Его реакции на свои слова я уже не увидел. Крышка опустилась, отрезая меня от внешнего мира, я остался один, если не считать узкого луча фонарика.
Я спустился вниз и оказался на бетонном полу в окружении штабелей ящиков, бумажных кулей и картонных коробок с импортными ярлыками. Запах клея и сургуча, перемешанный с затхлым запахом плесени, раздражал дыхание, заставляя морщиться и сдерживаться от чихания. В голове у меня мелькнула ассоциация с квартирой этого Танаева, и я передернул плечами от отвращения, вспомнив жуткий запах сивухи, похожий на вонь давно не стиранных носков. И как люди могут жить в таких условиях? И сейчас этот молодой засранец требует сотни тысяч в валюте и самолет, чтобы свалить за бугор? Понасмотрелись, мать их за ногу, красивой жизни по телевизору и рвутся теперь в нью-йорки и тель-авивы, как бабочки на огонь. И ладно бы только себе при этом вредили, а то вломится такой вахлак с наганом куда-нибудь, где народу побольше, и давай права качать. И чего щенку надо? Ладно Шарин, жженый зверь, его уже не переделаешь. А этот сопляк куда лезет? Рожа перепуганная, портки мокрые от страха, а за пушку обеими ручонками держится. Сук-ки. Моя бы воля… Впрочем, теперь воля как раз моя. А уж я позабочусь, чтобы заграница без них обошлась…
От мыслей меня оторвал нудный писк такого высокого звучания, что был похож на ультразвук. Направив луч фонаря на звук, я увидел картонную коробку с надписью іЧупа-Чупсі и цветной наклейкой. Из отгрызенного угла выкатились на пол разноцветные шарики, образовав неровную кучу на полу, и в центре этой кучи сидел крохотный мышонок размером едва больше леденца, который он старательно обрабатывал. Сверкнув на меня бусинками глаз, он безбоязненно продолжал свое занятие. Я усмехнулся, вспомнив слова той телеграфистки, Татьяны Михайловны, о ценностях, которые у них якобы тут хранятся, и мерах предосторожности. Плевать хотел этот малыш на все их опасения. Трескает себе в удовольствие эту детскую ірадостьі и в ус не дует. Вот так же и Танаев с Шариным. Забрались в малину, урвут кусок, и - оревуар.
Добравшись до люка, я поднялся по металлической лесенке, осветил замок и набрал нужный код. Замок негромко щелкнул. Погасив фонарик, я засунул его в кармашек, пошатал ногами ступени под собой, чтобы убедиться, что скрипа не будет, и стал осторожно приподнимать крышку люка.
Едва только появилась щель шириною в миллиметр, как я заметил в подсобке свет и сразу же опустил крышку обратно. Этого я никак не ожидал. Те два раза, что я заходил на почтамт, свет был только в главном зале, да и то горели всего два плафона. Все остальное на почтамте было погружено в темноту. Что могло измениться после моего ухода? На кой черт им свет сдался? Решили проверить помещения, что-нибудь заподозрив? Шарин вполне мог знать об этом люке. Даже наверняка знал, если верить Ведерникову…
Несколько минут я прислушивался, стараясь уловить хоть какие-нибудь звуки сверху, но в подсобке было тихо. Я решил повторить свою попытку. Не сидеть же здесь сложа руки и дожидаясь неизвестно чего.
Медленно толкая крышку рукой, я приподнял ее на пару миллиметров и снова прислушался. Никакие звуки не нарушали гнетущей тишины, и я решил откинуть крышку до конца. Я приподнял ее сразу на несколько сантиметров и вдруг услышал сдавленный шепот:
- Не поднимайте больше… Пожалуйста, не поднимайте…
Едва не выронив от неожиданности крышку, я выхватил пистолет и чуть не взвыл от досады. Неужели сорвалось? Но голос как будто не Шарина и не Танаева. К тому же те стали бы сразу стрелять, и вообще, поднялся бы такой хай, что во всей моей затее не осталось бы ни грамма смысла. Нет, не стали бы они шептаться.
