Крамнэгел - Питер Устинов 10 стр.


Крамнэгел попытался громко и добродушно рассмеяться, уловив даже сквозь внезапно окутавший его туман, что тут есть вроде бы доля смешного. Он сделал усилие, чтобы встать, но рухнул прямо на старуху, да так, что та расплескала свое пиво. Старуха добродушно хохотнула: она-то пить умела.

- Будем, - сказал Бэйли.

- Дерни себя за нос, - пробормотал Крамнэгел и затрясся от охватившего его хохота - до того он был рад, что сумел сразу отреагировать.

- Будем, - сказал Джок, чей взгляд тоже утратил былую твердость, но был полон презрения к человеку, не умеющему пить. Джок вцепился в стойку бара, как в поручень на корабельной палубе, раскачиваемой бурными волнами моря. - Сионизм - это европейская концепция, сформулированная европейскими евреями в конце прошлого века в попытках вновь обрести утраченное достоинство. И когда… да слушайте же вы, чтоб вас… я же не для себя излагаю сию премудрость, я все это и так знаю, - знаю, ясно?.. Так к чему же ведет поиск утраченного достоинства? К самому порогу фашизма - вот к чему! Взять хотя бы Бенито Муссолини…

- Сами, чтоб вам треснуть, не знаете, чего несете, - тихо, угрожающе произнес Крамнэгел.

- Взять хотя бы Бенито Муссолини, - не отступался Джок, брызгая слюной и пытаясь чеканить каждое слово, чтобы побороть растущее опьянение исключительной четкостью речи.

- Любовался гробницами вдоль Аппиевой дороги! Йозеф Шикльгрум, то есть Адольф Гитлер…

- Сами, чтоб вам треснуть, не знаете, что несете, - повторил Крамнэгел.

- А как насчет Кубы?

- Кубу вы сюда не приплетайте! - мгновенно встрепенулся Крамнэгел, ибо Джок явно покушался на доктрину Монро.

- А вы меня не пугайте, - вдруг завопил Джок, гордость которого была уязвлена чванливостью пьяного полицейского. - Почитали бы лучше кое-какие материалы Общества дружбы с Советским…

- Ей-богу, не будь ты таким плюгавым старым замухрышкой, я б тебе показал…

- Где же твой боевой дух? Остался в развалинах какой-нибудь сожженной напалмом вьетнамской деревни?

- А, чтоб тебя, довел ты меня все-таки!

Крамнэгела даже передернуло от ненависти к непонятности огромного мира. Он попытался было рвануться к Джоку, но пол так качался под ногами, что не получалось сдвинуться с места.

- А ну иди сюда, ты, гук паршивый! - зарычал он.

- Рот себе прополощи, - вдруг приказала ему неожиданно ожившая старуха.

- Вот полюбуйтесь на эту великую руку помощи, протянутую миру! - кричал Джок, брызгая слюной.

- Припрется всякая горилла и начинает пороть всякую пошлятину…

- Гук! Гук! Гук! - вопил Крамнэгел.

Оба прочно, как якорями, уцепились за мебель, поскольку не могли двинуться ни вперед, ни назад, столь же величественные и столь же беспомощные, как парусные фрегаты в безветренный день. Джок вдруг вспомнил о висевшей на кончике носа капле и полез в карман - по всей вероятности, за носовым платком.

Сквозь пьяную мглу Крамнэгел заметил, что рука Джока нырнула в карман, и, должно быть, мгновенно сработал рефлекс, ибо, когда щелкнули два револьверных выстрела, даже Крамнэгел толком не сообразил, что стрелял он сам. Глянув секунду спустя на собственную руку, он увидел в ней револьвер, из ствола которого курился дымок. Джок с изумлением глянул на свою руку, затем перевел взгляд на грудь. Его кепку подбросило к потолку, и она упала за стойку бара.

- О боже, ты еще хуже, чем я думал, - прошептал Джок и медленно сполз на пол.

Старики, пошатываясь, поднялись с мест, а старуха все повторяла: "Что ты наделал, что ты наделал?" - будто увещевая ребенка. Крамнэгел первым осознал, что произошло.

Протрезвев от случившегося, он заметил, что все присутствующие напуганы видом револьвера, который он все еще держал в руке, и сунул револьвер в кобуру под мышкой.

Спустя минут пять появился молодой полисмен. За ним прибыл доктор.

- Вы были очевидцем происшествия? - спросил полисмен Крамнэгела.

- Разумеется, это же я в него стрелял.

Полисмен уставился на него неверящим взглядом.

- Вы, сэр?

Три старика и старуха нервно подтвердили слова Крамнэгела.

- Сдайте, пожалуйста, ваше оружие, сэр.

- Я бы лучше оставил его у себя, - ответил Крамнэгел, доставая свое удостоверение в целлофановой обложке.

