– Я свояку сразу же позвонил, чтобы он вызов оформил, как будто автовария со мной произошла. Потом ещё сам в грязь упал нарочно у своего дома. Губу-то я не и хотел себе разбивать, так уж получилось…
– То есть, вы думаете, что я как бы зря всё это сделал, да? – Робко и вопросительно Марек посмотрел на тёмного лицом капитана Глеба.
Воскресенье. 19.30.
Мальчишник
За следующие двадцать минут Данилов успел довести своими подначками Марека до очередной истерики.
Глеб молчал, совсем не стараясь останавливать их.
Виталик явно что-то чувствовал в таком странном поведении друга и терпеливо сновал по кухне в ожидании неизбежного.
Но сначала они дождались Назара.
– Понимаешь, не мог! Как это так – не проститься с тобой, Глеб?! Медсестричка дежурная помогла, практикантка. Такая, понимаешь, толковая девчушка, и формы у неё уже приличные, не по возрасту. Поняла больного дяденьку правильно и…, сразу же принесла ему курточку и штанишки!
Герман и Марек объяснили Вадиму про Серегу.
Выпили.
Назар не стал выдумывать никаких версий про его смерть, просто коротко глянул на мужиков.
– Козлы мы тут все.
Потом Виталик достал свою деревенскую самогоночку, стали наливать всё чаще, а закусывать получалось как-то всё меньше.
Пьяненький Марек очень трогательно принялся ухаживать за Вадимом.
– Назар, я же врач! Поверь, я в здоровье лучше тебя в тыщу раз понимаю, фактически! Ты не должен был вставать с кровати! Постельный режим назначают не просто так! Не всем он полезен, знаешь?! В твоём состоянии просто необходимо тупое спокойствие, никаких стрессов! Иначе – хана…
Получая неподдельное удовольствие от развития событий, при которых так быстро и удачно решались страшно мешавшие в последнее время его жизни проблемы, Герман не забывал и про самогон.
– Так ты же военным ветеринаром, кажется, был, а, Марчелло? Кавалерию-то ты явно в современных войсках не застал, так что это же получается – ты рыб лечил на флоте?! Виталь, он же в чёрном пиджаке всегда ходил, как сейчас помню, с погонами-то, да? Капитаном какого ранга ты был до отставки-то, Азбелидзе?
Тот не отвечал, грозно наклоняясь над сидящим на диванчике Назаром.
– Вадим, тебе срочно нужно измерить давление! Срочно! Панас, у тебя же есть прибор? Тащи…!
Чтобы отвязаться от него, Вадим предложил Мареку щупать пульс и измерять давление друг у друга на брудершафт.
Тот с удовольствием согласился, но после очередной выпитой рюмки устало и кротко прилег на коротком краю диванчика.
– Пусть спит, не мешайте. – Виталик накрыл его большим кухонным полотенцем.
Немного поковырявшись вилкой в закуске, Назар неловко повернулся к Данилову.
– Ну, как, не отлежал себе бока-то на яхте? Кофеёв-то там для тебя никто ведь не приготовит!
– А мне уже без разницы! Никая падла не достаёт, не щемит! Без телевизора, правда, засыпать не в масть, но ведь ты, кажется, планировал телик-то там устроить?
– Не для тебя, паренёк, все навороты на моей "Стюардессе"! И текущие, и будущие!
– Ну, хоть на эту недельку подгони мне видак какой-нибудь раздолбанный! И детективчиков парочку подкинь. Отблагодарю же ведь, знаешь!
– А Серега сейчас в морге.
Виталик вздрогнул и медленно посмотрел на капитана Глеба.
– Мы тут водку глушим, а он всё…, своё отпился.
Пронзительно синие глаза капитана Глеба Никитина смотрели на всех спокойно и далеко.
– Я вчера с ним разговаривал, от него смертью пахло. И помоями. А помните, ведь у него в школе всегда самые белые рубашки были.
