Брошенные рыбачьи сети, развешанные на деревянных жердях, безмолвно трепыхались на ветру. Вдоль проволочного ограждения беспрерывно патрулировали полицейские в марлевых масках. Своей больницы или хотя бы поликлиники в Хатасиме не было; не было даже собственных врачей. Умершим и умирающим теперь отвели просторное здание общественного рыбохранилища. Над Хатасимой витала невидимая смерть. Она ползла вдоль песчаных дюн, заполоняла рощицы и переулки, просачивалась, подобно туману, в деревянные лачуги.
Команда врачей, срочно присланных из Токио, уменьшилась уже наполовину. Двое из четверых умерли. Менее шести часов прошло от появления признаков заболевания до страшного и мучительного конца.
Врачи были в белых халатах и в масках; они без конца мыли руки, обрабатывали их дезинфицирующим составом. Но все было бесполезно. Они ощущали себя приговоренными. Все жители Хатасимы были обречены. День, самое большее - два, и в живых не останется ни души. Врачи проклинали бриз; поскольку они уже догадались, что болезнь вызвана каким-то новым, необычайно вирулентным вирусом, прилетевшим со стороны океана, они также давно поняли, что проволочные заграждения воспрепятствуют распространению этой страшной чумы в такой же степени, как завывания знахаря - расползанию гангрены на сломанной конечности.
Никому из них никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным.
Сержант Сумида пересчитывал трупы. В углу рыбо-хранилища священник в длинных развевающихся одеяниях жег благовония. Сумида с презрением следил за его манипуляциями. Сам он поклонялся только двум богам- бейсболу и борьбе сумо, - не веря ни во что остальное. Ему еще не было и тридцати, вдобавок он был правой рукой и доверенным лицом майора Теру Яматои. Высокорослый, на голову переросший родителей, атлетического телосложения, сержант слыл специалистом во многих боевых искусствах. В полиции он провел почти всю сознательную жизнь и искренне упивался своей работой. Веря в свое несокрушимое здоровье, Сумида не испытывал страха перед таинственной болезнью, будучи свято убежден в собственной неуязвимости; его уверенность подкреплялась бутылкой сакэ и несколькими кружками пива, которые сержант поглотил в течение этого страшного дня. Тем не менее он был не настолько пьян, чтобы не заметить двух новых мертвецов- японца и иностранца, которые лежали на соломенных тюфяках, устилавших каменный пол рыбохранилища.
Сумида подозвал медсестру.
- Кто эти люди? Когда они умерли?
Миндалевидные глаза медсестры, не прикрытые марлевой повязкой, скользнули в сторону.
- Час назад, сержант. Они не из этой деревни.
- Я знаю. Они были… туристами?
Медсестра кивнула.
- Скверный у них получился отдых.
- Они сверху, из гостиниц?
- Наверное.
Сумида взглянул в сторону обоих врачей и священника, которые стояли неподалеку от высоких двустворчатых дверей. Один из врачей что-то царапал в блокнотике. Стихи небось, с раздражением подумал Сумида. Хатасима еще в средние века прославилась своими хайку, а этот врач, как помнил Сумида, слыл неплохим поэтом-любителем. Многочисленных туристов, приезжающих в Хатасиму, привлекала не только красота здешних мест и морской воздух, но и старинные синтоистские храмы с величественными резными ториями. Местное население почти сплошь состояло из рыбаков, едва ли не круглосуточно занятых промыслом; проблемы окружающего мира и международные интриги нисколько не волновали этих простых людей. И вот теперь, когда в их замкнутый мирок ворвалась беда в виде запечатанной алюминиевой канистры, прибитой к берегу океаническими волнами, миру и спокойствию жителей старинной деревушки пришел конец. Один из пожилых рыбаков, влекомый любопытством, накануне днем раскупорил зловещую канистру.
Люди начали умирать уже несколько часов спустя.
