Сколько же еще горя на нашей планете и какие жестокие люди по отношению друг к другу! А уж к животным тут относятся… Старпом рассказал нам, какой тут скандал на таможне разгорелся. Поймали контрабандиста, который вывозил из страны попугаев (они здесь невероятно красивы, как цветы, и исчезают, потому что в Европе платят за них большие деньги). Так чтобы попугаи не выдали себя криками на таможне, их накачивают спиртным или наркотиками. И эти бессловесные существа часто гибнут. Вот так обходится человек с братьями своими меньшими…"
Я достал из конверта еще одно письмо.
В нем Бурмистров говорил о том, что плавание порядком поднадоело, стало расти раздражение у членов команды, все чаще вспыхивают ссоры. Федот, стараясь не поддаваться этому, вспоминал слова Станиславского, обращенные к сыну, что такое настоящий, воспитанный человек.
- "Это тот, - вдруг стала цитировать наизусть Валентина, словно читала письмо вместе со мной, - кто умеет жить с другими людьми, умеет с ними хорошо ладить. Кто умеет быть внимательным, ласковым, добрым". - Она замолчала, потом с грустью произнесла: - Поверите, как получу письмо, сама не своя хожу. Думаю, что я за человек? Что хорошего сделала в жизни другим? Честное слово, хотелось стать такой, такой… - Валентина даже глаза зажмурила, не находя нужных слов.
Я вложил письмо в конверт, глянул на внушительную стопку посланий: можно читать и читать, хоть целый день.
Девушка с сожалением посмотрела на письма, словно ей хотелось, чтобы я ознакомился со всеми. Она как бы заново переживала то свое состояние, когда получала их.
- Я честно написала Феде, кто я и что, - сказала Рябинина. - И про мать с отцом, и про тетю Клаву с дядей Акимом. Что дядя был на войне, настоящий герой. И вот как-то приходит письмо, где Федя просит моей руки. То есть, чтобы я вышла за него замуж. Я растерялась: замуж - это ведь на всю жизнь! Поехала в деревню к своим. Ведь тетя и дядя для меня - как отец с матерью. Сказала им все, письма показала и фотографию, что прислал Федя.
Рябинина достала из одного конверта небольшой любительский снимок, на котором Бурмистров был заснят на фоне экзотической природы. Парень был недурен собой: живые, улыбающиеся глаза, загорелый. По-моему, он походил на свою мать.
- Письма понравились, - рассказывала дальше девушка. - Тетя Клава, так та сказала, что Федя - прямо настоящий писатель. Она ведь преподает русский язык и литературу. Я им сказала, что писатель не писатель, а человек какой! Соглашаться или нет? Тетя сказала: решай сама, тебе ведь жить. Правда, дядя Аким письма тоже хвалил, но сказал: взглянуть бы на него сначала не мешало, замуж всегда успеется. А я еще подумала, что старики всегда перестраховываются. Что, если отвечу Феде отказом и он обидится? И вообще… Девчонки в общежитии все в один голос твердят: соглашайся да соглашайся. Счастье, говорят, тебе само в руки плывет. Ну, я написала, что не возражаю. Федя тут же ответил, что по приезде сразу в загс пойдем.
Глаза у Валентины вспыхнули отражением счастья тех дней.
- Дальше что? - поинтересовался я.
- Вы даже не представляете, как я его ждала! Он писал, что его любимый цветок - лотос. Я специально разузнала, какой он. Книги по ботанике смотрела в библиотеке. Платье к его приезду сама сшила и сама вышила, вот здесь, - она показала на левую сторону груди, - большой такой лотос. Нагрянул он совершенно неожиданно, без всякой телеграммы. Приехал в общежитие на своей машине - у него "Жигули" - с цветами и с дружком, Степаном.
При этом она замолчала, нахмурилась. Но я не стал задавать вопросов, торопить ее.
- Федя прямо с порога: едем в загс подавать заявление. Я ахнула. Не знаю, за что хвататься. Платье новое надела, то, с лотосом. А он даже не обратил внимания. Я подумала: у него самого, наверное, голова кругом, не до платья тут. А главное, как он объяснил, времени у него в обрез: после плавания - сразу на какие-то курсы. Его отпустили всего на один день. Ну, мы помчались в Зорянск.
- Когда это было? - уточнил я.