– Да-а, житуха…
– Пикировать-то он начал не так уж и давно, месяц, два от силы. Скажи, Назар, ведь зимой-то он ещё вроде суетной был, шевелился помаленьку, чего-то делал, придумывал. А тут, последнее-то время.… Хмурый, нелюдимый стал, на улице часто плакал. Из-за сына, что ли, так переживал? Или с деньгами допекло его так…
Виталик затряс поднятыми кулаками.
– Ёкарный бабай! Да чего мы тут всё лыбимся-то?! Найти нужно, кто это с Серёгой сделал, и разодрать скота напополам!
И сразу же ощутил на плече тяжёлую руку Глеба.
– Не нужно.
– Чего не нужно-то?
– Ни искать, ни драть.
– А чего?! Всё так опять и останется, органы-то все улики замылят, никого к ответственности не привлекут.… А Серый…, Серёга… Он ведь нашим другом был! Ты, Глеб, против того, чтобы отомстить? Да, против, что ли?!
Вздохнув полной грудью, Герман махнул рукой, приобнял Вадима и Виталика.
– Я, мужики, честно, наверно последний, кто вчера видел Серёгу-то. Судя по всему, я у него был после тебя, Глеб. Он какой-то дикий к вечеру-то был, всё за голову хватался, мычал чего-то непонятное, плакать начинал несколько раз даже. Когда на поминках-то вы все такого хорошего про Маришку-то наговорили, меня и пробило, что с детишками поаккуратней как-то нужно обходиться.… А потом, когда мы ещё курили там все вместе, я и решил, что, в натуре, доберусь до Серёги, дам ему, наконец, денег каких-нибудь для пацана-то его. Не мог же Серёга так про собственного сына врать! Да, зимой и я ему не поверил! Не дал! А вчера дал. Триста бакарей! Ну и что, ну и пусть…. А-а, чего там сейчас-то после всего этого говорить!
Невозможно, чтобы эти люди так волновались и были бы при этом неискренни. Капитан Глеб Никитин очень внимательно слушал разгорячённых мужиков и так же пристально, поочерёдно, смотрел в лицо каждому.
"Годы идут и это уже совсем не те мальчишки, которых я прочно запомнил с тех пор. Они изменились, да и я… Конечно, изменился. Они научили меня многому….
Герман останется таким же. Ни хуже, ни лучше сегодняшнего. Многое не будет знать и понимать. Или не захочет знать. Его просто жалко.
Назар после всех этих событий явно что-то решил. Стареет, ковбой.… Или становится практичным. И то хорошо.
Марек справится со всем. Разберется. Он – умный, жадина. Такие выплывают всегда.
Виталика больше обижать не буду….".
Они говорили!
Глеб Никитин получил, что хотел.
С этой целью он сам три дня трепался много и пусто, к чему совершенно не привык; задавал странные, не совсем тактичные вопросы, грубил, иногда глупо смеялся и ждал.…
Три дня он провел в ожидании того, что заговорят другие.
Глеб не сомневался, что в их словах будет много лжи, корыстной и злой, много пустого вранья, простого и привычного для них, будут жалкие попытки скрыть чего-то нехорошее, желание похвастаться несуществующим, обидеть другого….
Он был уверен, что среди всего этого хлама он обязательно заметит и выберет нужное. Все эти дни ему приходилось быть немного не собой, но зато он имел возможность смотреть в их глаза, прислушиваться к чьему-то внезапно дрогнувшему голосу, отмечать странные интонации, несовпадения ранее сказанных слов…
Глебу были до́роги эти люди и он не мог оставить их вот так, такими…
Разгадка была ясна. Результат был близок. Нужно было ещё совсем немного поработать.
– Ладно, садитесь поплотней. Теперь помитингую я, а вы послушаете.
Решительные движения и уверенный тон Глеба резко отличались от всего его вечернего поведения.
Виталик выдохнул про себя.
"Вот оно, дождались!".
Ещё не отошедший от своей явно неспокойной речи Герман пробурчал.
– Ну, ты сейчас, небось, своими серыми клеточками шевелить будешь?
Назар с легкой гримасой потянулся на диванчике.
– Чего ты зарулил как-то неправильно, Глеб.… Не к добру, наверно.
