Впервые на русском языке издается серия из трех детективов Бернхарда Шлинка - автора знаменитого "Чтеца". Герхард Зельб, харизматичный частный сыщик, уже знакомый нашим читателям по первому роману серии ("Правосудие Зельба"), вновь берется за дело, которое только на первый взгляд кажется незамысловатым, сугубо частным расследованием. Поиски пропавшей девушки по просьбе человека, назвавшегося ее отцом, оборачиваются настоящим авантюрным детективом, в котором причудливо переплетаются любовь и политика, идеализм и терроризм, настоящее и прошлое, обман и самообман. Как тонко подметил умница Зельб, "все убийства совершаются ради оправдания того или иного самообмана", в чем предстоит убедиться читателям второго романа серии, красноречиво названного "Обман Зельба".
Содержание:
-
Часть первая 1
-
Часть вторая 25
-
Примечания 51
Бернхард Шлинк
Обман Зельба
Часть первая
1
Фотография для паспорта
Такой приблизительно я когда-то представлял себе свою будущую дочь. Умные, внимательные глаза, смешливый рот, высокие скулы и густые каштановые вьющиеся волосы до плеч. Маленькая она или высокая, толстая или худая, кривая или стройная, по фотографии я понять не мог. Это была фотография для паспорта.
Мне позвонил ее отец. Министериальдиригент Зальгер из Бонна. По его словам, они с женой уже несколько месяцев не имели о ней никаких известий. Сначала они просто ждали, потом начали обзванивать друзей и, наконец, обратились в полицию. Безрезультатно.
- Лео - девушка самостоятельная, у нее своя жизнь. Но раньше она поддерживала с нами связь - приезжала, звонила… Мы еще какое-то время надеялись, что она объявится к началу семестра. Она изучает французский и английский в Институте переводчиков при Гейдельбергском университете. Но вот семестр начался, прошло уже две недели…
- То есть ваша дочь в этом семестре не зарегистрировалась в канцелярии института?
- Господин Зельб, - ответил он раздраженно, - обращаясь к частному детективу, я надеялся, что вести расследование будете вы, а не я… Я не знаю, зарегистрировалась Лео или нет.
Я терпеливо объяснил ему, что в Федеративной Республике Германия органы полиции ежегодно принимают тысячи заявлений о пропаже людей и что большинство из пропавших рано или поздно вновь объявляются. Они просто-напросто какое-то время не желают общаться со своими обеспокоенными родителями, супругами и возлюбленными, которые заявляют об их исчезновении. Пока нет вестей, нет, собственно, и причин для беспокойства. Когда что-то случается - несчастный случай или преступление, - об этом, как правило, становится известно.
Зальгер все это уже слышал. В полиции ему говорили то же самое.
- Я уважаю свободу Лео. Ей уже двадцать пять, и она не ребенок. Я даже пойму, если у нее появилось желание сохранять некоторую дистанцию. В последние годы наши отношения складывались не самым лучшим образом. Но я должен знать, где она, что она делает и все ли у нее в порядке. У вас, по-видимому, нет дочери?
Я, решив, что это его совершенно не касается, ничего не ответил.
- Кроме того, господин Зельб, речь идет не только о моих переживаниях… Вы не можете себе представить, чт о вынесла за это время моя жена… Поэтому прошу вас: свяжитесь с нами немедленно, как только что-нибудь узнаете. Но я не хотел бы, чтобы вы вступали с Лео в непосредственный контакт и ставили ее в неловкое положение. Она ничего не должна знать о наших поисках. То же самое касается и ее окружения. Я боюсь, что она может все это неверно истолковать.
Я приуныл. Можно вести скрытое наблюдение за человеком, если он есть, или открытые поиски, если его нет. А если его нет и ты должен искать его так, чтобы об этом не узнали ни он, ни его окружение, - это уже из области фантастики.
- Вы слушаете? - прервал мои раздумья Зальгер.
- Да.
- Приступайте к работе немедленно и сообщите мне сразу же, как только что-нибудь узнаете. Мой номер телефона…
- Господин Зальгер, я не возьмусь за это дело. Всего доброго.
Я положил трубку. Мне, в сущности, все равно, хорошие манеры у моих клиентов или дурные. Я уже сорок лет занимаюсь частным сыском и повидал их немало на своем веку - воспитанных и неотесанных, робких и наглых, хвастунов и трусов, простых работяг и пижонов. А до того были еще те, с кем мне приходилось иметь дело в качестве прокурора и которые как раз не горели желанием быть моими клиентами. Но при всем безразличии в министерском оркестре, в котором машет дирижерской палочкой мой властный министериальдиригент, мне играть не хотелось.