- Да чуть больше месяца назад. Короче, поговорить совсем не удалось. Подали заявление, он меня тут же назад отвез. Даже родителей не повидали, они где-то на юге у родственников гостили. А я так мечтала познакомиться с его отцом и матерью. Хотя и опасалась: раз Федя такой умный, начитанный, значит, родители сами такие. Яблоко от яблони недалеко падает, как любит говорить тетя Клава. Еще подумают: какую невесту неотесанную сын нашел себе. А Федя смеется, говорит: нормальные батя с матерью, успеешь с ними пообщаться. Успокоил, мол, вся жизнь впереди. Так мы до свадьбы и не увиделись.
- С его родителями? - спросил я.
- И с Федей тоже. Он даже писем со своих курсов не писал. Телеграммы да открытки присылал. Я думала: некогда, учеба.
- Выходит, вы встречались с ним всего два дня? - удивился я.
- Два дня, - грустно усмехнулась Валентина. - Я посчитала: часов шесть мы с ним виделись, не больше. Он приехал за мной в четверг вечером, накануне свадьбы. Тогда впервые я и почувствовала…
Она замолчала, и по ее волнению я понял, что девушка подошла к самому главному.
- Понимаете, - опять заговорила Рябинина, - дядю Акима положили в больницу. В пятницу должны были делать очень серьезную операцию. Я какой-никакой, но все-таки медицинский работник, знаю, что это такое. Ведь ему уже за семьдесят… Ну и прошу Федю: может, перенесем свадьбу? Тетя в пятницу будет одна. А если что случится? И знаете, что он ответил? Вы даже себе представить не можете. А разве, говорит, он еще не окочурился? Это о дяде Акиме! У меня прямо ноги подкосились…
Валентина скомкала в руках платочек, а я вспомнил мать Федота, которая сидела в этом кабинете вчера. Она употребила то же самое слово - "окочурился", говоря об отце Валентины.
- Гляжу я на Федю и ничего не могу понять. Он ли это говорит? Да еще о самом дорогом для меня человеке. - Девушка горестно вздохнула. - Федя, правда, смутился, стал извиняться… А свадьбу, говорит, откладывать нельзя: столько продуктов заготовлено, пропадут. Да и родственники уже понаехали. Повез он меня в Зорянск. Настроение, конечно, совсем не то… Я так волновалась перед встречей с его родителями. Сами понимаете. В парикмахерскую специально ходила, платье лучшее свое надела. Ну, мои девчонки собрали на подарок, купили картину. Красивая. А Екатерина Прохоровна говорит: "Это что, все твое приданое?" Я думала, она шутит. Какие там шутки, все всерьез. Я чуть не расплакалась, но сдержалась. Все еще надеялась: Федя другой, мне ведь с ним жить…
Рябинина долго молчала. Я почувствовал: говорить ей тяжело и больно.
- Ну и дальше? - попросил я осторожно.
- Дальше… У них вся квартира в коврах. Хрусталь, ложки-вилки-ножи серебряные. Екатерина Прохоровна распорядилась ковры убрать: не дай бог попортят. А серебро унесли к ее сестре. Не понимаю, зачем? - воскликнула девушка. - Ведь единственного сына женят, все должно быть празднично, красиво! А у Екатерины Прохоровны вообще все рассчитано: куда кого посадить, что перед кем на стол поставить. Прямо при мне, не стесняясь, подкрашивала самогон. Это для тех гостей, кто попроще, не такой видный. А для начальства - коньяк дорогой, икра черная… Но главное - Федя! Нет чтобы постыдиться за мать, какое там, во всем с ней согласен. Смотрю я и думаю: ну и порядочки в семье. И мне жить с таким человеком! Я привыкла у тети с дядей: кто бы ни пришел - колхозный конюх или сам председатель, - встречают одинаково. Сажают на лучшее место, угощают самым вкусным, что есть в доме. Хотя какие доходы? Тетя Клава одна работает, дядя Аким на пенсии и все больше болеет. Но все равно они прежде всего - люди! - Рябинина передохнула. - Хотела я все с Федей поговорить. Так приятно было бы услышать от него ласковое, ободряющее слово. Я бы ни на что не стала обращать внимания. А он так и не сказал мне ничего теплого, ласкового. Шуруй, говорит, видишь, все вкалывают. С отцом вдруг сцепился из-за чего-то. А выражения! Я сама простая, из деревни, но такого не слышала. Даже стыдно пересказывать. В письмах одно, а в жизни другое. - Она