- Toujours вежливость, сэр, не устану я повторять. - И он зачиркал мелком по чемоданам.
- Клодсли! - раздался теперь голос самого старшего таможенника.
Клодсли, на лице которого появился оттенок меланхолии, достойной испанского монаха, ответил, что сию минуту идет. Меланхолию снова сменила свирепая ухмылка, напрочь стершая выражение философской самоуглубленности и заставившая чету Крамнэгелов спешно пройти дальше, в то время как за их спиной массивный человек в пальто из верблюжьей шерсти начал возмущаться и кипеть: - Я - Бэрроуз, и меня…
- О, разумеется, сэр, будьте любезны, откройте, пожалуйста, ваши чемоданы. Да, пожалуйста, до единого.
- Все они здесь психи как на подбор, все до одного, - сообщил Крамнэгел жене, когда они сели в такси.
- Двое хиппи в иммиграционной службе и пара чокнутых в таможне - н-да, вот было бы здесь работенки Арни Браггеру! А глянь на это такси - как тебе нравится ехать стоя, Эди? Мы, должно быть, едем со скоростью десять миль в час и к тому же не по той стороне. Сколько, он сказал, стоит проезд до города?
- Четыре фунта, - ответила Эди.
- Это сколько будет в настоящих деньгах?
- Даже не соображу. Долларов десять? Какая разница? - Она схватила Крамнэгела за руку. - Ведь мы в Англии, понимаешь? В Англии, откуда отплыли отцы-пилигримы!
- И ничего нет удивительного, что отплыли, раз здесь такие таможни.
Когда такси затормозило у гостиницы "Лексингтон Тауэре", филиала гостиничного концерна Фрискина из города Де Мойна (Айова), дверцу машины открыл швейцар в форме солдата времен гражданской войны между Севером и Югом.
- Это еще что за чучело? - изумился Крамнэгел и полез в карман за бумажником.
- Рядовой гражданской войны, - отчеканил лупоглазый кокни. - А зачем - не пойму. Работа, понимаете ли, новая, вчера только мне обломилась. Видно, значит, чтоб приезжающие были как в своей тарелке. Наша гостиница - дочернее предприятие от отелей "Фрискин". И в начальниках - сплошные янки, как и во всех британских заведениях, кроме пакистанских ресторанчиков. Пожалуйте к портье, и тут же ваш багаж доставят вслед за вами. Если что нужно - не стесняйтесь, спросите. Мы здесь для того, чтобы обеспечить вам комфорт и уют в атмосфере непринужденной и со вкусом организованной роскоши. Чаевые только при отъезде, спасибо, и очень было приятно вас обслуживать. Что вся эта галиматья означает, можете не спрашивать, мне просто пришлось вызубрить из фирменного проспекта.
- По-моему, все это звучит очень мило, - сказала Эди, чуть кивнув с королевским величием.
- Сколько? - спросил таксиста Крамнэгел.
- Восемь колов, - ответил тот душевно и с сердечной теплотой.
- Что такое кол?
- Фунт.
- Вы же вроде сказали четыре.
- Четыре - в один конец. А мне еще вернуться надо.
- Но мы-то с вами обратно не едем.
- То-то и оно. Мне придется ехать пустым.
- Что-то я вас не пойму. С какой стати вам вообще ехать обратно? В городе пассажиров нет, что ли?
- Я аэродромный таксист. Конторы у нас, видите ли, разные. Мне пассажира, который не в аэропорт, брать нельзя. Нестоящее дело. Лицензию отберут.
- Дайте ему шесть, - посоветовал швейцар.
- Да? - Все еще сомневаясь, Крамнэгел тем не менее отсчитал шесть однофунтовых бумажек. Время было позднее, шел дождь, Эди озябла.
Как только Крамнэгелы скрылись в дверях, таксист протянул швейцару однофунтовую бумажку.
- Очень мило с вашей стороны.