Придя на следующее утро в свою контору на Аугустен-анлаге, я обнаружил на двери желтый почтовый бланк с надписью: "Срочно загляните, пожалуйста, в Ваш почтовый ящик!" В этом не было необходимости: письма, которые почтальоны опускали в прорезь на двери, падали прямо на пол бывшей табачной лавки, в которой теперь стояли мой рабочий стол, за ним кресло, а перед ним два стула, шкаф для документов и комнатная пальма. Ненавижу пальмы.
Срочное заказное письмо оказалось довольно толстым. Пачка банкнот достоинством сто марок в сложенном пополам листке, на котором было написано:
Многоуважаемый господин Зельб!
Поймите меня, пожалуйста, правильно и извините за мой тон во время нашего телефонного разговора - это следствие того напряжения, в котором мы с женой живем уже больше месяца. Мне трудно поверить в то, что Вы можете отказать в помощи клиенту только по причине неудачного телефонного разговора. С Вашего позволения прилагаю в качестве аванса за Ваши труды 5000 марок. Держите связь со мной по вышеуказанному телефону. Правда, в ближайшие недели Вам, к сожалению, придется иметь дело с моим автоответчиком - мне необходимо вырвать свою жену из ада ожидания. Но я регулярно прослушиваю все сообщения и, если нужно, сразу же перезвоню Вам.
Зальгер
Я достал из письменного стола самбуку, банку с кофе и рюмку. Устроившись в кресле, я грыз кофейные зерна, запивая их прозрачной маслянистой жидкостью, приятно обжигавшей язык и гортань. В груди покалывало от первой сигареты. Я смотрел через бывшую витрину на улицу. Дождь заштриховал небо толстыми серыми линиями. Шелест шин на мокром асфальте заглушал гул моторов. Допив вторую рюмку, я пересчитал банкноты. Повертел в руках конверт, на котором, как и в письме, не было обратного адреса. Я набрал указанный Зальгером номер в Бонне.
- С вами говорит автоответчик. Вы набрали номер 41-17-88. Вы можете оставить устное сообщение любого объема, и вам ответят в течение суток. Говорите после сигнала.
Я позвонил в справочную службу и не удивился, услышав, что в Бонне нет абонента по фамилии Зальгер. Скорее всего, его не было и в адресной книге. В общем-то, в этом ничего необычного нет - человек просто оберегает свою частную жизнь. Но зачем ему понадобилось оберегать ее от своего собственного частного детектива? И почему он не пожелал сообщить мне гейдельбергский адрес своей дочери? Кроме того, пять тысяч марок для такой ситуации слишком большая сумма.
Потом я вдруг нащупал в конверте еще что-то. Фотография Лео. Я вынул ее и прислонил к маленькому каменному льву, много лет назад привезенному из Венеции, который теперь охраняет на моем рабочем столе телефон с автоответчиком, ручки, карандаши, бумаги, сигареты и зажигалки. Слишком светлое фото из автомата, отпечатанное на дешевой бумаге лет пять назад. Лео смотрела на меня так, как будто только что приняла решение стать взрослой, из девочки превратиться во взрослую женщину. Было что-то еще в ее глазах - вопрос, ожидание, укор, упрямство? Я не мог понять, что именно, но это "что-то" тронуло мое сердце.
2
Молодые переводчики
В полиции предусмотрена определенная, рутинная процедура приема заявлений о пропаже людей. Сначала составляют протокол в нескольких экземплярах, к каждому экземпляру скрепками прикрепляют фотографию пропавшего, рассылают документы в земельные отделения уголовного розыска, где их регистрируют и подшивают к делу, и ждут. Теперь это все чаще делается в компьютере. Но и в том и в другом случае дело лежит (или стоит) до появления новых, документально подтвержденных сведений или находок. Только в случаях с несовершеннолетними или при подозрении на уголовно наказуемое деяние полиция обращается к общественности. Если же пропавший достиг совершеннолетия и не вступал в конфликт с законом, он может сколько угодно переезжать с места на место и селиться, где ему заблагорассудится, и полиции до этого нет никакого дела.
Мне же в случаях, связанных с исчезновением людей, платят за то, чтобы я, в отличие от полиции, не сидел сложа руки. Я позвонил в канцелярию Гейдельбергского университета и выяснил, что Леонора Зальгер больше не числится студенткой. Она была в списках учащихся во время зимнего семестра, но с началом летнего семестра не зарегистрировалась.
- Это, конечно, еще ни о чем не говорит. Иногда студенты просто забывают об этом и вспоминают лишь перед экзаменом или в связи с устройством на работу… Нет, адреса я вам дать не могу, ведь она у нас больше не числится.
Работа! Это навело меня на ценную мысль: я позвонил в университетскую канцелярию, попросил соединить меня с кадровой службой, отвечающей за сотрудников из числа студентов, и спросил, числится ли у них Леонора Зальгер.
