- Целыми предложениями? Я сижу над своей работой уже два года, а последние полгода - пишу. Я пишу "целыми предложениями", а получается все хуже и хуже. Может, вы думаете…
- Вы давно здесь живете?
Он был явно разочарован таким пошлым вопросом. Но зато я узнал, что он снимал эту квартиру еще до Лео, потом передал ее ей, что хозяйка живет этажом ниже, что она, не дождавшись от Лео с января ни известий, ни платы за жилье, в тревоге позвонила ему и он с тех пор временно поселился здесь, потому что в своей шумной студенческой общине не мог спокойно работать.
- Кроме того, когда она объявится, у нее будет жилье.
- А где она?
- Я не знаю. Ей уже не десять лет.
- И о ней никто не спрашивал?
Он провел ладонью по волосам, как будто хотел еще тщательней их пригладить, и не сразу ответил.
- Вы имеете в виду по поводу работы? Насчет переводов? Нет, никто не спрашивал.
- А как вы думаете - фрау Зальгер справилась бы с техническим переводом на небольшой конференции из двенадцати участников? С немецкого на английский и с английского на немецкий? Она для этого достаточно подготовлена?
Но он не дал втянуть себя в беседу о Лео.
- Ну вот видите, к чему приводят "целые предложения"? Я объяснил вам "целыми предложениями", что ее нет, а вы спрашиваете, по плечу ли ей такая работа… Я ее уже сто лет не видел, она снялась и - фррр-фррр! - улетела! - Он помахал руками, как крыльями. - Вам понятно? Я передам ей, что вы приходили. Если увижу…
Я оставил ему свою визитную карточку. Не служебную, а частную. Я узнал, что он пишет диссертацию по философии на тему "Катастрофическое мышление". И что он познакомился с Лео в студенческом общежитии. Лео давала ему уроки французского. Когда я уже стоял в дверях, он еще раз предостерег меня от "целых предложений".
- Только не говорите, что в вашем возрасте этого уже не понять.
4
Как трогательно - старенький дядюшка соскучился по племяннице!
Вернувшись в контору, я позвонил Зальгеру. Автоответчик записал мою просьбу перезвонить мне. Я хотел спросить Зальгера, в каком студенческом общежитии жила Лео. Чтобы найти там ее друзей и поспрашивать, куда она могла подеваться. Это, конечно, не горячий след, но выбирать мне было не из чего.
Он позвонил вечером, когда я по пути домой из ресторана "Розенгартен" еще раз заглянул в контору. В "Розенгартен" я пришел слишком рано: в полупустом зале было еще довольно неуютно. Джованни, который обычно меня обслуживал, уехал в отпуск в Италию, а спагетти с горгонцолой оказались слишком жирными. Моя подруга Бригита, конечно, накормила бы меня лучше. Но в последние выходные она выразила надежду, что, может быть, я все-таки войду во вкус и научусь радоваться ее нежной заботе обо мне.
- Ты будешь моим милым, старым котиком.
Я не хотел быть старым котиком.
На этот раз Зальгер был сама вежливость. Он очень благодарен мне за мои самоотверженные поиски Лео. Его жена тоже благодарна мне за мои самоотверженные поиски Лео. Устроит ли меня, если он пришлет еще часть гонорара на следующей неделе? Он просит меня немедленно сообщить ему, как только я найду Лео. Его жена просит меня…
- Господин Зальгер, какой адрес был у Лео до того, как она перебралась на Хойсерштрассе?
- Простите, не понял?..
- Где жила Лео до того, как она переехала на Хойсерштрассе?
- Боюсь, что я так сразу не припомню.
- Пожалуйста, выясните или спросите вашу жену. Мне нужен ее прежний адрес. Это было студенческое общежитие.
