- Чего ради вы это сделали? - спросил он у Магнуса.
- Ну, само собой, чтоб деньги не попали в руки преступника, а были в целости и сохранности, - ответил тот с невозмутимым спокойствием.
- Без сомнения, - сказал Гилдер, - деньги сэра Арона были бы в целости и сохранности, если б вы передали их его семейству.
Последние слова потонули в грохоте колёс, и поезд, лязгая и подрагивая, промчался мимо, но этот адский шум, то и дело раздававшийся подле злополучного дома, был перекрыт голосом Магнуса, чьи слова прозвучали явственно и гулко, как удары колокола.
- У меня нет оснований доверять семейству сэра Арона.
Все присутствующие замерли на месте, ощутив, что некто, бесшумно, как призрак, появился рядом, и Мертон ничуть не удивился, когда поднял голову и увидел поверх плеча отца Брауна бледное лицо дочери Армстронга. Она была ещё молода и хороша собою, вся светилась чистотой, но каштановые её волосы заметно поблекли и потускнели, а кое-где в них даже просвечивала седина.
- Будьте поосторожней в выражениях, - сердито сказал Ройс, - вы напугали мисс Армстронг.
- Смею надеяться, что мне это удалось, - отозвался Магнус своим зычным голосом.
Пока девушка непонимающе глядела на него, а все остальные предавались удивлению, каждый на свой лад, он продолжал:
- Я как-то привык к тому, что мисс Армстронг частенько трясётся. Вот уже много лет у меня на глазах её время от времени бьёт дрожь. Одни говорили, будто она дрожит от холода, другие утверждали, что это со страху, но я-то знаю, что дрожала она от ненависти и низменной злобы - этих демонов, которые сегодня утром наконец восторжествовали. Если бы не я, её след бы уже простыл, сбежала бы со своим любовником и со всеми денежками. С тех самых пор как мой покойный хозяин не позволил ей выйти за этого гнусного пьянчугу…
- Замолчите, - сказал Гилдер сурово. - Все эти ваши выдумки или подозрения о семейных делах нас не интересуют. И если у вас нет каких-либо вещественных доказательств, то голословные утверждения…
- Ха! Я представлю вам вещественные доказательства, - прервал его Магнус резким голосом. - Извольте, инспектор, вызвать меня в суд, и я не премину сказать правду. А правда, вот она: через секунду после того, как окровавленного старика вышвырнули в окно, я бросился в мезонин и увидел там его дочку, она валялась в обмороке на полу, и в руке у неё был кинжал, красный от крови. Позвольте мне заодно передать властям вот эту штуку.
Тут он вынул из заднего кармана длинный нож с роговой рукояткой и красным пятном на лезвии и вручил его сержанту. Потом он снова отступил в сторону, и щёлки его глаз почти совсем заплыли на пухлой китайской физиономии, сиявшей торжествующей улыбкой.
При виде этого Мертона едва не стошнило; он сказал Гилдеру вполголоса:
- Надеюсь, вы поверите на слово не ему, а мисс Армстронг?
Отец Браун вдруг поднял лицо, необычайно свежее и розовое, словно он только что умылся холодной водой.
- Да, - сказал он, источая неотразимое простодушие. - Но разве слово мисс Армстронг непременно должно противоречить слову свидетеля?
Девушка испустила испуганный, отрывистый крик; все взгляды обратились на неё. Она окаменела, словно разбитая параличом, только лицо, обрамлённое тонкими каштановыми волосами, оставалось живым, потрясённое и недоумевающее. Она стояла с таким видом, как будто на шее у неё затягивалась петля.
- Этот человек, - веско промолвил мистер Гилдер, - недвусмысленно заявляет, что застал вас с ножом в руке, без чувств, сразу же после убийства.
- Он говорит правду, - отвечала Элис.
Когда присутствующие опомнились, они увидели, что Патрик Ройс, пригнув массивную голову, вступил в середину круга, после чего произнёс поразительные слова:
- Ну что ж, если мне всё равно пропадать, я сперва хоть отведу душу.
