Когда это было? С год назад, многое начало забываться, много прошло с тех пор, одного не было – большого успеха. И младший лейтенант Семёнов с нетерпением ждал, не теряя надежды. А пока приходилось заниматься тем, что поручали. Сегодня ему опять не повезло; если Фоменко с Дыбиным отправились ловить настоящего убийцу коллекционера Семиножкина, то он был отправлен приглядывать вот уже вторые сутки за вдовой этого коллекционера. Вчера день был совсем скучным и нудным – вдову вызывали на допрос в областную прокуратуру, и младший лейтенант бродил за ней такой же печальной тенью, как и сама вдова, одетая в чёрное. Сегодня повеселей – после десяти часов у дома "пациента" потихоньку начали собираться люди, потом состоялся вынос тела, похороны, поминки и только ближе к четырём затихло: вдова со старушкой, соседкой Боковой, возвратились домой. Младший лейтенант, успокоившись, устроился в кафе недалеко от дома напротив приметного подъезда и решил совместить приятное с должным: подкрепиться горячим и поразмышлять, подвести итоги за прошедший день. Оценив светловолосого, подтянутого и вежливого клиента, официантка с заметным усердием и даже кокетливой улыбкой накрыла ему столик, тут же принесла стакан ароматного сока, других напитков работник угро Вячеслав Семёнов пока не употреблял, чем быстро заслужил от приятелей кличку "сухарь", но не думал обижаться. Капитан Донсков одобрял его выбор и по праздникам лично наливал младшему лейтенанту сок в стакан, подымал вверх большой палец и, предостерегая от насмешки, не забывал назидательным тоном втолковывать: "Здоровый образ жизни – несбыточная мечта сотрудников нашего отдела".
"Итак, – рассуждал младший лейтенант, сделав глоток из красивого тонкого стакана и ответив на улыбку приятной официантки, – день близится на убыль, объект без каких-либо приключений вернулся на прежнее место, нет никаких свидетельств или признаков для переживаний…"
Он и вчера, когда докладывал к ночи результаты своих наблюдений, высказал точку зрения по поводу этого поручения. "Надо быть идиотом, чтобы взломать сейф и возвратиться назад. На это может решиться только слабоумный". Донсков скептически отнёсся к его выводам, только хмыкнул. "Что же ещё? – упорствовал опер. – Если вдова причастна к преступлению, какой дурак к ней сунется? Она же, как блондинка на пляже, – вся на виду!" Сравнение понравилось капитану, он опять хмыкнул, и интерес появился в его глазах. "Больше подозрений вызывает как раз её соседка Бокова, – выпалил младший лейтенант. – Живая старушка, то и дело куда-то бегает из дома, суетится, не обеспечить ли за ней тщательного наблюдения? Этот объект стоит того". Донсков покачал головой и сослался на недостаток сотрудников, но к предложению отнёсся с пониманием: "Ты постарайся приглядывать и за бабкой".
Так что беседа беседой, а установку от начальника он получил прежнюю: объект из поля зрения не выпускать, усилить бдительность, а к наблюдению за вдовой прибавилась и её соседка. "Сам себе работу нашёл, – кривился младший лейтенант. – А она дураков любит…"
Сок кислил и был тёплым, Семёнов издали помахал ладошкой официантке:
– Танечка! В холодильнике не найдётся чего из-под самого мороза?
– Я сейчас горячего принесу, – заулыбалась та. – Поберегите желудок. Мой вам совет.
И положила ему ручку на плечо серого элегантного костюма. Семёнов привык к успеху у женского пола, но всерьёз увлекаться не думал. Не то чтобы мать постоянно твердила: "сначала закончить институт…", "сначала найди хорошую работу…". Кстати, она давно уже не допекает его этой темой, глубоко пригорюнившись в тот вечер, когда он объявил о своём распределении в доблестную милицию. Мать просто потеряла дар речи.
