- Ну ладно, тогда бери этот подсвечник и ступай отдыхать. Ты же знаешь: твоя комната всегда тебя ждет. Завтра, а точнее - уже сегодня утром мы поговорим. Наверное, поездка, а особенно - тревога совсем тебя вымотали… Спокойной ночи, братец!
- И тебе, сестрица, доброй ночи!… Хвала Всевышнему, мне будет спать куда спокойнее, чем на заводе!…
Наутро господин Лабру смог, наконец, как следует, от души, обнять сына. Люсьену стало гораздо лучше, чувствовал он себя уже почти хорошо. Отцу мальчик обрадовался, и радость свою проявлял очень живо. Доктор, явившийся с утренним визитом, еще с порога понял, что ребенок пребывает во вполне удовлетворительном состоянии, и заверил родителей, что полное выздоровление на заставит себя ждать.
Совершенно успокоенный, инженер объявил, что не будет задерживаться в Сен-Жерве и уедет после полудня.
- Вечером сяду в Блуа на парижский экспресс, - сказал он. - В девять буду уже в Париже, а через полтора часа - в Альфорвилле. У меня там куча важных дел, требующих моего присутствия, так что нет смысла слишком задерживаться здесь.
- Ну, - спросила госпожа Бертэн, - а за три недели, что мы не виделись, что у тебя там новенького, на твоем заводе? Всем доволен?
Господин Лабру расплылся в улыбке.
- Доволен ли я? - повторил он. - Довольнее некуда: я скоро разбогатею.
- Разве ты недостаточно богат?
- Для себя лично - да. Но я хочу, чтобы Люсьен получил настоящее состояние, очень большие деньги, и я их ему скоро заработаю.
- Конечно, какое-то новое изобретение?
- Да, и благодаря этому открытию через четыре года в моей кассе будет лежать два-три миллиона.
- А ты, часом, не строишь иллюзий?
- Иллюзии тут исключены. Речь идет о гильошировальной машине, обрабатывающей не только плоские поверхности, но и контуры. Американцы за такую машину сколько угодно заплатят… Она произведет настоящий фурор…
- Если только тебя кто-нибудь не опередит.
- В данном случае этого бояться не стоит.
- Изобретателям всегда есть, чего опасаться. Например, кто-то проболтается и твою идею украдут.
- Будь спокойна: огромную часть работы я делаю сам, да и помощник у меня стоящий. Кажется, я уже рассказывал тебе о своем старшем мастере, Жаке Гаро. На него можно положиться. Он умен, образован, активен, и его помощь я так ценю, что намерен выделить ему долю прибыли.
- Ты доверил ему секрет изобретения?
- Это было совершенно необходимо: именно он будет работать над созданием образца. К тому же я его хорошо знаю… Честный парень.
- Ну и слава Богу. А как поживает та несчастная женщина, мать двоих детей, муж которой погиб при взрыве? Я полагаю, она все еще работает на заводе?
- А как раз о ней я и собирался с тобой поговорить. Да, она все еще на заводе, но мне придется с ней расстаться.
- Ты увольняешь ее! - изумилась госпожа Бертэн.
- Да, несмотря на то, что не хотелось бы… Вынужден.
- Я что-то плохо понимаю. Смерть ее мужа, погибшего у тебя на службе, накладывает на тебя определенные обязательства по отношению к ней.
- Знаю, и вовсе не намерен о них забывать. Жанна Фортье - существо честное и славное, прекрасная мать, но не способна она работать в охране, там мужчина нужен.
- Тебе следовало подумать об этом, прежде чем предлагать ей такую работу…
- А я не подумал.
- Ты уже известил ее об увольнении?'
- Да. Она позволила допустить нарушение правил, да и сама их нарушила, это никогда нельзя так оставлять: дурной пример заразителен.
- Ты слишком суров!
- Я всего лишь справедлив.
- И что же будет с беднягой?
- Именно об этом я и хотел с тобой поговорить - о ее будущем… Уже давно я настоятельно прошу тебя вместо приходящей служанки нанять постоянную, которая будет жить в доме, а ты всегда отказываешься.