Следующие два дня Крамнэгелы провели в строгом соответствии с программой, заранее разработанной Эди. Стояли в благоговейном восторге перед памятником принцу Альберту и, казалось, слышали, как по сердцу столицы грохочут маршем римские легионы. Провели несколько минут в парламенте, прислушиваясь к волнующей дискуссии по поводу власти на местах и жилищного строительства, которая открыла обоим глаза на то, как действует конституционная демократия, еще более почтенная, нежели их собственная. Осмотрели бриллианты короны и темницы Тауэра и обошли в сопровождении гида Хэмптон-Корт. Третий, и последний, день Эди оставила для своих дел. На американской военно-воздушной базе где-то в Хартфордшире служил ее сводный брат майор Батт О'Фехи. Крамнэгел не питал к нему особой симпатии - именно, может, потому, что они были очень друг на друга похожи. Выпивка служила обоим необходимой стартовой площадкой для запуска механизма светского общения, хотя Крамнэгел предпочитал напитки помягче, вроде пива - ничто не доставляло ему такого наслаждения, как со смаком рыгнуть, - а майор О'Фехи предпочитал виски как более быстрое средство доставки в то состояние эйфории, которое только одно и способно принести наслаждение людям, слушающим, ничего не слыша, и говорящим, ничего не сказав.
Начался этот третий день просто ужасно. Уверенный в своих способностях следопыта, Крамнэгел взял напрокат машину, дабы самолично разыскать базу ВВС США. В прокатном бюро оказался свободным лишь крохотный автомобильчик британского производства, которому изрядно досталось за его рабочую жизнь. Коробка передач вела себя так, будто ее всю ночь продержали в густо засохшем к утру клее. Сцепление не сцепляло. Двигатель временами вдруг начинал нести как одуревшая лошадь, педаль газа застревала в полу. Каждый раз при включении тормозов кресло водителя либо прыгало вперед, либо отскакивало назад - в зависимости от настроения. Пытаясь найти дорогу, чтобы выбраться из Лондона, Крамнэгел раз шесть осаживал мотор, потому что никак не мог понять, включена ли скорость, а если включена - то какая. К тому времени, когда они достигли пригородов, Крамнэгел уже был вне себя от гнева и обрушился на Эди, сидевшую с картой на коленях.
- Что я такого сделал, чтобы бог меня покарал этой задрипанной колымагой! - вопил он. - И все из-за того, что тебе загорелось свидеться с этим треклятым… Он ведь даже и не настоящий тебе брат, если на то пошло! Если бы вы с ним поддерживали хоть какие-нибудь родственные отношения, я б еще мог понять, но проехать целых пять тысяч миль только для того, чтоб посмотреть на паршивого майора Батта О'Фехи, - это, знаешь ли, слишком даже для родственных чувств. - И поспешил добавить: - Вот ведь кретин!
Эди сидела посреди этой бури и либо вообще отказывалась отвечать на вопросы мужа, где они находятся, либо холодно отвечала, даже не заглядывая в карту.
- Слушай, ты хочешь добраться до этого своего паршивого майора или нет? Я ведь, знаешь ли, всего-навсего шофер, и не жди от меня ничего большего. Ты мне только скажи, куда ехать, и я направлю туда наш роскошный лимузин. Я, может, предпочел бы провести сегодняшний день в Виндзорском замке, или на Эдинбургском фестивале, или где еще, ну да уж что поделаешь. Может, у тебя и в Париже есть родня или мне все-таки удастся взглянуть на Эйфелеву башню?
Эди вышла из положения, заревев - сначала тихонько, затем громко и отчаянно. Теперь в камень обратился Крамнэгел, выдавая обуревавший его душу гнев лишь лихостью езды, которая достигла апогея в небольшой деревушке. Эди завопила, увидев мчавшийся прямо на них грузовик.
- Какого черта? - воскликнул Крамнэгел.