- Совершенно верно, студенческое общежитие… - Зальгер умолк. - Либихштрассе?.. Эйхендорфвег?.. Шнепфенгеванн?… Не могу вспомнить, господин Зельб. Лезут в голову всякие названия, но какая именно улица… Я поговорю с женой и посмотрю в старой адресной книге, если она сохранилась. Я позвоню. Давайте сделаем так: если вы завтра утром не обнаружите моего сообщения на вашем автоответчике, значит, мы ничем не можем отсюда помочь. Договорились? Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Зальгер по-прежнему не вызывал у меня симпатии. Лео, прислонившись ко льву, смотрела на меня - красивая, умная, с застывшей в глазах решимостью, которую, как мне казалось, я понимал, и с вопросом или упрямством, которые я не мог истолковать. Иметь такую дочь и не знать ее адреса - стыдитесь, господин Зальгер!
Не знаю, почему у нас с Кларой не было детей. Я никогда не слышал от нее, чтобы она обращалась по этому поводу к женскому врачу, и она никогда не посылала меня к мужскому. Мы никогда не были особенно счастливы друг с другом, но между несчастливым браком и бездетностью, как и между счастливым браком и многодетностью, нет однозначной связи. Я предпочел бы быть вдовцом и иметь дочь, но это крамольная мысль, и я признаюсь себе в ней лишь с тех пор, как стал стариком и уже ничего от себя не скрываю.
Я просидел за телефоном до обеда и нашел-таки студенческое общежитие Лео. На улице Клаузенпфад, недалеко от бассейна и зоопарка. Она жила в комнате 408, и вскоре, пройдя по затоптанным лестницам и коридорам, я обратился к троим студентам, которые пили чай на общей кухне на пятом этаже:
- Извините, я ищу Леонору Зальгер.
- Здесь нет никакой Леоноры, - через плечо ответил парень, сидевший ко мне спиной.
- Я ее дядя. Я здесь проездом, и мне дали этот адрес… Вы не могли бы…
- Ах, как трогательно! Старенький дядюшка соскучился по своей племяннице. Смотри, Андрея!
Андрея обернулась, студент, ответивший мне, тоже, и все трое принялись с любопытством разглядывать меня. Мой друг Филипп, будучи хирургом, часто имеет дело со студентами-медиками, которые проходят практику в мангеймских лечебных заведениях, и не раз рассказывал мне о том, как прекрасно воспитаны сегодняшние студенты. Сын моей старой подруги Бабс, студент-юрист, вежлив и светски приветлив. Его подружка, изящная молодая теологиня, которую я, как требуют феминистки, назвал "фрау", поправила меня, сообщив, что она "фройляйн". А эти трое, наверное, были социологи. Я сел на четвертый стул.
- А с какого времени она здесь больше не живет?
- Я ничего не знаю ни о какой…
- Это было еще до тебя, - перебила его Андрея. - Лео переехала отсюда год назад. Кажется, куда-то в западную часть города. - Она повернулась ко мне. - У меня нет нового адреса Лео. Но он, по идее, должен быть в канцелярии. Я как раз туда собираюсь. Хотите, пойдем вместе?
Она шла по лестнице впереди меня. Ее конский хвост подпрыгивал в такт шагам, широкая юбка развевалась. Она была плотной, но миловидной девушкой. Канцелярия оказалась закрытой, было уже около четырех. Мы в нерешительности постояли перед запертой дверью.
- А у вас не найдется фотографии Лео?
Я рассказал ей, что у отца Лео, моего шурина, скоро день рождения. Праздник состоится на Драхенфельсе, приедут и родственники из Дрездена.
- Мне нужно было повидать Лео главным образом потому, что я готовлю фотоальбом со всеми родственниками и друзьями.
Она повела меня в свою комнату. Мы сели на тахту, и она вывалила из картонной обувной коробки, набитой фотографиями, целую студенческую жизнь с карнавалами и вечеринками по случаю сдачи экзаменов, поездками, походами и экскурсиями, демонстрациями, воскресными занятиями кружков и фотографиями друга, охотно позирующего на своем мотоцикле.
- Вот, это она на свадьбе. - Она протянула мне одну из фотографий.