- Я считаю, что мне и приходящей достаточно. Ты же знаешь, что я люблю возиться по дому.
- Допустим. Но Жанна была бы для тебя не только служанкой, она составила бы тебе неплохую компанию. Ты, сестричка, уже не слишком молоденькая, тебе и отдохнуть иногда не помешает; присутствие Жанны в доме позволит тебе время от времени это делать. А ее сынишка - ему три с половиной года - станет Люсьену хорошим товарищем. Потом я помогу ему получить образование и оплачу тем самым долг перед вдовой, муж которой погиб у меня на службе. Видишь, нужно соглашаться, непременно нужно. Я был с ней суров и думаю, она в какой-то степени затаила на меня злобу; так вот, мне хотелось бы, вернувшись в Альфорвилль, преподнести ей хорошую новость - она тут же все забудет. Разумеется, все возросшие из-за присутствия в доме Жанны расходы я оплачу… Не отказывай мне… Этим ты не только сильно меня огорчишь, но и поставишь в затруднительное положение.
- Не хочу я тебе причинять ни печали, ни хлопот, - ответила госпожа Бертэн, - я охотно помогу тебе в благом начинании. Можешь сразу же, как только вернешься, отослать ко мне Жанну с сыном.
- Ах! До чего же ты у меня добрая! - воскликнул господин Лабру, в порыве чувств сжав руки сестры. - Определенно, я полечу в Альфорвилль на крыльях радости.
Глава 5
В Альфорвилле рабочий день начинался обычным порядком. Жак Гаро, явившись на завод одним из первых, тихонько проскользнул мимо привратницкой - так, что Жанна, занятая в этот момент списком рабочих, не могла его заметить. А она, между прочим, с нетерпением его ждала.
Со вчерашнего дня ей не давали покоя те загадочные слова, что сказал ей старший мастер, а особенно - его странное поведение и выражение лица. Ей хотелось поскорее увидеть Жака, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке; сама того не желая, она думала о нем и выглядела при этом такой взволнованной и лихорадочно возбужденной, что многие обратили внимание. Особенно обеспокоился Давид. Рассыльный зашел в привратницкую за ключами от кабинетов господина Лабру и кассира Рику - каждое утро он убирал там.
- Какая вы сегодня бледненькая, госпожа Фортье! - сказал он. - Может, заболели?
- Нет, нет, господин Давид.
- Но все-таки с вами что-то такое…
- Ничего такого, уверяю вас…
- Но вы не уедете из наших краев, госпожа Фортье?
- Еще не знаю, господин Давид… - сухо ответила Жанна, которой надоели вопросы рассыльного.
- Думаю, хозяин не отпустит вас, не дав солидного вознаграждения для возмещения морального ущерба. Он просто обязан сделать это!…
- Не нужно мне ничего, - высокомерным тоном сказала вдова. - Я не приму милостыню!
- Черт возьми! Что вы такое говорите?… Ни о какой милостыне и речи нет! Значит, вы на хозяина страшно сердиты?
Жанна не смогла скрыть своего нетерпения:
- Прошу вас, господин Давид, не будем больше об этом. Вот ключи. Тот, что от кабинета господина Лабру, вернете мне сразу же, как только закончите уборку, хорошо?
Давид удалился, бормоча под нос:
- Хозяину, надо думать, несладко пришлось эти четверть часа с глазу на глаз с нею, она, должно быть, совсем его в угол загнала. Вот черт! Как близко к сердцу она приняла историю с увольнением!
Жанна ходила туда-сюда, убирая помещение. Вдруг ей в голову пришла одна мысль.
- Ах! - прошептала она. - Нельзя оставлять проклятый керосин в казенном бидоне. Разолью его в бутылки, уезжая, заберу с собой и буду заправлять им дома лампу…
Она тут же вышла, направилась прямо к сарайчику и открыла его. Бидон стоял на полке рядом с пустыми бутылками. Жанна принялась разливать керосин. Когда она закончила наполнять первую бутылку, раздался звон колокольчика. Пришел кассир. Она открыла.