- Простите, а кому потребовалась эта информация? Согласно Конвенции о защите физических лиц при обработке персональных данных… - Она произнесла это со всей строгостью, на которую был способен ее писклявый голосок.
Но никакая "защита физических лиц" не в состоянии была выдержать моего натиска.
- Зельб, банк ипотечного кредитования. Здравствуйте, коллега. Передо мной дело Леоноры Зальгер, и я вижу, что на нее до сих пор не поступает государственная дотация. Прошу вас наконец разобраться с этим. Признаться, я не понимаю, почему вы…
- Как, вы сказали, ее фамилия? - Теперь ее голосок звенел от возмущения столь несправедливым обвинением. "Защита физических лиц" была тут же забыта, дело поднято, и мне в конце концов торжествующим голосом сообщили, что фрау Зальгер с февраля не работает в университете.
- Как это не работает?..
- Вот уж чего не знаю, того не знаю. - В голосе звучала уже холодная язвительность. - Профессор Ляйдер не подавал заявления о продлении трудового договора, и в марте это место занял другой студент.
Я сел в свой "кадет", поехал в Гейдельберг, отыскал свободное место для парковки, потом Институт переводчиков на улице Плёк, а в нем, на втором этаже, приемную профессора доктора К. Ляйдера.
- Как вас представить?
- Зельб из Министерства образования и науки. У меня назначена встреча с господином профессором.
Секретарша посмотрела в свой календарь, потом на меня и еще раз в календарь.
- Одну минутку. - Она исчезла в соседней комнате.
- Господин Зельб?
Профессора, оказывается, тоже молодеют с каждым днем. Этот был сама элегантность: темный полушелковый костюм, светлая льняная рубашка и ироническая улыбка на загорелом лице. Он жестом пригласил меня в свой кабинет.
- Чем могу быть полезен?
- После успешно реализованных проектов "Молодые исследователи" и "Молодые музыканты" министр образования и науки пару лет назад инициировал еще несколько молодежных программ, и в прошлом году впервые стартовал проект "Молодые переводчики". Вы помните наше последнее письмо по этому поводу?
Он отрицательно покачал головой.
- Вот видите, вы не помните. Похоже, для "Молодых переводчиков" промоушн не был должным образом организован ни в школах, ни в университетах. С этого года за данную программу отвечаю я, и налаживание связи с университетами является для меня задачей первостепенного значения. Одна из участниц проекта в прошлом году рекомендовала мне вас и вашу сотрудницу фрау Зальгер. Я думаю…
- "Молодые переводчики"?.. - Ироническая улыбка по-прежнему играла на его лице. - Это еще что такое?
- Ну, сначала это было просто естественным продолжением проектов "Молодые исследователи", "Молодые музыканты", "Молодые строители", "Молодые врачи" - это всего лишь малая часть наших программ. Теперь уже можно с уверенностью сказать, что в девяносто третьем году "Молодые переводчики" будут иметь особое значение. В рамках проекта "Молодые христиане" мы плодотворно сотрудничаем с теологическими факультетами, проект "Молодые судьи" требует такого же тесного взаимодействия с юридическими факультетами. С вашими факультетами и институтами такое взаимодействие, к сожалению, налажено не было. Я подумал о необходимости создания научного совета из нескольких профессоров, а может быть, и студентов, кого-нибудь из Языковой комиссии Европейского сообщества. Я подумал о вас, господин профессор Ляйдер, и о вашей сотруднице фрау Зальгер…
- Если бы вы знали… Но вы не знаете. - И он тут же прочел мне краткую лекцию о том, что он - ученый-лингвист и не видит никакого проку во всей этой устной и письменной переводческой кухне. - В один прекрасный день мы узнаем, как работает язык, и нам уже не понадобятся никакие переводчики. Как ученого меня совершенно не интересует, каким образом все будут выкручиваться до того, как настанет этот день. Мое дело - позаботиться о том, чтобы необходимость в выкрутасах отпала раз и навсегда.
Быть специалистом по переводу и не верить в перевод - ирония судьбы? Парадокс? Я поблагодарил его за откровенность, похвалил его критический, нестандартный подход к научному творчеству и попросил разрешения держать с ним связь по поводу "научной консультативной помощи".
- А что вы скажете по поводу привлечения в упомянутый совет фрау Зальгер?
- Я сразу же хотел бы предупредить, что намерен в дальнейшем обойтись без услуг этой студентки. Она меня… можно сказать, подвела. Просто не появилась после рождественских каникул, исчезла без каких бы то ни было объяснений и извинений. Я справлялся у коллег и преподавателей - фрау Зальгер не видели ни на одном занятии и ни на одной лекции. Я тогда даже подумывал, не позвонить ли в полицию. - Ироническая улыбка впервые исчезла, уступив место выражению озабоченности. Но тут же опять вернулась. - Может, ей просто вдруг все надоело - учеба, университет и институт. Я бы это понял. Возможно, я почувствовал что-то вроде обиды.
