- Нет, конечно! Я ведь говорил именно то, что думаю.
- А значит, представляя вас отцу, я могу быть уверена в вашей глубочайшей симпатии к нему. Как вас зовут?
- Поль Арман.
- Идемте со мной.
Ноэми вскочила из-за пианино и направилась к Джеймсу Мортимеру, все еще поглощенному беседой.
- Простите, господа, - сказала она, - но я на минуту прерву ваш разговор; папа, я хочу вам кое-кого представить.
- Кое-кого? - несколько удивленно спросил отец.
- Да, и этот кое-кто едет из Франции в Нью-Йорк специально для того, чтобы нанести вам визит. По воле случая, этот господин, понятия не имея, кто я такая, объяснил мне цель своего путешествия, и я решила, что его следует тут же и познакомить с человеком, которого - и, надо заметить, абсолютно справедливо - он ценит так высоко. Папа, позвольте представить вам господина Поля Армана; он, как и вы, механик, только французский.
Джеймс Мортимер шагнул к лже-брату Овила Соливо и сказал:
- Вдвойне рад знакомству с вами: и как с гражданином великой страны, которую я так люблю, и как с другом моей дорогой дочери. Мы с вами оба труженики, механики, - так, может быть, пожмем друг другу руки?
- Это большая честь для меня, а оказанный мне теплый прием растрогал меня до глубины души! - воскликнул Жак Гаро, пожимая руку, которую с самой искренней сердечностью протянул ему инженер.
- Ну вот, отныне мы с вами старые знакомые, - сказал Мортимер, - так что по боку все церемонии. Знакомьтесь: Ричард Дэвидсон, один из финансовых королей Америки, мой друг и мой банкир.
- Всегда к вашим услугам, сударь, - сказал банкир, - если смогу когда-либо помочь вам, сделаю это с большим удовольствием.
Бывший мастер выразил свою признательность. Все трое сели. Ноэми вернулась к пианино.
- Если я правильно понял дочь, - сказал Мортимер, - направляясь в Нью-Йорк, вы хотели познакомиться со мной?
- Совершенно верно. Я намерен построить во Франции завод новейшей технологии. Путешествую сейчас с целью изучения различных видов оборудования, и поскольку о ваших предприятиях отзываются как о не имеющих себе равных во всех отношениях, я задался целью упросить вас дать мне разрешение их осмотреть…
- Считайте, что уже получили его. Осматривайте и изучайте в свое удовольствие. Мои цеха - лучшие в мире. Самовлюбленно полагаю, что это так, и склонен даже несколько чрезмерно этим гордиться, но все они - машиностроительные.
- А я машиностроением и занимаюсь, именно ему я обязан тем немногим, что имею… - поспешно сказал Жак.
- Дело действительно прибыльное… Швейные машины нового образца принесли мне весьма кругленькие прибыли.
- Я знаком с вашими швейными машинами, и даже изучил их досконально.
- И нашли какие-нибудь недостатки?
- Вы позволите мне говорить откровенно?…
- Разумеется! Я во всем сторонник откровенности, даже если иногда она и звучит жестко. Кроме того, я вовсе не претендую на роль непогрешимого и полагаю, что даже само совершенство всегда можно усовершенствовать.
- Тут речь пойдет, собственно, не о механизме… он безупречен… Единственный недостаток ваших машин - избыточные вибрация и шум, весьма утомительные и для тех, кто на них работает, и для тех, кто вынужден при этом присутствовать.
- Вы надеетесь создать бесшумные машины? Вот уже пять лет как я бьюсь над этой проблемой.
- Значит, мало бьетесь.
- А вы что, сумели ее разрешить?
- Может быть.
- Теоретически?
- Да, но я уверен, понимаете - уверен в том, что мою теорию крайне легко осуществить на практике…
- Будет нескромно с моей стороны поинтересоваться, как именно?
- Нисколько.