Господин Рику вошел, запер за собой дверь, прошел мимо Жанны; та поздоровалась с ним, он лишь слегка кивнул. И вдруг, вместо того чтобы идти по своим делам, остановился возле открытого сарайчика.
- Опять пахнет керосином, госпожа Фортье, - сказал он, сдвинув брови.
- В этом нет ничего удивительного, сударь, - сухо отозвалась Жанна, - я переливаю его из бидона в бутылки. Этот керосин - мой. Уезжая, я заберу его с собой и дома буду заливать в лампу. Я стану, наконец, свободна. Никто больше не будет бояться, что я спалю завод.
Рику пробормотал сквозь зубы:
- Те, кто боится, абсолютно правы. На свете хватает злых людей, полных ненависти и способных творить зло ради самого зла.
В этот момент к кассиру подошел Жак.
- Я видел, как вы вошли, я как раз вас ищу.
Жанна обернулась на голос старшего мастера. Гаро показался ей очень спокойным. Разговаривая с кассиром, Жак, в свою очередь, украдкой посматривал на нее.
- Что вам от меня нужно? - спросил кассир.
- Хочу сообщить, что жена Винсента умерла вчера вечером. Через одного из механиков он попросил меня передать ему то, что причитается, и еще добавил, что не вернется на завод: собрался уехать в родные края.
- Ну надо же! Должно быть, прослышал о своем увольнении. Вот молодец: из самолюбия выдумал хороший предлог, чтобы не выглядеть вышвырнутым вон. Вы составили ему расчет?
- Да.
- Тогда дайте мне.
Жак вытащил из кармана листок бумаги и протянул кассиру; тот пробежал его глазами.
- Пятьдесят четыре часа по девяносто сантимов. Итого: сорок восемь шестьдесят… Идемте, Жак, я выдам вам эту сумму.
Пока они разговаривали, Жанна продолжала разливать керосин; затем она поставила бутылки на свободную полку вместе с пустым бидоном. Старший мастер прошел с кассиром, получил деньги Винсента, потом заглянул в мастерские, в последнюю очередь зашел в цех, где работали столяры и токари - они делали образцы деталей для отливки.
В этом цехе - довольно большом, расположенном рядом с флигелем господина Лабру, стояло пять верстаков и два токарных станка. Своего рода антресоли, почти такие же обширные, как сам цех, вмещали в себя выстроенные рядами пронумерованные образцы. Под ними громоздились доски и бруски из распиленного и оструганного дерева. К старшему мастеру подошел главный механик.
- Господин Гаро, - сказал он, - было бы неплохо освободиться от всех этих деревяшек, они только мешают.
- Завтра прикажу их убрать… - ответил Жак и пошел дальше.
Закончив обход, он зашел в свой в кабинет радом со слесарной мастерской и заперся. Там стояли письменный стол, шкафчик со множеством набитых бланками ящиков, а у окна - поближе к свету - верстак, токарный станок, тиски, миниатюрный кузнечный горн, инструменты. Жак сбросил куртку, надел рабочий фартук и, взяв лежавшие в уголке металлические стержни, принялся что-то выковывать. Он работал без передышки до самого обеда.
В обеденный перерыв он, как и все остальные, вышел, и вернулся одним из первых. Снова закрылся в своем кабинете и продолжил начатую работу. Погода стояла душная. Изнуряющая жара предвещала близкую грозу. По всему телу Жака крупными каплями скатывался пот; однако он не обращал внимания на жару - похоже, совсем и не страдал от нее, без передышки орудуя инструментами. В шесть вечера, закончив свою таинственную работу, он запер в ящик стола ее результат, снял фартук и надел куртку. Потом взглянул на часы.
- Еще целый час здесь торчать… - пробормотал он. - Времени более чем достаточно, чтобы написать Жанне…
Когда заводские часы пробили семь, он ударил в колокол, давая сигнал об окончании рабочего дня, и опустил в карман только что написанное письмо. Жанна, стоя в дверях привратницкой, смотрела, как один за другим уходят рабочие. В глубине комнаты Жорж затеял грандиозную возню: таскал за веревочку свою картонную лошадку, щелкал кнутом и скакал при этом так, словно сам был лошадью.