Уже не обращая внимания ни на кого из присутствующих, не слушая сонного шепота Марека, капитан Глеб Никитин начал размеренно говорить.
– …Первый раз в моём городе мне было так плохо. Я всегда ждал возможности сюда приезжать, с удовольствием бросал дела, планировал свой приезд домой, жил здесь несколько дней, встречался с вами. И всегда это было прекрасно. И уезжал я из города моего детства с лёгким сердцем, зная, что скоро, очень скоро меня опять потянет сюда. Но в этот раз с первого же дня меня не покидала тревога. Вы все изменились. Очень изменились. Озлобились, каждый стал подозревать своих, обижаться…
Вы стали бояться друг друга! За те полгода, что я не видел никого из вас, вы научились считать не свои деньги и ссориться из-за них. И стали понемногу умирать. Сначала Маришка, потом Серый…
Никто из нас не ангел, но ведь можно же быть немного поосторожней с теми, кто нас окружает! Каждая такая смерть приносит нам, оставшимся в живых, мысли о том, как много каждым было упущено и как мало сделано, сколько есть между нами позабытого и ещё больше непоправимого! Нет раскаяния более жестокого, чем раскаяние бесполезное. А ведь мы все считаем друг друга своими….
Кого ещё вам беречь в этом городе?!
Кого ещё вы знаете так близко и так долго? С кем растили детей, с кем пили водку, у кого гуляли на свадьбах?!
Помедлив, Глеб улыбнулся.
– Вы не должны рвать жилы, чтобы стать похожими на "больших"! Вы же не умеете и не должны жить как люди из телевизора! Прошу вас – не надо! Вы же живые, настоящие! Все эти дурацкие бизнесы, деньги, однодневные кореша….
Нам всем о близких нужно думать, о женах наших, о детях….
– Ты уж чересчур больно хорошо о своей-то жене заботишься!
Внезапно с раздражением прервав Глеба, Данилов был неприятно едок. Маленький воробушек Панас тут же испуганно моргнул, но не стал вмешиваться.
– О бывшей жене, ты это хочешь сказать, да?
Все мужики очень одинаково уставились на Глеба.
– А чего ж ты молчал, что у тебя уже бывшая?! Давно это с тобой, Глеб? Ты же теперь, получается, у нас единственный холостяк, а?!
– Радостные пузыри по такому случаю пускать не хочу. Да и не об этом сейчас.
Он отмахнулся.
– Что же всё-таки здесь случилось? Что внезапно, необъяснимо произошло совсем недавно в вашей общей жизни? Чего вы сами не можете объяснить и так страдаете?
Это тайна не давала мне покоя с самого первого дня, как я приехал. Прояснить всё могли только вы. Никакой следователь, никакой полицейский начальник не стал бы искать мотивы или причины того, что изменило вас. Зачем это полиции? Это нужно было только вам. И мне. За три дня я придумал кучу разных предлогов, надеюсь, не очень неуклюжих, чтобы встретиться с вами и вашими близкими. По отдельности. И каждый в приватном, милом разговоре пытался мне что-то сказать, но…
Как вы наверно заметили, всегда говорил я, при этом много и, наверняка, невпопад. Ждал, пока разговоритесь вы. Я не хотел никого уличать, выводить на чистую воду или наказывать. Не моё это дело, поверьте, ведь вы мои друзья, мы давно и прочно знакомы. Я просто хотел разобраться. Теперь мне многое ясно.
Не скрывая своего восхищёния Виталик пристально уставился на Глеба.
"Во даёт! Как и не пил".
– Взрыв. С самого начала мне показались слишком подозрительными вся эта возня вокруг него и ваши путаные объяснения. Именно с проклятого взрыва у вас всё и началось. Слушая вас, я убеждался в том, что этот взрыв не случаен, что он кому-то из вас был нужен…
Капитан Глеб властно ткнул пальцем в привставшего было Германа.
– Сиди, не дёргайся! Раньше нужно было геройствовать!