Лео в темно-синей юбке и розоватой блузке сидит в кресле; в правой руке сигарета, левая задумчивым жестом поднесена к щеке; выражение лица сосредоточенное, как будто она внимательно кого-то слушает или за чем-то наблюдает. В облике уже ничего не осталось от девочки - это уже молодая, готовая постоять за себя женщина, в глазах которой читается напряжение.
- Здесь она выходит из бюро регистрации, она была свидетельницей. А здесь мы все идем к Неккару - свадьбу отмечали на речном пароходе.
Метр семьдесят, подумал я, стройная, но не худая; прямая осанка.
- А это где?
Лео выходит из дверей, в джинсах и темном свитере, с сумкой через плечо и пальто на руке. Под глазами у нее круги. Правый прищурен, левая бровь приподнята. Волосы растрепаны, губы сердито сжаты. Мне были знакомы и дверь, и само здание. Но откуда?
- Это было после июньской демонстрации. Ее тогда забрали и поставили на учет в полиции.
Я не мог вспомнить никакой июньской демонстрации. Но зато я узнал здание - это было Гейдельбергское управление полиции.
- Я могу взять обе фотографии?
- И эту тоже?.. - Андрея покачала головой. - Вы же собираетесь порадовать ее отца, а не натравливать его на нее. Зачем же показывать ему эти страсти? Вот эта будет в самый раз. - Она дала мне Лео в кресле, а остальные снимки сунула обратно в коробку. - Если вы не спешите, то можете заглянуть в драгстор - Лео торчала там одно время почти каждый вечер, я видела ее там зимой.
Я расспросил ее, как туда добраться, и поблагодарил за помощь. Найдя драгстор в переулке Кеттенгассе, я сразу же узнал это заведение: здесь однажды пил кофе и играл в шахматы один тип, за которым я следил. Его уже нет в живых.
Я заказал коктейль "Aviateur", но в баре не оказалось грейпфрутового сока и шампанского, и мне пришлось пить просто кампари. Перекинувшись несколькими словами со скучающим за стойкой барменом, я показал ему фотографию Лео.
- Когда вы ее видели в последний раз?
- Смотри-ка - Лео. Неплохой снимок. А зачем она вам понадобилась? Клаус! Иди-ка сюда.
Он махнул рукой коренастому рыжеволосому малому в очках без оправы с умными, внимательными глазами. Такими я себе представляю пьющих ирландских интеллектуалов. Они с барменом о чем-то вполголоса заговорили, но тут же умолкли, заметив интерес в моих глазах. Я отвернулся, но навострил уши. Мне стало ясно, что я был не первым, кто ею здесь интересовался. Кто-то побывал здесь в феврале.
- А что вам от нее надо? - спросил Клаус.
Я рассказал о своем неудачном визите в студенческое общежитие на улице Клаузенпфад и о том, как Андрея послала меня сюда. Они мне явно не поверили. Сказали, что с января не видели Лео. И это было все, что мне удалось узнать. Я выпил второй кампари, заплатил, вышел из бара и снаружи заглянул в окно. Они все это время не спускали с меня глаз.
5
С Турбо на коленях
В качестве следующего розыскного мероприятия я проверил все больницы. Правда, врачи извещают родных о пациентах, которые не могут говорить. Кроме того, они сообщают полиции о пациентах, личность которых не удалось установить. Но если пациент не желает, чтобы его родных и близких извещали о его болезни, персонал редко идет против воли больного. Случается, что пропавший без вести человек лежит в больнице в нескольких кварталах от своего дома. И ему все равно, что родные уже выплакали все глаза. А может, только это ему и нужно.
Все это не вязалось с тем впечатлением, которое у меня успело сложиться о Лео. И даже если бы ее отношения с родителями были еще хуже, чем намекал господин Зальгер, - зачем профессору Ляйдеру и исследователю катастрофического мышления могло понадобиться скрывать факт ее пребывания в больнице? Но, как говорится, чем черт не шутит. И потому я прочесал все, что мог, - гейдельбергские университетские клиники, городские больницы в Мангейме, окружные больницы и хосписы католической церкви. Тут я не рисковал потревожить "окружение" Лео. Мне не надо было играть никаких ролей, я мог быть самим собой, частным детективом Зельбом, которому обеспокоенный отец поручил поиски пропавшей дочери. Я не стал полагаться на телефон. По телефону можно с большой долей достоверности выяснить, находится ли нужный тебе человек в данной больнице. Но если ты к тому же хочешь узнать, не был ли он их пациентом пару недель или месяцев назад, лучше непосредственный контакт. Чем я и занимался следующие два дня. Никаких следов.
