Греческие секретные службы подняты по тревоге. Они подымают французские. Эксперт едет в Самофракию и выносит свой вердикт: речь идет не об изначальной, первичной упаковке, но лишь о копии этой упаковки. Где, когда и как произошла замена мраморного блока весом в несколько сот килограммов? С момента упаковки Ники в Лувре ее не оставляли ни на минуту!
Долго допрашивается капитан "Кавулома-Кавулоса". У этого офицера такое чувство чести, что он пытается покончить с собой, проглотив пресс-папье в виде Парфенона. Чтобы избежать утечки информации, задерживают экипаж и специалистов, открывающих ящик. Министр Изящных Искусств устраивает истерику и требует, чтобы Старик сделал все возможное. Надо ли вам напоминать, что в серьезных случаях всегда обращаются к Сан-Антонио? Если надо, то вот я напоминаю! Как едко заметил проницательный Пинуш, заседание было долгим и бурным. Бритый Ежик изрядно помял мне лацканы во время своих призывов и увещаний. "Дружище, в наше время подобная кража недопустима. Мы просто погибнем, нас засмеют, если только публика узнает! Необходимо, вы слышите? Необходимо найти Нику Самофракийскую в кратчайшие сроки и с максимальным соблюдением тайны, речь идет о чести всей Франции". Тут я остановил этот поток красноречия, сославшись на сквозняк, и распрямился - не в пример совершенно помятым бортам моего пиджака. Когда Старик болтает о национальной чести, появляется хороший повод, чтобы распустить хвост. Я поднялся, бледный, чуть задрав нос, устремив взгляд к голубому горизонту Пляс де Вож. "Я сделаю невозможное, шеф".
Мы с Шерлоком мысленно повторили весь путь Ники. Самое главное - определить, в каком именно месте она была похищена, эта оперенная красавица.
- Как ты считаешь, Расконан-же-ты-Дойл этакий, - набросился я, - ты, который только и делает, что кормит мозги отборнейшим фосфором, когда произошла подмена?
Холмс прикрыл свои очаровательные глазки, похожие на два плевка туберкулезника.
- Три эпизода этой перевозки, - пробормотал он.
- Это не было перевозкой мухи, скорее перевозкой слона, - заметил я мимоходом.
- Примо, - сказал он будто в забытьи, - Лувр... Ее упаковывают... Децио, грузовик... Ее везут в Марсель... Терцио, корабль...
Мне казалось, что я прямо вижу, как шевелятся мозги в его лысеющей башке.
- Ты говоришь, что, положив в ящик в Лувре, ее уже больше не оставляли?
- За ней следили обычные служители. Чтобы ее стащить, нужен был другой, более подходящий контингент и еще более подходящий мастер этого дела! Нет, в Лувре кража была невозможна...
Он согласился.
- Перейдем теперь ко второй части, к перевозке на грузовике, - продолжал этот король по части серого вещества... - Ты говоришь, Париж - Марсель без остановок, но что ты имеешь в виду под этим "без остановок", Сан-Антонио? Я плохо себе представляю мотоциклистов и шоферов, которые отмахнули бы восемьсот пятьдесят зараз! Конечно же, они должны были отдыхать и перекусывать!
- Все проверено, Пинуш. Везли эстафетой. Была смена мотоциклистов в префектуре Оксерра. Потом смена мотоциклистов и шофера в префектуре Лиона, и это была последняя команда, которая и завершала путь.
- Сколько человек было на борту грузовика?
- Двое: шофер и вооруженный охранник. Они совершили весь пробег за десять часов с помощью полицейских сирен, расчищавших дорогу. Грузовик прибыл прямо на набережную. Было пять часов вечера. Персонал ожидал его у подножия подъемного крана. Вышеупомянутый кран подхватил ящик и опустил его в трюм... Судно снялось с якоря в тот же вечер. Через два дня оно достигло Пирея, где была остановка на одну ночь.
- Там выгружали товары?
- Да.