Все это пронеслось у меня в голове в какие-то доли секунды. В следующее мгновение я нашел единственно возможное объяснение этому шепоту, решив, что это кто-то из заложников, и осторожно спросил:
- Кто здесь?
До меня снова донесся сдавленный шепот:
- Неважно… Я один из заложников. Только не открывайте, пожалуйста, больше люк. Я вам сразу хотел сказать, когда вы подняли крышку, но не решился, подумав, что вы ее неожиданно опустите и она загремит. Тогда придет этот уголовник, а я его…
Ну что же, по крайней мере одно мое предположение подтвердилось. Правда, я не понял, чего ради я должен тут торчать, выполняя прихоть этого мужика, и потому сердито, все так же шепотом, спросил:
- Да в чем дело-то? Почему не поднимать?
В ответ я услышал неразборчивое бормотание:
- На крышке граната, она привязана этой штукой к стеллажу, к которому и я прикован наручниками. Только я не могу дотянуться до гранаты. Я пробовал развязать шпагат, но у меня ничего не получилось, я едва дотягиваюсь до узла кончиками пальцев. Узел завязан крепко, а дергаться я боюсь…
Я беззвучно рассмеялся над страхами этого мужика, несмотря на драматизм ситуации. Эта іштучкаі, конечно же, чека… Ну конечно, ведь никто из заложников, кроме Игоря, не знает, что гранаты набиты обычным песком.
Стараясь успокоить этого бедолагу, я как можно спокойнее попросил:
- Послушайте, как вас там… Перестаньте трястись, а то аж пол вибрирует. Гранаты учебные, взрыва не будет. Я сейчас открою крышку, и вы сами убеди…
Он едва не заорал в полный голос, отчего у меня сердце в пятки ушло.
- Нет! Не делайте этого, она взорвется!..
Меня этот идиотский спектакль начал не на шутку раздражать. Нашел тоже время… И поднимать дальше боюсь. А вдруг и в самом деле заорет в полную глотку? Я снова сказал, стараясь быть спокойным:
- Да говорю же вам, граната учебная. Вы что, думаете, я жажду вместе с вами на воздух взлететь?
- А откуда вы знаете, что она учебная?
Вот зараза! Да он, похоже, совсем голову потерял от страха.
- А кому же еще и знать, как не мне, черт вас возьми! Я же сам и приносил их.
От моего сообщения этот слабонервный немного успокоился.
- Так это вы, товарищ Безуглов? А я вас сразу не узнал, простите…
О, е-мое. Он теперь еще в вежливости будет упражняться. Теряя терпение, я решительно сказал:
- Я поднимаю крышку. И не вздумайте кричать, иначе погубите все.
Он снова едва не завопил:
- Нет, нет, нет… Извините, но я… я не могу. У меня сердце заходится при одной мысли… Вот если бы можно было перерезать шпагат… Но у меня ничего нет.
Вытащив из-под манжета финку, я прошептал:
- До шпагата вы дотянетесь?
- Да.
Просовывая нож в щель, я снова спросил:
- Где вы там?
- Сюда, левее… Толкайте.
Толкнув финку, я услышал, как она проскрежетала по полу, и покрылся холодным потом. Угораздило же меня нарваться на этого идиота!
Несколько секунд я слушал его пыхтение и мысленно подгонял его, опасаясь, что в любое мгновение могут заглянуть Шарин или Танаев. Наконец, я услышал шепот: іГотовоі, - и мысленно обругал его идиотом.
Подняв крышку, я выскользнул на поверхность и увидел этого бедолагу, сидящего на полу возле стеллажа, с пристегнутой браслетом левой рукой. В правой он держал мою финку. Выхватив ее у него из руки, я отсек от стоящей тут же бобины кусок шпагата, закрыл люк и снова привязал чеку к стеллажу. Мужик ошалело наблюдал за моими манипуляциями и, не выдержав, спросил:
- Что вы делаете? Вы разве не освободите меня?
Подивившись его тупости, я скороговоркой ответил:
- Не сейчас. Вам придется потерпеть еще какое-то время. Кто-то из этих двоих может зайти проверить. Все должно оставаться, как было.