покачала головой. - Пришло время ехать в загс, а у меня на душе черным-черно. Сели в машину. Федя за руль, рядом с ним - моя подруга Катя, она здесь, в Зорянске, живет. А на заднем сиденье я, этот самый Степан, который приезжал с Федей в Лосиногорск, и еще один друг Феди - Павел… Приехали. Стали выходить из машины. Павел нечаянно прижег мне сигаретой свадебное платье. Синтетика. Дырочка маленькая, в общем, в складках не видно. Но Федя так на него накинулся! Павел говорит: все равно ведь в сундуке всю жизнь лежать будет. Это понятно, так принято. Вон тетя во время войны выходила, подвенечное платье дешевенькое, из штапеля, а до сих пор хранится… А Федя заявляет Павлу, что Екатерина Прохоровна уже кому-то обещала это платье продать. Павел удивился: как это - подвенечное платье с чужого плеча? А Федя ему: мало ли дур на свете! Я не знаю, куда глаза со стыда девать. И Катя здесь… Вдруг Федя говорит Павлу: мы с тобой в расчете. Оказывается, Павел икру на свадьбу достал, а деньги ему еще не отдали. Это было для меня последней каплей. Все, думаю, надо как-то с этим кончать, изменить. Не хочу идти замуж за Федю. Сказать прямо - боюсь. Перед нами было еще пары четыре, а загс работает до шести. Час оставался до закрытия. Тут Степан достает из кармана бутылку водки, стаканчик, говорит: раздавим бутылек для сугреву. Это перед регистрацией?! Я отказалась. А ребята выпили и Катю заставили. Я все на часы поглядываю. В голове одна-единственная мысль бьется: не хочу быть его женой, не хочу, что делать? Шепнула я тихо Кате: миленькая, придумай что-нибудь, чтобы оттянуть время, не хочу, мол, раздумала. Этот Степан то ли услышал, то ли догадался. Отводит меня в сторонку. Ну и тип, скажу я вам! На руках татуировка. На каждом пальце по букве - С. Т. Е. П. А. - и повыше - солнце… Значит, отводит он меня в сторонку и говорит: "Смотри, не вздумай рыпаться, пришью!" Представляете, так и сказал. Мы, говорит, Шныря в обиду не дадим. А сам кулак мне показывает. Шнырь - это они так Федю между собой называли.
Рябинина с округлившимися глазами схватилась обеими руками за свое лицо, словно все, что она рассказывала, происходило сейчас.
- А что было потом - как в тумане… Не помню, как я расписывалась, что говорила. Как домой поехали… И началась пьянка! Слова красивого никто из гостей не сказал. "Дернем" да "поехали" - вот и все тосты. Или как заорут: "Горько!" А мне на жениха смотреть противно, не то что целоваться. - При этих словах она вытерла платком рот. - Екатерина Прохоровна все толкует: возьму невестку, то есть меня, к себе на овощехранилище. Место тепленькое, лишняя копейка в доме пригодится. Да и на ее глазах, мол, все время буду. А сама смотрит на меня ехидно так и многозначительно. Господи, как можно обижать подозрениями человека, если совсем не знаешь его? Да еще при посторонних! Я не знаю, куда глаза девать. Еле-еле дождалась, когда гости разойдутся, Федя, пьяный в стельку, храпит прямо за столом. Голова чуть ли не в тарелке. На щеке салат, изо рта слюна течет… Так мне не по себе стало. Ну как, думаю, с таким наедине? - Она смущенно провела рукой по лбу. - В постель… На меня прямо ужас напал… И этот человек писал про музыку, про художников! Слова Станиславского приводил, какими должны быть люди! Тут на меня нахлынули воспоминания: кто-то кричит, ругань… Наверное, отец припомнился, когда пьяный приходил. Я, правда, совсем маленькая была, а вот запомнилось однако же!.. В общем, решилась я. Накинула пальто и пешком на вокзал. Дождалась первого поезда, поехала в Лосиногорск. В общежитие не пошла: искать ведь будут. Поселилась временно у подруги. Днем позвонила к Бурмистровым. Слава богу, дома никого не было, и говорила я с автоответчиком.
Рябинина закончила свою исповедь. За окном густел октябрьский вечер. Мы давно уже сидели со светом. В прокуратуре, кроме нас, никого не было.
Я поинтересовался, что она думает делать дальше.
- Не знаю. Но с Федей жить не буду ни за что! А деньги за свадьбу я им выплачу! - вдруг решительно заявила она.