- А! А! - воскликнул Пино, приоткрыв один глаз.
- Судовые офицеры подтвердили, что вынимаемый груз находился в другой части трюма, и, кроме того, так или иначе два моряка следили за ящиком.
- Почему же такие предосторожности?
- Чтобы дать гарантии нашим Изящным Искусствам.
- И корабль отправился в Самофракию?
- Куда он прибыл спустя примерно сутки.
- И что же там?
- Прежде всего выгрузили Нику или по крайней мере то, что почитали Никой. Снова с помощью подъемного крана она была водружена на платформу грузовика, который транспортировал ее в экспозиционный зал, оборудованный для ее приема. Ее спустили, и четверо специалистов приступили к ее раздеванию.
- Была ли там пресса?
- Один тип из греческих "новостей", которые заручились правом эксклюзивного репортажа.
- Его также задержали?
- Конечно! Но ты отдаешь себе отчет, что скандал закипает, как котелок на огне? С минуты на минуту может сбросить крышку!
Его Пинушество потер усы желтым от никотина указательным пальцем.
- Ясно одно, - решил он.
- Что же, мессир Пино?
- Подмена произошла на борту корабля.
- Я того же мнения, дражайшая мумия.
- Ибо, - продолжала эта неутомимая плешивая башка, - на борту судна были средства, чтобы заменить настоящий ящик на другой. Трюм - не слишком бойкое место, и потом люди, которые выкинули номер, располагали подъемными кранами, не забывай этого. Хочешь, я тебе скажу, Сан-Антонио?
- Скажи же мне, старина!
- На судне уже была фальшивая упаковка к тому моменту, когда загрузили настоящую.
- Возможно...
- Нет, вероятно!
- Итак! Далее?
- Далее: прячут настоящую во время первой части плавания и выгружают ее в Афинах.
- Вероятно, - согласился я.
- Нет, точно! Какой торговый груз был на судне?
- Не знаю, - признался я.
На этот раз мастер дедукции нечеловеческим усилием приподнял оба века и устремил на меня свой тусклый взор.
- Тебе бы следовало поинтересоваться, - упрекнул он, - Итак, мы едем поглядеть все это на месте, мне теперь надо переодеться... Наш самолет уже в 12.30?
- Ты и об этом догадался! - задохнулся я, готовый отныне ждать от него любых чудес.
- Нет, - скромно заметил Пино, - я только прочитал это в билетах.
Глава III, в которой мы прибываем в Афины!
В полицейском управлении греческой столицы нас ждал комиссар Келекимос. Это был озабоченный молодой человек, коротко стриженный, облаченный в костюм в сиреневую и голубую полоску, который бегло говорил по-французски с помощью переводчика. Этот же типчик был бы совсем лилипутом, если бы с завидным упорством не носил каблуков. Это был-таки карлик, но, если ему когда-нибудь случится облысеть и горе мыкать, он легко найдет себе работу: коротышка в совершенстве, гибко владел нашим языком, говорил неутомимо и без малейшего акцента.
- Комиссар Келекимос приветствует вас и всецело поступает в ваше распоряжение! - объявил он.
Нормальное начало. Представляемся, обмениваемся приветствиями и новостями Парфенона и Эйфелевой башни. С удовлетворением констатируем, что эти два произведения искусства пока еще не похищены, потом входим в существо дела. Делом занимается именно Келекимос. Я тут же задаю ему Пинушевский вопрос о характере груза, перевозившегося на "Кавуломе-Кавулосе". Ответ нас разочаровывает: автомобили. Помимо Ники, корабль перевозил "рено", они-то и были выгружены в Афинах. Нет, они не были упакованы! Да, выгружены были только автомобили. У Келекимоса тоже была эта идея, что и у нас, по поводу остановки в Пирее. Но его расследование определенно показало, что безголовая дама здесь на землю не ступала.
Согласно Келекимосу подмена имела место во Франции, и на борт "Кавулома-Кавулоса" была поднята уже фальшивая упаковка. Таким образом, для него проблем нет: он перебрасывает всю ответственность.