Сержант Сумида отослал медсестру и быстро обшарил одежду умерших туристов - американца и японца из Токио. Трогать их ему не слишком улыбалось, хотя Сумида, как и другие полицейские, был в марлевой маске и резиновых перчатках. Однако чувство долга в сочетании с выпитыми сакэ и пивом одержали верх - он ловко и профессионально вывернул карманы, проверил документы и даже осмотрел все нашивки и этикетки, в поисках каких-то дополнительных подсказок насчет личностей умерших. Закончив с этим неприятным делом, сержант выпрямился и зашагал к выходу. Не пройдя и нескольких шагов, он вдруг резко остановился.
- Сестра! - позвал он.
Медсестра послушно приблизилась, хотя в ее черных глазах светилось негодование по поводу того, что ее снова отрывают от выполнения своих обязанностей. Со всех сторон неслись стоны и хрипы умирающих; люди задыхались, кашляли, хватались за горло, на глазах мучительно багровели и теряли сознание, пораженные смертельным недугом.
Сумида указал на пустовавший тюфяк в углу.
- Сестра, где Камуру-сан?
Медсестра казалась озадаченной.
- Я не знаю.
- Она умерла?
- Нет, сержант, мне показалось, что она идет на поправку.
- От этой болезни никто не выздоравливает. Все заболевшие умерли. Возможно, вы тоже умрете. Йоко Камуру была больна. Она умирала. Где она?
- Она была здесь.
- А сейчас ее нет! - рявкнул Сумида.
- Я не могу это объяснить.
- Может, ее похоронили?
- Похоронная команда приедет к шести часам.
- Вы уверены?
- Да, сержант. Извините, но мне кажется…
Сумида быстро поднял голову.
- Что?
- Вы выглядите больным.
Сержант глухо расхохотался.
- Я чувствую себя как огурчик. Вы что, пытаетесь напугать меня?
- Пожалуйста, покажитесь врачам.
- Ерунда. У меня много работы. Выясните, пожалуйста, что случилось с Камуру-сан.
Он не стал ждать, пока сестра поговорит с врачами. Он кинул взгляд на гвоздь, на котором висела одежда Йоко Камуру, и увидел, что одежда исчезла. А вместе с ней - туфли и сумка. Сержант Сумида был озадачен. Он подошел к опустевшему соломенному тюфяку и тщательно осмотрел его. Прехорошенькая, насколько он помнил, девушка тоже отдыхала в горной гостинице. Суми-де рассказали, что она была известной художницей, прославившейся своими какемоно - свитками с картинами, которые вешают на стенах. Сумида однажды и сам видел ее работы на выставке в Хейсандо. Кроме того, Йоко Камуру занималась резьбой по дереву в традиционном старинном стиле. Сумида вспомнил, как встретил ее пару дней назад, перед тем как на деревушку обрушилась страшная эпидемия. Девушка сидела на берегу, облаченная в юкату, слишком тонкую для прохладной осенней погоды. Рядом с ней, в красочной шелковой фуросике лежали инструменты. Худенькая красивая девушка была полностью поглощена своими мыслями. В одной руке, как вспомнил Сумида, она сжимала деревянную куколку - кокеси.
Интересно, куда подевалась эта куколка, подумал он.
Медсестра вернулась. Ее глаза были озабочены.
- Йоко Камуру была очень больна, - сказала она, разводя руками. - Возможно, что в бреду она каким-то образом выбралась наружу. Вообще-то лично мне показалось, что ей стало лучше…
Сержант Сумида выругался себе под нос и заспешил к выходу. На берег уже спустилась ночь. Ветер стих, но с моря и близлежащих островков наползал туман. Высоко в горах весело и ярко горели огоньки реканов. Неподалеку от Сумиды, возле одной из рыбачьих лодок полыхал костер. Встревоженный Сумида пошел на огонь.
Маленькой художницы там не оказалось.
Минут пятнадцать сержант тщетно обшаривал песчаные дюны. Со стороны деревни донеслись громкие вопли и жалобные причитания. Сумида увидел санитаров, которые несли на носилках очередную жертву гибельного мора. Сумида поспешно подбежал к ним и посмотрел на больного. На носилках хрипел и корчился старый рыбак. Его жена с искаженным горем лицом семенила за носилками, заламывая руки и горестно стеная.