- Ну-ка, потише, Жорж! - крикнула Жанна.
- Мамочка, - ответил малыш, - моя лошадка безобразничает, сейчас я ей задам.
И, подкрепляя слова делом, Жорж стукнул лошадку, но не кнутом, а его рукояткой. Увы: удар оказался так силен, что в картонном животе образовалась дырка сантиметров в пять. Озадаченный мальчуган, взяв любимую игрушку в руки, удрученно посмотрел на зияющую рану. Боясь, что его за это отругают, он ничего не сказал, а притих и, собрав все куски газет с картинками, что приносила ему мама, скатал их в шарик и запихал в живот лошадке - пакли там оказалось совсем немного; дырка все равно была достаточно заметной, но, поскольку бумаги у него больше не было, малыш принялся играть.
Последний рабочий миновал проходную. Ушел господин Рику, следом за ним - рассыльный Давид. На заводе оставался лишь Жак Гаро. Жанна с тревогой и нетерпением ждала его появления.
Последние слова, сказанные им накануне, не выходили у нее из головы.
"Завтра, - сказал он, - наша судьба решится. Завтра наступит быстро, а иногда, между прочим, за каких-то несколько часов столько всего происходит!"
Через четверть часа появился Гаро, закрыл за собой двери мастерских, и, со списками рабочих на завтра в руках, через двор направился к привратницкой. Госпожа Фортье почувствовала, как по телу у нее пробежала дрожь. Жак приближался, но шел он очень медленно. Расстояние между ними постепенно сокращалось, и он, похоже, пребывал в такой же тревоге, как и Жанна, и был глубоко взволнован.
Наконец он подошел, и они оказались совсем рядом - стояли и молча смотрели друг на друга. И это молчание было хуже всего на свете. Госпожа Фортье нарушила его первая, заговорив лишь ради того, чтобы разбить тягостную тишину.
- Вы принесли мне списки? - дрожащим голосом спросила она.
- Да, списки… и вот это…
И он указал на письмо, лежавшее поверх стопочки листков.
- Это?… - переспросила Жанна.
- Да… письмо…
- Зачем писать, если можно поговорить со мной?…
- Я же объяснил вам вчера: есть вещи, которые трудно сказать, но легко написать… Возьмите и, когда я уйду, прочитайте его… Быстро прочитайте и еще быстрее обдумайте. Ваше счастье, счастье ваших детей, мое - в ваших руках.
И он поспешно ушел. Жанна смотрела ему вслед, руки у нее мелко дрожали.
- С ума, что ли, сходит… - пробормотала она. - Точно ведь: с ума сходит.
Потом, заперев дверь, она вернулась в привратницкую.
Без всяких колебаний, с лихорадочным нетерпением она вскрыла письмо.
"Дорогая, горячо любимая Жанна.
Вчера я заставил вас представить себе, что в будущем вы и ваши дети станете богаты и счастливы. Теперь же я могу твердо обещать вам и богатство, и счастье в самом ближайшем будущем.
Завтра я стану богат - или, по меньшей мере, в моих руках окажется все необходимое для того, чтобы сколотить огромное состояние. Я стану владельцем изобретения, которое принесет огромные деньги, и почти двух тысяч франков для его внедрения.
Оставьте ложный стыд, Жанна. Подумайте о детях - они станут мне родными, - и эта мысль придаст вам решимости.
Сегодня вечером я буду ожидать вас на Шарантонском мосту - в одиннадцать, вместе с маленьким Жоржем; я отведу вас в надежное место, откуда завтра мы отправимся за границу - там мы заживем богато и счастливо.
Бросьте без сожаления этот завод, хозяин которого гонит вас; придите к тому, кто вас любит и никогда не бросит.
Если вы не придете, Жанна, не знаю, на какую крайность может подтолкнуть меня отчаяние…
Но вы придете…
Жак Гаро
7 сентября 1861 года".