Он, похоже, ни хрена не понял и проскулил:
- Но я не могу больше. Отпустите меня, слышите? Вы обязаны…
Вспыхнувшую во мне злобу было трудно унять, но я все же сделал это и не рявкнул на него в полный голос. Не ради этой сволочи. А ради Игоря и еще пятерых заложников. Вот из-за таких баранов, как этот, всегда гибнут достойные люди.
Выхватив из кобуры пистолет, я ткнул стволом этому козлу в зубы и, глядя прямо в его перепуганные, заплывшие жиром глазенки, тихо, но отчетливо процедил:
- Заткнись. Я обязан освободить всех, а не тебя одного. И я это сделаю. И не вздумай мне мешать. Сиди и молчи, понял?
Глядя на меня округлившимися от испуга глазами, он торопливо закивал головой. Я опустил пистолет, чтобы не пугать его еще сильнее.
- Ну, вот и отлично. А теперь объясни мне, почему ты здесь? Что произошло после моего ухода?
Он что-то невнятно замычал, из чего я не понял ни слова. Встряхнув его за плечо, я снова спросил:
- Ты толком ответить можешь?
Вместо ответа я услышал негромкое журчание и почувствовал едкий запах аммиака. Взглянув вниз, я увидел темную лужу, растекающуюся из-под его необъятной задницы, и едва не загоготал в полный голос. Нет, он меня точно уморит. Теперь еще и штаны намочил. Погладив его по плечу, я спросил как можно мягче, почти с нежностью глядя на его щекастую физиономию:
- Послушай, дядя, скажи мне наконец: что произошло? Или так и останешься здесь с гранатой, а я снова уйду в подвал.
Угроза подействовала. Он даже не сообразил, что я не смогу теперь этого сделать, не нарушив прежнего положения гранаты. Пересилив себя, он промычал, весь сотрясаясь от страха:
- Они развели… нас… У окон и входной двери… заложники… прикованы наруч… наручниками… В зале Шарин… Молодой со… со Степановым здесь… в коридоре… Я слышал, как Вовчик провел Степанова… к двери… Освободите нас… пожалуйста…
При последних словах он едва не заревел, моргая повлажневшими глазами, и я даже почувствовал жалость к нему, хотя минуту назад готов был отхлестать его за малодушие по жирным щекам.
- Обязательно. Потерпи еще немного. Совсем чуть-чуть…
Оставив его в одиночестве нюхать собственную мочу, я осторожно пошел к двери, и, став сбоку, прислушался. Ничего разобрать мне не удалось. Или Вовчик с Игорьком молчали, или же дверь закрывалась настолько плотно, что не пропускала никаких звуков.
Пару минут я размышлял, как поступить. Теперь ситуация осложнилась. Если прежде Шарин с Танаевым были рядом и я мог уложить их двумя выстрелами, выбрав подходящий момент и не позволяя им пустить в ход оружие, то теперь я должен их убрать поодиночке. Причем как минимум одного я должен убрать тихо, чтобы второй не всполошился раньше времени и не наделал бед. Подумав об этом, я поблагодарил судьбу в лице капитана Шарина, подарившего мне свою финку. Теперь она может оказаться как нельзя кстати. Я поправил ее под манжетом, немного вытащив ручку вперед, чтобы было легче выхватить при необходимости, и тут услышал за дверью голоса. Слов разобрать мне не удалось. Я только понял, что один голос принадлежит Игорьку, а второй этому придурку, Танаеву.
Следующие несколько секунд я терзался сомнениями, не зная, как поступить. С кого начать? По логике вещей я должен был сначала устранить Шарина, чтобы свести риск к минимуму. Все же он, пожалуй, гораздо опаснее, чем этот сопляк. К тому же у него в зале больше заложников. Но такая математическая раскладка меня мало устраивала. Если я хоть в чем-то проколюсь, Шарин успеет выстрелить в меня. Больше он, конечно, ни в кого выстрелить не успеет, я ему не позволю. Но кто знает, как поведет себя Танаев, услышав выстрел? Рисковать жизнью Игоря?
Несколько минут во мне яростно спорили Валька Безуглов и Безуглов - старший лейтенант. Один страстно желал спасти друга, второй настаивал на выполнении долга. В конце концов долг пересилил, и я решил начать с Шарина. Думаю, Игорек одобрил бы это.