Лже-Арман достал из кармана блокнот и, открыв его, принялся быстро набрасывать чертеж усовершенствованной Джеймсом Мортимером швейной машины во всех плоскостях. Инженер удивленно наблюдал за ним. Оказалось, что его собеседник на редкость ловко владеет карандашом. Подошедшие к ним банкир и Ноэми так же завороженно наблюдали за искусной работой француза.
- Вот довольно точный чертеж механизма вашей машины, не так ли? - спросил Гаро.
- Да, сударь, на редкость точный.
- Тогда прошу внимательно проследить за ходом моих рассуждений.
И, будучи бесспорно талантливым механиком-практиком, Жак, с невероятной легкостью и ясностью излагая свои мысли, доказал, что достаточно внести несколько небольших изменений, и недостатки, присущие этой машине, будут устранены. Мортимер, страшно заинтересованный, с живейшим вниманием следил за ходом рассуждений француза.
- Дорогой коллега, - воскликнул он, когда Жак закончил объяснения, - да вы же просто выдающийся человек! Ваша теория восхитительна! Вы только что продемонстрировали нам полностью и окончательно усовершенствованную швейную машину, которую вам, по-моему, следует назвать "Тихоня".
- Эту машину следует назвать вашим именем, ибо я разрешаю вам внедрить ее в производство и беру на себя форменное обязательство отныне никогда не претендовать на авторство.
- Ну, на это я согласиться не могу!
- Почему же?
- Потому что, отдавая эту идею, вы вместе с ней отдаете мне ту огромную сумму, которую она принесет.
- Так уж и огромную!… - с улыбкой возразил Жак. - Я полагаю, вы преувеличиваете; но даже если допустить, что это так, я все равно настоятельно прошу вас согласиться на мое предложение.
"Надо же, до чего обходительный, сильный и уверенный в себе человек! - подумал Мортимер. - Какой компаньон из него бы получился! Если бы мы вместе управляли моими предприятиями, они всегда были бы вне всякой конкуренции".
Лже-Арман украдкой наблюдал за американцем и сумел прочесть на его лице кое-что из того, о чем тот думал. Потом Джеймс Мортимер заявил:
- Не стоит настаивать, дорогой коллега. На ваше предложение я могу согласиться лишь в одном случае.
- А именно?
- Если мы вместе пустим в производство мою швейную машину с вашими усовершенствованиями.
Бывший мастер отрицательно покачал головой.
- Я благодарен вам за это предложение, но стоит ли брать меня в компаньоны из-за такой ерунды? К тому же я еще не знаю, останусь ли в Америке.
- Как, вы уже передумали, сударь? - вмешалась вдруг Ноэми. - Вы же каких-то пять минут назад в разговоре со мной утверждали совсем обратное: что намерены задержаться там надолго!
- Я действительно так и планировал; но осуществление моих планов зависит от некоторых вещей, неподвластных моим желаниям. Я намерен проделать большую работу, которая должна дать колоссальные результаты. Лишь когда я закончу изучать американские достижения в области машиностроения, будет видно, следует ли мне остаться в Нью-Йорке или лучше вернуться во Францию.
- Но в принципе вы допускаете мысль, что можно обосноваться и в Америке? - с живейшим интересом спросил Джеймс Мортимер, боявшийся приобрести опасного конкурента в лице этого, судя по всему, достойнейшего коллеги.
- Почему бы нет, если случай представится?…
- И тогда речь пойдет о внедрении в производство какого-то нового изобретения?
- Да. Но к швейным машинам оно не имеет отношения. Это гильошировальная машина.
Проинформированный Овидом Соливо, Жак нанес решающий удар. Джеймс Мортимер аж подскочил. Жак надеялся, что инженер ударится в откровения, но ничего подобного не произошло. Тот повел себя очень сдержанно.
- Я тоже, - заметил он с деланным безразличием, - работал над этой проблемой. Но лучше, чем уже сделали швейцарцы, ничего и не придумаешь. Их машины великолепны.
- Да, конечно, но только при работе на плоских поверхностях, - произнес Жак, - а этого уже мало… тут, как и везде, необходим прогресс…
Американец ощутил, как на висках у него выступил холодный пот.
