Правда, когда этот генератор впервые осуществлял полную и безоговорочную электрификацию квартиры, некоторым соседям он чересчур действовал на нервы. Не своим шумом, естественно, и запахом соляры, а исключительно тем обстоятельством, что они сидят в потемках в то время, когда у кого-то есть свет. Я отношусь к Студенту до такой степени трепетно, что не позволил горластым соседям отвлекать его от работы, лишь бы тот выключил "Хонду". Откуда им знать: эксперт даже не ведает, с какой стороны подходить к генератору, чтобы завести его. Ничего страшного, в квартире постоянно находится несколько хороших парней, способных помочь моему эксперту не только по электрохозяйственной части. После того, как они переговорили с нервными соседями, те по-быстрому набрали воды в свои некогда черные рты и дружно, а главное, молча делают вид: для них нет большей радости в жизни, чем, сидя при свечах без фраков, регулярно слушать торжественную симфонию в исполнении двигателя генератора.
Студент самым естественным образом не прореагировал на наше появление и что-то монотонно бубнил себе под нос, сидя у стеллажа под самым потолком на лестнице-стремянке. Рябов многозначительно покрутил пальцем у собственного виска, на что я деланно горестно вздохнул, а затем попросил:
- Сережа, подожди меня в первой комнате.
Рябов нарочито громко застучал подошвами по полу, однако таким элементарным образом отвлечь Студента от работы не легче, чем заставить депутата выполнить хоть одно из своих многочисленных обещаний после выборов. Сейчас впору гранату взрывать, может, тогда эксперт обратит внимание на то, что он не один в кабинете. Впрочем, можно обойтись и без гранаты,старым испытанным способом.
Я взял с края стола какой-то каталог и запустил его вверх вдоль стремянки. После этого Студент покинул подпотолочье с такой скоростью, словно под лестницей сработало взрывное устройство.
- Как вы могли! - пискнул эксперт, прижимая к груди книжку. - Это же единственный сохранившийся...
- Здравствуй для начала, - спокойно заметил я, прикуривая сигарету.
- Извините, здравствуйте, - выпалил Студент, горным козлом запрыгнув на подоконник и распахнув форточку. Все, порядок, он уже забыл, что меня нужно воспитывать.
- Как идет работа?
При волшебном слове "работа" у Студента от радости так расширились глаза, словно только что я не каталогом разбрасывался, а спас от забвения на помойке истории великое произведение искусства, вроде третьяковской картины "Матросы в засаде" кисти Богородского, которому, между нами, на свалке самое место.
- К сожалению, это будут исключительно теоретические изыскания, - с надеждой посмотрел на меня Студент, - или вы...
- Не дождешься, - грубовато прерываю его вступление, - ишь устроился, сам сидишь в теплой комнате, при свете, а я шныряй в потемках на собачьем холоде только для того, чтобы тебя радовать.
Нормальный человек прореагировал бы на подобное сообщение о разделении обязанностей соответствующим образом, однако Студент закивал головой чуть ли не с радостью на лице. Интересно, он догадывается, какой сегодня день, или подозревает: колбаса вовсе не произрастает на полках холодильника? Впрочем, чему удивляться, если только в прошлом году Студент узнал, что он уже не живет в стране под названием Советский Союз.
- Другими словами, вы хотите сказать, что возможно появление кое-каких произведений из данного списка? - надежда с новой силой пробилась в голосе моего эксперта.
- А разве так не бывало?
- Бывало. К сожалению, я не завершил работу полностью, однако, смею вас уверить, в этом случае все будет гораздо сложнее, нежели в прошлый раз.
- Позволь полюбопытствовать, на чем основывается твоя уверенность?
- На фактах. К примеру, работа Поленова была уничтожена во время боевых действий, Верещагин вывезен из киевского музея зондеркомандой барона фон Кюнсберга. Гросс, Кокошка, Нольде...
- Ну наконец-то дошла очередь до дегенератов, - обрадовался я.
