- И что вы ответили?
- Что все столярно-мебельные работы завершены в моей квартире на три пятилетки вперед.
- Еще кто?
- Начальник отдела перевозок аэропорта.
- И все за Чупихина?
- За него, сердешного.
- А Бражникову кто-нибудь защищал?
- Она потерпевшая, - засмеялась Гранская. - Ее защищает закон и мы с вами.
…Затем последовал еще один визит. Ко мне на прием записался Бражников.
Откровенно сказать, мне хотелось бы избежать этой встречи. История с пропажей кольца принимала неприятный оборот. Звонки, хождения по инстанциям. Помощник прокурора области, приезжавший на пару дней в Зорянск, и тот, как бы между прочим, спросил:
- Не закончили еще дело, в котором, кажется, упоминается директор Литвиновского парникового хозяйства?
- Нет, - ответил я. - Думаю, на днях завершим.
- Не тяните.
- Время еще есть. По закону.
Меня подмывало узнать, какими путями молва докатилась до области и кто именно этим интересуется. С помощником областного прокурора мы в отличных отношениях. И все-таки я не спросил. Лишняя нервозность и раздувание ажиотажа.
Бражников пришел в хорошем костюме. Белая рубашка, галстук. Несмотря на нелепую прическу - голый затылок, на темени как будто пришлепнут чуб, - Дмитрий Романович производил приятное впечатление.
Глядя на открытое лицо с двумя глубокими складками по щекам, что делало его мужественным, на крепкие, тяжелые руки, спокойно покоящиеся на коленях, я с тоской подумал: "Неужели и он будет кляузничать?"
- Товарищ прокурор, - сказал Бражников, и я подивился его мягкому, высокому голосу, - как бы всю эту историю прикончить?
- Не понимаю вас, Дмитрий Романович, в каком смысле?
- Стыдно перед людьми. Надо что-то придумать, обмозговать. У вас же власть.
- Погодите, погодите. Дело заведено по просьбе вашей супруги, по ее официальному заявлению.
- Если баба за дело примется, пух да перья летят… А там где две бабы - атомная война.
- Для нас все равны: и мужчины, и женщины.
- Мужики легко договариваются. Я вот своей толкую: "Брось ты из-за паршивого колечка жизнь себе и здоровье сокращать. Наживем еще". Нет, уперлась на своем и не сдвинешь. Говорит, надо их вывести на чистую воду. А вдруг оно, кольцо, в смысле, действительно потерялось, толкую. Ведь может быть такое, товарищ прокурор? - Я неопределенно пожал плечами. - Иной раз сунешь куда-нибудь, к примеру, штангенциркуль, обыщешься весь день, а он в таком месте оказывается, не удумаешь. А тут козявка, - он показал кончик пальца, - штукенция чепуховая. Ей закатиться куда-нибудь ничего не стоит. Так век и пролежит. Я толкую супруге своей: "Пойдем к Чупихиным, сядем вчетвером, поговорим и плюнем на это дело. Ведь по-людски можно договориться. Нельзя же срамить себя и других из-за железки, хоть она и золотая". Нет, ни в какую. Кричит, дело на принцип пошло. Валька, мол, ее грязью облила, с помоями мешает. А я толкую: "Ну, пошумели, примириться надо". Беда, товарищ прокурор, дети что скажут? Что они переймут от нас?
- Да, пример для детей не очень подходящий. Товарищ Бражников, ну а если кольцо не потерялось? - Он мне чем-то нравился. И было интересно узнать глубже.
- Ну и что? - удивленно посмотрел он на меня, словно пропажа по злому умыслу не имеет никакого значения. - Пусть прикарманила Валентина. Это уже, на ее совести, а тебе, толкую жене, зачем трепать имя наше и срамиться? Правда, она не этим, так другим боком, а выйдет. Тогда совсем от стыда сгоришь.
Выходит, инсценировку пропажи со стороны супруги он отрицает. Или совершенно уверен в ее честности, или не знает до конца. А может, сам чистый, открытый человек и считает всех таковыми.