Его широкие плечи всколыхнулись, и железный кулак нанёс сокрушительный удар по благодушной восточной физиономии мистера Магнуса, который тотчас же распростёрся на лужайке плашмя, словно морская звезда. Несколько полисменов немедленно схватили Ройса, остальным же от растерянности почудилось, будто всё разумное летит в тартарары и мир превращается в сцену, на которой разыгрывается нелепое шутовское зрелище.
- Бросьте эти штучки, мистер Ройс, - властно сказал Гилдер. - Я арестую вас за оскорбление действием.
- Ничего подобного, - возразил ему Ройс голосом, гулким, как железный гонг. - Вы арестуете меня за убийство.
Гилдер с тревогой взглянул на поверженного, но тот уже сел, вытирая редкие капли крови с почти не повреждённого лица, и потому инспектор только спросил отрывисто:
- Что это значит?
- Этот малый сказал истинную правду, - объяснил Ройс. - Мисс Армстронг лишилась чувств и упала с ножом в руке. Но она схватила нож не для того, чтобы совершить покушение на своего отца, а для того, чтобы его защитить.
- Защитить! - повторил Гилдер серьёзно. - От кого же?
- От меня, - отвечал Ройс.
Элис взглянула на него ошеломлённо и испуганно, потом проговорила тихим голосом:
- Ну что ж, в конце концов я рада, что вы не утратили мужества.
Мезонин, где была комната секретаря (довольно тесная келья для такого исполинского отшельника), хранил все следы недавней драмы. Посреди комнаты, на полу, валялся тяжёлый револьвер, по-видимому, кем-то отброшенный в сторону; чуть левее откатилась к стене бутылка из-под виски, откупоренная, но не допитая. Тут же лежала скатерть, сорванная с маленького столика и растоптанная, а обрывок верёвки, такой же самой, какую обнаружили на трупе, был переброшен через подоконник и нелепо болтался в воздухе. Осколки двух разбитых вдребезги ваз усеивали каминную полку и ковёр.
- Я был пьян, - сказал Ройс; простота, с которой держался этот преждевременно состарившийся человек, выглядела трогательно, как первое раскаяние нашалившего ребёнка.
- Все вы слышали про меня, - продолжал он хриплым голосом. - Всякий слышал, как началась моя история, и теперь она, видимо, кончится столь же печально. Некогда я слыл умным человеком и мог бы быть счастлив. Армстронг спас остатки моей души и тела, вытащил меня из кабаков и всегда по-своему был ко мне добр, бедняга! Только он ни в коем случае не позволил бы мне жениться на Элис, и надо прямо признать, что он был прав. Ну, а теперь сами делайте выводы, не принуждайте меня касаться подробностей. Вон там, в углу, моя бутылка с виски, выпитая наполовину, а вот мой револьвер на ковре, уже разряженный. Верёвка, которую нашли на трупе, лежала у меня в ящике, и труп был выброшен из моего окна. Вам незачем пускать по моему следу сыщиков, чтобы проследить мою трагедию, она не нова в этом проклятом мире. Я сам обрекаю себя на виселицу, и, видит бог, этого вполне достаточно!
Инспектор сделал едва уловимый знак, и полисмены окружили дюжего человека, готовясь увести его незаметно; но им это не вполне удалось ввиду поразительного появления отца Брауна, который внезапно переступил порог, двигаясь по ковру на четвереньках, словно он совершал некий кощунственный обряд. Совершенно равнодушный к тому впечатлению, которое его поступок произвёл на окружающих, он остался в этой позе, но повернул к ним умное круглое лицо, похожий на забавное четвероногое существо с человеческой головою.
- Послушайте, - сказал он добродушно, - право же, это ни в какие ворота не лезет, согласитесь сами. Сначала вы заявили, что не нашли оружия. Теперь же мы находим его в избытке: вот нож, которым можно зарезать, вот верёвка, которой можно удавить, и вот револьвер, а в конечном итоге старик разбился, выпав из окна. Нет, я вам говорю, это ни в какие ворота не лезет. Это уж слишком.
