- Да что вспоминать? Нечего, милок, - ответила старуха, как бы извиняясь. - Разве что пес брехал? Так он каждую ночь брешет. С чего брешет - не знаю. Привыкла я. Не замечаю. А так ничего приметного не было. Ты уж у Ларисы спроси. Она молодая. Память лучше.
- Придется, - вздохнул я. - Сын ваш скоро придет?
- Кто его знает? Може, до вечера не забежит.
- А кушать?
- Куда там! Это у них на последнем месте. Ежели и запросит живот пищи, они на бахчу, на огороды. Помидоров, морковки и огурцов так натрескаются, что и без обеда обходятся.
- Это верно. Ну я пойду, - поднялся я.
Бабка Настя суетливо последовала за мной в сени.
- Не слыхал, Ларису скоро выпишут?
- Не слыхал, - ответил я.
- Все проведать ее собираюсь. А как хлопца оставить? Ему и постирать надо, и накормить.
- Я, может, еще зайду. Поговорю с Анатолием.
- Милости просим, заходи. - Старушка тихо улыбалась чему-то своему, расправляя своими скрюченными пальцами складки на длинной сатиновой юбке.
Я поспешил к себе, так как должен был зайти Арефа Денисов.
Честно говоря, мне не верилось, что Денисов-старший и Зара не знают, где Чава.
Если Сергей причастен к исчезновению Маркиза, то какой смысл родителям выдавать своего сына? С другой стороны, если Чава действительно пропал (о чем они имели достаточно времени разузнать), почему Зара не обращается с просьбой начать его розыски?
Скорее всего, Денисов-старший кое-что знает. И знает неприятное. Поэтому и колеблется, открываться мне или нет. Закон законом, но родное дитя…
После совещания у начальника райотдела милиции я первым делом сбегал на рынок. Купил самый большой арбуз и пошел в больницу.
Лариса мне обрадовалась. Она достала где-то нож и алюминиевую миску. Мы устроились в садике. Возле каждой скамейки стояло ведро для корок, потому что теперь к больным приходили обязательно с арбузами.
- Ты любишь арбуз с черным хлебом?
- Не знаю. Не пробовал.
- Постой, принесу хлеба.
Она снова побежала в палату.
Я был озадачен. Вела она себя так, будто не существовало ни Чавы, ни Маркиза. Мы сидели как хорошие, близкие друзья.
- Здорово с хлебом, правда? - спросила Лариса.
- Действительно, - подтвердил я.
- Это я здесь научилась, в колхозе.
- И давно ты здесь?
- Второй год. Сразу после культпросветучилища. - Она засмеялась. - У тебя милиция - по призванию?
- Почти…
Лариса недоверчиво усмехнулась.
- Ну и у меня, значит, почти… Все девчонки хотят быть актрисами и чтоб обязательно знаменитыми, а становятся библиотекарями, учительницами, швеями.
Мы не съели и половины арбуза, а уж больше не могли.
- Дима, скажи честно, ты по делу ко мне или просто проведать? - неожиданно спросила Лариса.
- Вообще-то поговорить надо, - вздохнул я.
- Ты молодец.
- Это почему?
- Противно, когда врут. Ну давай спрашивай.
- Пойми меня правильно, - неуверенно начал я, - никого никогда не интересовало бы то, что происходило у вас в последние дни с Сергеем… - Я посмотрел на нее, какая будет реакция.
- Продолжай, - кивнула она.
- Лучше ведь от тебя узнать, чем говорить с кем-то, - оправдывался я.
- Это верно, - сказала Лариса. - Только я уверена, что это не имеет отношения к Маркизу.
- Хорошо, допустим. Но почему ты вдруг не захотела участвовать в скачках?
- Сергей был против.
- Почему?
- "Почему, почему"! Потому что боялся, наверное. Или не хотел ссориться с родителями.
- Странные они люди. Всю жизнь целыми семьями проводили в пути, на лошадях, а считают зазорным, если женщина сядет на коня. Странно: цыгане - народ вольный, и такой предрассудок…
- У нас тоже много предрассудков. Черная кошка, число тринадцать, сидеть перед дорогой.
