- Опиши мне ее наружность.
- Высокого роста, брюнетка, очень красивая, с роскошными волосами и черными глазами, но с необыкновенно злым выражением лица.
- Волосы черные, почти синие - не так ли?
- Да.
- И дело было двадцать лет назад, в 1837 году в сентябре?
- Да.
- Двадцать четвертого сентября?
- Да, в одиннадцать часов вечера. Я всегда буду это помнить! - прошептал Жан Жеди, становившийся все более и более мрачным.
- Вы взяли мужчину на площади Согласия?
Жан Жеди кивнул.
- Черт возьми! - воскликнул он. - Откуда ты все это знаешь?
- Знаю, потому что я писал письмо, в котором назначали свидание деревенскому доктору на площади Согласия.
- Но в таком случае, - вскричал Жан Жеди, - ты знаешь обоих, мужчину и женщину?!
- Я никогда не видел мужчину и только один раз видел женщину, когда она пришла заказать письмо, за которое заплатила десять луидоров. Если бы я мог угадать, что она хотела с ним сделать, я спросил бы двадцать.
- Тебе не пришло в голову следовать за нею?
Нотариус покачал головой.
- Во всяком случае, - продолжал Жан Жеди, - ты, по крайней мере, должен знать имя человека, чей почерк и подпись ты подделывал!
- Вместо подписи были только начальные буквы, - ответил нотариус.
- Но ты их не забыл?
- Нет, конечно.
- Говори же!
- Это было "герцог С. де Л. В.".
- Герцог! Черт возьми! Они хотели покончить с ребенком герцога, без сомнения, для того, чтобы получить его состояние.
- Конечно! И ты убил ребенка?
- Нет. Я убил мужчину и хотел утопить ребенка, но вдруг почувствовал сострадание. Что делать, человек не может быть совершенен. Но не в этом дело, вернемся к тому, что меня интересует. Ты знал начальные буквы и не старался угадать имя, которое под ними скрывалось?
- Нет, я искал.
- И что же, нашел что-нибудь?
- Да! При помощи геральдического альманаха я узнал, что эти буквы значили - герцог Сигизмунд де Латур-Водье, и на другой день узнал, что герцог умер…
- Убит?…
- Да, убит на дуэли.
- В таком случае, я ровно ничего не понимаю.
- Ну, а я, как бывший нотариус, все отлично понимаю. Ребенок - сын герцога, а у герцога был брат; ребенок мешал брату получить наследство. Но со смертью герцога и его сына последний из рода де Латур-Водье получил все состояние.
- Так, значит, этот молодец хотел убить меня с помощью своей любовницы?
- Очень может быть, что это не он и не его любовница, а люди, нанятые им.
- А! - прошептал Жан Жеди. - Вот что надо узнать! Можно ли это сделать?
- Конечно, - ответил Филь-ан-Катр, который до сих пор только слушал. - И мне кажется, дети мои, что мы напали на золотую жилу, на настоящие калифорнийские рудники.
- Я давно это знаю, - возразил нотариус, - сокровище существует, но добыть его нелегко.
- Почему?
- Потому что Мы не можем попасть в то общество, в котором вращаются эти люди.
- Ба! Жану Жеди достаточно немного приодеться, и он может попасть под каким-нибудь предлогом к нашему герцогу де Латур-Водье, чтобы постараться убедиться, не тот ли это самый, который жил в Нельи.
- К нему нечего ходить, - возразил Жан Жеди, - достаточно узнать, где он живет. Я встану у дверей и, поверьте, сумею узнать его.
- Эта идея недурна, - заметил Рауль Бриссон. - Раз ты убедишься, что это он, ты отправишься к нему, уже нисколько не стесняясь. Достаточно назвать себя, если он только знает твое имя.
- Да, он его знает и его любовница тоже, так как я рассказал им мою историю. Но мне нужна главным образом она, а не он.
