку снотворного и протянул ей вместе с напитком. Она слабо улыбнулась ему, взяла его руку, сначала поднесла ее к губам, а потом крепко сжала:
- Ты никогда больше не будешь избегать меня?
- Я плохая замена, Джемма, - сказал он.
- Мне нужна, - мягко сказала она, - любовь другого рода, чтобы я могла забыться.
Он понял, что она имела в виду, по не знал, что на это ответить, а потому молча сидел возле нее, держа ее руку, пока та не стала вялой и Джемма не опустилась на подушки. Он выключил ночник и вытянулся рядом с ней, но сверху покрывала. Вскоре ее спокойное ровное дыхание сказало ему, что она уснула.
Светящийся циферблат его наручных часов показал, что было всего лишь половина одиннадцатого. Вердену же казалось, что с тех пор, как он покинул Грейс и приехал сюда сквозь влажный, наполненный дождем туман, прошла целая вечность. В комнате было холодно, душно и пахло духами. Он легко держал ее за руку. Выпустив ее, он подвинулся к краю кровати, чтобы встать и уйти.
Настороженная даже во сне, она пробормотала:
- Не оставляй меня, Майк.
В ее низком спросонок голосе он уловил нотку ужаса, страха, что ее могут опять бросить одну.
- Я не оставлю тебя. - Его решение было быстрым и окончательным. - Я буду здесь всю ночь.
Дрожа, Берден сбросил одежду и лег в постель рядом с ней. Ему казалось естественным лечь так, как он лежал рядом с Джин, прижавшись, обняв левой рукой за талию, сжав ее руку, которая снова стала твердой и требовательной. Хотя ему было холодно, его тело, наверное, показалось ей теплым, потому что она счастливо вздохнула и затихла.
Ему казалось, что он никогда не заснет, а если заснет, то тут же увидит один из своих обычных снов. Но они лежали, прижавшись друг к другу, так, как он привык в свои счастливые годы и о чем горько скучал в прошлые, несчастные. Это вызвало у него желание, по в то же самое время и убаюкало его. В мыслях о том, удастся ли ему вынести ненужное, в сущности, воздержание, Майк уснул.
Только еще начало рассветать, когда он проснулся и обнаружил, что другая половина кровати пуста, по еще хранит тепло. Джемма сидела у окна, закутавшись в свою шаль. Большой альбом с золотыми застежками лежал раскрытым на ее коленях. Он понял, что она рассматривает в первых лучах света снимки своего сына, и почувствовал сильную черную зависть.
Майк долго, как ему казалось, смотрел на нее, почти ненавидя того ребенка, который встал между ними и увел свою мать призрачной тонкой рукой. Она медленно переворачивала страницы, замирая иногда, чтобы пристально всмотреться любящим взглядом. Чувство обиды, которое, как он понимал, было совершенно несправедливым, заставило его захотеть, чтобы Джемма взглянула на него, забыла о своем ребенке и вспомнила о мужчине, который стремился стать ее любовником.
Наконец она подняла голову, и их взгляды встретились. Женщина не произнесла ни слова, и Верден тоже ничего не сказал, потому что знал, Что, если скажет что-то, это будет нечто неоправданно грубое. Они пристально смотрели друг на друга в тусклом сером утреннем свете, и тут, молча встав, она задернула занавески. Это были парчовые занавески, старые и потертые, но все еще сохранившие свой великолепный темно-фиолетовый цвет, и, пробиваясь сквозь них, свет в комнате казался багряным. Джемма сбросила шаль и встала неподвижно в этом багряном затененном свете, чтобы он смог посмотреть на нее.
Ее рыжие волосы казались багряными, но тело почти не окрасилось и оставалось ослепительно белым. Майк смотрел на нее с каким-то удивлением, охваченный желанием просто смотреть. Эта женщина, спокойная и улыбающаяся сейчас, не имела ничего общего с той сладострастной женщиной, о которой Берден мечтал, и ничем не напоминала то обезумевшее и измученное создание, которое он убаюкивал. Майк уже почти не рев-повал ее к сыну и верил, что она сейчас не думает о нем. Было трудно даже представить, что это необыкновенно упругое тело когда-то произвело на свет ребенка.
Оставалось одно резкое сомнение.
- Только не из благодарности, Джемма, - сказал он. - Не для того, чтобы вознаградить меня.
Тут она сдвинулась с места и подошла к нему поближе:
- Мне и в голову не приходило такое. Это было бы обманом.