- Вот вы осуждаете поведение жены. Как вы думаете, почему она себя так ведет?
- Не знаю, товарищ прокурор. Дома все есть, дети обуты-одеты, я себе не позволяю грубости против нее. Что и говорить, многие нам завидуют. Может, тряпки испортили? - вопросительно посмотрел на меня. И сам ответил: - Откуда? Она рассказывала, как в деревне жила после войны. Одно платье. Днем замарает, вечером на печи голышом сидит, а платье выстиранное сушится. А теперь в гардероб не всунешь и листок бумаги, так тесно. Надевай хоть каждую неделю новое платье. Как мы обженились с ней, другая была. Одна пара туфлишек имеется - на том спасибо, пальто одно для зимы и осени - хорошо, стол и два стула есть - больше не надо. И веселая была, приветливая, что ни делает - с песней да шуткой. - Он замолчал.
- А теперь? - спросил я.
- Годы, конечно, другие. - Он вздохнул. Задумался. Наверное, поразившись открытию, что сейчас его жена другая.
- Какие годы? - сказал я. - Самые интересные. Сила жизни.
- Недаром говорят: в девках одно, в замужестве - другое, - не очень уверенно оправдывался Бражников.
- С Чупихиным вы теперь совершенно не общаетесь?
- Я?
- Да, вы лично.
Он виновато улыбнулся:
- С Василием Демидовичем как-то встретились. Тайком от жен. Уважаю я его. Что вы хотите: двенадцать лет как на Тамаре женат, все у нас вместе. И праздники, и горе. Первого мая куда - к Чупихиным, Восьмое марта, Новый год - только с ними. У нас, конечно, тоже собираемся. - Бражников поправился: - Собирались. Они квартиру получили. Всякие там железки нужны, крючки. Поверьте, как в своем доме возился. Как из сердца выкинешь? Если Тамара задерживается, бывает у них передача, учет, бегу к Василию. Он жил в молодости в Баку, игру ихнюю привез: нарды. Я тоже пристрастился. Вот и коротали зимние вечера. Как тепло, у меня свое дело есть - под "Москвичом" торчать. Похлопотнее дитяти малого. Он тоже ко мне привык, я о Василии Демидовиче. Позвонил на днях на завод. Встретимся, говорит. Чувствую, тоскует. Я сказал начальнику цеха, что надо по делам. У меня отгулов - во! - Бражников провел ногтем большого пальца по горлу. - Чупихин заехал за мной. Поехали в "Партизанский лес", кафе за Литвиново знаете?
- Знаю.
- Взяли чайку. Он мне: "Митя, тошно от всего". - А мне?" - толкую. "Шут с ним, с проклятым кольцом. Сколько стоит, я отдам". Я, конечно, отказываюсь. "Недоразумение форменное", - толкую. - "А если бы она на улице его потеряла?" Он говорит: "В моем доме все-таки". Жалко мне его стало. За что страдает человек? Говорит: "Веришь, с работы неохота к себе ехать. Валька злая как черт. Ревет. Ты уж прости меня за откровенность, ругает, что я не могу все это прикрыть. Да ведь стыдно из-за чепухи к людям обращаться". Я сижу как оплеванный. Он, можно сказать, по-человечески просит, моя вина тоже ведь есть, супруга законная мне приходится. Пообещал с Тамарой поговорить.
- Ну и что?
- Только заикнулся - и не рад был. Говорит, если я хоть еще раз с Чупихиным встречусь, заберет детей и уедет к матери. Знаете, я даже подумал: не купить ли ей втихаря точно такое же кольцо и подсунуть куда-нибудь, будто оно нашлось.
- Деньги немалые. У вас, наверное, бюджет общий с женой? - улыбнулся я.
- Не докопалась бы. Занял бы и из премиальных потихонечку выплатил. Премиальные, они неопределенные.
- И что бы это изменило? - спросил я.