Я взглянул на него. Он ответил обезоруживающей улыбкой.
- Нам кажется странной попытка самоубийства капитана, - сказал я переводчику, - Мы бы хотели иметь сведения об этом офицере.
Лицо нашего собрата несколько омрачилось. Он разглагольствовал еще добрую толику времени, избегая смотреть на нас. Лилипут-переводчик, казалось, был смущен.
- Комиссар говорит, что речь идет о старом офицере с безупречной репутацией, чья блестящая и честная карьера близится к концу. Кроме того, не следует не доверять капитану греческого судна.
- Не вследствие ли продолжительного допроса вышеупомянутый капитан впал в такую депрессию?
Наши партнеры обменялись целой серией своих "кси" и "пси", "омикронов" и "ипсилонов". Наконец последовал ответ:
- Капитан не мог примириться с тем, что доверенное ему произведение искусства исчезло; его чувство чести таково, что он полагал, что не переживет этого скандала.
Старый хрен потянул меня за рукав.
- С этими людьми мы только теряем время, Сан-Антонио, - предупредил он. - Этот комиссар - страшный гордец. Доказательство: он близорук, но снял очки, чтобы нас встретить, у него до сих пор след на переносице. А очки торчат из его верхнего кармана. Ты заметишь, что он собирался сменить их на очки от солнца, но на самом деле они с двойными стеклами. Он решил поиграть в Понтия Пилата и хочет убедить нас, что похищение совершено во Франции. Переводчик его - только прием остранения, ибо он сам прекрасно понимает французский, это видно у него по глазам, когда ты задаешь вопросы. Он реагирует раньше, чем коротышка успевает перевести.
Умопомрачительная мудрость старого хрена только подтвердила мое собственное ощущение. Забавно, насколько люди всегда чувствительны к соперничеству. Как только встречается пара парней, занимающихся одним и тем же, они начинают дуться друг на друга и подставлять ножки.
- Где находится капитан?
- В госпитале в Салониках.
- Я бы хотел сначала встретиться с ним, а потом отправиться в Самофракию, чтобы посетить корабль.
Возобновилась пантомима ревностного переводчика и этого эллинского петуха-полицейского.
- Комиссар Келекимос предоставляет специальный самолет для ваших передвижений, а также меня в ваше распоряжение, - заявил коротышка.
Иными словами, на карлика возлагались слежка за моим поведением и отчеты перед своим шефом.
Салоники - современный город с элегантными зданиями и широкими проспектами. Apriori, - это все, что можно сказать об этом городе, откуда наш экспедиционный корпус 14-18 гг. вывез столько прекрасных сувениров, не считая малярии!
- Это здесь! - объявил наш маленький гид (назвавшийся, как я чуть не забыл вам сказать, Кессаклу).
Греческий-прегреческий флаг, синий с белым, трепетал на фронтоне синего с белым здания. Мы поднялись на крыльцо госпиталя Келбопубис, и бронзовый санитар провел нас до палаты капитана. Этот последний оказался человеком лет пятидесяти двух, жирный, как каплун, с носом, покрытым черными точками, и с набрякшими веками. У него была серая щетина; он ютился на кровати с повязкой на шее.
- Вот французские полицейские, которые хотели бы задать вам несколько вопросов, капитан!
Офицер поднял голову. Говорить он мог только очень тихо, потому что, пытаясь проглотить свое пресс-папье, он повредил горло.
- Вы говорите по-французски? - спросил я у старой калоши.
- Немного, - прошептал капитан "Кавулома-Кавулоса".
Переводчик, казалось, несколько огорчен. Я повернулся к нему.
- Прекрасно, - сказал я. - Тогда вы можете подождать нас в коридоре, почитать себе "Грес Суар".