- Значит, чтобы забыться? Ты этого хочешь?
- Разве всякая любовь не для того, чтобы забыться? Разве это всегда не приятный уход от… от омерзительности?
- Я не знаю. - Майк протянул к ней руки. - Да и не хочу знать. - Ахнув от нахлынувших ощущений, он пробормотал, задыхаясь: - Я сделаю тебе больно, я не могу иначе, я ждал этого так долго.
- И я, - сказала она. - Это будет как в первый раз. О, Майк, поцелуй меня, дай почувствовать себя счастливой. Сделай меня счастливой хоть ненадолго…
Глава 12
- Неплохие новости? - сказал доктор Крокер. - О мальчике Лоуренсе, я имею в виду?
Мрачно окинув взглядом гору бумаг на своем столе, Уэксфорд сказал:
- Не знаю, о чем ты.
- Значит, ты еще не знаешь? Я был уверен - что-то уже известно, когда увидел, как Майк выезжал с Чилтерн-авеню в половине восьмого утра. - Он с силой дохнул на одно из окон Уэксфорда и начал чертить на стекле одну из своих диаграмм. - Интересно, что он там делал? - задумчиво сказал оп.
- Вопрос не ко мне. Я ему не нянька. - Уэксфорд свирепо посмотрел на доктора и нарисованную им поджелудочную железу человека. - Я мог бы поинтересоваться тем, что ты сам там делал, если на то пошло.
- У меня там пациент. У докторов всегда найдется объяснение.
- Также как у полицейских, - резко ответил Уэксфорд.
- Сомневаюсь, чтобы Майк оказывал помощь человеку, которого разбил паралич. Это самый тяжелый случай, который мне встретился с тех пор, как меня вызывали к одному бедному старику, которому стало плохо на платформе вокзала в Стоуэртоне в прошлом феврале. Я тебе не рассказывал об этом? Старик провел здесь праздник, поехал на вокзал и тут выяснил, что забыл один из своих чемоданов в отеле, в котором останавливался. Вернулся за ним, перенервничал, и потом…
Уэксфорд сердито прорычал:
- Ну и что? Мне-то зачем это знать? Я считал, что ты должен лечить своих пациентов, соблюдая конфиденциальность. Меня самого разобьет паралич, если ты будешь продолжать в том же духе.
- Вероятность этого, - мягко сказал Крокер, - и подвигла меня на этот рассказ. - Он показал мизинцем на панкреатический островок на своем рисунке. - Тебе нужен новый рецепт на твое лекарство?
- Нет, у меня еще полно этих проклятых таблеток.
- А вот этого не должно быть, - сказал Крокер, ткнув в него мокрым пальцем. - Ты должен принимать их регулярно.
- Уходи. Сгинь. Тебе что, нечего больше делать, кроме как уродовать мои окна своими отвратительными анатомическими исследованиями?
- Уже ухожу. - Доктор танцующей походкой подошел к выходу и, помедлив в дверях, зачем-то подмигнул Уэксфорду.
- Дурак, - проговорил Уэксфорд в пустой комнате. Но визит Крокера оставил у него тягостное ощущение. Чтобы избавиться от этого, он принялся читать сообщения, которые прислала ему лондонская муниципальная полиция о друзьях Джеммы Лоуренс.
В основном это оказались люди из театральных или околотеатральных кругов, но ни одного из них он не знал. Его собственная младшая дочь только что закончила театральную школу, и от нее Уэксфорду стало известно о многих актерах и актрисах, чьи имена не были слишком популярны. Ни одной из этих фамилии он не встретил в присланном списке и понял, чем все эти люди занимались, только потому, что почти возле каждого имени стояла надпись "актер", или "помощник режиссера", или "модель".
Это была странствующая публика, - по собственной профессиональной терминологии Уэксфорда, - без постоянного места проживания. Полдюжины из них привлекались за храпение наркотиков или за то, что в их домах курили марихуану. Еще двое или трое подвергались штрафам за действия, которые могли привести к нарушению общественного порядка. Должно быть, устраивали какую-нибудь демонстрацию или публично сбрасывали с себя одежду в Альберт-Холл, предположил он. Никто из них не давал приюта Джону Лоуренсу, ни один, ни в прошлом, ни в настоящем, не проявлял склонности к насилию или извращениям. Он сделал вывод, читая между строк, что все они скорее стремились как можно дольше не обзаводиться детьми, чем мечтали о них.