Девушки на берегу не было.
Как она могла исчезнуть из тщательно охраняемой зоны карантина?
Сержант Сумида остановился и закурил сигарету. Потом закашлялся. Стоя перед зданием местной префектуры, он посмотрел на циферблат дорогих часов "сейко". Ждать больше он не имел права. Он снова закашлялся, сердито отбросил сигарету и решительно зашагал к единственной в деревне телефонной будке, располагавшейся напротив полицейского участка. Со звонком в Токио тянуть было нельзя.
После промозглого тумана Сумиде показалось в будке жарко и душно. Он порылся в карманах в поисках мелочи и уронил несколько монеток на пол. Нагнувшись, чтобы поднять их, Сумида, к своему удивлению, почувствовал, что у него кружится голова.
Сержант накрутил диск, и несколько секунд спустя в ухо ворвался четкий, деловитый и нетерпеливый голос майора Теру Яматои:
- В чем дело, Сумида? Вы пьяны?
- Нет, майор, клянусь, что не пьян. Я только… проводил досмотр в деревне - все.
- Зачем?
- Одна девушка… гость Хатасимы… Похоже, что она исчезла. Возможно, она просто забрела на берег в горячечном бреду и умерла. Или зашла на мелководье, а отлив увлек ее в море.
- Она была больна?
- Да, Яматоя-сан. Но, по словам медсестры, ей стало лучше.
- Судя по имеющимся у меня донесениям, этот вирус смертелен для всех, кто с ним соприкасается.
- Да, но… Йоко Камуру- она выздоравливала…
- Камуру? Художница?
- Да, она самая, Яматоя-сан. Я ее найду… Ее саму или труп. Обещаю… - Сумида утер со лба капельки пота. Внезапно он почувствовал, что весь вспотел - лицо, грудь, живот, даже мошонка… Сумида глубоко вздохнул. - Я также проверил канистру. Врачи ее припрятали. Надпись на ней сделана латинскими буквами, но сказать определенно, что она американская, я не берусь. Я сфотографировал ее с разных сторон. Рыбак, который нашел и раскрыл эту канистру, уже мертв. Допросить его не удалось. Но сомнений в ее лабораторном происхождении у меня нет. Это безусловно бактериологическое оружие, микробная бомба…
- Бомба?
- Что-то в этом духе, Яматоя-сан.
- Я вас не понимаю, Сумида. Перестаньте мямлить и скажите четко и ясно.
- Слушаюсь, Яматоя-сан. Только что умерли еще двое: американец по имени Генри Лэмсон и японец, которого вы заслали в американскую секцию "К"…
- Мока. Так его звали. Вы его знаете.
- Да, Яматоя-сан. Должно быть, этот американец, Даррелл, прислал их разнюхать, в чем дело. Наверно, амерйканцы понимают, что у них рыльце в пушку. Хотели выяснить, точно ли это их бомба. Но они оба умерли. Все здесь умирают. Врачи говорят, что вся Хата-сима обречена.
- Вы уверены, что это Мока и Лэмсон?
- Да, Яматоя-сан.
- Очень хорошо. Вы можете идти отдыхать, Сумида.
- Слушаюсь, Яматоя-сан. Не знаю, что… Мне немного нездоровится. Это, конечно, не чума, ведь я силен как бык, вы знаете… Я не смел бы подвести вас и подцепить такую болезнь, но я… Я…
Сумида закашлялся. К горлу подступил комок, мешающий дышать. Горло стиснул железный кулак. Сумида выронил телефонную трубку и согнулся пополам. Он судорожно пнул ногой дверь будки, чтобы впустить внутрь свежий воздух, но потерял равновесие, пошатнулся и ничком рухнул прямо в уличную грязь. С усилием привстав на колени, он вцепился руками в горло, тщетно пытаясь выцарапать невидимый комок. Он снова закашлялся и с изумлением увидел, как изо рта хлынула кровь.