– …Сначала я подумал про ваши запутанные рыболовные дела. Каждая собака в городе знает, что у тебя, Назар, нерешённые вопросы с Мареком по бизнесу. И бизнес намечается вроде как очень серьёзный! Не такие деньги заставляли людей делать гадости похуже этого взрыва! И у тебя, и у него есть давние партнеры, которые каким-то образом рассчитывали на хорошие прибыли от этого вкусного проекта. Если кто-то из вас мог задумать просто попугать друга-конкурента, то люди за вашими спинами вполне возможно могли организовать и его устранение. Следовательно, любой из вас мог что-то знать об этом и врать в разговоре со мной. Вы-то оба живы, хотя на сегодняшний день и не очень здоровы, а вот…
Некоторые из вас говорили мне, что Азбелян сильно нервничал тогда у костра. Почему? Марек тогда приехал первым, мог развести огонь, устроить эту пиротехнику и пойти в затон, якобы на рыбалку. За костром он оставил приглядывать Вадима. Случайность?! И сам Назар, оставшись в одиночестве, имел возможность что-то натворить там и элементарно спрятаться за кустами, когда ничего изменить и предотвратить было уже невозможно. Почему так внезапно не поехала тогда на реку твоя Людмила? Придумала внезапную болезнь для твоей младшей и запретила ей говорить на эту тему с подружками? Или это ты, Вадим, отсоветовал им туда приезжать, а? Каждый из вас, в том числе и ты, Данила, мог обо всём этом догадываться и мстить. Потом именно отсюда, я думал, и пошло всё остальное: и стрельба в Вадика, и такой симпатичный автомобильный наезд на нашего малыша… И дальнейшее изобильное враньё с вашей стороны.
Не скальтесь на меня теперь так злобно и не готовьте в отместку ваше холодное оружие. Сам понимаю, что уж очень противные мысли мне приходилось мыслить в эти тревожные дни.
Оглянувшись на Марека – тот пошевелился во сне и нежно обнял ногу Виталика, капитан Глеб Никитин снова повернулся к столу.
– Как ни прискорбно такое говорить, но стрелять в Назара могла и Галина. Имела возможность сделать это сама, время у неё было, но, скорее всего, если бы она решилась на такое, то попросила бы об этом своих старых, проверенных друзей. Она к тебе раньше насчет постельки не подкатывалась…?
Не сразу поняв, что речь идет о нём, Назар поднял голову.
– Ну, допустим…
– Допустил уже. Галина считала и до сих пор считает, что большие деньги от этих идиотских рыболовных участков почти у неё в кармане. Или в кармане её мужа. Тот, кто удумывал покушаться на эти будущие доходы, становился её личным врагом. То есть ты, Назар. Тем более, что этим врагом был некий замечательный мужчина, который никак не хотел становиться её очень близким другом. Таким образом Галина могла додуматься убрать тебя, Вадик, с перспективной финансовой дороги своего муженька.
Из-за этих же самых "богатств" она могла бы и Марека… Машиной. Тут схема ясная, Герман прав.
Никого не спрашивая Данилов собрал по столу посуду и разлил всем по полной. Себе пододвинул недопитую рюмку Марека.
– Без поллитра никак. Ты уж извини, Глеб, за весь этот навоз, что у нас тут накопился.
Хрустнув зубами по холодному стеклу, капитан Глеб одним глотком, не разбирая вкуса, проглотил налитое. То, как после этого он посмотрел на собеседников, заставило их не очень-то и обращать внимание на закуски.
– Чтобы закончить с моими размышлениями о выстреле…
– По причине всей этой чехарды с взрывом мог Марек стрелять в Назара? Для того, чтобы отомстить или напугать? Мог и имел для этого роскошную возможность. А могли его москвичи таким образом завершать недоделанное тогда у костра? Вполне.
Представьте себе, какой вздор переполнял меня всё это время.
Днём я болтал с каждым из вас, с Галиной, Людмилой, с Жанной, а вечером пытался хотя бы часть услышанного, самое противное, выбросить из своей головы. Не получалось.
Вадим, а Людмиле твои фокусы тоже ведь могли надоесть? До смерти, а? До твоей смерти. Могла она взять ваше семейное ружьишко да и пальнуть внезапно в своего развесёлого супруга? Могла. Чтобы после этого какое-то время честно проплакаться и потом спокойно воспитывать дочерей, оставаясь примерной вдовой и до самой пенсии трудолюбивым членом коллектива?