И он тряхнул опущенной головой, словно конь на пастбище.
Инспектор Гилдер открыл рот, преисполненный решимости, но не успел слова вымолвить, потому что забавный человек, стоявший на четвереньках, продолжал свои пространные рассуждения:
- И вот перед нами три немыслимых обстоятельства. Первое - это дыры в ковре, куда угодили шесть пуль. С какой стати кому-то понадобилось стрелять в ковёр? Пьяный дырявит голову врагу, который скалит над ним зубы. Он не ищет повода ухватить его за ноги или взять приступом его домашние туфли. А тут ещё эта верёвка…
Оторвавшись от ковра, отец Браун поднял руки, сунул их в карманы, но продолжал стоять на коленях.
- В каком умопостижимом опьянении может человек захлёстывать петлю на чьей-то шее, а в результате захлестнуть её на ноге? И в любом случае Ройс не был так уж сильно пьян, иначе он сейчас спал бы беспробудным сном. Но самое явное свидетельство - это бутылка с виски. По-вашему, выходит, что алкоголик дрался за бутылку, одержал верх, а потом швырнул её в угол, причём половину пролил, а ко второй половине даже не притронулся. Смею заверить, никакой алкоголик, так не поступит.
Он неуклюже встал на ноги и с явным сожалением сказал мнимому убийце, который оговорил сам себя:
- Мне очень жаль, любезнейший, но ваша версия, право же, неудачна.
- Сэр, - тихонько сказала Элис Армстронг священнику, - вы позволите поговорить с вами наедине?
Услышав эту просьбу, словоохотливый пастырь прошёл через лестничную площадку в другую комнату, но прежде чем он успел открыть рот, девушка заговорила сама, и в голосе её звучала неожиданная горечь.
- Вы умный человек, - сказала она, - и вы хотите выручить Патрика, я знаю. Но это бесполезно. Подоплека у этого дела прескверная, и чем больше вам удастся выяснить, тем больше будет улик против несчастного человека, которого я люблю.
- Почему же? - спросил Браун, твёрдо глядя ей в лицо.
- Да потому, - ответила она с такой же твёрдостью, - что я своими глазами видела, как он совершил преступление.
- Так! - невозмутимо сказал Браун. - И что же именно он сделал?
- Я была здесь, в этой самой комнате, - объяснила она. - Обе двери были закрыты, но вдруг раздался голос, какого я не слыхала в жизни, голос, похожий на рёв. "Ад! Ад! Ад!" - выкрикнул он несколько раз кряду, а потом обе двери содрогнулись от первого револьверного выстрела. Прежде чем я успела распахнуть эту и ту дверь, грянули три выстрела, а потом я увидела, что комната полна дыма и револьвер в руке моего бедного Патрика тоже дымится, и я видела, как он выпустил последнюю страшную пулю. Потом он прыгнул на отца, который в ужасе прижался к оконному косяку, сцепился с ним и попытался задушить его верёвкой, которую накинул ему на шею, но в борьбе верёвка соскользнула с плеч и упала к ногам. Потом она захлестнула одну ногу, а Патрик, как безумный, поволок отца. Я схватила с полу нож, кинулась между ними и успела перерезать верёвку, а затем лишилась чувств.
- Понятно, - сказал отец Браун всё с той же бесстрастной любезностью. - Благодарю вас.
Девушка поникла под бременем тяжких воспоминаний, а священник спокойно ушёл в соседнюю комнату, где оставались только Гилдер и Мертон с Патриком Рейсом, который в наручниках сидел на стуле. Отец Браун скромно сказал инспектору:
- Вы позволите мне поговорить с арестованным в вашем присутствии? И нельзя ли на минутку освободить его от этих никчёмных наручников?
- Он очень силен, - сказал Мертон вполголоса. - Зачем вы хотите снять наручники?
- Я хотел бы, - смиренно произнёс священник, - удостоиться чести пожать ему руку.
Оба сыщика уставились на отца Брауна в недоумении, а тот продолжал:
- Сэр, вы не расскажете им, как было дело?