"Неужели ему в голову пришла та же идея, что и мне?" - подумал он, а вслух сказал:
- Вы полагаете, что можно создать машину, способную гильошировать обратные выступы и кривые?
- Я уверен в этом!
Мортимер побледнел.
- И вы нашли способ?…
- Да, я его нашел, - четко, неспешно и сухо произнес Жак. - Чертежи закончены, все эпюры сделаны и, как я уже имел честь сообщить вам только что, остается лишь решить, буду я внедрять в производство это и другие свои изобретения, которые пока вынашиваю в голове, в Нью-Йорке или во Франции.
И без того побледневший Мортимер стал вдруг мертвенно-бледным.
"Вот уж действительно конкурент, - подумал он, - опасней соперника и вообразить себе невозможно!… Нужно, не теряя ни минуты, парировать удар и свой крах превратить в триумф".
И вкрадчивым голосом произнес:
- Позволите ли вы мне, дорогой коллега, быть с вами совершенно откровенным?
- Пожалуйста…
- Если вы не заблуждаетесь - а я склонен думать, что нет, ибо вы только что доказали всю глубину ваших познаний, - вы изобрели нечто такое, что в самое короткое время принесет вам колоссальные деньги. Но вы едете в Нью-Йорк, где ни одной живой души не знаете. Вам придется привыкать к нашим нравам, порядкам, обычаям и рабочим. Вам нужно построить завод, оборудовать цеха; это отнимет много времени и обойдется в безумные деньги.
- Несомненно; но разве есть другой способ решить задачу?
- Есть.
- Даже не представляю, о чем речь.
- Сейчас объясню. Я вот что предлагаю: становитесь моим компаньоном; возьмите на себя руководство цехами; у меня вы сможете сразу же взяться за дело и без всяких проволочек внедрить в производство и "Тихоню" и гильошировальную машину. По приезде в Нью-Йорк мы с вами подпишем контракт, согласно которому половина прибыли от моих предприятий будет ваша; кроме того, я сразу же в качестве премии выпишу вам чек на пятьдесят тысяч долларов, который мой банкир - вот он, Ричард Дэвидсон, - вам и оплатит.
- Но, дорогой коллега… - начал было возражать Жак Гаро; хоть он и был опьянен радостью, ему вовсе не хотелось произвести впечатление человека, уступившего слишком легко.
- О! Прошу вас, не отказывайтесь! - почти умоляющим голосом вмешалась в разговор Ноэми, обратив на Жака взгляд, перед которым невозможно было устоять. - Вы не можете не согласиться на папино предложение. Вы не должны отказываться стать нашим другом.
- Видите, и дочь моя вас уговаривает! - со смехом воскликнул Мортимер. - И не скрывает при этом своей к вам симпатии. Вот так мы в Америке дочерей воспитываем, и жалеть нам не приходится! Если бы вы не покорили сердце Ноэми, она ни за что бы вас мне не представила. Не так ли, девочка?
- Так, папа.
- Ну, коллега, соглашайтесь.
- Симпатия барышни для меня куда важнее всех денежных соображений, - ответил Жак. - Я согласен.
- Тогда скрепим договор рукопожатием. Итак, мы теперь компаньоны. Кстати, вы женаты?
Услышав это, Ноэми покраснела до корней волос.
- Холост, - с улыбкой ответил бывший мастер.
- Тогда я могу предложить вам комнаты в моем доме. Вы, надеюсь, не откажетесь…
- Нет, конечно, я даже не знаю, как выразить вам мою признательность, - сказал Жак, добавив про себя: "И трех месяцев не пройдет, как я стану зятем Джеймса Мортимера".
Время до вечера пробежало быстро. Ужин прошел весело и был обильно орошен шампанским. Когда они расстались, время было уже позднее. Оказавшись наконец в своей каюте и растянувшись на узкой койке, бывший мастер уснуть не смог. Ведь этот низкий человек только что с невероятной ловкостью сумел воспользоваться представившимся ему случаем. Судьба была благосклонна к нему. В самом ближайшем времени он получит весьма кругленькую сумму, а потом - половину доходов от предприятий Мортимера. Более того, в самый короткий срок он надеялся стать зятем инженера. Все это просто великолепно. Лишь одна тень омрачала лучезарную картину: Овид Соливо.