- Ты едешь не по той сто…
Далее имело место бурное столкновение интересов между огромным восьмиколесным грузовиком, перевозившим часть дома, и маленьким автомобильчиком. К счастью, когда они столкнулись, грузовик еле двигался, а Крамнэгел успел нажать на тормоза, но авария все равно произошла изрядная. Автомобильчик - вернее, его составные части, разбросанные по дороге, - напоминал обломки игрушек, выброшенные злостным баловником из детской коляски.
Водитель грузовика оказался родом откуда-то с севера и изъяснялся усеченным телеграфным стилем, да к тому же с таким акцентом, что Крамнэгел не понимал ни слова. Однако слов понимать и не было надобности: по интонациям было достаточно ясно, что Крамнэгел идиот по меньшей мере и, вероятно, еще кое-кто похуже.
Крамнэгел соображал медленно, был настолько перепуган, что даже побледнел. Эди сидела, привалившись к дверце и закрыв глаза. Крамнэгел весьма патетично объяснил появившемуся полисмену:
- Я, значит, американец и напрочь забыл, что вы здесь ездите не по той стороне. Полисмен оказался весьма расторопным, кто-то неизвестный принес Эди горячего чая, успокоился постепенно и шофер грузовика.
Было быстро решено, что местное такси доставит Эди на авиабазу, а Крамнэгел пообедает пока в закусочной, затем, как он выразился, "проглотит фильмишку", а вечером они встретятся в той же закусочной и тем же местным такси вернутся обратно в Лондон.
Уезжая, Эди благодарно чмокнула Крамнэгела, а тот чмокнул ее в ответ. Приехала аварийная машина и взяла на буксир остатки прокатного автомобиля. Толпа разошлась. Крамнэгел остался в полном одиночестве в поселке Уинкуорт-Трэвис.
5
Поселок был типичный - медленно, веками накапливавшаяся импровизация, внезапно распятая на магистральном шоссе, которое безжалостно взрезало тихий сельский уют не без сопротивления со стороны поселка, сопротивления, обозначившегося в виде головокружительных поворотов, опасных пешеходных переходов и хорошо замаскированных въездов на боковые улочки. Все здесь казалось Крамнэгелу удивительным и самобытным, особенно потому, что транспортные проблемы волновали его куда больше, нежели романская архитектура. Стоя на углу, он как зачарованный следил за мрачно-торжественной дисциплиной дорожного движения, временами нарушаемой каким-нибудь романтиком шоссе, плюющим на дорожные знаки с той уверенностью в себе и не знающей преград напористостью, которые создали в этой древней стране в более славные времена высокую репутацию пиратству. Подгоняемый неодолимой жаждой общения, Крамнэгел подошел к молодому полисмену, который по-совиному выглядывал из глубин своего шлема и останавливал время от времени без особого усердия поток машин, чтобы дать перейти улицу пешеходам.
- Наше вам, - приветствовал Крамнэгел полисмена.
- Простите, сэр?
- Чего нового?
- Нового? Извините, сэр.
С этими словами полисмен мужественно пересек улицу перед самым носом у машины, чтобы помочь на переходе группке мамаш с колясками. Крамнэгел снова почувствовал, что ему не уделяют достаточного внимания. В глубине души он ведь считал, что предпочтение должно отдаваться ему, а не каким-то заурядным пешеходам.
- Итак, сэр, вы что-то здесь ищете? - вернувшись на тротуар, спросил полисмен.
- Я тоже полицейский, - объявил Крамнэгел.
- Да, та еще работенка, - отреагировал полисмен. - Я вовсе не намерен заниматься ею всю жизнь.
- Не намерен? - переспросил Крамнэгел, с трудом разбирая акцент собеседника.
- Что же может быть лучше для мужчины? - Я увлекаюсь архитектурой.
- Архитектурой? - Крамнэгел не поверил своим ушам.
- Да. Ну, строительством домов.
- Я знаю, что такое архитектура, - заявил Крамнэгел.
- Я всегда увлекался ею. А вы откуда родом? Из Канады?