Сержант Сумида опустился на четвереньки и медленно пополз к рыбохранилищу.
На полпути он умер.
Глава 3
- Вас снова требуют из посольства, - сказала мисс Прюитт.
- Пусть подождут.
- Они звонят по кодированному телефону.
Даррелл бросил последние бумаги в выдвижной ящик стола и откинулся на спинку вращающегося стула. Дождь не унимался. Стрелки часов показывали десять минут десятого. Местные завсегдатаи увеселительных заведений уже возвращались домой к женам, татами и последней рюмке, тогда как набитые долларами туристы все еще бродили по улицам, привлеченные броскими и заманчивыми вывесками ночных клубов, сулящими райские наслаждения.
- Снова Мелвин Каммингс? - спросил Даррелл.
- Да, сэр. Очень срочно. Как и в прошлый раз.
- Ничего, не обращайте внимания. От Генри Лэмсона или Моки что-нибудь поступило?
- Нет.
- Вы пытались связаться с ними по рации?
- Да, сэр. Ни единого позывного. - Мисс Прюитт выглядела такой же свеженькой и аккуратной, как и утром. - Или они сбились с волны, или потеряли свои приемники. Надеюсь, что я ошибаюсь - эти приемники обошлись нам в целое состояние.
- Что вы думаете по поводу Моки?
- Он из японской службы безопасности, человек майора Яматои. Эл… Мистер Чарльз был в курсе дела, но воспрепятствовать этому не смог. Мы просто старались вести себя осторожнее. - Мисс Прюитт помолчала. - Не беспокойтесь на его счет. У нас имеется подробное досье, в котором вы найдете любые интересующие вас сведения.
Даррелл хмуро посмотрел на темные окна. Неоновые рекламы, отражаясь в каплях дождя, растекались по стеклу разноцветными амебами.
- А как насчет Билла Черчилля? - поинтересовался Даррелл.
- От него тоже ничего нет.
- А где Синье?
- Джо? Внизу в лавке. Ждет, чтобы доставить вас на машине в посольство.
- Значит, за исключением нас с вами и Джо, рассчитывать больше не на кого?
- Ну, я бы так все-таки не говорила, - замялась мисс Прюитт.
- А как, Лиз? Что бы вы сказали на моем месте? - Дарреллу вдруг захотелось поддеть ее; он страшно нервничал, чувствуя себя цеуютно на столь непривычном месте, и был готов отыграться на ком угодно. - Билл Черчилль застрял в горах над Хатасимой, Хэнк и Мока, судя по последнему донесению, проникли в деревушку. Учитывая, что Билла Черчилля, при всем уважении, к профессионалам отнести нельзя…
- Черчилль, если не ошибаюсь, - ваш старый друг?
- Да, - кивнул Даррелл.
- Сэр, в посольстве очень…
- Через пятнадцать минут, - отрезал Даррелл.
Даррелл был крупный, мощного сложения мужчина с густыми черными волосами, на висках подернутыми сединой. В его обветренное лицо въелся бронзовый загар, приобретенный в малайских джунглях и песках Сахары. В минуты гнева его синие глаза устрашающе темнели. Сейчас, например, они казались почти черными. Двигался он с кошачьим проворством. Его тело было иссечено доброй дюжиной шрамов- памятками со всех концов света: закоулка в Карачи, парижского метро или пустыни Калахари.