"Именно благодаря ему нынче вечером я так удачно сыграл свою роль, - размышлял Жак, - но он представляет собой постоянную угрозу. Если у него в голове зародились какие-то сомнения, они могут окрепнуть. В любом случае, он все время будет лезть ко мне со своими родственными чувствами, что и неудобно и смешно. Нужно как-то поставить его в зависимое положение. Ладно, там видно будет…"
Глава 12
В одиннадцать утра Джеймс Мортимер, его дочь и лже-Арман встретились в салоне перед обедом. Почти весь день мужчины посвятили составлению договора о сотрудничестве; предварительное соглашение было подписано, и американец вручил французу чек, оплачиваемый по предъявлении банкиру Ричарду Дэвидсону.
Незадолго до захода солнца они отправились на палубу подышать воздухом. Там уже было много пассажиров - они толпились, глядя на корабль, плывший в противоположном направлении, из Америки в Европу, который должен был пройти в нескольких кабельтовых от "Лорд-Мэра". Жак отошел от вглядывавшихся в горизонт Мортимера и Ноэми и направился на бак. Он надеялся встретить своего "братца" и за несколько луидоров обеспечить себе благосклонное отношение. Пробежав взглядом по собравшейся вдоль правого борта толпе, он заметил Овида Соливо.
Жак уже было двинулся к нему, но внезапно остановился. Овид только что шагнул в сторону и встал за спиной какого-то пожилого человека, облокотившегося на леер. В его правой руке поблескивало стальное лезвие, которое он явно старался держать так, чтобы оно не было заметно окружающим. Такое поведение показалось Жаку крайне подозрительным; он принялся внимательно следить за "братцем". И увидел, как левой рукой Овид потянулся к пальто стоящего впереди пассажира и тихонько приподнял его полы. Тогда Жак заметил кожаную сумочку, висевшую на перекинутом через плечо ремешке.
- Ах, вот оно что! - прошептал он. - Мой "братец", похоже, на все руки мастер… Не только механик, но еще и карманник! Парень, оказывается, работает и по совместительству. А в данный момент покушается на сумку бедняги, который…
Жак не закончил своей мысли. В голову ему пришла одна идея.
"Попался, голубчик! - подумал он. - Благодаря случаю я нашел тот способ, о котором думал всю ночь. Теперь этот тип мой с потрохами".
Он наконец двинулся вперед и вскоре оказался в паре шагов от ничего не подозревавшего Овида Соливо. Как раз в тот момент встречный пароход проходил мимо
"Лорд-Мэра". На одной из мачт развевался трехцветный флаг.
- Это французское судно! Счастливого пути! Счастливого плавания!
Все головы разом обнажились, все руки взметнулись в воздух, размахивая шляпами. Старик, обладавший столь вожделенной для Овида Соливо сумочкой, оказался одним из самых восторженных пассажиров. Шляпой он размахивал просто неистово.
Дижонец, напряженно выжидавший подходящего момента, естественно, не упустил случая. Пока пассажир орал во все горло, размахивая шляпой, Овид запустил под пальто левую руку, затем - правую. Лезвие бритвы легко перерезало ремешок; секунды не прошло, как сумочка сменила владельца и исчезла под курткой Овида.
Далее сей "мастер на все руки" резко развернулся на каблуках и оказался нос к носу со своим "братцем". Глянув мрачно и сурово, лже-Арман тяжело опустил руку на плечо механика. И тихо прошептал ему прямо в лицо:
- Что ты натворил, вор!
Овид растерялся, сильно побледнел и пролепетал:
- А?… Что?… Ты это о чем, братец?
Жак схватил его за руку и оттащил в сторонку.