- Что это все значит? - в изумлении прошептала Жанна. - Жак, похоже, просто голову потерял! Принимает свои честолюбивые мечты за действительность! Что еще за изобретение, которое, по его словам, должно принести огромные деньги? И откуда у него почти две тысячи франков? Сегодня вечером он будет ждать меня на Шарантонском мосту… Разве что ловушку мне намерен устроить! Может быть, зная, что я боюсь надвигающейся нищеты, он надеется, что я клюну на эту приманку - и брошусь в его объятия?… Если это ловушка, то слишком уж грубая… Меня в нее не заманишь! А я-то так боялась этого письма! И напрасно изводила себя страхом. Оно заслуживает лишь презрения.
Госпожа Фортье смяла листок, скомкала его и бросила на пол - бумажный шарик закатился в угол. Пока она читала и рассуждала, Жорж, перестав играть, внимательно - хотя, естественно, ничего и не понимая - следил за нею. И видел, как бумажный шарик упал и покатился по полу. Он подобрал выброшенную бумажку и, не разворачивая, поспешно затолкал картонной лошадке в живот.
- Маловато, - пробормотал он, оглядываясь по сторонам в поисках еще какой-нибудь бумажки.
А Жанна тем временем зажгла фонари, освещавшие заводской двор, - уже темнело. Погода стояла хмурая, воздух был тяжелым. Время от времени молнии - такие в народе называют "вспышками жары" - беззвучно разрезали чернильного цвета небо.
- Жорж, - вернувшись в привратницкую, сказала Жанна, - скоро гроза начнется. Давай поскорей поужинаем и ложись-ка ты спать.
- А что, мамочка, опять в небе пушки будут громко стрелять и белый огонь станет вспыхивать? - спросил ребенок.
- Думаю, да.
- Тогда я испугаюсь.
- Нет… нет… ничего такого не будет…
- А если начнется опять "бум! бум!", ты разрешишь мне прижаться к тебе?
- Обязательно!
Они поужинали - это заняло совсем немного времени. В половине десятого Жорж уже лежал в постели, обложившись игрушками, - по неизменной детской привычке, он каждый вечер брал их с собой на второй этаж.
С половины одиннадцатого до одиннадцати Жанна, прежде чем лечь, обычно делала обход. В ожидании этого времени она хлопотала по дому. Собиравшаяся гроза быстро надвигалась. Молнии вспыхивали все чаще, за ними один за другим уже слышались отдаленные раскаты грома. Внезапно поднялся ветер и с неудержимой силой принялся хлестать заводские постройки - буря разыгралась не на шутку.
Хлопоча по хозяйству, Жанна думала о Жаке. И чем больше думала, тем больше убеждалась, что старший мастер взял на себя роль явно неблаговидную и пытается заманить ее в ловушку, из которой уже не выберешься, не замарав своей чести. Глухой гнев закипал в ее душе. Часы пробили одиннадцать. Жанна встала и собралась было выйти из привратницкой, чтобы, как обычно, сделать обход. В тот самый момент, когда она открывала дверь, совсем рядом с заводом раздался чудовищный удар грома, а бешеный порыв ветра загасил лампу у нее в руке.
- Нельзя выходить в такую погоду, - прошептала Жанна, - меня просто сметет…
Она вернулась в комнату и закрыла дверь. Опять раздался удар грома - еще мощнее и оглушительнее, чем в первый раз.
- Мама… мама… - дрожащим от испуга голосом закричал маленький Жорж, - я боюсь…
Жанна поспешила к сыну - тот только что спрыгнул с постели; попыталась успокоить его - ничего из этого не вышло: гроза все усиливалась, и дрожащему Жоржу, похоже, становилось все страшнее.
- Одень меня! - закричал он. - Мамочка, одень меня!
В надежде, что он от этого успокоится, Жанна одела его. Мало-помалу раскаты грома становились реже - гроза, похоже, удалялась, но ветер дул по-прежнему яростно, а дождь хлестал так, словно на небе открылись шлюзы. Дрожь, бившая Жоржа, утихла; он уже не цеплялся за мать так испуганно и судорожно.
- Поиграй во что-нибудь, милый, - сказала Жанна, желая его развлечь; она потянула за веревочку его любимую игрушку и покатила ее, покрикивая: "Но, лошадка, но!"