И котлеты, с улыбкой поданные Танечкой, оказались далеки от материнских, они и выглядели пережаренными, а лука, как умела делать мать, вовсе не оказалось, и картошка белела сырыми кругляшками. Семёнов отодвинул тарелку, самая пора закурить, но в кафе запрещено… Впорхнула Танечка к окну, он и не успел поднять голову, приоткрыла форточку вверху, поставила на стол пепельницу и совсем невзначай коснулась пальцами его руки:
– У нас иногда можно. Сегодня народа не видать. Дымите туда.
И она пальчиком, тонким и изящным, перевела его взгляд к форточке.
"Приятная девушка, – залюбовался Семёнов. – Чувствуется натура. Молода. Провалилась на экзаменах? И сюда до следующего года?"
Внимание его привлёк подросток нагловатого вида, застывший на пороге кафе и тоже внимательно следивший за официанткой.
– Эй! – позвал он, покривившись в гримасе. – Принесла бы пивка!
– Присядьте, – обернулась к нему Танечка.
– Я спешу, – сел на стул к ближайшему столу бесцеремонный посетитель. – И пачку "Беломора".
– Пиво вам рано.
– Чего? – чуть не брызнул слюной подросток и ринулся на неё; выглядел он лет на пятнадцать-шестнадцать.
– Татьяна, что там у тебя? – с кухни в зал вышел высокий крепкий парень, не то повар, не то заведующий.
– Курить не даёт! – напомнил о себе подросток и угрожающе сжал кулаки.
– Сергей Петрович! Посмотрите, что он себе позволяет! – Татьяна спряталась за парня. – В школе сидеть, а он!..
– Ты слышал? – Сергей Петрович лениво взмахнул могучей рукой, добродушно почесал затылок, в упор разглядывая отскочившего мальца. – Опоздал на арифметику, вьюноша? Давай-ка, а то сам отведу.
Нахал скрылся за дверью кафе, только его и видели.
Семёнов наблюдал за инцидентом с тоской и некоторым стыдом: ему вмешиваться в различного рода и тем более подобные конфликты Донсковым было строго-настрого заказано. Вот по этой причине и не нравились ему такие поручения – следить за людьми. Ещё не нравились обыски, аресты, ну и… Он предпочитал погоню, перестрелку, в конце концов драку с вооружённым до зубов бандитом, чтобы у того был перевес, чтоб тот был хитёр, коварен и кровожаден, а он его должен одолеть!.. А такая вот шмакодявка, как этот слюнтяй…
И забыть бы про этого шалопая, не вспоминать больше, да и мальчишка у кафе особенно не задержался. Он постоял, поковырялся в носу, поплевал на дверь, развернулся и, воровато поглядывая по сторонам, прямиком двинулся к стоявшему напротив дому. Ладно бы, кто куда ходит? Семёнов бы особо не напрягался, но пацан, засунув руки в карманы брюк и пиная подвернувшуюся под ноги пустую банку, подошёл к подъезду, где жила вдова Семиножкина и юркнул внутрь.
Это был уже сигнал. Семёнов хлебнул одним глотком оставшийся кофе, взглянул, прощаясь глазами с опешившей официанткой, и выскочил на улицу, шепнув на ходу:
– Забегу. Извини, Танюш.
Но очутившись у подъезда, вспомнил наставления Донскова, остановился и с опозданием огляделся по сторонам – а вдруг мальчишка не один? Вдруг взрослый и опытный враг использует его вместо приманки, а сам сейчас издалека наблюдает за взбеленившимся сыщиком? Улица была тихой и безлюдной, и деревьев маловато, и за ними никто не прятался. Младший лейтенант отдышался, заглянул в подъезд, прислушался. Мальчишка определённо добрался до второго этажа, на котором как раз и проживала вдова, и вроде как постучался. Его впустили, но кто-то ещё ходил по лестничной площадке, потом хлопнула дверь и всё стихло.