Наступили выходные. Апрельский дождь, моросивший несколько дней подряд, кончился, а во время моей воскресной прогулки по Луизен-парку даже светило солнце. Я захватил с собой кулек с черствым хлебом и кормил уток. У меня с собой был и номер "Зюддойче цайтунг", и я хотел уже устроиться в одном из шезлонгов и почитать. Но апрельское солнце грело еще слишком слабо. Или мои кости прогревались не так быстро, как раньше. Во всяком случае, я был рад, когда дома мой кот Турбо свернулся калачиком у меня на коленях и блаженно замурлыкал, сжимая и разжимая от избытка чувств свои маленькие кулачки.
Я уже знал, где жила, училась и бывала Лео, знал, что она не лежит и не лежала ни в одной из больниц Гейдельберга и его окрестностей. С января она исчезла, в феврале кто-то ею интересовался. В июле прошлого года она была задержана полицией и поставлена на учет. Профессор отозвался о ней положительно, все знакомые, с которыми мне довелось общаться, не сказали ничего отрицательного. С родителями почти не общалась. Курила. Еще я знал, где можно найти ее друзей и знакомых, коллег и преподавателей. Я мог навести справки о ней в Институте переводчиков, драгсторе и поспрашивать в соседних магазинах. Но я не мог не потревожить при этом "окружение". Значит, я вынужден был поставить Зальгера перед выбором - либо он соглашается рискнуть, либо отказывается от моих услуг. Это был второй пункт моей программы действий на понедельник.
К выполнению первого - психиатрическая больница в одном из предместий Гейдельберга - следовало приступить еще на прошлой неделе. Я не забыл про этот пункт. Я сознательно отлынивал от его реализации. Там полтора года пролежал Эберхард, я часто его навещал и каждый раз потом долго не мог прийти в себя. Эберхард - мой друг. Тихий человек. Живет на доходы от своего скромного капитала. Он шахматист, гроссмейстер, и в 1965 году вернулся с турнира в Дубровнике совершенно свихнувшимся. Мы с Филиппом подыскивали ему приходящую прислугу, но никто у него долго не выдерживал. В конце концов он оказался в клинике. Пациенты там жили в больших, битком набитых палатах, спали на двухэтажных кроватях; у них не было даже собственных шкафчиков или тумбочек, которые, правда, были им ни к чему, потому что они при поступлении сдавали все личные вещи, включая часы и обручальные кольца. Тяжелее всего на меня действовал сладковатый запах пищи, моющих и дезинфицирующих средств, мочи, пота и страха. Как Эберхард умудрился выздороветь в таких условиях, для меня до сих пор остается загадкой. Но он выкарабкался и даже опять взялся за шахматы, вопреки советам врача, знавшего "Шахматную новеллу" Стефана Цвейга. Время от времени мы с ним играем. Он всегда выигрывает. Иногда из дружеских побуждений он делает вид, что это стоило ему больших усилий.
6
А вы как думали?
Психиатрическая больница расположена в отрогах гор. Спешить мне было некуда, и я поехал не по автостраде, а через деревни. Была хорошая погода, утро выдалось солнечное, все вдруг зазеленело и расцвело, слившись в один сверкающий калейдоскоп. Я открыл верх и сунул в магнитолу кассету с "Волшебной флейтой". Не жизнь, а праздник!