- Я, видите ли, сам полицейский. Начальник полиции. Вот здесь все про меня сказано… Да я же с вами разговаривал, помните, в поселке? Так вот, это я. - Он указал на свою фотографию на удостоверении.

- А этот тип, - ткнул он пальцем в Джока, - полез в карман за оружием, чтоб в меня стрелять. Я выстрелил в него в порядке самозащиты.

- Самозащиты? Вот как?

Полисмен опустился на колени рядом с Джоном.

- Он жив? - спросил полисмен доктора.

- Жив, но в тяжелом состоянии. Надо срочно вызвать "скорую помощь".

- У него нет в кармане оружия, сэр, - сказал полисмен Крамнэгелу минуту спустя. - Только носовой платок.

- Только платок, - повторил Крамнэгел, впервые начиная испытывать смутное беспокойство. - Поищите в другом кармане.

- Там только ключ и коробок спичек.

Поднявшись на ноги, полисмен отряхнул колени.

- Будет лучше, если вы сдадите оружие мне, сэр.

- А обратно мне его вернут? Я вам лучше подпишу что угодно. Я же вам сказал: я в этого типа стрелял в порядке самозащиты. Ведь я вас сам сюда и вызвал, понимаете? Я…

- У вас есть разрешение на ношение оружия, сэр?

- Конечно, есть, я же начальник полиции…

- Я имею в виду разрешение, выданное английскими властями, сэр?

- Нет. На черта мне английское разрешение?…

- В таком случае, сэр будет лучше, если вы сдадите мне оружие. Вы носите его незаконно.

- То есть как это незаконно?..

- Мы не носим оружия, сэр.

- Не носите, - Крамнэгела разобрал смех. Издевательский или истеричный - сказать трудно. Так или иначе, но Крамнэгел рассмеялся, и от этого ему стало легче. Проверив, стоит ли револьвер на предохранителе, он протянул его полисмену.

- А теперь, сэр, прошу следовать за мной.

- После вас.

- Пожалуй, я должен предупредить вас, что все, сказанное вами, будет внесено в протокол и может быть использовано как показания.

- Показания?

- Крамнэгел даже пошатнулся и нахмурился, как человек, внезапно ставший жертвой измены. - Какого черта?

6

Сэр Невилл Ним был холостяком и человеком слишком блестящим для своей должности - возможно, даже чуть-чуть излишне блестящим для любой должности. Занимая пост главного прокурора министерства внутренних дел, он постоянно соприкасался с самыми неприглядными сторонами человеческой натуры, но сумел найти среднюю линию между двойным искушением - безграничной черствостью и безграничной строгостью, и придерживался этой линии не без своего рода иронической мягкости. Он рано вставал и завтракал в своих пыльных унылых покоях. Завтрак ему подавала экономка миссис Шекспир. За завтраком сэр Невилл был не очень разговорчив, поскольку читал в это время газету, решал кроссворд в "Гардиан", пока набиралась вода в ванну, и только после ванны, прежде чем отправиться пешком на работу в министерство, уделял пять минут для ласковой и не лишенной сложности беседы на самые разнообразные темы со своей экономкой. Сегодня же, однако, не успел он раскрыть газету, как сразу воскликнул:

- О боже!

Миссис Шекспир моментально почувствовала, что ее хозяин на сей раз жаждет общения.

- Я могу быть чем-нибудь полезна, сэр?

Сэр Невилл нахмурился и улыбнулся одновременно.

- Вы знаете, миссис Шекспир, мир стал настолько тесен, что стандарты и принципы, не имеющие ничего общего между собой, внезапно оказываются в вынужденном соседстве. В нашем веке столько аномалий, что количество предсказуемых несчастий растет с пугающей быстротой. Их безбрежное множество пугает меня, я каждое утро открываю газету с мрачным предчувствием. И вот сегодня - да, именно сегодня - сбылся один из терзающих мое воображение кошмаров.

- Глубоко сожалею, сэр Невилл, право, сожалею.

- Спасибо, миссис Шекспир. Полагаю, вы бы хотели узнать, что именно произошло.

- Да, я бы не прочь, если и вы не возражаете.

- Американский полицейский открыл огонь в сельской пивной в Хартфордшире и ранил местного профсоюзного лидера - шотландца.

- Ну, от них всего можно ожидать - от американцев. Вы ведь бываете в кино, сэр Невилл?

- В кино я не ходил со времени расцвета Гарольда Ллойда, а тогда так называемый постовой представлялся персонажем забавным, объектом добродушных шуток.

- Теперь-то все по-другому, - проворчала миссис Шекспир. - Я знаю, я ведь вожу в кино своего младшего. Теперь все фильмы - сплошная кровавая баня с легавым в центре - их теперь так называют, этих ваших постовых.