- О том, - сквозь зубы прорычал он, - о том, что я все видел, о том, что ты - ничтожество, и о том, что ты сейчас же отдашь мне кожаную сумочку, украденную тобой у человека, за спиной которого ты стоял! Только что ты совершил преступление, которому нет и не может быть никакого оправдания!… Памятуя о том, что ты еще и мой родственник и позоришь семью, я вообще не могу взять в толк, что меня удерживает от того, чтобы отвести тебя к капитану и рассказать ему о твоем постыдном поведении.
У Овида ноги подкосились.
- Нет… нет… нет… - взмолился он, - ты не сделаешь этого… Сжалься над несчастным заблудшим!… Прости мою слабость!
- Судя по проявленному тобой хладнокровию и той ловкости, с которой ты орудовал, такого рода слабости тебе, похоже, не в новинку.
- Это со мной впервые… уверяю тебя!… Клянусь!
- Замолчи и давай сюда сумку!
Овид протянул кошель Жаку.
- Тебе известно, что внутри?
- Почти шестьдесят тысяч франков.
- Ладно… Жди меня здесь!
- Что ты собираешься делать?
- Вернуть состояние его законному владельцу.
- Но…
- Ни слова больше!
И бывший мастер направился к седоголовому пассажиру.
- Простите, сударь, - сказал он, подходя к нему и показывая сумочку, - это, случайно, не ваше?
Рука пассажира метнулась к левому боку.
- Украли! - в ужасе воскликнул он.
- О чем горевать, если вот оно, ваше добро!… - улыбаясь, успокоил его Жак. - Вот ваш пропавший кошель. Проверьте, все ли цело.
Ни секунды не теряя, старик достал из кармана крошечный ключик, поспешно открыл принесенную Жаком сумочку и осмотрел содержимое.
- Нет… нет… все на месте… - сказал он наконец с радостью. - Все в порядке… Тут все мое состояние, сударь… Семьдесят тысяч франков, с трудом скопленные за тридцать лет службы; я вез их дочери… Но как мой кошелек попал к вам?
- Идемте со мной, я вам все объясню.
И лже-Арман направился к Овиду - тот, смертельно побледнев, внимательно следил за всеми его действиями. Старик шел следом. Жак остановился возле Овида - от страха тот уже еле держался на ногах.
- Этот человек обокрал вас, - сказал бывший мастер.
И, поскольку пассажир явно намеревался что-то сказать, поспешно продолжил:
- Я знаю этого субъекта, и мне не хотелось бы, чтобы его арестовали, чего он, впрочем, вполне заслуживает; однако я требую, чтобы он во всем покаялся и попросил вас сжалиться над ним…
Раздумывать было не о чем. Овид приглушенным голосом поспешно забормотал:
- Сознаюсь… сударь… сознаюсь… во всем… и умоляю вас простить…
- Уж коли этот господин так просит, я вас прощаю, - с презрением заявил пассажир. - Убирайтесь с глаз моих долой. А лицо ваше я запомню. Я тоже еду в Нью-Йорк и с Джеймсом Мортимером, у которого вы собираетесь работать, знаком. Вы сами только что рассказали мне о ваших планах. Я вас доверчиво слушал, наивно полагая, что имею дело с честным и хорошим рабочим. А вы оказались на редкость хорошим прохвостом; стоит мне слово сказать вашему хозяину, и вам не поздоровится.
Овид проблеял нечто умоляющее.
- Мне следовало бы именно так и поступить… - продолжал пассажир.
Тут вмешался Жак.
- Это ему и так будет неплохим уроком, - сказал он, - я, по крайней мере, надеюсь. И прошу вас умолчать о прискорбном случае. Как я уже говорил, я знаю его… знаю его семью… Одна из самых почтенных… Его арест запятнал бы ее позором.
- Ради его семьи и ради вас, сударь, - вы ведь вернули мне украденное состояние - я никому ничего не скажу… Но я хочу знать его имя… Если он откажется назвать его, я посмотрю в списке пассажиров…
- Его зовут Овид Соливо.