- Фрау Зальгер могла бы быть полезна мне в проекте "Молодые переводчики"?
- Хотя она была моей сотрудницей, под налетом мысли бледным она никогда не хирела. Очень энергичная девушка, толковая переводчица с хорошо подвешенным языком - важное качество в этой профессии; кроме того, ее очень любили первокурсники, она была их главным наставником и консультантом. Так что если найдете ее, то, конечно, берите, вы будете ею довольны. Можете передать ей от меня привет.
Мы встали, и он проводил меня до двери. В приемной я попросил секретаршу дать мне адрес фрау Зальгер. Она написала мне его на бумажке: 6900 Гейдельберг, Хойсерштрассе, 5.
3
Катастрофическое мышление
В 1942 году я молодым прокурором приехал вместе со своей женой Кларой в Гейдельберг и снял квартиру на привокзальной улице Банхофштрассе. Тогда это было далеко не самое лучшее место для проживания, но мне нравился вид на вокзал, прибывающие и отправляющиеся поезда, локомотивы в клубах пара, свистки и глухой стук колес маневрирующих составов по ночам. Сегодня Банхофштрассе проходит уже не вдоль вокзала, а вдоль новых административных зданий и судебных палат, отмеченных печатью серой функциональности. Если правосудие выглядит так же, как архитектура, в которой оно вершится, то я не завидую жителям Гейдельберга. А вот если оно такое же румяное, как булочки, хлеб и пироги, которые представители судебных властей покупают рядом, за углом, за местную юстицию можно не беспокоиться. Хойсерштрассе упирается в Банхофштрассе. Свернув на нее, я сразу же за углом вижу некогда маленькую булочную, в которой мы с Кларой лет сорок назад покупали черный хлеб и дешевые булочки, превратившуюся теперь в солидную кондитерскую.
Рядом с ней, перед дверью дома номер пять, я надел очки. Возле верхней кнопки звонка как ни в чем не бывало значилась ее фамилия. Я позвонил, дверь со щелчком приоткрылась, и я стал подниматься по мрачной, старой лестнице. В свои шестьдесят девять я уже не могу заставить ноги двигаться быстрей. На третьем этаже мне пришлось передохнуть.
- Слушаю вас! - нетерпеливо окликнули меня сверху то ли высоким мужским, то ли низким женским голосом.
- Иду, иду.
Последний марш лестницы вел в мансарду. В дверях стоял молодой человек лет тридцати в черных вельветовых брюках и черном свитере. Его черные волосы были гладко зачесаны назад. За его спиной я видел мансардные окна в потолке и наклонные стены. Он спокойно разглядывал меня.
- Мне нужна фрау Леонора Зальгер. Она дома?
- Нет.
- А когда она вернется?
- Не знаю.
- Но это ее квартира?
- Да.
Похоже, я все-таки отстал от жизни. Я не понимаю этих молодых людей. Что это - новый вид неразговорчивости? Или духовности? Или это коммуникативная анорексия? Я сделал еще одну попытку:
- Моя фамилия Зельб. У меня маленькое бюро переводов в Мангейме, и мне порекомендовали фрау Зальгер как человека, который может выручить, когда мы не справляемся своими силами. Ее услуги мне сейчас пришлись бы как нельзя кстати. Вы не могли бы мне помочь связаться с ней? И может, вы позволите мне присесть на минутку? Я запыхался, у меня ноги подкашиваются от усталости, и шею уже свело, оттого что мне приходится говорить с вами, задрав голову.
Площадки в конце лестницы не было, молодой человек стоял на верхней ступеньке, а я на пять ступенек ниже.
- Прошу.
Он посторонился и жестом пригласил меня в комнату, обстановка которой состояла из нескольких книжных полок, стола - вернее, столешницы, положенной на два чурбака, - и стула. Я сел. Он прислонился спиной к стене. Стол был завален книгами и бумагами; я прочел несколько французских имен, которые мне ничего не говорили. Я ждал, но он не торопился начинать беседу.
- Вы француз?
- Нет.
- У нас в детстве была такая игра. Один задумывает слово, а другие с помощью наводящих вопросов отгадывают его. Причем он может отвечать только "да" или "нет". Выигрывает тот, кто первым угадает слово. В компании это бывает довольно весело, а вдвоем - неинтересно. Может, вы все-таки попробуете отвечать целыми предложениями?
Он встрепенулся - так, словно он спал, а я его разбудил.