Угрызения совести мучили его минут пять. Но эти муки прекратились задолго до того, как он въехал на окраину Стоуэртоиа. Он перестал удивляться тому, что не слишком остро чувствовал свою вину, тому, что упреки Грейс лишь на мгновение задели его. Ее слова - во всяком случае, те, что он мог вспомнить, - стали чем-то вроде бесполезных автоматических наставлений школьного учителя много лет назад. Грейс была для него уже давно не чем иным, как помехой, раздражающим фактором, который - вместе с работой и другими бесполезными, только отнимающими время вещами - отрывал его от Джеммы.
Сегодня она сама открыла ему дверь. Он приготовился к тому, что Джемма заговорит о своем ребенке, и своих волнениях, и своем одиночестве, И уже был готов ответить теплом и нежностью. Но она ничего не сказала. Берден неуверенно поцеловал ее, не способный уловить ее настроение по этим огромным пустым глазам.
Джемма взяла его руки и обвила ими свою обнажившуюся, когда задралась ее блузка, талию. Ее кожа была горячей, сухой и трепещущей под его собственными дрожащими руками. И тут он понял, что ей действительно необходимо видеть его, о чем она сказала по телефону. Но совсем не для того, чтобы услышать слова утешения, а потому же, почему было необходимо видеть ее и ему.
Если мистер Кэсобон еще мог вызывать некоторые сентиментальные чувства, подумал Уэксфорд, то преувеличенную заботливость Мартышки невозможно было наблюдать без отвращения. Однако старик - его настоящее имя надо будет разыскать в файлах - являлся таким очевидным негодяем и тунеядцем, который пользовался преимуществами своего возраста и, возможно притворной, немощи, что Уэксфорд только язвительно хмыкнул себе под нос, наблюдая за тем, как Мартышка усаживает его в одно из кресел Руби Бранч и пристраивает ему подушку под голову. Без сомнения, и самому объекту такого внимания, Как и инспектору, было ясно, что Мартышка просто обхаживал курицу, которая могла снести золотое яйцо. Возможно, мистер Кэсобон уже заключил некоторое финансовое соглашение со своим партнером-импресарио и знал, что вся эта суета с подушками не имела никакого отношения к уважению его старости или же привязанности к нему. Мурлыкая от удовольствия, как старый кот, оп позволил Мартышке палить ему тройную порцию виски, но, когда появился графин с содовой, мурлыканье стало громче на полтона и шишковатая багровая рука прикрыла стакан.
Мартышка задернул занавески и поставил настольную лампу на конец каминной доски, так, чтобы ее свет падал на неряшливую фигуру мистера Кэсобона и Уэксфорд мог вкусить весь драматический эффект. Создавалось примерно такое впечатление, что протеже Мартышки был одним из тех драматических актеров, которые любят появляться соло на лондонской сцене и часа два или больше развлекать публику монологами и чтением отрывков из произведений каких-нибудь великих романистов или мемуаристов. А беспрестанные кивки и мурлыканье мистера Кэсобона еще больше усиливали это впечатление. Казалось, что спектакль начнется в любой момент, остроты сорвутся с этих темно-красных губ или мурлыканье сменится монологом из спектакля "Наш общий друг". Но поскольку Уэксфорд знал, что все это фокусы ловкого мошенника Мартышки, он резко сказал:
- Может быть, приступим?
Мистер Кэсобон прервал молчание впервые о того момента, как они двинулись к Руби.
- Пусть Мартышка говорит, - сказал он. - У него язык лучше подвешен.
Мартышка, польщенный, улыбнулся и закурил сигарету.
- Мы с мистером Кэсобоном, - начал он, - познакомились в северных краях около года назад. - В Уолтонской тюрьме, мысленно продолжил Уэксфорд. - Так что когда мистер Кэсобон просматривал однажды свою утреннюю газету и прочел о мистере Суоне, о том, что он живет в Киигсмаркхеме и все такое, то он, естественно, подумал обо мне.