- Что ж, верно. А почему же вы поссорились?
- Дима, честное слово, это совсем-совсем другое. Давай больше не будем говорить ни о Маркизе, ни о Сергее? - тихо сказала она.
Я вздохнул. Разговор оказался бесплодным.
- Почему ты никогда не говорила, что у бабки Насти есть сын? - спросил я после некоторого молчания.
Лариса печально вздохнула.
- Нет у нее сына. Одинокая она.
- Как нет? - удивился я.
- Нет. Было два. Один погиб на фронте, другой - нечаянно подорвался на мине.
- Постой, постой. А Толик? Я же сам видел, она ему рубашку приготовила.
- Вот-вот. Это какой-то ужас! Она разговаривает с ним, спать укладывает, зовет обедать, рассказывает ему что-то… Понимаешь, ей кажется, что он живой.
- Значит, она того?..
- Самое удивительное, что бабка Настя во всем другом совершенно нормальная. Добрая, заботливая.
- И все-таки… Каждый день слышать, как разговаривают с мертвым. - Я вспомнил наш разговор со старухой. По спине поползли мурашки.
- Привыкла.
- И когда же это случилось с ее сыном?
- В сорок третьем. Мальчишки возвращались с речки, с Маныча. Толик наскочил на мину. Ему было четырнадцать лет.
…Я возвратился в станицу в конце рабочего дня. У меня все не шел из головы разговор с Ларисой.
Больше сорока лет прошло с окончания войны. Но эхо до сих пор доносит до нас ее отголоски. Я видел инвалидов Великой Отечественной - без руки, без ноги, слепых, со страшными ранами. Но боль, которую носит в себе тихая баба Настя, потрясла меня больше всего.
Бедная старушка… Может быть, ее нереальная реальность - ее спасение? Может быть, она помогает ей вставать каждое утро, чтобы прожить день? И отними у нее эту иллюзию, все рухнуло бы, разбилось…
От раздумий оторвала меня заплаканная Зара, выскочившая мне навстречу.
- Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович… - Она захлебнулась слезами.
- Что случилось?
- Ой, чоро чаво, чоро чаво!
- Что-нибудь с сыном?
- Бедный мой! Убили его! Это Васька! - Она подняла руки к небу и погрозила кому-то.
- Зара, я же не понимаю по-вашему!
- Кровь… Я сама видела кровь! Чоро чаво!
- Где кровь?
- Там, там… Славка нашел…
Я развернул мотоцикл, посадил в коляску причитающую Зару и с бешеной скоростью помчался в Крученый.
А вот что, оказывается, случилось. Славка выгнал сегодня стадо в степь, километров семь от хутора. В полдень, расположившись на отдых во время водопоя, он наткнулся на засохшую лужицу крови.
Парнишка испугался и бегом к Денисовым. Его страх можно было понять. Таинственное исчезновение Сергея, слухи, расползающиеся по колхозу, пропажа Маркиза…
Предусмотрительный пацан воткнул на том месте палку с белой тряпицей, и мы приехали туда, не блуждая.
Возле палки лежала Славкина сумка от противогаза. Значит, он был где-то рядом.
Я попросил Зару оставаться в стороне, а сам подошел к злополучному месту.
Метрах в пяти от неглубокого ручья на сухой, твердой земле, в розетке сломанных, перекореженных веток ракитника темнела засохшая кровь. И сохранилась она после того воскресенья только потому, что ливень обошел хутор стороной. На сломанных и частью потоптанных ветках тоже темнела кровь.
Стоило ли разводить панику? Ведь это могла быть кровь какого-то грызуна, забитого хищной птицей, или, что тоже вероятно, одной из буренок, которую за непослушание наказал рогами Выстрел…
- Что вы выдумываете ужасы? - спросил я с раздражением Зару, смотревшую на меня с надеждой и страхом.
- Сергей… Где Сергей? Нету его…
- Успокойтесь, Зара! С чего вы взяли, что вашего сына убили?
- Как с чего? У Васьки Дратенко вся семья бешеная. Отца ножом зарезали на праздник.
- Но ведь его зарезали, не он.