Слегка негодуя, он посмотрел на дверь, которую старый хрыч с отеческой заботой открыл перед ним. Немного поколебавшись, он вышел. Пино спокойно прикрыл дверь, потом, опытный человек, он снял шляпу и повесил ее на щеколду, чтобы завесить замочную скважину. Удовлетворенный, я занял место у изголовья капитана, которого, как я чуть не забыл сказать, звали Комтулагросом.
- Капитан, - начал я, - не переживайте из-за нашего визита. Я убежден, что тайна этого исчезновения скоро прояснится, но, хотя вы вне всякого подозрения, нам надо уточнить некоторые моменты...
- Капитан, сколько времени вы провели в Марселе?
- Три дня, - ответил он. - А что?
Я воздержался от ответа. Если я начну объяснять ему каждый свой вопрос, мы здесь застрянем до завтра!
- Ваши матросы сходили на берег?
- Два дня подряд, да, а что?
- А вы?
- Я поехал в Ниццу повидаться с родными.
- Таким образом, в течение этой остановки на борту оставался только сокращенный личный состав?
- Выходит, так. А что?
Тут я притворился, что раскрываю ему все карты.
- Предположим, что кого-то из ваших людей могли подкупить.
Негодующий жест Комтулагроса. Я вновь успокаиваю его улыбкой, вкрадчивой и сладкой, как пирожное.
- Я сказал: предположим, капитан, ибо я здесь для того, чтобы предполагать. Наше ремесло требует этого... Итак, предположим, что некоторых членов вашего экипажа могли бы подкупить и они могли погрузить упаковку, похожую на упаковку Ники?
- Трудно!
- Но возможно?
- При условии, что в деле участвовало много человек, о чем я запрещаю вам и думать! - прорычал Комтулагрос.
Я зажег сигарету, поскольку табличка, запрещающая курить, была на греческом и я не был в состоянии ее прочесть...
- Я вам сейчас предложу одну гипотезу, капитан. Я рассчитываю на вашу честь моряка: вы мне скажете, возможно такое или нет. Можно ли было погрузить в трюм в Марселе двойник того ящика, в котором была Ника, и выгрузить настоящий ящик в Пирее? Поразмышляйте, приглушите ваше негодование и ответьте мне со всей прямотой.
Тут его средиземноморская кровь прямо закипела в жилах, нос посинел. Вот когда он стал похожим на эллинский флаг, этот Комтулагрос! Однако он сдержался и долго шевелил мозгами, углубляясь взглядом в трещины на потолке.
- Нет, - сказал он наконец. - По крайней мере даже если можно было загрузить ложный ящик в Марселе, выгрузить настоящий в Пирее было невозможно, поскольку я лично наблюдал за разгрузкой. В Пирее на берег не было спущено ничего, кроме машин...
- А в Самофракии, капитан?
Он покачал головой.
- Конечно, нет. Доступ к острову очень трудный, и поэтому был выбран именно мой корабль... Чтобы спустить ящик, надо было использовать бортовые средства, поскольку на острове нет никакого подъемного крана. Там практически и порта нет, а так, только якорная стоянка...
Он приподнялся на подушке и помахал указательным пальцем у меня перед носом.
- Вы теряете время, комиссар! Клянусь честью, выгрузить эту статую с тех пор, как она была водружена на борт моего корабля, было невозможно! Следовательно, в Марселе был погружен именно фальшивый ящик и подмена произошла во Франции.
Я понял, что теперь вырвать у него что-либо иное будет невозможно.
- Примите мои пожелания скорейшего и полного выздоровления, капитан, - сказал я, вежливо кланяясь.
Глава IV, в которой я веду вас на корабль!
В коридоре мы забрали Кессаклу. Он, казалось, был чертовски зол, наш тщёдушный переводчик, и готов разнести меня в пух и прах на своем новогреческом. Ему не нравится, когда с ним обращаются, как с горшком с резедой, и выставляют его на балкон. В общем, чем человек меньше, тем громче хай он поднимает.
- Могу ли я спросить, что вы намереваетесь делать?
- Посетить Самофракию и "Кавулом-Кавулос", - ответил я.