Сидевший на стуле покачал взъерошенной головой, а священник нетерпеливо обернулся.
- Тогда я расскажу сам, - проговорил он. - Человеческая жизнь дороже посмертной репутации. Я намерен спасти живого, и пускай мёртвые хоронят своих мертвецов.
Он подошёл к роковому окну и, помаргивая, продолжал:
- Я уже говорил вам, что в данном случае перед нами слишком много оружия и всего лишь одна смерть. А теперь я говорю, что всё это не служило оружием и не было использовано, дабы причинить смерть. Эти ужасные орудия: петля, окровавленный нож, разряженный револьвер, служили своеобразному милосердию. Их употребили отнюдь не для того, чтобы убить сэра Арона, а для того, чтобы его спасти.
- Спасти! - повторил Гилдер. - Но от чего?
- От него самого, - сказал отец Браун. - Он был сумасшедший и пытался наложить на себя руки.
- Как? - вскричал Мертон, полный недоверия. - А наслаждение жизнью, которое он исповедовал?
- Это жестокое вероисповедание, - сказал священник, выглядывая за окно. - Почему ему не давали поплакать, как плакали некогда его предки? Лучшим его намерениям не суждено было осуществиться, душа стала холодной, как лёд, под весёлой маской скрывался пустой ум безбожника. Наконец, для того, чтобы поддержать свою репутацию весельчака, он снова начал выпивать, хотя бросил это дело давным-давно. Но в подлинном трезвеннике неистребим ужас перед алкоголизмом: такой человек живёт в прозрении и ожидании того психологического ада, от которого предостерегал других. Ужас этот безвременно погубил беднягу Армстронга. Сегодня утром он был в невыносимом состоянии, сидел здесь и кричал, что он в аду, таким безумным голосом, что собственная дочь его не узнала. Он безумно жаждал смерти и с редкостной изобретательностью, свойственной одержимым людям, разбросал вокруг себя смерть в разных обличьях: петлю-удавку, револьвер своего друга и нож. Ройс случайно вошёл сюда и действовал немедля. Он швырнул нож на ковёр, схватил револьвер и, не имея времени его разрядить, выпустил все пули одна за другой прямо в пол. Но тут самоубийца увидел четвёртое обличье смерти и метнулся к окну. Спаситель сделал единственное, что оставалось, - кинулся за ним с верёвкой и попытался связать его по рукам и по ногам. Тут-то и вбежала несчастная девушка и, не понимая, из-за чего происходит борьба, попыталась освободить отца. Сперва она только полоснула ножом по пальцам бедняги Ройса, отсюда и следы крови на лезвии. Вы, разумеется, заметили, что, когда он ударил лакея, кровь на лице была, хотя никакой раны не было? Перед тем как упасть без чувств, бедняжка успела перерезать верёвку и освободить отца, а он выпрыгнул вот в это окно и низвергся в вечность.
Наступило долгое молчание, которое наконец нарушило звяканье металла. Это Гилдер разомкнул наручники, сковывавшие Патрика Ройса, и заметил:
- Думается мне, сэр, вам следовало сразу сказать правду. Вы и эта юная особа заслуживаете большего чем упоминание в некрологе Армстронга.
- Плевать мне на этот некролог! - грубо крикнул Ройс. - Разве вы не понимаете - я молчал, чтобы скрыть от неё!
- Что скрыть? - спросил Мертон
- Да то, что она убила своего отца, болван вы этакий! - рявкнул Ройс. - Ведь когда б не она, он был бы сейчас жив. Если она узнает, то сойдёт с ума от горя.
- Право, не думаю, - заметил отец Браун, берясь за шляпу. - Пожалуй, я лучше скажу ей сам. Даже роковые ошибки не отравляют жизнь так, как грехи. И во всяком случае, мне кажется, впредь вы будете гораздо счастливее. А я сейчас должен вернуться в школу для глухих.
Когда он вышел на лужайку, где трава колыхалась от ветра, его окликнул какой-то знакомый из Хайгейта:
- Только что приехал следователь. Сейчас начнется дознание.