И до Жанны могли дойти слухи, что тот взрыв, который погубил её дочку, готовил якобы господин Назаров, или его друзья, неважно, в каких корыстных целях и с какими тупыми намерениями.
– Сиди уж и ты. Зубами скрежетать будешь позже. Я говорю то, что мне пришлось передумать и забыть. Бледнеть и нервничать-то и я умею.
Капитан Глеб холодно покосился на Вадима, который действительно сильно побледнел, неудобно опираясь на забинтованную руку и плечо.
– Мог ли я предполагать, что и Жанна дойдёт до такого, что решится убить убийцу своей любимой Маришки?! После этих страшных сороковин могло что-нибудь случиться у неё с рассудком? Могла она где-нибудь раздобыть ружьё, если уж так разом надумала развязаться со всем этим кошмаром? Ну, коллеги, смелее! Отвечайте! Можно не вслух.
А ты, уважаемый бизнесмен Данилов, если бы совершенно точно узнал, что твою дочку, пусть и приёмную, по глупости погубил кто-то из твоих знакомых, ты ни разу не соблазнился бы размазать гадёныша машиной по забору?!
– То, что я имел право так думать, а вы – возможность так действовать, ясно. И не обсуждается. Но вы для меня особенные. Думать обо всём этом дерьме я мог, а утверждать и убеждаться в этом – страшно не хотел и сейчас особенно не хочу!
Поэтому-то я расспрашивал вас обо всём на свете. Из-за этого приставал к каждому с глупыми вопросами и с наглядными примерами из своей личной жизни. Да и тогда, на сорок-то дней, Гера, я там у вас дома, каюсь, провокацию устроил.
– Чего ты гонишь-то? Нормально посидели. Или это ты тогда Жанку-то копейкой-то в пироге напугал?
– Нет, и не думай даже! Тут другое дело. Чтобы вас всех пошевелить или тех, других, кто вокруг этой истории вьётся, я и решил тогда громко-прегромко поделиться с Виталиком на кухне своими соображениями о том, что, мол, этот взрыв неслучайный, что тёмные люди его удумали и осуществили. Наш разговор с Панасом на эту тему подслушали. Кто – не знаю. После этого всё и понеслось.
– Дак, Глеб, ты же ведь и взаправду тогда так думал?! Ну, ты же ещё говорил мне, что… – Искренние бровки Виталика поднялись на небывалую высоту. – Ты же, это…
Решение в последний раз обидеть неразумного друга Глеб Никитин принял мгновенно.
– Не пей, Виталя, из всякого паршивого копытца! Да ещё так часто и помногу. И будешь тогда различать, когда тебя обманывают или используют в своих целях. Я ж тебя разыграл тогда, на кухне-то, ты что, не понял?! Мне нужен был не очень понятливый собеседник, который бы в ответ на мои бредни громко орал, возражая, и привлекал бы внимание подслушивающих старушек. Вот ты и пригодился. Извини, ежели что не так…
Сейчас-то, видишь, всё прояснилось, а тогда это была такая тонкая игра, своего рода тактическая уловка! Ну, не мог же я тебе всего честно тогда сказать, сам пойми, дружище!
Капитан Глеб тяжело, но всё равно вдохновенно врал, с болью в сердце наблюдая, как Виталик молча темнеет лицом и как всё ниже и ниже опускается над тарелками его голова.
– …Я и говорю, тогда-то ведь многое было непонятно, а сейчас всё прояснилось – сейчас можно и правду. С выстрелом дело ясное, старые обиды несчастного инженерного алкаша на Назара, полиция доведёт свои допросы до конца, суд и всё прочее – это их дела, точно. Страшному покушению на Марека Азбеля тоже внезапно нашлось объяснение – хитрый еврейский мальчик умудрился сам себе колесом по физиономии наездить, вот молодец-то какой!
– А Серый…?
Глядя на серьёзное лицо Вадима, Глеб немного притормозил.