- Ну да, да, попятно. Говоря попросту, он увидел шанс сорвать куш и подумал, что ты мог бы ему в этом помочь. Один бог знает, почему он не пришел прямо к нам, вместо того чтобы связываться с такой акулой, как ты. Наверное, помог твой дар болтать. - Тут Уэксфорду неожиданно пришла в голову одна мысль. - Зная тебя, я удивляюсь, что ты не попытался сначала шантажировать Суона.
- Если вы собираетесь меня оскорблять, - сказал Мартышка, возмущенно выпуская дым, - мы можем закончить и пойти вместе с моим другом к мистеру Грисуолду. Я делаю это в порядке одолжения вам, хочу помочь вам в продвижении по службе.
Мистер Кэсобон дальновидно кивнул и издал звук, напоминающий жужжание, с которым трупная муха кружится над куском мяса. Но Мартышка был серьезно выведен из себя. Временно забыв об уважении к старости, он рявкнул тоном, который обычно приберегал для менее уважаемой публики:
- Перестань жужжать, слышишь? Ты как дряхлый старикашка. Вот видите, - сказал оп, обращаясь к Уэксфорду, - почему этот глупый старик не может без меня обойтись, без моей поддержки.
- Продолжай, Мартышка. Я не буду больше перебивать.
- Перейдем к делу, - сказал Мартышка. - Мистер Кэсобон сказал мне - и показал свою бумагу, чтобы это доказать, - что четырнадцать лет назад ваш чертов Айвор Суон - вы слушаете, а? Готовы к шоку? - ваш Айвор Суон убил девочку. Или, точнее, утопил ее в озере. Вот. Я подумал, что это заставит вас сесть прямо.
Вместо того чтобы выпрямиться, Уэксфорд резко откинулся на своем стуле.
- Ты уж извини, Мартышка, - сказал он, - но это невозможно. Мистер Суон ничем таким не запятнан.
- Не понес никакого наказания, вы хотите сказать. А я говорю вам, что это факт, поверьте. Племянница мистера Кэсобона, дочка его сестры, видела это собственными глазами. Суон утопил ребенка, и его вызывали в суд, но судья отпустил его за недостаточностью улик.
- Ему должно было быть не больше девятнадцати-двадцати лет, - сказал Уэксфорд, размышляя. - Послушай, мне надо знать больше. Что это за бумага, о которой ты все время твердишь?
- Дай-ка ее сюда, приятель, - скомандовал Мартышка.
Мистер Кэсобон пошарил в складках своего одеяния и наконец извлек откуда-то из глубин, скрытых под плащом, пиджаком и шерстяными тряпками, замызганный конверт, в котором лежал листок бумаги. Он любовно подержал его с минуту и потом протянул своему посреднику, который передал его Уэксфорду.
Это было письмо, без адреса и даты.
- Прежде чем вы прочтете его, - сказал Мартышка, - вам неплохо было бы узнать, что та девушка, которая это писала, работала горничной в том отеле, который находится у озера. Она занимала очень хорошее положение, в ее подчинении находилось много других девушек. Я не знаю точно, какая должность у нее была, по она была главной.
- Ты так говоришь, словно она заведовала борделем, - едко оборвал его Уэксфорд. - Замолкни и дай мне прочитать.
Письмо было написано малограмотным человеком. В нем оказалось полно ошибок и почти совершенно отсутствовали знаки препинания. В то время как мистер Кэсобон мурлыкал с самодовольством человека, демонстрирующего знакомому удостоенное награды эссе одного из своих юных родственников, Уэксфорд прочитал следующее:
"Дорогой дядя Чарли.
У нас тут был один интересный шум, о котором ты захочешь узнать об одном молодом парне студенте колледжа который остановился в пашем отеле и что ты думаешь он сделал утопил маленькую девочку которая плавала в озере утром до того как ее мама и папа встали и они подали на него в суд за это Лили о которой я говорила тебе должна идти в этот суд и рассказать что она знает и она сказала мне что судья вел себя с ним очень строго но не мог посадить его потому что никто не видел что он это сделал этого парня зовут Айвор Лайонел Фейрфакс Суон я записала это когда Лили сказала как слыхала это от судьи потому что я знаю что тебе будет интересно знать его полное имя.