- Я должен вернуться в школу, - сказал отец Браун. - К сожалению, мне недосуг, и я не могу присутствовать при дознании.
ЧЕЛОВЕК В ПРОУЛКЕ
В узкий проулок, идущий вдоль театра "Аполлон" в районе Адельфи, одновременно вступили два человека. Предвечерние улицы щедро заливал мягкий невесомый свет заходящего солнца. Проулок был довольно длинный и тёмный, и в противоположном конце каждый различал лишь тёмный силуэт другого. Но и по этому чёрному контуру они сразу друг друга узнали, ибо наружность у обоих была весьма приметная и притом они люто ненавидели друг друга.
Узкий проулок соединял одну из крутых улиц Адельфи с бульваром над рекой, отражающей все краски закатного неба. Одну сторону проулка образовала глухая стена - в доме этом помещался старый захудалый ресторан при театре, в этот час закрытый. По другую сторону в проулок в разных его концах выходили две двери. Ни та, ни другая не были обычным служебным входом в театр, то были особые двери, для избранных исполнителей, и теперь ими пользовались актё и актриса, игравшие главные роли в шекспировском спектакле. Такие персоны любят, когда у них есть свой отдельный вход и выход, - чтобы принимать или избегать друзей.
Двое мужчин, о которых идёт речь, несомненно, были из числа таких друзей, дверь в начале проулка была им хорошо знакома, и оба рассчитывали, что она не заперта, ибо подошли к ней каждый со своей стороны равно спокойные и уверенные. Однако тот, что шёл с дальнего конца проулка, шагал быстрее, и заветной двери оба достигли в один и тот же миг. Они обменялись учтивым поклоном, чуть помедлили, и наконец тот, кто шёл быстрее и, видно, вообще отличался менее терпеливым нравом, постучал.
В этом, и во всём прочем тоже, они были полной противоположностью друг другу, но ни об одном нельзя было сказать, что он в чём-либо уступает другому. Если говорить об их личных достоинствах, оба были хороши собой, отнюдь не бездарны и пользовались известностью. Если говорить об их положении в обществе, оба находились на высшей его ступени. Но всё в них от славы и до наружности было несравнимо и несхоже.
Сэр Уилсон Сеймор принадлежал к числу тех важных лиц, чей вес в обществе прекрасно известен всем посвящённым. Чем глубже вы проникаете в круг адвокатов, врачей, а также тех, кто вершит дела государственной важности, и людей любой свободной профессии, тем чаще встречаете сэра Уилсона Сеймора. Он единственный толковый человек во множестве бестолковых комиссий, которые разрабатывают самые разнообразные проекты - от преобразования Королевской академии наук до введения биметаллизма для вящего процветания процветающей Британии. Во всём же, что касалось искусства, могущество его не знало границ. Его положение было столь исключительно, что никто не мог понять, то ли он именитый аристократ, который покровительствует искусству, то ли именитый художник, которому покровительствуют аристократы. Но стоило поговорить с ним пять минут, и вы понимали, что, в сущности, он повелевал вами всю вашу жизнь.
Наружность у него тоже была выдающаяся, - словно бы и обычная и всё же исключительная. К его шёлковому цилиндру не мог бы придраться и самый строгий знаток моды, и, однако, цилиндр этот был не такой, как у всех, быть может, чуть повыше, и ещё немного прибавлял ему роста. Высокий и стройный, он слегка сутулился, и, однако, вовсе не казался хилым, - совсем напротив. Серебристо-седые волосы отнюдь не делали его стариком, он носил их несколько длиннее, чем принято, но оттого не казался женственным, они были волнистые, но не казались завитыми. Подчёркнуто остроконечная бородка прибавляла его облику мужественности, совсем как адмиралам на сумрачных портретах кисти Веласкеса, которыми увешан был его дом. Его серые перчатки чуть больше отдавали голубизной, а трость с серебряным набалдашником была чуть длиннее десятков подобных тростей, которыми помахивали и щеголяли в театрах и ресторанах.