Проходя мимо толстомордого слюнтяя, я услышал негромкие всхлипывания и брезгливо поморщился. Ну надо же быть такой тряпкой! Остановившись рядом, я склонился над ним и попросил:
- Послушай, мужик. Потерпи еще немного, а? Ну всего несколько минут, хорошо? Только несколько минут посиди тихо, и все. Обещаю, что с тобой ничего не случится.
Он торопливо закивал головой, жалобно и преданно глядя мне в глаза. При этом жирные щеки заколыхались, и я снова заставил себя подавить приступ брезгливости.
На стеллаж я взлетел единым махом, словно белка на дерево. Край подвесного потолка находился теперь от меня всего в каком-то метре. Это для меня не препятствие, это семечки. Расшнуровав ботинки, я отставил их в сторону и остался в одних носках, чтобы приглушить стук удара ногами о стену. Примерившись, прыгнул. Зацепившись руками за крайний уголок, я мягко пригасил инерцию и одним рывком забросил тело в пространство между подвесным потолком и основным перекрытием.
Для страховки я полежал несколько секунд, прислушиваясь: не вспугнул ли Шарина? В зале было по-прежнему тихо. Вот и отлично, двинемся дальше. Встречайте нас, імистері Шарин…
Вытянув из кармашка фонарик, я на несколько секунд осветил себе путь и пополз, осторожно, стараясь не делать резких движений и не раскачиваться, замирая от страха, что вся конструкция может заскрипеть от моих движений или вниз посыплется пыль. Этого было бы достаточно, чтобы насторожить сидящего внизу Шарина. А я очень сильно сомневаюсь, что он станет интересоваться, кто здесь ползает - мышь или опер Безуглов, а просто пустит вверх короткую очередь. Гипсовые плиты - плохое прикрытие, и вообще вся операция пойдет прахом, если я так и останусь здесь лежать похожим на дуршлаг. Хрен бы с ней, с моей шкурой, но тогда от бешенства Шарин перестреляет и заложников.
Размышляя так, я медленно продвигался к намеченной мной раньше, в третий приход на почтамт, восьмой от торцевой стены и пятой от окна плите, откуда было бы легче начать действовать. Оба раза, что я заходил внутрь почтамта, я замечал, что Шарин с Танаевым местом своей постоянной дислокации избрали стол телеграфистки, разложив на нем еду и оружие. Я очень сильно надеюсь, что Шарин и сейчас сидит там. Для меня это место было идеальным. Не знаю, как Шарин при своей осторожности умудрился допустить такую глупость, но только место он выбрал самое неудачное для себя. Прямо над столом горит один из двух плафонов, освещающих зал, и если я спущусь из намеченного мной квадрата, то Шарин окажется у меня как на ладони, в каких-то шести-семи метрах. Правда, прежде я рассчитывал, что они оба будут здесь, и я сниму их двумя выстрелами, даже не спускаясь вниз, а просто опустив в отверстие руку с пистолетом. Ну, что же… Задача усложняется, но не становится от этого невыполнимой. С таким же успехом я могу метнуть и финку - дело привычное. Шесть метров для меня не расстояние, приходилось бросать на большее, и, слава Богу, ни разу не ошибался. Вот только не свалился бы он вместе со стулом, если сидит. От падения поднимется грохот, и предсказать реакцию Танаева невозможно. Пожалуй, я попробую упасть Шарину на спину, сняв плиту над его головой. Помогу, бедолаге, упасть помягче, когда у него кровь хлынет из перерезанной глотки. Только сначала надо убедиться, что он сидит на прежнем месте.
Продвигаясь к намеченной плите, я все время сдерживался, чтобы, не дай Бог, не чихнуть - такой густой и устойчивый запах пыли стоял здесь. Мне даже пришла в голову некстати мысль, что этот потолок когда-нибудь все же рухнет от ее тяжести. Мысленно чертыхнувшись, я заставил себя не думать о всякой ерунде и пополз дальше, старательно раздвигая носом серые барханчики пыли.