- Легавый? - Сэр Невилл даже поморщился.

- Да, легавый. И легавый должен выстрелами проложить себе дорогу из любой беды.

- Вот здесь-то вы и попали в самый корень проблемы, миссис Шекспир.

- Да? - Миссис Шекспир даже несколько растерялась от собственных достижений.

- Совершенно верно. Мы не можем изменить американский образ жизни. Пытаться сделать это - значит, слишком много брать на себя, даже если бы такое вообще было возможно. Американцы, по всей видимости, приписывают смерти качества веселого приключения и, безусловно, имеют право на это. Пожалуй, тут наш недостаток, но мы не способны найти в смерти ничего, кроме довольно безвкусной скуки или, при некоторых обстоятельствах, явного облегчения. Тот же человек, который в Америке выстрелами прокладывает себе дорогу из беды, может легко оказаться тем человеком, который в нашей стране своими выстрелами проложит себе дорогу в беду. Сдается мне, точнее характер сего дела и не сформулировать. Поймите меня правильно: я критикую его поведение отнюдь не с позиций высокой морали. Профсоюзный лидер-шотландец в самом сердце сельского Хартфордшира - явление само по себе уже настолько невероятное, что, кто знает, возможно, он действительно заслуживал смерти, пусть даже от руки какого-то заезжего легавого. Так или иначе, мое беспокойство вызвано вопросами чисто технического характера, равно как и мои постоянные кошмары. Ведь на наши головы обрушилось дело, выносить суждение по которому не компетентны ни английские судьи, ни английские адвокаты, ни английские присяжные, ни английское общественное мнение. - Сэр Невилл сделал паузу. - Спросите меня, почему, миссис Шекспир.

- Почему, сэр Невилл?

- Ибо никому из нас не понять, что такое быть американским легавым в американском городе. Попробуйте осмыслить с английской точки зрения мотивы, которые заставляют человека подобного сорта применять оружие, и вы не найдете никакого смысла. Английская кровь обладает намного более высокой точкой кипения, чем ее американский эквивалент. Да, нам предстоит одно из тех злосчастных дел, где судебная ошибка просто неизбежна.

- Неизбежна, сэр? Но ведь такого никак не может быть в Англии.

- Если бы я опустился до того, чтобы застрелить человека в американском городе Де Мойн, миссис Шекспир, я бы не хотел подвергнуться суду по американским стандартам или - что еще хуже - по американским стандартам, видоизмененным во имя проявления доброй воли в духе Дэвида Копперфилда и миссис Минивер.

- Я понимаю, сэр, понимаю, - в суровом раздумье пробормотала миссис Шекспир. Большую часть того, что говорил ей сэр Невилл, она не понимала, именно поэтому ей он это и говорил. Возможность еще утром разогреть свой мыслительный механизм на глазах свидетеля, не способного ни на какие инициативы, которые могли бы затуманить обдумываемый вопрос, вызывала у него удивительное чувство освобождения от бремени.

- А сейчас я приму ванну, миссис Шекспир.

- Вы еще не доели яйцо, сэр Невилл.

Сэр Невилл скрылся в ванной, никак не обосновав свой отказ доесть яйцо.

Придя на работу, он принял своего помощника Билла Стокарда и высокого чина из Скотленд-Ярда - Пьютри, главного инспектора уголовной полиции. Они сидели, попивая чай.

- И ведь он отнюдь не рядовой полицейский, - говорил Пьютри.

- Он начальник полиции города с почти миллионным населением.

- Я этого не знал. - Сэр Невилл задумчиво помешивал ложечкой чай.

- О боже, да это же намного осложняет дело, не правда ли?

- Почему же?

- Видите ли, нам будет еще труднее судить его.

Стокард еле заметно улыбнулся. Он хорошо понимал ход мыслей своего начальника.

- О господи, да начни мы размышлять над тем, что судить легко, что трудно, а что вообще невозможно, мы бы уже давно все свихнулись, - заметил Пьютри, раскуривая трубку.

- Вы только вспомните все эти обрядовые дела - ритуальные убийства и каннибализм в районе Ноттингхилл-гейт! А кровная месть в Беркемпстеде, когда сводились счеты вражды, начавшейся пятьсот лет назад в Северной Нигерии! Вы думаете, его светлость судья Бекуит и судья миссис Макквистон были способны принять в том случае справедливое решение, а? Что скажете? Нам тогда нужен был колдун в полном боевом облачении, который в порядке наказания отрезал бы виновнику полагающийся орган - и точка.

- Но потом все равно последовала бы, я полагаю, апелляция, - сухо улыбнулся сэр Невилл.

Пьютри рассмеялся. Загудел зуммер селектора, и Стокард щелкнул рычажком.

- К вам господин из министерства иностранных дел, - раздался голос секретарши.