- Васькин отец всегда лез в драку. Сам ножом размахивал. Несколько человек покалечил.
- А какие претензии были у Дратенко к Сергею?
- Откуда я знаю? Оба горячие, друг другу не уступят.
- Вспомните, о чем они говорили. Не вышло ли какой ссоры?
- Васька все о коне сокрушался. Маркиз, кажется?
- Есть такой, - подтвердил я. Маркиз! Опять Маркиз.
- Уговаривал всё.
- Что именно говорил?
- Я спросила, чего он пристает. Сергей ответил, что это не мое дело.
- Ругались они?
- Громко говорили. Помню, Васька сказал: "Ты что, не хочешь пару сотен заработать?"
- А Чава? - Я поправился: - А Сергей?
- Чоро чаво, чоро… Он сказал Ваське, что он дурак.
- Так и сказал?
- Конечно!
- А Васька?
- Васька сказал: "Ты сам дурак".
- И поругались?
- Нет, зачем? Не поругались. Смеялись…
- Тогда откуда у вас эти страшные подозрения?
- Они в ту субботу все шушукались. Васька его опять уговаривал. А Сергей говорит: "Ничего не выйдет". А Васька сказал: "Тогда я пойду один. А ты, говорит, соси лапу"…
- Как?
- Лапу, говорит, соси.
- А дальше?
- Я хотела их накормить. Сергей стал злой такой, вообще он был очень сердитый последнее время. "Ты, говорит, не подслушивай". А Васька сказал: "Ладно, пойду. А то застукают тебя, несдобровать. Я знаю все ходы и выходы". И уехали в станицу. Боюсь я этого Васьки…
Выходило, что Дратенко явно подбивал Сергея на какую-то махинацию. Чава сопротивлялся, но в субботу, накануне скачек, кажется, сдался. Что его прельстило? Неужели двести рублей, что обещал Васька?
…Мы вернулись к Денисовым. Во дворе весело потрескивал костер. Едко пахло горящей зеленью. Из шатра доносился детский смех и возня.
- О великий боже! - горестно вздохнул о чем-то своем Арефа и пригласил меня в хату. - Собери на стол! - строго сказал жене. - Не нравится мне вся эта история. Я знаю: что вам надо, вы всегда найдете. - Арефа встал, подошел к тумбочке, пошарил в ней и, сев на место, положил на стол свернутый в клубок кожаный ремешок вроде уздечки.
- Это обротка…
В комнату заглянула жена.
- Здесь накрывать или в кухне?
- Закрой дверь! - Арефа стукнул по столу кулаком и что-то сердито сказал по-цыгански.
Зара скрылась.
Старый цыган сидел некоторое время, прикрыв рукой глаза. Я тоже молчал.
- Это обротка, - повторил Арефа и добавил: - Маркиза. - Голос его звучал глухо. - Я не могу поверить, что Сергей украл или там помогал Ваське Дратенко или кому-либо еще… Я его не учил этому. И сам никогда не был конокрадом. Был цыганом, настоящим таборным цыганом, но не воровал… Обротку я нашел случайно, в чулане. Три дня тому назад.
- Вы уверены, что это именно та обротка?
- Еще бы, - усмехнулся Денисов. - Сам делал.
- Как она сюда попала?
- Если бы знать, почему она в моей хате. О, лучше бы не знать! Лариса мне говорила, что Маркиз исчез вместе с оброткой. - Арефа замолчал.
- Арефа Иванович, вы понимаете, что такая улика…
Мне было жаль, искренне жаль этого человека. Он сидел, опершись на руку, и казался бесконечно усталым и еще больше постаревшим. Чем я мог его утешить? Обстоятельства сложились не в пользу Сергея. И еще я подумал: почему не пришел ко мне с оброткой Арефа? Арефа, словно угадав мои мысли, сказал:
- Я собрался к тебе именно по этому поводу. Мне кажется, парень запутался. Я вижу, ему чего-то хочется. Молодой, сил много. Самолюбивый. Обида какая-то гложет. На меня, на мать, на судьбу. Сейчас в жизни много соблазнов. Кажется, что все легко добывается. Ты в армии служил?
- Служил.