- Из Канады? Из США - из Соединенных Штатов Америки.
- Да? - Слова Крамнэгела, казалось, не произвели на молодого полисмена никакого впечатления. И почему вдруг Канада? С какой стати этот юнец вспоминает сперва о Канаде и только лишь потом о Соединенных Штатах?
- Я начальник полиции. На меня больше тысячи человек работает.
- О, но в таком случае вас вряд ли можно считать полицейским, - заметил юноша.
- Вы скорее кабинетный работник.
- Ни черта подобного! - возмутился Крамнэгел. - Да я почти все время с парнями на улицах, а бумагами в моей конторе занимаются другие. Я никогда не забываю, что начал службу простым постовым - как вы сейчас. Да, сэр, был и я когда-то новичком, совсем зеленым, с самых азов начинал…
- Простите.
Юноша снова остановил движение, и колонна школьников, подобно гигантскому крокодилу, выползла на дорогу. Пока болтающая и смеющаяся масса детей переливалась через узкое шоссе, раздосадованный Крамнэгел шагнул в сторону. Поведение юного полисмена не пришлось ему по душе, более того, общение с ним никак не помогло борьбе с охватившим Крамнэгела весьма странным чувством одиночества, к которому он не привык и которое в его возрасте малоприятно. Все равно как если бы часть его души, никогда ранее признаков жизни не подававшая, часть души, существование которой люди в большинстве своем осознают еще в детстве, - та самая, что заставляет детей часами простаивать у окон, уткнувшись носом в стекло, - вдруг неожиданно проснулась и начала его терзать. Дома он привык быть на виду, его уважали и боялись. Не обязательно было и форму надевать - его и так замечали. Он всегда ходил с высоко поднятой головой - даже когда ничего не случалось. Он привык к тому, что люди ощущают его присутствие, привык замечать краешком глаза их реакцию, и этого ему хватало для сохранения душевного равновесия. Он жил этим постоянным напоминанием о пройденном пути, теша свое тщеславие и гордясь своим скромным происхождением: ведь, если посмотреть, чего он достиг, скромность происхождения оказывалась не чем иным, как маркой качества его личности.
Здесь же, в этом поселке, который настолько погряз в своих косных заботах, что вовсе не замечал его августейшего присутствия, Крамнэгела вдруг охватило предчувствие беды, какой-то ужасной ошибки, как случается иногда во сне. Никто даже не смотрел на него. То ли все они здесь напрочь лишены наблюдательности, то ли в проявляемой ими враждебности скрывается какой-то умысел. О, разумеется, когда он обращался к ним, вели они себя вполне любезно, но то была любезность, в которой не чувствуется уважения. Ему даже стало не хватать Эди - отнюдь не по причине глубокой к ней привязанности, но потому, что во всей округе она была единственным человеком, знавшим, кто он такой есть.
Крамнэгел остановился перед памятником жертвам войны. Скромный маленький обелиск с выгравированным сбоку пальмовым листом. Обелиск воздвигнут в память восьми человек, павших во время войны 1914–1918 годов. О погибших же в последнюю войну - ни слова, как будто люди перестали поминать павших, сбившись со счета. Из церкви за памятником вышел священник с профессионально угрюмой улыбкой на лице. Крамнэгел стоял неподвижно, как в засаде, и, когда священник поравнялся с ним, сказал: - Доброе утро.
- Доброе утро, - удивленно ответил священник.
- Хотя… разве сейчас утро? - И взглянул на часы. - Пожалуй. Но с натяжкой, конечно.
- Почему на этом камне нет имен павших в прошлую войну?
- Разве нет? О боже, а я и не замечал. Большое спасибо, что обратили внимание. Подумать только! Однако, с вашего позволения… - Священник приподнял шляпу и поспешил прочь.
- "Подумать только", - передразнил его Крамнэгел. - Господи ты боже мой!