- Как что? - удивился Бражников. - Улеглось бы. С Васей и Валентиной как-нибудь помирились. Все забывается. Не такое прощают…
- Вы меня не поняли, Дмитрий Романович. Дело, наверное, все-таки не в кольце.
- Шибко переживает Тамара. Подарок на наш юбилей, вместе в Москве выбирали. Говорит, предчувствие у нее нехорошее, что оно пропало…
- А если не пропало?
Бражников растерялся. Поводил в воздухе руками. И удивленно сказал:
- Куда ж тогда делось?
- Вот это интересует всех.
- Меня теперь не очень, - тяжело вздохнул он. - Скорей бы история кончилась. Неужели нельзя как-нибудь этак. По-хорошему. Вы б с ними, с бабами, поговорили, что ли? Или не положено?
- Почему же не положено? Пытались. - Я невесело улыбнулся. - Видать, дело в принципе… Как вы думаете?
- Не по-людски у нас вышло, - сказал Бражников и повторил: - Не по-людски. Об этом я толкую.
Он ушел. Это был первый посетитель по делу о кольце, который говорил честно о понятных вещах. Бражников мне понравился.
Но реакция Гранской оказалась неожиданной.
- Вы допускаете возможность, что Чупихина взяла кольцо?
- Как вам сказать, Захар Петрович… Был у Валентины Федоровны прецедент. В техникуме. Я разузнала. Бражникова не соврала. Чупихину чуть не выгнали со второго курса. Ее взяли на поруки. Она действительно стащила у подруги кусок сала. Насчет косынки - не ясно.
- И большой кусок сала?
- Сейчас точно не помнят. Но, видимо, приличный, если это дошло до дирекции. Собрание устроили.
- Может, она с голодухи? - предположил я. - Одно дело на продажу, другое - когда обстоятельства.
Инга Казимировна не упустила случая:
- Если прокурор считает, что кража может быть оправдана…
Я невольно улыбнулся:
- С вами надо держать ухо востро. Нет, вы меня не так поняли, товарищ следователь, я говорю о выяснении личности.
- Нет, не на продажу, - сказала Гранская уже серьезно. - И уличили ее как: она всех угощала.
- Факт любопытный. Она действительно нуждалась?
- Да, туго ей приходилось. Очень. Бражникова побогаче… Между прочим, Чупихина до сих пор посылает своей матери каждый месяц деньги.
- Но она их сама не зарабатывает.
Гранская пожала плечами:
- Это понятие растяжимое. Хозяйство она ведет, воспитывает не своего ребенка. Еще одна деталь: обшивает себя и сына. Сын, сказать по правде, не золото. Избалован отцом. В школе мне сказали: если бы не Валентина Федоровна, парень бы наломал дров. Нельзя мерить женский уход и ласку на деньги. Они не имеют эквивалента. Главное, их не купишь и ничем не заменишь.
Гранская была права, и еще как. Я подумал о Даше, жене. Сколько мы с ней живем, она работает. Правда, были перерывы, когда родилась дочь, потом сын. Я всегда просил жену бросить службу и жить только для семьи. Даша смеялась: "Меня хватает и на то, и на другое". Это верно, ее энергии можно было только позавидовать. И хотя без зарплаты, которую она приносит, мы бы могли спокойно обойтись, я понимаю, что работать ей нравится и в этом есть духовная потребность. Особенно сейчас, когда дети разлетелись из родительского гнезда. Но некоторые женщины, наверное, не могут сочетать семейные хлопоты со службой. Или они действительно нужней дома. Тогда их труд нельзя считать пустым для общества. Гранская, словно читая мои мысли, сказала:
- И вообще я не знаю, что важнее: вклад женщины в производство или здоровая, крепкая семья, настроение мужа, воспитание детей.
- Человеческий фактор, - напомнил я.
- Разумеется. Не секрет, что в семье, где оба родителя работают, нередко дети выглядят и учатся хуже.
- И мужья выглядят тоже неважно, - подытожил я.
- Я серьезно, - сказала Гранская. - Работая на семью, женщина работает на государство, на общество.