Дядя это пока все буду писать тебе как всегда надеюсь что эта новость может быть тебе полезна. Твоя плимяница
Элси"
Оба жулика с нетерпением смотрели на инспектора. Уэксфорд снова перечитал письмо - отсутствие точек и запятых затрудняло его прочтение - и потом сказал мистеру Кэсобоиу:
- А почему вы держали его у себя целых четырнадцать лет? Вы же не были знакомы с Суоном, правда? Зачем было хранить это письмо?
Мистер Кэсобон ничего не ответил. Он неопределенно улыбался, как люди, к которым обращаются на иностранном языке, а потом протянул свой стакан Мартышке, который немедленно наполнил его снова и, возложив па себя еще раз миссию переводчика, сказал:
- Он хранил все ее письма. Он очень предан Элси, мистер Кэсобон, поскольку у него никогда не было своих собственных детей.
- Попятно, - сказал Уэксфорд и вдруг действительно все понял.
Он гневно нахмурился, когда ему стало ясно, какой шантаж разработали мистер Кэсобон и его племянница. Не заглядывая больше в письмо, он припомнил некоторые примечательные фразы. "Один интересный шум о котором ты захочешь узнать" и "надеюсь что эта новость может быть тебе полезна" - всплыло в его памяти. Горничная, подумал он, ведущая записи… Скольких неверных жен поймала эта Элси? В какое количество спален не упустила случая заглянуть? Сколько гомосексуальных связей открыла, когда гомосексуализм считался преступлением? Не говоря уж о других секретах, к которым она имела доступ: бумаги и письма, оставленные в ящиках тумбочек; секреты, нашептываемые женщинами друг другу по вечерам после лишнего стаканчика джина. Информация о Суоне, в чем Уэксфорд был уверен, являлась одной из многих таких новостей, переданных дяде Чарли в надежде, что он сможет получить с их помощью деньги и поделиться ими с Элси. Умный шантаж, хотя, если разобраться, в конечном итоге он не принес мистеру Кэсобону никакой пользы.
- А где эта Элси работает сейчас? - резко спросил он.
- Он не помнит, - сказал Мартышка. - Где-то на озерах. Она много что умеет.
- О нет. Она умеет только одно, и это грязное дело. Где она сейчас?
- В Южной Африке, - промямлил Кэсобон, в первый раз проявив признаки нервозности. - Вышла замуж за богатого еврея и уехала в Кейптаун.
- Вы можете доверять этому письму, - обворожительно улыбнулся Мартышка. - Вам надо устроить маленькую проверку. Я хочу сказать, в конце концов, мы всего лишь пара невежественных парней и не знаем, как прижать этого Суона и все такое. - Он придвинул свой стул к Уэксфорду. - Все, что нам надо, - это получить наше законное вознаграждение за то, что мы навели вас на след. Мы не просим ничего помимо вознаграждения, никаких благодарностей, ничего… - Он запнулся, мрачное лицо Уэксфорда заставило его наконец замолчать. Он глубоко затянулся и, похоже, решил, что наступило время проявить гостеприимство по отношению и к другому гостю.
- Может, выпьете глоток виски перед уходом?
- Мне бы и в голову не пришло такое, - приветливо отозвался Уэксфорд. Он взглянул на мистера Кэсобона. - Я пью далеко не в каждой компании.
Глава 14
Нервное блаженство - именно так определил Уэксфорд теперешнее состояние души инспектора Вердена. Тот был рассеян, часто сидел, уставившись в пространство, но, по крайней мере, вышел из состояния унылого раздраженного страдания, в котором его привыкли видеть. Вероятнее всего, причиной разительных перемен в поведении инспектора была женщина, и Уэксфорд, встретив на следующее утро своего друга и помощника в лифте, вспомнил слова доктора Крокера.
- Как поживает мисс Вудвилл?
Уэксфорд был вознагражден и в какой-то мере удовлетворен, увидев, как лицо Вердена вспыхнуло румянцем. Это подтвердило его подозрения в том, что в последнее время между Грейс и Майком что-то происходит, и, наверное, нечто более волнующее, чем разговоры по поводу того, не надо ли купить Пат новый блейзер к началу осеннего семестра.