"Кем же доводится этот негодяй вдове?" – озадачился опер. Предположить близость или знакомство отпетого голодранца и интеллигентного вида Серафимы Илларионовны ему недоставало никакой фантазии. Однако мальчишка задерживался у вдовы, и это будоражило младшего лейтенанта неизвестностью и невероятностью происходящего. Был бы взрослый человек, можно по его виду строить версии, но уличный оборванец? Дверь отворилась почти без шума, и сыщик едва успел спрятаться в тёмном углу подъезда, когда мимо него чуть ли не опрометью пронёсся визитёр и так же быстро, почти бегом стал удаляться. Младший лейтенант уже готов был броситься вслед, но наверху опять послышался шум открывающейся двери, кто-то вышел, и Семёнову пришлось буквально влепиться спиной в сырой и вонючий угол своего убежища, чтобы не быть замеченным за старой тяжёлой дверью. К его удивлению, вниз спустилась соседка Бокова, она выперлась из подъезда, бурча под нос непонятные ругательства, минуты две-три проторчала у дверей, по-видимому, провожая глазами убегавшего и, не торопясь, заковыляла наверх. Ещё через несколько минут хлопнула дверь и всё окончательно смолкло. "Ну и дела! – недоумевал младший лейтенант. – Бабка-то не хуже меня, тоже следит за вдовой. Вот кого надо будет попотрошить. Из неё информации столько вывалится, только успевай записывать. То-то капитан Донсков обрадуется!"
Однако поднявшееся было настроение сыщика скоро упало: когда он выбрался на белый свет из своего убежища, мальчишка пропал. Сколько ни кружил Семёнов вокруг дома по улицам, того и след простыл.
Глава VI
Они всегда находили время, чтобы встретиться и пообщаться наедине. Это не было блажью или пустым времяпрепровождением – они оба были слишком занятыми людьми. Здесь присутствовали и дань уважения друг к другу, и непоказная привязанность. Но прежде всего это можно было бы назвать необходимостью: им часто надо было поговорить о том, что любому другому уху считалось запрещённым.
Начальник Управления внутренних дел, главный милиционер области почти ежедневно виделся с главным сыщиком на заседаниях, совещаниях, собраниях и при прочих производственных и оперативных разборках, но в таком личном уединении всё же нуждались оба, чтобы знать то, чего другие знать не должны. На этих встречах они обсуждали исключительные ситуации как бы ещё раз, проверяли правильность принятых решений или намечали новые; делились строго доверительной информацией.
Со временем это стало традицией, и как-то само собой для этих целей была выбрана суббота. Для многих – день относительно свободный, выходной, для них эта свобода наступала к вечеру. Вот и сейчас стрелки настенных часов на мгновение замерли, отмечая восемь часов вечера, и секунда в секунду дверь кабинета открылась. Максинов поднял глаза, шагнул из-за стола навстречу, и они крепко пожали друг другу руки. Полковник Лудонин в гражданском, как обычно в чёрном и белом, сдержанно поклонился:
– Добрый вечер, товарищ генерал.
– Присаживайся, Михаил Александрович.
Вслед без напоминаний впорхнула секретарша, расставила чашки на небольшом столике в углу, взглянув на генерала, включила торшер за двумя креслами и, погасив верхний свет, подведя черту под рабочим временем, растаяла, будто и не появлялась. Максинов за хозяина, оставив пиджак на спинке стула, нырнул в маленькую незаметную комнатку, вышел оттуда с кофейником, неторопливо принялся разливать кипяток, поглядывая на гостя:
– Кофе? – генерал знал, что полковник равнодушен к чаю, но каждый раз не забывал добавлять, спрашивать: – Может, чаю? Мне тут моя Ксения Петровна присоветовала для мотора.
– Коней на переправе…
– С возрастом безопасней. Не передумал? – подначивал всё же Максинов.
– Если уж китайцы не приучили, – Лудонин пожал плечами, тоже отшучиваясь; все знали: ему повезло и в японской войне хлебнуть лиха, о чём он особо не любил вспоминать.
– Китайцы или всё же японцы? – судя по вопросам и по игривому поведению у генерала было на редкость великолепное настроение, свидетельствующее, что день, а с ним и вся неделя заканчивались без особых хлопот.
– Японцы? – усмехнулся в тон генералу и Лудонин. – Они драпали, лишь сандалии успевали латать.