- О? - Стокард вопросительно глянул на сэра Невилла, тот кивнул.

- Хорошо, просите. - Стокард выключил аппарат.

- Что же теперь? - спросил он.

- Янки, наверное, пригрозят направить Шестой флот, если мы не выпустим их человека, - пошутил Пьютри.

- Вряд ли они пошлют Шестой флот из-за какого-то полицейского чиновника. Рональда Рейгана или Ширли Темпл еще куда ни шло, но Шестой флот - маловероятно, - заметил Стокард.

Отворилась дверь, и вошел коротенький, очень неопрятный человечек, который как-то очень странно держал голову - то ли собираясь извиняться, то ли играя на воображаемой виолончели и прислушиваясь к ее звучанию. Глаза его бегали вверх, вниз и по сторонам, и при этом на губах бродила жеманная улыбочка. Когда он переставал гримасничать, лицо сразу становилось утонченным и достойным, однако это обстоятельство, казалось, очень его смущало, и он изо всех сил старался произвести впечатление неприглядной никчемности. Представился он как Гайлз де Монтесано. Он был отпрыском одной из старых английских католических семей, и звук "р" раскатывался в его устах далекой барабанной дробью.

- Сегодня утром мы получили сообщение из консульства Соединенных Штатов по поводу мистера Крамнэгела, - заявил он.

- Уже? Однако быстро они работают, быстро, - заметил сэр Невилл.

Улыбнувшись, Монтесано стал похож на святого, умирающего мученической смертью на костре. - Сообщение, полученное нами, носит неофициальный характер, поэтому мы так быстро и получили его, - пояснил он.

- Прошу учесть, однако, что оно носит неофициальный характер только потому, что за ним пока еще не последовало официальной памятной записки или чего-либо подобного.

- Не понимаю, - сознался Пьютри.

- Видите ли, - еще отчаяннее скривился Монтесано, - видите ли, сообщение поступило в форме телефонного звонка мистера Элбертса, личного помощника генерального консула США, и он вполне ясно дал понять, что его звонок не следует считать сугубо неофициальным, поскольку за ним, безусловно, последует письменное извещение. Не знаю, право, достаточно ли понятно я изъясняюсь…

- М-м… Не могли бы вы изложить нам содержание сообщения американцев? - мягко направил его в нужное русло сэр Невилл.

- Полагаю, что именно в этом и заключалась цель вашего визита к нам.

- Совершенно верно, совершенно верно, - захлебнулся безрадостным смехом Монтесано.

- По всей видимости, американцы хотят заверить нас, что не рассчитывают на какое-то особое отношение к этому человеку. Говоря словами мистера Элбертса, он должен был бы лучше соображать. И сам виноват, если не сообразил.

- То есть никакого давления, - сказал Пьютри.

- Что есть отсутствие давления, как не способ оказать давление? - заметил сэр Невилл.

- А-а… - с мудрым видом протянул Стокард.

- Должен отметить, что сначала именно так восприняли звонок мистера Элбертса и мы, - заявил Монтесано. - Сообщение показалось нам слишком уж поспешным… И все же у меня сложилось впечатление, что они искренне смущены случившимся.

- Они и должны быть смущены, - сказал Пьютри.

- Они полагают, что он подвел свою страну.

- Это только потому, что он - за границей, - заметил сэр Невилл.

- Дома, по всей вероятности, он получил бы за это медаль.

- Ну, что вы! - Стокард никак не мог поверить, что существует такая огромная разница между англичанами и людьми, которых он любил называть "нашими американскими кузенами".

Зазвонил телефон. Стокард снял трубку. Послушав немного, сказал: - Ясно. - И положил трубку на рычаг. Сэр Невилл даже не взглянул на него.

- Умер шотландец, не так ли?

- Да.

- Рассуждать больше не о чем, - сказал Пьютри.

- Да, я ждал этого. Мне так и казалось, что наша проблема разрешится возникновением новой проблемы. Итак, мистер де Монтесано, все рассуждения о давлении носят теперь исключительно академический характер. Я больше не могу закрывать глаза на случившееся. Я могу пойти на некоторые скидки, но только в рамках дела об убийстве.

- Конечно, разумеется.

- Можно ли спросить, что вы намерены предпринять? - поинтересовался Пьютри.

- Буду всеми силами добиваться обвинения в непредумышленном убийстве. Какое же здесь предумышление?

- А почему он носил с собой оружие?

- Почему все мы носим с собой зубные щетки, стоит нам уехать из дому хоть на одну ночь? Сила привычки.

- Неужели, по-вашему, он такой идиот?

- Не забывайте, что он полицейский.

- Н-да. Их полицейский.

Узнав о смерти Джока, Крамнэгел, не стесняясь, расплакался, к вящему смущению присутствовавших при этом полицейских.

Назад Дальше