Только две фамилии в списке говорили ему о чем-то. Это - балерина Леони Уэст, чье имя когда-то не сходило с уст, и телевизионный актер, чья физиономия так часто мелькала на экране телевизора Уэксфорда, что его уже почти тошнило от пего. Звали его Грегори Дево, и был он другом родителей Джеммы Лоуренс. Он вызывал особенно пристальный интерес, потому что пять лет назад пытался тайно увезти из страны и от своей живущей отдельно жены их шестилетнего сына. В сообщении говорилось, что за Грегори Дево будет установлено наблюдение.
По словам швейцара того дома на Кенсингтон, где у Леони Уэст была квартира, балерина с августа находилась на юге Франции.
И больше ничего. Никаких свидетельств того, что кто-то из них проявлял больше, чем просто дружеский интерес, к миссис Лоуренс или ее сыну; и ни единого намека на малейшую связь между хотя бы одним из них и Айвором Суоном.
В десять вошел Мартин с женщиной-полицейским Полли Дэвис, которую Уэксфорд узнал, несмотря на рыжий парик, который был на ней.
- Вы выглядите ужасно, - сказал он. - Где, черт возьми, вы это раздобыли? На дешевой распродаже?
- В "Вулворте", сэр, - сказал, оскорбившись, Мартин. - Вы всегда говорите нам, чтобы мы не слишком тратились.
- Без сомнения, это смотрелось бы лучше, если бы у Полли не были черные глаза и не такой… валлийский цвет лица. Ну ладно. Вам все равно придется накинуть что-то на голову. Идет дождь.
Сержант Мартин никогда не питал старушечьего интереса к погоде и ее капризам. Стерев сначала со стекла диаграмму доктора, он открыл окно и высунул наружу ладонь.
- Я думаю, дождь прекратится, сэр. Уже светлеет.
- Хорошо бы, - сказал Уэксфорд. - Постарайтесь не показывать своей тревоги. Я решил пойти с вами. Меня уже тошнит от того, что приходится сидеть здесь и ждать.
Они шли гуськом по коридору, когда их остановил Берден, открывший дверь своего кабинета. Уэксфорд оглядел его суровым взглядом с головы до ног.
Берден улыбнулся.
- В чем дело? Твои облигации поднялись в цепе? Я рад, - язвительно сказал Уэксфорд, - что хоть кто-то способен увидеть луч света в этом потопе, в этом… городе террора. Ну, что ты хотел сказать?
- Я подумал, что ты, наверное, еще не видел сегодняшней газеты. Тут интересная статья на первой полосе.
Уэксфорд взял из его рук газету и, спускаясь в лифте, прочитал заголовок: "Землевладелец предлагает 2000 фунтов вознаграждения. Новый поворот в деле Стеллы Риверс". Он прочитал дальше: "Полковник авиации Персиваль Суон, богатый землевладелец и дядя мистера Айвора Суона, отчима Стеллы Риверс, сообщил мне вчера вечером, что обещает вознаграждение в 2000 фунтов за информацию, которая может помочь найти убийцу Стеллы. "Это просто чудовищно, - сказал оп, когда мы беседовали в гостиной его старинного дома в Танбридж-Уэлс. - Я любил Стеллу, хотя редко видел ее. Две тысячи фунтов - это большая сумма, но не настолько, чтобы не пожертвовать ее во имя того, чтобы свершилось правосудие".
И так далее в том же духе. Не слишком интересно, подумал Уэксфорд, садясь в свою машину.
Предположения сержанта Мартина оправдались, дождь скоро прекратился. Черитонский лес был окутан густым белым туманом.
- Можете преспокойно снять эту штуку, - обратился Уэксфорд к Полли Дэвис. - Он не сможет вас разглядеть, если придет.
Но никто не пришел. Ни одна машина не проехала по этой дороге, и ни одна не проехала по примыкающей к ней Майфлит-Райд. Только лениво полз туман да капли воды падали с ветвей густо растущих елей. Уэксфорд сидел среди деревьев на мокром бревне и думал об Айворе Суоне, который ездил верхом по этому лесу и хорошо его знал. Он ездил здесь верхом в тот день, когда умерла его падчерица. Неужели можно было в самом деле предположить, что Суон придет сюда пешком по мокрой песчаной аллее или прискачет верхом на гнедой лошади? С ребенком, сидящим или идущим рядом с ним? Надувательство, трюк, жестокая нелепица, твердил он себе, и, наконец, когда прошел целый час с момента назначенной встречи, Уэксфорд вышел из своего убежища и свистом подозвал двоих других.