- Отчего вы так считаете? - в голосе Студента явственно слышалась неприкрытая обида, будто каждый из этих живописцев приходился ему близким родственником.
- Потому что они были представлены на выставке "Дегенеративное искусство", - задушевно поведал я эксперту.
- Вы разделяете точку зрения Гитлера? - взвизгнул Студент таким дурным тоном, что мне пришлось поспешить его успокоить.
- Ну что ты. Во взглядах на живопись мне больше импонирует другой великий искусствовед. Иосиф Виссарионович. Выставок он, правда, не устраивал, что ни говори, умнее был, но именно благодаря ему ты в конце концов получил пожизненную возможность заниматься любимым делом.
Студент одарил меня добрым взглядом санитара из дурдома и принялся активно задыхаться в праведном гневе.
- Как вы можете...
- Я еще не то могу. Но сейчас меня интересует не доказывать тебе очевидное, а подтвердить собственную догадку. Кокошка и Гросс сгорели во время знаменитого пожара 1939 года?
- Двух мнений быть не может, - отрезал Студент, остывший быстрее чайника на морозе. - Вы мне о другом скажите. Как в этом перечне могла оказаться работа Сверчкова?
"Так тебе и скажу", - подумал я, а вслух заметил:
- Ты можешь раз и навсегда запомнить: лишние знания весьма активно сказываются на продолжительности жизни!
Студент засопел с явным недовольством, наглядно доказывая свое нежелание наконец-то вызубрить самую жизненно важную аксиому. Погасив сигарету, я как бы невзначай бросил:
- Ты ведь сам понимаешь, Сверчков в те далекие годы стал излюбленным художником финансистов. Чего выпучился? Можно подумать, не знаешь, откуда попало в Русский музей историческое полотно с актуальным сегодня названием "Подвиг городового Тяпкина 8 ноября 1868 года"?
- Из коллекции Гренстранда, - выпалил Студент. - И не в Русский,...
- Но разве это главное?
- А что?
- А то, что ты, быть может, окончательно поймешь, отчего восьмое ноября до сих пор печатается на календарях в красном цвете.
Эксперт непонимающе посмотрел на меня, явно чувствуя какой-то подвох.
- И все-таки вы...
- Да успокойся, Студент, просто я вспомнил: до поры до времени работа Сверчкова "Александр Второй верхом" висела в финансовом отделе Смольниковского района, а "Александр Второй в санях" украшала финансовый отдел Дзержинского района до того, как... Впрочем, меня другое интересует: отчего эти полотна не уничтожили в непримиримой борьбе с кровавым царизмом?
Студент отчаянно замахал руками, будто я призвал его вооружиться факелом и помогать раздувать пожар мировой революции с помощью костров из полотен великих живописцев. Ишь переживает, можно подумать, до него было мало желающих пускать пал среди картин. И пустили, да еще какой!
- Ладно, - бросаю несколько снисходительно. - Есть еще что-то интересное?
- Петер фон Корнелиус, "Берсерк", работа находилась в коллекции Эпштейна. Пропала либо в тридцать седьмом году во время конфискации еврейской собственности, либо спустя два года, когда конфисковывали все ценности, сосредоточенные в руках евреев, так сказать, на законном основании...
- Не так сказать, а законном, - поправляю Студента. - У каждого государства - свои законы. Их нужно соблюдать. Иначе пресловутая еврейская собственность может достаться государству даже в наши донельзя демократические дни.
- Вы это о чем? - не понял Студент.
- Да так, вспомнил недавний разговор с особо нервным германским товарищем... Но не в этом дело. Если я правильно понял, у нас имеется список полотен, уничтоженных до окончания последней мировой войны. Верно?
- Да, - односложно ответил эксперт и тут же скороговоркой добавил: - Но я ведь еще не успел завершить работу.
- Продолжай в том же духе, - как и положено руководителю, наставляю его на трудовые свершения и направляюсь к ожидающему меня Рябову.