- Моя жена, - продолжал он, переведя разговор на свой дом, - вчера только сказала, какой надежной опорой для тебя стала мисс Вудвилл. Не услышав ответа, он добавил: - Еще лучше, когда у надежной опоры необыкновенно хорошенькое личико, а?
Берден так выразительно посмотрел на него, что Уэксфорд неожиданно почувствовал себя почти прозрачным. Лифт остановился.
- Я буду в своем кабинете, если понадоблюсь тебе.
Уэксфорд пожал плечами. "Ну, давай поиграем, - подумал он. - Ты не услышишь больше от меня дружеских наводящих вопросов. Чопорный ханжа". И в самом деле, какое ему дело до личной жизни Вердена? У него были свои проблемы, которые мешали ему спать. Большую часть ночи он лежал без сна, думая о письме Элси, Мартышке Мэтьюсе, этом старом злодее, который был гостем Мартышки, и о том, что все это значит.
Элси была смышленой, но ужасно невежественной. Для такой женщины, как она, любой мировой судья был судьей, и она не поняла бы разницу между судом присяжных и мировым судом. Разве не могло такого случиться, что много лет назад молодой Суон предстал перед мировым судом по обвинению в умышленном или неумышленном убийстве? А если это так, то, может быть, каким-то образом факты о данном слушании не были включены в уэксфордское досье Суона?
Ночь - время предположений, грез, сумасшедших выводов. Утро - время для активных действий. Тот отель находился где-то в районе озер, и как только Уэксфорд войдет в свой кабинет, он позвонит в полицию Камберленда и Уэстморленда. Потом он провел некоторые исследования прошлой жизни мистера Кэсобона, исходя из предположения, что тот находился в заключении в Уолтоне в одно время с Мартышкой, и это предположение, и расследование, которое было сделано на его основе, принесли свои плоды.
Его полное имя было Чарльз Альберт Кэтч. Родился он в Лаймхаусе в 1897 году. Гордый тем, что все его предположения оказались правильными, Уэксфорд выяснил, что Кэтч трижды сидел в тюрьме за ограбление, а по достижении шестидесяти пяти лет совсем обнищал. В последний раз он был осужден за то, что бросил кирпич в окно полицейского участка: стандартная уловка бродяги, чтобы обрести постель и крышу над головой.
Уэксфорд не испытывал никаких симпатий к Чарли Кэтчу. Но не мог взять в толк, почему информация Элси не послужила причиной того, чтобы ее дядя предпринял какие-то шаги против Суона еще в то время. Потому что не оказалось никаких доказательств виновности Суона и ему нечего было прятать и нечего стыдиться? Время покажет. Не имеет смысла строить дальнейшие предположения, не имеет смысла и предпринимать какие-то дальнейшие шаги, пока не будет получена информация с озер.
Поручив Мартину и Брайанту, держась на безопасном расстоянии, охранять Полли Дэвис, он отправил ее в рыжем парике на условленную встречу в Солтрем-Хаус. Снова лил дождь, и Полли промокла до костей, но никто не привел Джона Лоуренса ни в парк, ни в итальянский сад. Не собираясь больше тратить время на размышления о Суоне, Уэксфорд вместо этого попытался заставить себя вспомнить что-то о звонившем по телефону человеке с вибрирующим голосом, по никак не мог вспомнить, где он слышал этот голос или хотя бы что-то, связанное с тем голосом.
Обнимая Джемму в темноте, Берден сказал:
- Я хочу услышать от тебя, что я сделал тебя счастливее, что жизнь не так ужасна, потому что я люблю тебя.
Возможно, она улыбалась одной из своих легких улыбок. Он не мог рассмотреть ее лицо, видел только слабое свечение. В комнате пахло теми же духами, которыми она пользовалась, когда была замужем, и, конечно, ей не на что купить другие. Ее одежда оказалась буквально пропитана этим запахом, тяжелым сладким запахом плесени. Он подумал, что завтра купит ей флакончик духов.