– Ой ли! Слыхал я и вам доставалось. Особенно тем, кто за баранкой, – Максинов, покончив с напитками, приоткрыл дверцу шкафа и показал яркую бутылку. – По сто граммов с устатку?
– Нам-то? – кивнув на бутылку, полковник грустно улыбнулся, вроде как вспоминая; знавшим его было известно, что всю войну он прослужил шофёром. – Что шофёру станется? Помните, в той гвардейской у Утёсова? "Мы вели машины, объезжая мины, по путям-дорожкам фронтовым…" Полуторкам, правда, доставалось. Ремонтировали мы их ночами, а утром – вперёд и с песней! С людьми проще. Считалось, повезёт, если бугорок повыше да под деревцем, чтобы крест в тени стоял и виден отовсюду.
– Вспомнилось? – поднял рюмку с коньяком Максинов. – Ну, давай помянем. Извиняй, занесло меня, Михаил Александрович. Это от отсутствия неприятностей. Неделя вся тихо прошла.
Они выпили и присели.
– Тихо, говорите?
– А что? По сводкам пусто.
– Вынырнула тут одна чертовщина, – поморщился полковник и потянулся к тарелке с лимоном.
– Мне ни о чём не докладывали, – насторожился генерал.
– Я штабистов предупредил, что сам объяснения дам, – поднял глаза на генерала Лудонин. – В прокуратуре области старший следователь Федонин карточку выставил, почти недельной давности событие.
– Что такое! Своих ругаю за такие безобразия, а ему позволено?
– Отравление.
– Убийство?
– Коллекционера икон и церковных древностей.
– Погоди. Я вчера с Игорушкиным на заседании исполкома виделся, рядом сидели, он и словом не обмолвился, а ведь обсуждали накоротке как раз эту тему. Он по нераскрытым преступлениям нам представление готовит о недостатках в работе. Предупредил, что и в обком партии информацию думает вносить. Так я его еле отговорил. Пообещал, что исправим положение сами. А они, выходит, у себя в прокуратуре нам сюрприз выкопали! Неужели висяк?
– Федонин и сам не предполагал, Евгений Александрович, – полковнику нелегко давался это разговор, он и от столика кресло начал отодвигать и встать попытался. – Я у него был. Тоже претензии предъявил. Но там такая тёмная история…
– Ты сиди, сиди, – остановил его генерал, но краска возмущения уже захлестнула его лицо, чувствовалось, с трудом он сдерживался от гнева, рвущегося наружу.
Последние летние месяцы словно злой бич преследовал ситуацию в оперативной работе Управления по раскрытию умышленных убийств. Другие показатели радовали глаз, а на этом, наиболее ответственном, участке не получалось. Сказывалась, конечно, смена поколений: старая гвардия блестящих сыщиков по возрасту и из-за болезней ушла в отставку, а молодые, пришедшие на смену, опыта набирались на шишках, допускали нелепые ошибки, пасовали в сложных моментах. В городе, где генерал с Лудониным успевали вникать сами, ещё справлялись, а на окраинах области, в дальних сельских районах сил и умения не хватало. Тогда генералу приходилось подымать на раскрытие опасных преступников весь оперативный состав вместе с офицерами штаба, другими службами, руководством, но числом не всегда возьмёшь матёрого. Хотя вооружённая милиция и перекрывала всю область, случались осечки. Появлялись и другие накладки: поднималась глупая суматоха, группы и подразделения действовали вразнобой, мешая друг другу, а не помогая; волновалось население, газеты потом надрывались, начальство в облисполкоме, в обкоме партии морщилось. И хотя на ошибках учились, а операциям присваивались с каждым разом наименования одно другого страшней: "перехват", "тревога", "сирена" и ещё более пугающие, толку от этого не прибавлялось, успехи мизерны и незаметны. Генерал верил, не терял надежду, что удачи придут, всё остепенится, научатся его люди взаимодействовать между собой и ставить прочные капканы злодеям, а пока преступники, посмеиваясь, словно песок просачивались сквозь пальцы его ловушек, а убийства повисали нераскрытыми. А два-три дня всю милицию на ушах не продержишь, да и накладно, к тому же толку всё равно никакого: не сумел ухватить мокрушника по горячим следам, считай, прохлопал всё, тот пропадал из города и области и залегал где-нибудь на Кавказе, куда рукой подать, или в других местах бескрайнего Советского Союза – страны необъятной и гостеприимной. А уж после этого… Сами на новых злодействах не попадутся, можно считать прежние преступления канувшими в Лету. Работать по ним по-настоящему не было ни сил, ни времени – новые заботы одолевали и занимали их место. Вот и скопилось таких висяков уже в его бытность, после вступления в должность начальника столько, что прокурор области грозить начал!.. А если Игорушкин брался за такие дела, всегда боком оборачивались его представления, безжалостные, как удар штыка. Но Максинов не обижался, генерал сам знал – прав бывал в таких ситуациях Игорушкин: большую опасность представлял тот затаившийся, укрывшийся от возмездия враг, потому что не сидел сложа руки, уйдя от ответственности; злорадствуя и поверив в свою планиду, профессиональный гад замышлял новое, ещё более опасное преступление.