У меня чуть не сорвалось с языка, что Инга Казимировна плохо себе представляет семейную жизнь. Может быть, ее это обидело бы. Я промолчал. И еще раз подумал: "Даша работала. Всегда. И я никогда не чувствовал этого. И дети наши тоже. Может быть, моя жена исключение?"
- Что же будем дальше делать? - спросил я у следователя. - Надо закругляться. Сроки истекают.
- Знаю, Захар Петрович. Но пока они не истекли, придется копаться в этой истории.
- Надоело? - спросил я сочувственно.
- Есть такое, - кивнула Гранская. - Уж лучше бы какое-нибудь запутанное, сложное, чем это. Признаюсь вам, мне все больше и больше становится жаль Чупихину.
- Почему? - удивился я. Чего-чего, а такого признания от Гранской, нашего железного Казимира, не ожидал.
- Не знаю… Жаль, и все…
Задуматься о словах следователя меня заставил неожиданный приход самой Чупихиной.
Была она еще бледнее, чем в первый раз. Не было в Валентине Федоровне того злого напора, не было игл, которые торчали во все стороны, когда она прорвалась в мой кабинет с таким вызовом.
Чупихина высидела добрых часа три в приемной - у меня шло совещание и на прием надежды не оставалось никакой, о чем ее предупредила Вероника Савельевна.
И вот передо мной измученный, раздавленный, на все готовый человек.
- Я больше не могу, товарищ прокурор. Уж плакать не могу. Муж попрекает, что у меня такая подруга. Сын Николай, которого я с трехлетнего возраста вынянчила, всю ему душу отдала, перестал называть меня мамой. В школе, на улице его дразнят, что мать воровка. Я пыталась объясниться с Тамарой. Объясняла ей, что не брала я кольцо. Деньги, в конце концов, вместо него предлагала. Она говорит, что коль деньги предлагаю, значит, я взяла кольцо, а боюсь признаться. Как выйти из этого положения? Посоветуйте.
У меня что-то дрогнуло внутри. Может действительно она ни в чем не виновата?
- Валентина Федоровна, поймите мое положение. Допустим, я вам верю. И кольцо случайно потерялось. Но ведь есть другая сторона - Бражникова. Я не могу обвинять ее в нечестности, в преднамеренной клевете на вас без достаточных оснований.
Чупихина подняла на меня печальные глаза, большие на похудевшем лице, и кивнула:
- Да, конечно, я и не хочу, чтобы ее в чем-то обвиняли. Я признаю, что кольцо пропало в моем доме. За это я несу материальную ответственность и готова оплатить стоимость его хоть сейчас… Официально, через банк, через кассу, как это следует делать. Пожалуйста, согласна на штраф. Только скорее бы все это прекратилось.
- Увы, Валентина Федоровна, закрыть в таком случае дело мы можем только с согласия Бражниковой. Попытайтесь поговорить с ней еще раз.
Чупихина безнадежно махнула рукой.
…Буквально на следующий день после ее посещения, которое тронуло меня по-человечески, я имел еще одну беседу. Совершенно неожиданную. Человек приехал издалека.
- Макарова, Антонина Власовна, - представилась она. - Живу я в Норильске, работаю в общепите. Главный специалист.
Боевая, подтянутая женщина со скуластым, энергичным лицом.
- Извините, товарищ прокурор, что я к вам так запросто. Но Валентину и Тамару я знаю как облупленных. Мы ведь вместе в техникуме учились, жили в одной комнате. В общем, какая-то петрушка получается.
Я даже немного ошалел от ее напора. Хотел сначала послать к Гранской, но раздумал. Что-то в ней было симпатичное. Наверное, эта самая боевитость и энергия.
- Так вы кого защищать приехали? - спросил я. - Чупихину или Бражникову?