- Когда ты найдешь одного, то сумеешь найти и другую.
- Нотариус, - спросил Филь-ан-Катр, - помнишь ли ты слово в слово содержание письма, которое писал деревенскому доктору?
- Я помню только то, что свидание было назначено на площади Согласия, у моста, вот и все.
- Досадно! Очень досадно!
- Но письмо у меня есть или, по крайней мере, было.
- Было?
- Да, копия. Я люблю порядок и всегда храню копии с бумаг, которые мне поручали подделывать, следовательно, эта у меня, так же, как и другие.
- Что же сталось с твоими бумагами?
- Все пропали.
- Когда?
- Пять лет назад я оставил их в трех чемоданах в залог…
- Кому?
- Хозяину квартиры, за которую не мог заплатить.
- Где эта квартира?
- На улице Реньо, 17.
- А за сколько они оставлены?
- За довольно большую сумму.
- За сколько?
- За пятьсот двадцать пять франков, не считая процентов.
Жан Жеди сделал гримасу.
- Черт возьми! Это немало, - сказал он.
- Во всяком случае, их надо достать, - заметил Филь-ан-Катр.
- Их можно достать, только заплатив.
- А ты знаешь, куда хозяин поставил твои чемоданы?
- Знаю, на четвертом этаже своего дома, в маленькой комнате, которую он держал для провинциальных родственников, приезжающих иногда в Париж.
- Нельзя ли туда забраться?
- Нельзя, эта комната прямо сообщается с его квартирой.
- И эти чемоданы стоят пять лет?
- Да, я встретил Шабуаго - так зовут хозяина дома - два месяца назад, и он сказал, что все ждет меня и что чемоданы стоят на том же месте.
- Мы об этом еще поговорим, - сказал Жан Жеди, - дайте мне подумать, а главное, для начала нужны деньги.
- Э! - вскричал Филь-ан-Катр. - Деньги у нас будут завтра вечером!
- Да! - прошептал Жан Жеди, нахмурив брови. - В доме, где четыре женщины… это мне совсем не нравится.
Филь-ан-Катр пожал плечами.
- Какие глупости, - сказал он, - ты раз наткнулся на ловкую барыню, - это еще не причина, чтобы всякая женщина походила на нее. Отвечай прямо, согласен ты идти с нами или нет?
- Конечно, согласен, я не пропущу случая поправить свои дела, но, признаюсь, иду туда неохотно.
- Будь спокоен, мой милый, мы сумеем с ними справиться.
- А если они проснутся?
- Тем хуже для них, - возразил Филь-ан-Катр.
- Не надо крови! Не надо крови! - пробормотал Рауль Бриссон. - Каторга еще туда-сюда, но эшафот… брр…
- Хорошо, мы постараемся избежать этого, но, во всяком случае, надо взять хорошие ножи. Жан Жеди возьмет с собой алмаз и кусок воска: это его дело. А ты, нотариус, - фальшивые ключи и отмычки: они могут понадобиться. Фонаря не надо, достаточно спичек, так как свечи стоят повсюду.
- А где мы соберемся?
- У заставы Клиши, у Лупиа, - ответил Филь-ан-Катр.
- А, на улице Акаций!
- Да.
- Там опасно.
- Почему?
- Полиция очень часто туда заглядывает, нас могут схватить.
- О! Этого нечего бояться. Мы пробудем там минут пять. Надо же нам где-нибудь собраться!
- В котором часу?
- В одиннадцать.
- А когда отправимся с визитом в дом мистрисс Дик-Торн?
- Между полуночью и часом, - это время самого крепкого сна.
- Итак, до завтра, - сказал, вставая, Жан Жеди.
Филь-ан-Катр пожал руки своим товарищам и выпустил их, но не через общую залу, а через маленькую дверь, выходившую из коридора прямо на бульвар.
- До свидания, - сказал нотариус Жану Жеди, - я иду спать.