- И он тоже. Там его и избаловали. Смешно, конечно, но так получилось. Меня армия такому научила, не дай бог вам, молодым. Научила убивать. Я шесть лет под ружьем провел. Из них почти четыре - воевал. Всю войну. Сергей прямехонько угодил в армейский ансамбль. Какая это служба?
Я подумал о том, что в армии мне тоже жилось припеваючи. Сплошные спортивные сборы, разъезды по стране, летние и зимние спортлагеря. Был я рядовой, а жил получше иного командира. Знал: соревнования в части - Кичатов, всесоюзные - опять же Кичатов. Я ездил по стране, а служба шла, появлялись значки, нашивки и другие награды. А теперь даром что офицер, но со всех сторон в подчинении. Под моим началом никого, зато надо мной начальства не сосчитать: от начальника райотдела до министра включительно.
- Что для солдатика хорошо, для настоящего артиста совсем пшик, - продолжал Арефа. - Вернулся он после службы, повертелся и укатил в Москву. Захотелось, видишь ли, прогреметь на всю Россию. Телепередач, кино нагляделся, мечтал вторым Сличенко стать. На худой конец, Васильевым. Ну что в "Неуловимых мстителях" снимался. Помыкался, помыкался, а как зима ударила, приехал общипанной курицей. Рассказал как-то, потом уже, что сунулся было в "Ромэн", в цыганский театр. Там сразу сказали, что для театра надо образование иметь, институт сначала пройти. С тех пор, наверное, и обиделся Сергей. О колхозе и слышать не хотел. Нашел себе занятие - ходить по хатам, фотопортреты делать. А в этой конторе барыги оказались. Оформляли без квитанций, жульничали… Короче, бросил он это дело. Я ему ничего не говорил. Захотелось стать табунщиком. Пошел к Нассонову. Тот ему лошадь дал, но для того, чтобы коров пасти. Не знаю, может, и это ему надоело? Чувствую, парень не смирился. Рвется его душа куда-то.. Зачем-то стал деньги собирать. Говорит, на мотоцикл. Я знаю, его сманивали кочевать. Свобода! - Арефа невесело усмехнулся. - И вот на тебе…
- Понимаю, - сказал я. - Но скажите, что вы хотели бы от меня услышать?
Он удивился, пожал плечами.
- Ничего. Надо искать.
- Хорошо, мы будем искать вместе, - твердо пообещал я. - И начнем очень скоро.
…На всякий случай в тот же день с двумя понятыми я побывал на том месте, где Славка обнаружил под ракитником засохшую кровь, которую надо было взять для анализа.
Осмотрели местность, составили протокол. И я поехал в район.
Вещественную улику - кровь - направили в лабораторию. А насчет участия Арефы в поисках Маркиза и сына пришлось выдержать в РОВДе настоящий бой. И все же в конце концов майор Мягкенький сказал свое "добро".
Итак, если это сделал Чава, то почему? Что же толкнуло парня на авантюру с Маркизом? Поступил ведь так Чава неспроста. Надо разобраться… Возьмем обротку. Основную улику. Как она попала в дом Денисовых? Возможно, ее оставил впопыхах сам Сергей, когда заезжал в воскресенье утром за деньгами. Он надел на Маркиза уздечку, а обротку, ставшую ненужной, забыл дома. И это неосмотрительно. Очень. А может быть, обротку подбросили, чтобы подозрение пало на Чаву? Арефа и Зара да и все в их семье не помнят, чтобы к ним заходил кто-нибудь, кого можно заподозрить. Обротка оброткой но есть еще окурок. Он, скорее всего, принадлежит Чаве. Двадцать первый номер "Недели" взяла из библиотеки Лариса. Она давала читать Чаве. Несколько номеров он не вернул. В том числе один номер за июнь. Наконец, само его исчезновение сразу после того, как было обнаружено, что жеребец пропал.
Значит, основания подозревать Чаву есть. Пойдем дальше. Вопрос номер два: Сергей действовал один или с Дратенко? Наверное, с Дратенко. Васька имел виды на жеребца. Ради этого он и приезжал в колхоз. Предлагал Сергею двести рублей и уговаривал его. Опять же исчезновение Дратенко.