- Выдрать бы их обеих, да уже поздно. Получаю, понимаете, письмо от Тамары. Так и так, Валька воровка. Буквально тут же - от Валентины: Томка мошенница. Валентина и Тамарка чтобы такое затеяли! Они последний рубль делили, кусок хлеба пополам. Вальке идти на свиданку - Томка ей лучшее платье отдает. Томка на танцы - дай, Валька, туфли. Бери, пожалуйста. А тут - уголовное дело развернули. С ума они, что ли, посходили?
Я с все большим и большим интересом наблюдал за подругой Чупихиной и Бражниковой.
- Я могу поклясться, что Валентина честная, как перед богом. Уж как ей бедовать приходилось в техникуме, и то чужого куска не возьмет. Постесняется.
Про сало я пока промолчал. А Макарова продолжала:
- Да и Тамара никогда мошенницей не была. Свое лучшее отдаст. И что еще примечательно: стояли друг за дружку горой, одну обидят, другая тут же вступится…
- Антонина Власовна, - мягко перебил я, - вы давно с ними расстались?
- Лет пятнадцать. Ну, как техникум кончили.
- И часто виделись за эти пятнадцать лет?
- Я здешняя. Приезжаю раз в три года обязательно. Ну, может быть, раз в четыре года. А так больше на юге отдыхаю. Из-за детей. Солнца у нас мало. Ультрафиолета не хватает.
- И близко общаетесь с Бражниковой и Чупихиной, когда приезжаете?
- А к кому еще мне ходить? Так подружками и остались. Конечно, уже не то, семьи у всех. Свои заботы у каждого.
- Как, по-вашему, изменились ваши подруги, их отношения?
Макарова задумалась.
- Годы свое берут, - сказала она не спеша. Мои слова заставили ее кое-что взвесить в уме. - Валентина меньше изменилась. Тамара пополнела.
- Я не о внешности.
- Понимаю, товарищ прокурор. Конечно, с возрастом человек становится другой. Девчонками были, что в голове? Танцульки, ребята. Как бы пристроиться. То есть замуж выскочить. Но этого мало кто избегает. Тогда думаешь о семье, детях. Что-то надо приобретать, обзаводиться вещами. - Она вдруг вздохнула. - Я последнее время сама ругала Томку, что она о барахле больше думает, чем о людях.
- Значит, какую-то перемену заметили?
- Заметила. Это верно.
- Ну а Чупихина как?
- Та меньше, но тоже.
- Поверьте мне, товарищ Макарова, я человек объективный. Обе ваши подруги были у меня. Сидели вот на этом самом месте. Мне показалось, что их интересовали прежде всего какие-то ковры, холодильники, шубы, гарнитуры, а не то положение, в каком они очутились. Я не говорю о пропаже кольца. Истина, в конце концов, откроется. Как бы там ни было, обеих совершенно не трогала судьба и личность друзей. Ни боль, ни понимание, ни сострадание, ни душевная заинтересованность в человеке, который столько лет живет рядом с тобой, общается с тобой, делится самым дорогим. Почему так, по вашему мнению?
- Вещи… Вещи, конечно, нужны. Без них не проживешь. Но не для всякого они на первом месте. Вещи - они штука безразличная. Главное, как ты к ним относишься. Если только они ослепляют в жизни, худо. Нет ее, жизни. - Она энергично взмахнула рукой. - Эх, сколько раз им говорила: зажирели вы тут. Нам, в Норильске, вот как нужны такие специалисты! Под Норильском в рудничном поселке директора фабрики-кухни отхватят с руками и ногами. Квартиру тут же в городе, оклад, работа интересная, золото добывают! Отпуск большой, коэффициент. Да разве их уговоришь! - заключила она не так напористо, как начала.
- Там то же самое, - сказал я. - Вернее, человек везде остается самим собой.
- Нет, у нас люди проще. Север… Да, не знала я, что так мои подружки изменились. А ведь в техникуме… - Она махнула устало. - Что теперь говорить!
- Кстати, насчет техникума. Какая там история с салом приключилась?
- С каким салом? - удивленно спросила Макарова.
- На втором курсе. Собрание устраивали. Хотели Чупихину исключить, - подсказал я.