- Куда это?
- В Монмартрские каменоломни. У меня нет ни гроша, чтобы заплатить за ночлег.
Жан Жеди порылся в кармане и вынул серебряную монетку.
- Бери, - сказал он, - вот двадцать су. Монмартрские каменоломни - настоящая мышеловка: тебя непременно там арестуют.
- Благодарю, я отдам тебе эти деньги завтра, после операции, а теперь отправлюсь в маленький домик на улице Фландр. Это совсем приличное место.
Двое негодяев простились, и Жан Жеди отправился на улицу Винегрие, где он жил. Идя вдоль канала Сен-Мартен, он думал о том, что узнал от Рауля Бриссона о преступлении на мосту Нельи.
"Терпение, - думал он. - Я ждал двадцать лет, не отчаиваясь, и случай доставил мне сегодня то, чего не могли все мои розыски. Я им воспользуюсь, но подумав и осторожно. Моя тайна должна дать не только мщение, но и богатство… Это дело, которым я хочу воспользоваться один… Бывший нотариус рассказал, что между его бумагами находится копия письма, написанного двадцать лет назад, чтобы завлечь деревенского доктора в западню. Эта бумага мне необходима, и я во что бы то ни стало ее добуду. Когда же она будет у меня, я стану действовать".
Во время этого монолога Жан Жеди дошел до дома. Он сейчас же лег и проспал до утра самым спокойным сном, который дает только спокойная совесть.
ГЛАВА 2
Красивая женщина с черными волосами и глазами, мать прелестной блондинки с голубыми глазами, была французско-итальянского происхождения. Имя Дик-Торн было именем ее мужа, богатого шотландца, жившего в Лондоне. Этот шотландец, потеряв почти все свое состояние в неосторожных предприятиях, не имел силы пережить разорение и умер от горя. Вдова оплакивала его, но главным образом занялась тем, чтобы спасти хоть какие-нибудь остатки состояния от постигшего их крушения. Ее единственной целью и желанием было приехать в Париж.
Молодую девушку, красоту которой Филь-ан-Катр не преувеличивал, звали Оливия.
За две недели до переезда в Париж мистрисс Дик-Торн приезжала туда одна, чтобы снять дом, который был бы роскошно меблирован и находился бы в аристократической части Парижа. Дом на улице Берлин соединял в себе все эти условия, и она сняла его, заплатив за полгода вперед. Затем вернулась в Лондон за дочерью и за вещами. По особой причине она не взяла с собой никого из английской прислуги.
На другой день после приезда красивая вдова наняла горничную и кухарку, но это было сделано только на время, так как она решила поставить свой дом на широкую ногу: завести лошадей, экипажи, кучера и лакея.
Был полдень. Мистрисс Дик-Торн сейчас же после завтрака заперлась в маленькой комнате, которая служила ей будуаром и курительной, так как она курила папиросы.
Сидя перед бюро из черного дерева с инкрустациями из слоновой кости и меди, она приводила в порядок бумаги, вынутые из черного кожаного бумажника. Она доставала их одну за другой и укладывала в один из ящиков. Это было метрическое свидетельство о рождений дочери, свидетельство о кончине мужа, паспорт и счета. Сделав это, она снова взяла бумажник. В одном из его отделений лежало несколько писем и большой конверт, запечатанный тремя печатями с гербом и герцогской короной. На самой верхней части конверта был разрез. Мистрисс Дик-Торн оставила конверт в бумажнике, но вынула из него бумаги и пробежала их.
- Ну, - сказала она вслух с торжествующей улыбкой, - этого более чем достаточно для того, чтобы герцог Жорж де Латур-Водье снова стал, когда я захочу, послушным слугой своей бывшей любовницы и сообщницы Клодии Варни и повиновался бы, как прежде, всем моим желаниям. Если он все забыл - тем хуже для него, так как я все помню.
Красивая вдова встала и начала ходить большими шагами по будуару.