Центральная часть огромной больницы, старинное здание в форме буквы "П", построенное в конце прошлого века, служило первоначально казармой баденского полка велосипедистов. Во время Первой мировой войны в нем располагался военный госпиталь, после войны - богадельня, а с конца двадцатых годов - дом инвалидов и престарелых. Вторая мировая война превратила букву "П" в букву "Г". Третья стена исчезла, огромный двор слился с холмистой местностью, на которой за послевоенные годы выросло множество новых служебных построек. Я припарковался, закрыл верх машины и выключил музыку. Вход с колоннами по сторонам был, как и все здание, закрыт строительными лесами. Вокруг оконных проемов краснели свежие кирпичи. По-видимому, только что заменили старые окна на стеклопакеты. Теперь маляры красили стены в нежно-желтый цвет. Один из них насвистывал арию Царицы ночи.
Я пошел по дорожке, посыпанной галькой, ко входу. Привратник направил меня в канцелярию - второй этаж, налево. Наверх вели широкие стершиеся ступени из песчаника. Рядом с комнатой 107 висела табличка: "Канцелярия. Приемное отделение". Я постучал и вошел.
Делопроизводительнице имя Леоноры Зальгер ничего не говорило. Ответив мне, она опять занялась медицинскими картами. На некоторых я заметил маленькие фотографии, прикрепленные скрепками, и это навело меня на мысль показать ей фотографию Лео. Она взяла ее в руку, долго рассматривала, потом, попросив меня подождать, заперла шкаф и вышла. Я посмотрел в окно. В парке цвели магнолии и форзиции, на газонах косили траву. По дорожкам прогуливались пациенты в обычной одежде. Кое-кто сидел на выкрашенных в белый цвет скамейках. Как тут все изменилось! Когда здесь лежал Эберхард, вокруг деревьев была голая, утоптанная земля. Тогда пациентов тоже выпускали на прогулку, но они были одеты в серые больничные халаты, и все происходило, как в тюрьме, - прогулка начиналась в определенное время, продолжалась двадцать минут, и ходить можно было только по кругу, гуськом.
Делопроизводительница вернулась не одна.
- Доктор Вендт, - представился врач. - Кто вы и кем вы ей приходитесь? - Он враждебно смотрел на меня, держа в руке фотографию Лео.
Я протянул ему визитную карточку и рассказал о своей миссии.
- Сожалею, господин Зельб, но мы не даем посторонним лицам справок о наших пациентах.
- Значит, она…
- Простите, больше никаких комментариев. Как вы сказали, кто поручил вам поиски?
Письмо Зальгера лежало у меня в кармане. Я достал его и протянул Вендту. Он читал, наморщив лоб, и, дочитав до конца, долго не поднимал головы. Наконец, словно очнувшись, сказал:
- Пойдемте со мной.
Мы пошли по коридору. Он открыл одну из дверей и пригласил меня в кабинет. Окна в нем тоже выходили в парк. Здесь строители еще не закончили работу: старые рамы были выставлены, а оконные проемы временно затянуты прозрачной пленкой. Стол и полки покрывал тонкий слой белой пыли.
- Да, фрау Зальгер была нашей пациенткой. Она поступила около трех месяцев назад. Ее привез мужчина… который подобрал ее где-то на дороге… Она ехала автостопом. Что именно произошло во время этой поездки и до нее, мы не знаем. Этот человек сказал, что просто хотел ее подвезти и остановился…
Доктор умолк и задумался. Это был еще молодой человек. Вельветовые брюки, клетчатая рубаха под расстегнутым белым халатом, спортивная осанка. У него был здоровый цвет лица, густые каштановые волосы, искусно подстриженные под живописные космы, и близко посаженные глаза.
Я ждал.
- Господин Вендт…
- В машине она вдруг разрыдалась и уже не могла остановиться. Это продолжалось больше часа, и водитель, не зная, что с ней делать, привез ее к нам. У нас продолжалось то же самое, пока ей не вкололи валиум и она не уснула.
Он опять задумался.
- А потом?
- Ну, потом я начал лечение - а вы как думали?
- Я имею в виду, где Леонора Зальгер сейчас? Почему вы никому не сообщили о случившемся?
Он опять помолчал, не торопясь с ответом.