Сережа сидел на узкой койке солдатского образца, привалившись к стене, дремля под доносящийся сюда монотонный стук генератора. Я осторожно присел рядом и задумался над сообщением Студента. Все возвращается на круги своя. Сперва Гитлер уничтожал пресловутое дегенеративное, с его точки зрения, искусство, попутно организовывая "Великую германскую художественную выставку", а потом... А потом картины, представленные на этой выставке, победители Гитлера, в свою очередь, посчитали дегенеративными. И что мы имеем с гусь, как говаривалось в старом анекдоте? Пепел. И дискету, доставшуюся в наследство от господина Осипова.
Легкого прикосновения к плечу Рябова было достаточно, чтобы Сережа открыл глаза.
- Что у нас сегодня в программе?
- Сауна, - с надеждой посмотрел на меня коммерческий директор.
- Это вряд ли, - радую Сережу мечтательным видом.
- Что ты опять задумал? - с неподдельным ужасом в голосе спросил Рябов.
- Ничего особенного. Просто немного поработать.
- Это ты насчет Туловского?
- Ну что ты, Сережа. Я ведь не Леонард Павлович, как ты мог такое подумать? Полагаю, было бы правильным заняться вплотную наследством господина Осипова.
Рябов стремительно подскочил с койки.
- Недавно кто-то намекал, как его не устраивали методы работы Вышегородского. И теперь он предлагает...
- А чего ты так взбудоражился, Сережа? Разве мое решение не соответствует строгим морально-этическим нормам? Можно подумать, я собираюсь грабить музей по просьбе Туловского.
- Так это еще...
- Извини, Сережа, но хозяин в деле - я. И пойми, совесть моя чиста. Произведений искусства, за которыми мы отправимся, не существует. Они уничтожены во время войны. Так до сих пор значится во всех официальных документах. Разве можно украсть то, чего нет? У нас есть уникальный шанс вернуть из небытия гору принадлежащих всему человечеству произведений искусства, а главное - стать их полноправными владельцами.
- У нас есть шанс наконец-то попасть на тот свет, - запустил свою излюбленную шарманку начальник моей службы безопасности. - Ты хоть понимаешь, куда суешься? Это же спецхран! Его охраняют почище, чем тот дракон золотое руно.
- Другими словами, Рябов, ты хочешь сказать, что нам следует назвать предстоящую операцию "Ясон"? - прикуриваю сигарету исключительно для поддержки собственного реноме.
Рябов скорчил недовольную гримасу и ответил:
- Уж лучше бы ты согласился с предложением Туловского.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Взять спецхран, точно зная его местоположение, несложно. Два десятка неплохо подготовленных людей легко справятся с такой задачей. В кино, по крайней мере. Однако жизнь очень уж отличается от боевиков, где все до отвращения просто и ясно. Там моя группа свалилась бы с неба на засекреченную сокровищницу, легко справилась с охраной, а затем - и со срочно вызванным подкреплением, загрузила бы картинами в один из вертолетов и растворилась в небе под финальные аккорды победной музыки.
В боевике этим бы все и закончилось, однако в реальной жизни послужило исключительно началом таких событий, о которых лишний раз думать не хочется. Хотя бы потому, что, как уже было замечено, мне памятник - без особой надобности, а при такой ситуации рассчитывать на кладбищенский монумент может исключительно страдающий манией величия. Чтобы не уподобляться одному из невиданно расплодившихся маньяков, пришлось максимально обрадовать жену и провести ночь дома. Само собой, не в спальне Сабины, которой на сей раз я предпочел персональный компьютер.
У Рябова тоже свидание. Только не с одной из его пассий, а с генералом Вершигорой. Надеюсь, Сережа с честью выполнит свой гражданский долг, и с его помощью начальник Управления по борьбе с организованной преступностью наконец-то раз и навсегда уничтожит ее наповал.