Ребра сваренных попарно уголков больно резали локти и колени даже сквозь подушечки, пришитые аккуратным Манковым. И все же они несколько облегчали мои мучения, и я мысленно отпустил комплимент предусмотрительности этого службиста.
Подтянувшись еще пару раз на руках, я уткнулся во что-то головой и остановился. Пощупав это ічто-тоі, сообразил, что это один из анкеров, которыми вся конструкция крепится к основному перекрытию. Решив еще раз включить фонарик, чтобы сориентироваться, я вытянул его из кармашка, перевернувшись для этого на бок, и коротко подсветил, моля всех святых, чтобы свет не проник в возможные щели наружу.
Пары секунд мне хватило, чтобы заметить нужную плиту. Теперь она находилась метрах в трех от меня, чуть левее от направления моего движения. Я не стал дожидаться, пока глаза освоятся в темноте, все равно это было бесполезной тратой времени. Тьма была такая, что я даже собственной руки не видел, и все приходилось делать вслепую. Только в одном месте, где-то на середине зала, через расколотую плиту просачивался бледный лучик света.
Нащупав рукой соседний ряд плит, я осторожно передвинулся на него, стараясь не давить на сами плиты, чтобы не расколоть хрупкий гипс, уперся коленями в ребра уголков и пополз дальше, все так же подтягиваясь руками.
Отсчитав наощупь следующие семь поперечин, я остановился у нужной мне плиты и снова замер, прислушиваясь. Внизу по-прежнему было тихо. Не было слышно ни голосов, ни звуков шагов, ни вообще каких-либо признаков присутствия людей в зале. Во всяком случае это было в мою пользу. Значит, пока все складывается удачно, и мое присутствие здесь Шариным не обнаружено. Осторожно перевернувшись на левый бок, я стал очищать рукой плиту от слоя пыли, другой зажав себе ноздри, чтобы не расчихаться. Покончив с этим, я вынул из-под манжета финку и осторожно поддел кончиком край плиты.
В небольшую щель просочилась бледная полоска. Несколько секунд я удерживал плиту в таком положении, давая глазам освоиться со светом. Немного попривыкнув, я просунул в щель пальцы левой руки, отложил в сторону финку и, перехватив плиту обеими руками, осторожно сдвинул ее в сторону.
В образовавшееся отверстие я увидел матово отсвечивающую поверхность барьерной стойки и часть зала. Еще пару секунд я неподвижно лежал, положив руку на рукоять пистолета в расстегнутой кобуре, готовый при малейшей тревоге свалиться вниз и открыть огонь. Однако внизу было тихо. Явно, судьба была сегодня настроена благосклонно ко мне.
Заняв позицию поудобнее, я осторожно выглянул. Глаза, привыкшие к тусклому свету, мгновенно охватили обстановку зала, фиксируя каждую деталь.
Все было так, как я и предполагал. На подоконнике каждого окна находилось по заложнику. Прикованные к оконным решеткам ібраслетамиі, они стояли спинами к залу и безучастно смотрели на улицу. У входной двери стоял еще один мужик, в синем костюме и лихо сдвинутой на затылок кепке, с некоторым намеком на форс. Мужик этот, в отличие от других заложников, не стоял, тупо глядя в стену. Он манипулировал свободной левой рукой у кисти своей правой, охваченной в запястье браслетом. Такая свобода действий меня малость удивила, но остановить изыскания этого мужика в области взлома замков было некому. Шарина, так нужного мне сейчас, в зале не было. Во всяком случае на первый, беглый взгляд. Я еще раз внимательно осмотрел зал и снова не обнаружил Шарина. Его не было ни по ту, ни по другую сторону барьера. Меня это насторожило. Насколько я успел узнать этого волка, подобная беспечность ему не свойственна. Не стал бы он, не имея серьезной причины, оставлять заложников без присмотра. А что могло его заставить покинуть зал? Наиболее вероятной причиной мне показалось то, что он все же заподозрил мое присутствие здесь и теперь готовил мне неприятный сюрприз.
Времени на размышления у меня не было, и я не стал ломать себе голову над поиском других версий его отсутствия. Как бы там ни было, теперь надо действовать быстро и решительно при любом раскладе.