Вопрос номер три: кто из них играл какую роль? Первую - скорее всего, приезжий. Он, как говорится, видимо, вдохновлял и финансировал предприятие.
Дальше. Вот это дальше и есть самое основное. Допустим, они украли Маркиза. После этого они могли уехать вместе, но могли и разъехаться в разные стороны… Чаву, по словам Арефы, сманивали кочевать с табором. Он забежал домой, прихватил деньги - и был таков. Ну а кровь под кустом ракиты? Может быть, не договорились дружки-конокрады?
Арефа ездил по своим знакомым цыганам. Никто тревогу по поводу исчезновения Дратенко не поднимает. Но где находятся два парня, никто не знает.
Вместе кочуют? Может быть, все может быть… Даже и то, что ни Дратенко, ни Чава не имели никакого отношения к событиям той ночи, когда пропал жеребец. Вдруг кто-то другой, выждав удобное время, увел коня, рассчитав, что обстоятельства замаскируют его преступление, Или он даже и не думал об этих обстоятельствах, они сами ему помогли.
Потом мне в голову пришла еще одна мысль. Что, если Маркиз просто сбежал? Сбежал в степь, где прибился к какому-нибудь табуну. А я тут ломаю голову, что-то выдумываю, подозреваю людей, которые понятия не имеют, где сейчас конь.
Я устал от своих размышлений.
Надо переходить к делу. Надо искать.
Назавтра мой ярко-красный "Урал" с полным баком бензина, с новым маслом в картере, с надраенными, сверкающими на солнце боками мчал нас по дороге, загруженной караванами машин с первым хлебом нового урожая. На сегодня у нас точно установлен маршрут - крупная станица Альметьевская. Отправились туда по предложению Денисова.
В Альметьевской до войны существовала контора "Заготконь". В нее съезжались колхозные и частные владельцы лошадей, чтобы совершить куплю-продажу или обмен. Контора эта давно уже упразднена, но в Альметьевскую по старинке еще приезжали те, кто хотел купить или сбыть коня.
В станице жило оседло несколько цыганских семей, в том числе семья недавно умершего брата Арефы. Конечно, глупо предполагать, что конокрады продали Маркиза в Альметьевской. Это все равно что нести в комиссионный украденное в этом же магазине. Но в Альметьевской были друзья и родственники Арефы. К ним часто приезжали гости, через которых можно было узнать о Дратенке или Сергее.
Альметьевская по сравнению с Бахмачеевской выглядела настоящим городом. Много двухэтажных домов, асфальтированные улицы, парикмахерские, большая баня.
Хаток с завалинками и палисадниками, с соломенными крышами было немного. К одной такой хате мы и подъехали.
- Попьем чайку? - предложил Арефа.
- Спасибо за приглашение, но, я думаю, вам лучше поговорить со снохой с глазу на глаз. По-свойски. Я только могу помешать.
- Что же, верно, - быстро согласился Арефа. Он немного подумал. - Но ты возвращайся сюда поскорей. Обязательно. Перекусим.
- Час вам хватит? - спросил я.
- За милую душу.
- Если, конечно, надо, я могу попозже…
- Хватит, хватит.
Я отъехал от двора, ругая себя за недогадливость. Вообще появляться здесь в форме было глупо. Уж где-где, а в деревне языки работают неутомимо…
Лейтенант, дежурный Альметьевского РОВДа, ничего не знал о моем приезде, хотя Мягкенький заказал вчера при мне телефонный разговор с местной милицией. Лейтенант что-то писал, и ему было не до меня.
- Может быть, начальство в курсе?
- Зам у себя. А начальник в отпуске. Что тебя занесло в такую даль?
- Парней двух разыскиваю, - небрежно бросил я. - Цыгане они… Пропала лошадь.
Он вскинул на меня глаза и, испуганно оглянувшись, тихо проговорил:
- Ты тут потише. Капитан наш как раз из них, из цыган, будет…
После такого конфуза я шел к капитану весьма пристыженный. Савченко, так звали лысеющего, средних лет капитана, встретил меня сдержанно. Мягкенький говорил именно с ним.