"Каким образом? - подумал я. - С ее-то зарплатой…"
Рябинина, словно угадав мои мысли, упрямо повторила:
- Выплачу, честное слово! Буду брать дополнительные дежурства.
Мне не хотелось ей ничего говорить. Вернее, поучать. Однако же не удержался и спросил, как все-таки она могла решиться на брак, зная человека заочно.
- А что? - удивилась Валентина. - Сколько я читала: люди начинают переписываться, не зная друг друга, а потом женятся. И все у них хорошо, они счастливы. Знаете, как тетя Клава и дядя Аким познакомились? Во время войны она связала рукавицы и положила туда письмецо: бей, мол, солдат, фашистских гадов, и пусть мое тепло согревает тебя. Дядя Аким ответил. Стали они писать друг другу. Потом вдруг письма от него перестали приходить. Тетя Клава думала, что он погиб. А точно кто сообщит? Это только родным во время войны похоронки слали… Тетя Клава послала запрос в часть. Ей ответили, что дядя Аким ранен, лежит в госпитале. Она и госпиталь разыскала, поехала… А он гонит ее: кому такой калека нужен? Тетя Клава все-таки привезла его к себе в деревню, свадьбу сыграли. Заставила институт закончить. И он тоже учителем стал, преподавал историю. И вот сколько лет живут душа в душу.
Этим же вечером Валентина Рябинина уехала в Лосиногорск. А я думал, почему же у нее так вышло? Конечно, в ее годы все кажется иначе, чем нам, пожившим достаточно и повидавшим немало. Молодость - она категорична в своих поступках и решениях.
Насчет Федота я тоже затруднялся что-либо понять. То, что рассказала Валентина, совсем не вязалось с образом человека, письма которого я читал. Но ведь суждение о Федоте действительном девушка составила фактически за один день - день свадьбы. Может быть, не разобралась? Человеческая натура - штука тонкая и сложная. Где-то я читал, Лермонтов был в жизни вспыльчивым и язвительным, а его стихи - сама нежность и романтика. А то, что Федот не очень разговорчивый и иной раз любит крепкое словцо… Сам я знавал людей, которым легче изложить свои мысли на бумаге, чем выразить устно. Случалось и обратное: иной боек в разговоре, а как дело доходит до писанины - предложения путного составить не мог…
И еще. Свои ошибки мы частенько стараемся свалить на других.
Я решил пригласить к себе жениха. Страсти, как видно, были нешуточные. Следовало сделать ему внушение, чтобы избегал всяких эксцессов. И предупредил своего дружка, этого самого Степана, - не дай бог решат отомстить девушке.
Заодно мне хотелось посмотреть, что же из себя на самом деле представляет Федот.
На следующий день я позвонил Бурмистровым. И вдруг услышал чей-то голос: "Вас слушает автоматический ответчик в доме Бурмистровых. Их никого нет. Сообщите, кто вы, что хотите сказать и по какому телефону вам позвонить. Вам дается полминуты, говорите". Я растерялся и не успел придумать, как и что передать Федоту.
Так уж устроен человек: от нового, неожиданного теряется. Набрав номер Бурмистровых во второй раз, я уже спокойно передал автоответчику, а точнее, продиктовал на магнитную ленту, что прошу Федота Евсеевича позвонить мне.
Федот позвонил через час, а еще через полчаса приехал в прокуратуру. На нем были новенькие джинсы с широченными отворотами на обшлагах, элегантный пиджак лайковой кожи и водолазка. Модняга да и только. Но водолазка была кричащего ярко-желтого цвета, что совсем не гармонировало с остальным.
Парень он был внешне симпатичный. Крепкий, румяный, чисто выбритый. Одним словом, ухоженный. И здорово походил лицом на свою мать.
Я смотрел на него и думал, что теперь трудно определить по одежде, кто есть кто. Рабочие, колхозники одеваются не хуже интеллигенции. Это до войны одежда точно указывала: этот от станка, этот - крестьянин, а этот - инженер или научный работник…
Узнав, что у меня была Валентина, Федот погрустнел. Я спросил: что же, по его мнению, произошло?
- А я почем знаю, - нахмурился он. - Все было в норме.
- Может быть, вы вели себя как-нибудь не так или сказали ей что? - осторожно выспрашивал я.
- Все было путем, - коротко ответствовал он.
- Насколько я понял, она даже боится с вами встретиться.
- Во дает! - искренне удивился Федот. - И пальцем не трону. Забуду все.