Когда черновик сочиненного мной сценария операции был почти готов, утро вступило в свои права, а вместе с ним это сделал Гарик. У меня давно создалось впечатление: мой сынок появился на свет только потому, что каждый человек должен нести расплату за свои грехи. Воистину, тяжела твоя ноша, Господи, пусть в ней всего пятьдесят килограммов живого веса.
Гарик барабанил в дверь кабинета с таким ожесточением, словно задался целью уложить меня в гроб с утра пораньше. Пришлось открыть дверь, убедиться, что на подмогу Педрилы сынок не рассчитывает, и лишь затем запустить наследника в ту самую комнату, куда моими стараниями он попадает крайне редко.
Чертыхаясь и мысленно кляня господина мэра с помощью самых изысканных выражений, я наблюдал за мелким исчадием ада, которое жадно взирало по сторонам, окончательно решая, чего бы в очередной раз выклянчить у родного папы.
- Папуля, - наконец-то решился Гарик. - Подари мне...
- Нет, - решительно отвечаю, перехватив его взор, направленный на саблю.
- Ты мне обещал, - упрекнул меня сынок.
- Что я тебе обещал?
- Талисман!
Я пристально посмотрел на своего наследника, однако мои укоризненные взгляды действуют на него не менее плодотворно, чем западные кредиты - на уровень жизни нашего общества.
- Будет тебе талисман. Самый настоящий.
- Сейчас, - потребовал Гарик.
- Немного позже, -гарантировал я. -Просто так чего-нибудь я бы мог дать тебе уже. Но это же талисман, понимаешь? Такого ни у кого не будет. Самый могучий... Мама проснулась?
- Дрыхнет, - заложил Сабину уже проникшийся ко мне сыновней любовью Гарик. - Ленивая такая, только по саунам ходит и каждый день на весы прыгает. Нахалка! Папуля, а когда...
- Я уже сказал. А теперь дай мне возможность поработать.
- А когда поработаешь, дашь? - не отступал от заранее намеченных действий единственный в мире вымогатель, на которого я вынужден обращать внимание.
- Дам, - бездумно брякаю в ответ, лишь бы Гарик быстро потерялся за дверью.
Придется ему чего-нибудь всучить и при этом рассказать, какую таинственную силу таит в себе ну хотя бы оторвавшаяся пиджачная пуговица, которую Сабина пришивает уже второй месяц.
Конечно, обладай детишки избирательным правом, они бы проголосовали за вечное правление нашего мэра, но за что мне такие мучения? Вот уже три недели Гарик постоянно околачивается в доме, вместо того чтобы ходить в школу. Я в прошлом году чуть с ума не сошел от зависти, когда господин мэр, чтоб он жрал кактусы с колючками, внес свою лепту в улучшение среднего образования. Устроил детям такие зимние каникулы, о которых я в свое время мечтать не мог. О том, чтобы школа сгорела - мечтал, но зимние каникулы длиной в два месяца - такие фантазии даже в мою голову не могли прийти.
А мэру в башку пришли. И он доблестно воплотил их в жизнь. Приказал в целях жесточайшей экономии отправить детей на каникулы чуть ли не до весны, а в школах отключить отопление. Подрастающее поколение обрадовалось самым естественным образом, в отличие от господина губернатора. Как это мэр посмел с ним не посовещаться, самостоятельно что-то решать? Губернатор тут же высказался, что учение - это свет даже во тьме при наших экстремально-дефективных условиях, и приказал: зимним каникулам до весны не быть!
Однако когда отопление в школах включили, в отличие от людей, системы почему-то не выдержали как всегда мудрых решений руководства. Длительные зимние каникулы состоялись на радость детворе и горе родителям. Пришлось им, как обычно, расплачиваться из собственных карманов за решения сверху. Зато в некоторых школах заодно сделали косметический ремонт, на что бы никогда не пошли, если бы не прорвавшиеся трубы и поднявшиеся дыбом полы. Правда, в этом году пока никто не выключает отопление в школах, но иди знай, какая команда поступит завтра.