- Джемма, понимаешь, я не могу остаться на ночь. Честное слово, я бы очень хотел этого, но я обещал и…
- Ну конечно, иди, - сказала она. - Если бы я шла к своим… своим детям, ничто бы не удержало меня. Милый добрый Майк, я не хочу отнимать тебя у твоих детей.
- Ты сможешь уснуть?
- Я приму пару таблеток, которые мне дал доктор Ломакс.
Легкий холодок пробежал по его разгоряченному телу. Разве удовлетворенная страсть не являлась достаточным снотворным? Как счастлив был бы он знать, что его ласки помогли ей сладко уснуть, что мысли о нем вытеснили все ее страхи. Вечно этот ребенок, подумал он, вечно этот мальчик, который приковал к себе все материнское внимание и страсть. И Майк представил, что случилось чудо и пропавший и погибший мальчик ожил и вернулся домой, он вбегает сейчас в темную спальню, осветив ее собственным светом, и бросается в объятия своей матери. Берден увидел почти воочию, как она забудет своего любовника, забудет о самом его существовании в том тесном мире, который создан только для матери и ее дитя.
Майк встал и оделся. Он поцеловал ее, стараясь, чтобы этот поцелуй был только нежным, но поцелуй получился страстным, поскольку Майк ничего не мог с этим поделать. И он был вознагражден ее поцелуем, таким долгим и жадным, как и его собственный. Вердену пришлось удовлетвориться этим. Этим и смятым шифоновым шарфом, который он подобрал, выходя из комнаты.
Вот если бы в его бунгало никого не оказалось, размышлял Майк, подъезжая к дому. Хотя бы на сегодняшний вечер, виновато сказал он себе. Если бы только Берден мог прийти в пустоту и отдохновение, свободный от осторожных претензий Грейс, и воздушных замков Пат, и математики Джона. Но если бы его ждал пустой дом, он бы вообще в него не поехал.
Грейс говорила, что хочет обсудить с ним что-то. Такая перспектива казалась столь безотрадной и нудной, что ему стало тошно от одной только мысли об этом. Ну почему надо дважды испытывать мучения? Он прижал душистый шифон к своему лицу, чтобы успокоиться перед тем, как войти в дом, но вместо успокоения это вызвало у него только сильное желание.
Его сын согнулся над столом, неуклюже держа компас.
- Морда, - сказал он, увидев отца, - сказал нам, что "матема" означает знания, а "патема" означает страдания, тогда, по-моему, они должны были называть этот предмет "патематика".
Грейс засмеялась как-то слишком фальшиво. Она пылала, как заметил Берден, словно была возбуждена или охвачена каким-то беспокойством. Он сел за стол, аккуратно начертил график для Джона и отправил его спать.
- Я и сам хочу сегодня пораньше лечь, - мечтательно сказал Берден.
- Удели мне всего минут десять, Майк. Я хочу… я хотела бы кое-что тебе сказать. Я получила письмо от одной подруги, девушки… женщины… с которой я вместе стажировалась. - Грейс теперь говорила очень нервно, и это было так не похоже на нее, что Берден слегка забеспокоился. Она держала это письмо и, видимо, готовилась уже его показать, по передумала и стояла, стиснув бумагу с текстом в руке. - У нее появились кое-какие деньги, и она собирается открыть частную лечебницу и… - Грейс торопливо договорила: - Она приглашает меня к себе.
Берден уже собирался произнести банальное "О да, это отлично", как вдруг вдумался в эти слова, и тут до него дошел истинный смысл сказанного. Его потрясение было слишком велико, чтобы думать о какой-то вежливости и осторожности.
- А как же дети? - спросил он.
Она ответила не сразу. Она тяжело села, будто какая-нибудь усталая старуха.
- Как долго, по-твоему, я должна оставаться с ними?
- Я не знаю. - Он беспомощно махнул рукой. - Пока они не смогут сами себя обслуживать, наверное.
- И когда наступит это время? - Она разозлилась, и ее нервозность утонула теперь в возмущении. - Когда Пат исполнится семнадцать, восемнадцать? А мне будет сорок.
- Сорок - еще не старость, - тихо сказал ее зять.