- Мы приготовили военный вертолет, чтобы препроводить вас прямо из Салоник на остров.
- Браво! Умеете работать...
Пинуш шел чуть на отшибе, купаясь в своем собственном внутреннем свете. Я догадывался, что шерлок-холмсовские мысли сочатся из его серого вещества, как вода из старого умывальника с изношенной прокладкой.
- О чем ты мечтаешь? - спросил я у этого фаната.
Он почесал мочку уха, помолчал секунду и заявил:
- Я жду, когда увижу корабль, чтобы поставить тебя в известность об этом.
- Каково же твоё ощущение после первого свидетеля, благородный марафонец одиночной дедукции?
- Надо поглядеть, - осторожно ответил он.
- Ну, дальше же, старина!
- Я-таки не думаю теперь, что Ника была спущена в Пирее.
- Почему?
- Если капитан наблюдал за всей операцией и если не было выгружено ни одного ящика, то совершенно невозможно, чтобы статую утащили тайком с корабля. Не забывай о ее значительном весе...
- Что же остается?
- Что она, может быть, все еще находится на "Кавуломе-Кавулосе".
Я направил на своего товарища, почти друга, взгляд, пристальный, как чертовски точный перископ.
- Может, ты воображаешь, что они могли спрятать этот кусок булыжника в ящик для галстуков в одной из кают?
- Я хочу увидеть корабль, прежде чем продолжить этот разговор, - глубокомысленно заявил он.
Больше из него ничего было не вытянуть, прямо сфинкс, этот Пино. У всех шерлок-холмсистов культ тайны.
Спустя несколько часов наш друг Кессаклу показал на сверкающий синий простор: вдали на море виднелось желтоватое пятнышко.
- Самофракия! - объявил он.
- Отличная дыра, - пробормотал я.
- Да, - согласился мой компаньон, - жалко только, если поблизости не найдется кафе: я умираю от жажды! Должно быть интересно провести здесь отпуск, в хорошем шезлонге и с бутылочкой охлажденного мюскаде...
Вдоль блистающего залива скользила моторная лодка.
- Это чтобы доставить нас на борт, - предупредил Кессаклу.
"Кавулом-Кавулос" стоял на якоре в четверти мили от берега. Через несколько минут мы ступили на обрезанную лестницу (видать, предназначенную для раввинов) и вскарабкались на борт махины. Помощник капитана (ставший капитаном после госпитализации своего предшественника) принял нас в красивой белой форме, которая делала его похожим на яхтсмена. Это был человек лет сорока, стройный, красивый парень с изящными движениями.
- Вот здесь и была помещена Ника! - сказал офицер, показывая на четыре железные стойки, привинченные к полу.
- Мы блокировали ящик между этими металлическими балками, специальным образом закрепленными, чтобы обеспечить статуе полнейшее равновесие. Можно было бы перевернуть корабль вверх дном, и статуя бы не шевельнулась.
- Сколько человек на борту? - спросил я.
- Тридцать четыре, включая офицеров.
Он приподнял левую бровь, что не означало, впрочем, что он записался в коммунисты, а только выражало некоторое удивление.
- Вы наняли дополнительные силы ввиду подобного груза?
На этот раз поднялась правая бровь, что не означало усиления симпатии к правым, но просто возрастание удивления.
- Что вы имеете в виду?
Я улыбнулся ему как можно слаще.
- Мой вопрос, в сущности, совсем простой. Когда вы покидали ваш порт приписки, отправляясь в Марсель, вы наняли новых моряков?
- Без сомнения, - ответил офицер. - Экипажи распадаются и собираются заново. Я думаю, мы должны были завербовать в Патрасе с полдюжины человек, прежде чем выйти в море.
- Мне было бы очень приятно побеседовать с ними!
На этот раз офицер разинул рот, что не говорило о том, что он страдает от одышки, но показывало, что его удивление достигло предела.
- Я не понимаю: зачем? - выдавил он шепотом, благо глотка его была разинута.