Лично у меня с завтрашнего дня отпуск. Сережа прав, мы ведь несколько лет практически без выходных. Он тоже будет отдыхать. И моя пресс-группа. Пойдет ли в отпуск Марина - это решать Рябову. А куда бы отправиться отдыхать? На Канары - пошло и избито, в Грецию пусть малоимущие едут, какие там курорты еще бывают, может, в Париж махнуть, раздавить бутылку в "Фоли Бержер"? Ну уж нет, я недавно слышал пламенный призыв поддерживать отечественного производителя, поэтому чуть было не приобрел один из самовозгорающихся телевизоров, в моем арсенале такого оружия нет, вместе с сигаретами нашей табачной фабрики. В общем, пора не по Парижам - Нью-Йоркам шастать, а, проявляя патриотизм, любоваться красотами родной земли.
Почему нет? Есть прекрасный город Косятин, лежащий в окружении лесов. Пятьдесят тысяч населения, которому впору жить исключительно за счет туризма. Тем более, в Косятине масса достопримечательностей, в частности, техникум измерительных приборов и развалины монастыря неподалеку от него. Мне очень хочется полюбоваться этими шедеврами зодчества, а значит, нужно вплотную готовиться к предстоящему отдыху.
- Марина, - пользуюсь пресловутым телефонным правом, подготовь приказ. На время моего отпуска фирму возглавляет Голубенко.
- А я? - в голосе Марины слышатся решительные нотки.
- Это не ко мне, сама понимаешь... Дальше. Через два часа у меня должен быть руководитель пресс-группы. Позвони в "Снежинку", пригласи Афанасьева. Да, вот еще что. Где сейчас Воха?
- С Рябовым.
- Доложился, значит... Все, Марина. Да, самое главное...
- Знаю. Не переживай, кофе будет крепким.
Я ценю себя как руководителя исключительно за то, что мои подчиненные понимают меня с полуслова. Пора собираться. Но чтобы благополучно покинуть дом, мне нужно разминуться с Педрилой и найти талисман для так называемого школьника. Чего бы всучить этому будущему золотому медалисту?
Узрев самый настоящий талисман в верхнем ящике стола, я сразу понял: вручая его Гарику, подчеркну ту самую преемственность поколений, по поводу которой один из работающих на меня независимых журналистов регулярно тошнит по телевизору. В самый раз, пора радовать Сабину.
Моя самая драгоценная из двух половин возлежала среди кровати "Людовик", где при большом желании можно было бы сыграть в мини-футбол. Завидев супруга, Сабина отложила книгу и стала иллюстрировать собой то самое тихое семейное счастье, от которого я всю жизнь активно шарахаюсь. Еще бы, муж ночевал дома, стоит ли от жизни требовать большей радости?
- Дорогой, - улыбнулась жена. - Завтракать будешь?
- Обязательно.
- Сейчас сварю кофе.
- И покрепче. А что ты читаешь? - проявляю чрезмерный интерес к заботам жены, как и положено примерному семьянину.
- Стихи. Игоря Северянина.
- Я так и знал, - деланно закатываю глаза. - Давно замечал за тобой нездоровую тягу. То Платонова читала, Андрея Белого, помню, тоже, а теперь за очередного взялась...
- О чем ты говоришь? - на всякий случай встревожилась жена.
- Сабина, ты хорошо себя чувствуешь? - беспокоюсь о состоянии здоровья супруги, будто не знаю, что главнее заботы, чем бегать по врачам и косметическим салонам, у нее нет. Даже магазины - и те стоят на втором месте.
После моего вопроса, заданного мягким вкрадчивым тоном, здоровье лежащей Сабины пошатнулось на глазах. Жена на всякий случай ощупала свое лицо, почему-то без ежедневной страшной питательной маски зеленого цвета, и с явным испугом спросила:
- О чем ты говоришь?