Постепенно недоумение и растерянность, вызванные столь оскорбительным безразличием к нему со стороны захолустного поселка, начали перерастать в гнев - вернейший союзник всех тех, кому не дано умение понимать. Так что Крамнэгел, привлеченный "легким ленчем", обещанным вывеской, появился в дверях "Кафе Тюдоров" в том настроении, которое лишает человека какой бы то ни было восприимчивости. Его флирт со стариной начался с того, что голова его вошла в соприкосновение с балкой, приведя тем самым в действие истерический колокольчик, прекративший возвещать его появление в зале, только когда он сел за столик и снял пиджак.
- Какого дьявола вы не уберете эту балку? - спросил он официантку.
- А, никак американец пожаловал? Ну, тогда ничего странного, что вы ее не оценили, - ядовито ответила она.
Крамнэгел с неудовольствием отметил, что от платья ее несло чем-то прогорклым, и в изумлении уставился на ее кружевной чепец - слабую попытку придать кокетливый вид ссохшейся головке с редкими волосами, недовольно поджатым ртом и ханжеским выражением лица.
- Вот именно! В точку попали. Я американец, и ваша балка мне никак не понравилась.
- Что ж, она находится на этом месте с тысяча пятьсот восьмого года и, надо думать, имеет полное право находиться и далее. Тем более что мы все равно не можем ее снять.
- Это еще почему?
- Охраняется государством. Как и почти весь поселок. Историческое место. Здесь было сражение.
- Сражение? Здесь? - Крамнэгел что-то не помнил, чтобы немцы высаживались в Англии во время мировых войн.
- Да, сражение. Там, где сейчас кладбище, под принцем Рупертом коня убило.
- Под принцем Рупертом? - Напрягши свои умственные способности, Крамнэгел перебрал все когда-либо виденные им фильмы. - Когда это было?
- Девятого октября тысяча шестьсот сорок седьмого года. Он был гнедой.
- Кто?
- Конь.
- Вы-то откуда, черт подери, все это знаете? - Крамнэгел больше не мог выносить столь педантично-детальную лекцию, да еще от женщины.
- Нет надобности грубить мне, - остерегла его официантка, и ее холодные глаза школьной учительницы сверкнули за стеклами очков.
- Я и не грублю. Где еще в этом поселке можно пообедать?
- В "Гнедом коне и голове принца".
Крамнэгел поднялся со стула.
- Но только там больше не готовят обедов.
- Я ведь вас спрашивал, где можно пообедать, - со вздохом напомнил ей Крамнэгел.
- Вам же будет лучше, если перестанете перебивать и дадите мне договорить. Обедов там больше не готовят, но раньше готовили. Вот приехали бы вы раньше ноября прошлого года, там бы и пообедали. И очень вкусно к тому же.
- Но я приехал не в прошлом году. Я сейчас приехал. И я хочу знать, где в этом поселке можно пообедать.
- Здесь. Но у нас вы получите только легкий обед.
- Ну ладно, пусть будет легкий. А потом я съем легкий ужин или два для компенсации.
- Но вы должны взять себе в толк, что легких ужинов мы не готовим.
- Хорошо, обойдусь тяжелым.
- Мы вообще не подаем ужинов. Если желаете поужинать, вам придется идти в "Гнедого коня и голову принца".
- Сейчас или до ноября прошлого года?
- До того ноября они не готовили ужинов.
- Даже легких?
- Никаких. А вот сейчас готовят легкие.
- Послушайте, сударыня, - взмолился Крамнэгел, - тот мост мы перейдем, когда доберемся до него. Просто скажите мне, что у вас есть. - И он тяжело плюхнулся на стул.
- Дежурный суп. Яичный салат. Паровой пудинг на нутряном сале.
- А что еще?
- Больше ничего.
- Как, это все?
- Все.
- О боже!
Официантка глянула на него так, будто он самым неподобающим образом нарушил приличия.
- Какой у вас дежурный суп?
- Просто суп. Без названия.