Максинов сам встал из-за столика, походил по кабинету, пытаясь успокоиться, замер за спиной полковника.
– С отравлением-то ничего не напутали? – спросил с надеждой. – Редко теперь таким способом на тот свет отправляют. Императоры да духовенство в древности баловались, позже аристократы так наследство делили по-родственному, чтобы без боли и крови, не привлекая внимания. Кому коллекционер понадобиться мог? Его, что же, другим способом пришлёпнуть нельзя? Жена молодая, заведя любовника?.. Соперник – антиквар, завидуя особой безделушке?.. Что за Борджиа у нас объявился?
– Вы правы, Евгений Александрович, – заблестел глазами Лудонин и тоже не усидел, поднялся на ноги. – Стар был покойник. И версии вы высказали вполне рабочие. У нас тоже сначала сложилось такое мнение, что убийца надеялся как раз на то, что без тщательного вскрытия обойдётся, мол, человек стар, из дома носа не высовывает, кому его смерть понадобится?
– И что же?
– В общем, преступник, наверное, попытался выставить смерть коллекционера общим недомоганием, к тому же тот на таблетках последнее время держался, вроде сердце донимало. Наши эксперты, однако, засомневались, Югоров, заведующий бюро, перестраховался, в столицу обратился, своих методик нет, там только и подтвердили предположение об отравлении, хотя и сейчас ещё с ядом никак не разберутся. Поэтому у Федонина затяжка с регистрацией и получилась.
– Значит, богослова отравили? Вот тебе и занебесные дела… Вы же, однако, называете его коллекционером?
– Да кем он только не был, этот Семиножкин! – в сердцах махнул рукой полковник. – До войны в священниках значился, так как образование соответствующее имел, но в церквах постоянно не служил, всё при начальстве, на верхах держался, чуть ли не при самом архиерее; в народе не появлялся, на проповедях, на службе, в общем, писанием речей, выступлений архиерейских занимался, сам ездил по собраниям, заседаниям, как сейчас начали говорить у нас – форумам церковнослужителей, в Москве на какой-то их большой конференции побывал, даже выступал, показался главному, самому патриарху. В знаменитости выбился. По этой причине, что при церкви значился, не воевал, но после войны что-то произошло, рассказывали, жена у него была красавицей и жили они душа в душу, но начала она страдать неведомым недугом. Понятное дело, драгоценную супругу возил он по всей стране, по всем святым целебным местам: в Дивеево, Муром, Арзамас и, отчаявшись, на Камчатку забрался. Но, видно, от прогрессирующего, как оказалось, онкологического заболевания крови помочь не могло никакое чудо. Завёз он её на край света и домой оттуда привезти не смог. Там и похоронил, на чужбине, почернела в один день и сгинула.
– Ты такие страсти рассказываешь, Михаил Александрович, будто сам видел, – ёжась, передёрнул плечами Максинов. – Как удалось так скоро столько информации собрать?
– А вы его не помните, Евгений Александрович?
– На память не жаловался.
– Семиножкин Дмитрий Филаретович?..
– Погоди, погоди…