- Вы богаты, господин герцог, - продолжала она, зло улыбаясь, - вы страшно богаты и не менее неблагодарны. Служа вам тогда, я трудилась для себя. Моя преданность была эгоистична, я нисколько вас не любила и получила слишком маленькую часть из наследства вашего брата. Я покорно смирилась с разрывом, которого вы желали!… Вы не слышали обо мне ничего до тех пор, пока мое богатство равнялось вашему, и жили спокойно, по всей вероятности, убежденный, что между нами все кончено, и кончено навсегда…
Мистрисс Дик-Торн мрачно улыбнулась.
- А! Герцог, как вы ошибаетесь! В настоящее время я разорена и мне нужно два состояния: одно - для меня, другое - для моей дочери. Я рассчитываю на вас, чтобы получить их… и хотела бы посмотреть, как вы мне откажете. Я теперь та же, какой вы меня знали двадцать лет назад; годы прошли надо мной, не парализовав моей энергии, не уменьшив моей ловкости! Вы найдете, что Клодия Дик-Торн настоящего времени почти так же хороша, как Клодия Варни 1837 года, бывшая любовница маркиза Жоржа де Латур-Водье, брата и наследника герцога Сигизмунда!
Она положила обратно в бумажник прочитанные ею письма и, открыв стоявший перед нею саквояж, вынула пачку банковских билетов, которые положила в бюро.
- Это все, что у меня есть, - продолжала она. - Восемьдесят тысяч франков! Пустяки! Большую часть я истрачу на то, чтобы поставить свой дом на хорошую ногу. Мне следует действовать скорее и идти прямо к цели, если я не хочу оставаться без гроша… К счастью, мой план составлен, и не пройдет месяца, как я приведу его в исполнение.
Затем она положила бумажник на пачку банковских билетов, задвинула ящик и заперла бюро маленьким ключиком, бывшим на связке, с которой она никогда не расставалась.
В эту минуту тяжелый экипаж остановился на улице, послышался звонок, и две минуты спустя в дверь будуара тихонько постучались.
- Кто там? - спросила вдова.
- Это я, мама, - отвечал свежий голос.
- Войди, милая.
- Не могу, дверь заперта изнутри.
- Да, это правда.
Мистрисс Дик-Торн встала, отворила дверь и поцеловала дочь в лоб.
- Что такое, дитя мое? - спросила она.
- Мама, привезли наши вещи.
- Хорошо, я сейчас приду.
Вдова пошла вслед за дочерью.
Присланные вещи состояли из полдюжины чемоданов и двух длинных плоских ящиков, относительно легких, на которых большими буквами было написано: "Осторожнее!" В этих ящиках были портреты в натуральную величину Ричарда О'Донеля Дик-Торна и Клодии Варни, его жены. Картины были написаны одним из знаменитых английских художников и стоили не менее тысячи фунтов стерлингов. Клодия дорожила ими как произведениями искусства, а своим - как верным изображением ее самой в полном блеске красоты. Кроме того, она хотела выставить напоказ внушительную фигуру покойного мужа, который всю жизнь был типом совершенного джентльмена, и красивой вдове казалось, что это придаст ей вес.
Чтобы открыть ящики, позвали столяра, и портреты повесили в маленькой гостиной рядом с будуаром.
Затем Клодия оделась и поехала с дочерью к торговцу лошадьми и каретному мастеру на Елисейские поля.
Она купила пару ирландских пони и маленькое темно-зеленое купе. За все было заплачено наличными, и экипаж с лошадьми должен был быть прислан на другой день. Каретный мастер рекомендовал кучера, служившего в хороших домах, за которого он мог поручиться.
Мать и дочь поехали в Булонский лес, затем вернулись домой обедать. В этот вечер обе были слишком утомлены, чтобы снова куда-нибудь отправиться, легли около десяти часов в двух соседних комнатах и заснули почти тотчас.
Трактир "Серебряная бочка" на улице Акаций точно так же, как "Малая бойня" у заставы Ла-Шапель, был посещаем людьми, находящимися в постоянной борьбе с обществом.
Утром этого дня бывший нотариус ходил к Филь-ан-Катру за фальшивыми ключами для предполагаемой экспедиции и в то же время занял у него сорок су в счет будущего благополучия. С этими деньгами он отправился в кабачок гораздо раньше назначенного для свидания часа и в ожидании прихода приятелей пил вино.
Рауль Бриссон далеко не отличался энергией. С пером в руке, когда дело шло о подделке, он поспорил бы с кем угодно, но воровство со взломом приводило его в неописуемый ужас. При одной мысли он дрожал всем телом.
Около десяти часов явился Филь-ан-Катр и сел напротив Бриссона. В этот вечер он был неразговорчив.
Бывший нотариус хотел заговорить с ним вполголоса о предполагаемом деле, но Филь-ан-Катр заставил его замолчать и принялся курить.
Стоял страшный шум. Некоторые посетители, сильно напившись, пели во все горло; другие играли и громко спорили. За маленьким столом сидел человек, костюм и манеры которого ясно указывали, что он не принадлежит к числу обычных посетителей этой трущобы. Это был красивый мужчина лет сорока, с умным взглядом и правильными чертами лица, обросшего черной бородой, одетый в простой, но чистый и почти изящный костюм.
Под толстым пальто темного цвета на нем была темно-серая визитка, а из-под панталон такого же цвета виднелись хорошие ботинки. Касторовая шляпа до половины закрывала густые вьющиеся волосы. Одни только руки, белые и чистые, но немного загрубевшие, указывали в нем ремесленника. Он курил сигару, не дотрагиваясь до бутылки белого вина, стоявшей перед ним.
Все обычные посетители глядели на него довольно недружелюбно. Его принимали за полицейского и уже думали начать с ним спор. Но когда Лупиа, хозяин заведения, подошел к нему и любезна обнял, подозрения живо рассеялись.
- Нет, это не сыщик, - объявили бродяги. - Это друг или родственник хозяина.
Лупиа поставил на стол перед незнакомцем бутылку и два стакана, вероятно, для того, чтобы выпить с ним, но обязанности его ремесла заставили его сначала заняться клиентами.
Ему помогали два приказчика в белых рубахах и синих фартуках и, кроме того, мадам Лупиа.
Мадам Лупиа стояла за стойкой, уставленной рядом стаканов всевозможных размеров. Она выписывала счета и давала сдачу. Временное отсутствие жены заставило мужа занять ее место и сильно увеличило круг его обязанностей. Когда жена вернулась, Лупиа сейчас же подошел к незнакомцу и сел напротив, снова горячо пожав ему руку.
- Жена за стойкой, - сказал он, - и теперь мы можем поговорить, тем более что я Бог знает сколько времени не видел тебя.
Хозяин налил два стакана немного дрожащей от волнения рукой.
- За твое здоровье! - сказал он, чокаясь.
- За ваше! - ответил гость.
- Ну, мой милый Рене, - продолжал Лупиа, - прости, что я говорю тебе "ты", - это по привычке. Ты на меня не сердишься?
- Конечно, нет.
- Конечно, ты теперь уже не мальчик, а мужчина. Кстати, сколько тебе лет?
- Сорок.
- Неужели так много? - с удивлением вскричал хозяин "Серебряной бочки". - Ты в этом уверен?
- Конечно, - улыбаясь, ответил гость.
- Черт возьми! Сколько же мне? Боже мой! Я как сейчас вижу, как ты двадцать пять лет назад поступил к Полю Леруа на набережной канала Сен-Мартен.
- Да, мне было тогда пятнадцать лет.
- А на вид можно было дать не больше двенадцати, так как волос в бороде было столько же, как у меня на ладони.