Порой Даррелл начинал представлять себя машиной- роботом, которым умело управлял маленький седовласый человечек по имени Дикинсон Мак-Фи. Генерал Мак-Фи стоял во главе печально знаменитой секции "К", одного из самых оперативных подразделений Центрального разведывательного управления. Даррелл уже так давно участвовал в боевых операциях, что пси-, ходоги-аналитики из дома номер двадцать по Аннаполис-стрит в Вашингтоне, в котором располагалась штаб-квартира секции "К", всякий раз, когда речь шла о возобновлении его личного контракта, проявляли серьезную обеспокоенность относительно шансов Даррелла остаться в живых. Шансы уже давно приближались к нулю, однако Даррелла это ничуть не беспокоило. Он знал, что его досье были отмечены красной наклейкой "подлежит уничтожению" не только в доме номер два на площади Дзержинского в Москве - цитадели зловещего КГБ, но и в мрачных лабиринтах Черного дома - разведывательной секции Л-5 в Пекине. Даррелл криво усмехнулся, представив, насколько разбухли эти досье за последние годы.
Впрочем, по натуре Даррелл был азартный игрок, а склонность к авантюризму досталась ему от старого деда Джонатана, который воспитывал мальчика в жаркой и влажной Луизиане. Жили они в дельте реки Пеш-Руж. Пристанищем мальчику и деду долгие годы служил старенький миссисипский пароходик "Три красотки", выигранный Джонатаном одним удачным броском игральных костей. Дед сам привел пароходик в один из рукавов пеш-ружской дельты и устроил на нем плавучее жилище для себя и малыша Сэма.
И в центральной конторе генерала Мак-Фи, и в отделениях секции "К", разбросанных по всему миру, авантюризм Даррелла стал уже притчей во языцех. Даррелл предпочитал работать в одиночку и совершенно не выносил конторской бюрократии; именно поэтому ему было столь ненавистно неожиданное назначение в Токио.
Даррелл никогда не был женат, но обладал многими женщинами. Одних он любил сам, другие любили его, а некоторые пытались его убить. Дидра, его старая привязанность, отчаявшись убедить Даррелла на ней жениться, сама устроилась в секцию "К" и теперь они виделись совсем редко. Впрочем, Даррелла, который не мог позволить себе ничего постоянного, это вполне устраивало.
Порой, в минуты грусти, он размышлял над своей одинокой жизнью, где опасность подстерегала за каждым углом, и даже сожалел о том, что не может поселиться в загородном доме в какой-нибудь спокойной провинции. Но потом Даррелл стряхивал оцепенение, отгонял прочь бесполезные мечты и обретал привычные энергию и оптимизм. Нет, другая жизнь была не для него. Да и секция "К" никогда не выпустит его из своих цепких лап. Он был навсегда прикован к ней цепями и не слишком огорчался, когда вспоминал, что лишь смерть может принести освобождение.
Ему часто разрешалось "действовать сообразно обстоятельствам", как формулировали разрешение на убийство официальные бюрократы. А убивать Даррелл умел не только с помощью пистолета и ножа, но и голыми руками, натренированными, ловкими и действующими с молниеносной быстротой. Такие, на первый взгляд, безобидные предметы, как булавки, шпильки или монеты, в руках Даррелла становились смертоносными. Он прекрасно знал расположение главных нервных центров, простое надавливание на которые выводило противника из строя или даже лишало жизни. Даррелл старался не вспоминать про те случаи, когда ему приходилось пользоваться искусством, которому его обучили за годы тренировок в мэрилендском "лагере".
В Токио, как и в любых других уголках земного шара, он чувствовал себя как дома. По-японски он говорил свободно. Даррелл, кроме того, прекрасно владел шестью европейскими языками, арабским, мандаринским наречием китайского языка, а также доброй дюжиной различных диалектов- от панджабского до суахили.
Сейчас, сидя в конторе, постоянно чувствуя укоризненный взгляд мисс Прюитт и оттягивая неизбежный звонок в посольство, Даррелл в который раз мысленно сравнил себя с роботом-воином, которого заставили пе-. ребирать ненавистные бумажки.
- Мистер Даррелл… - снова начала мисс Прюитт.
- Меня зовут Сэм, Лиз.
- С вашего позволения, я предпочитаю соблюдать предписываемые формальности. Тем более, что вы пробудете здесь всего несколько недель.
Даррелл внимательно посмотрел на мисс Прюитт, пытаясь разглядеть ее хорошенькую фигурку, скрывавшуюся под бесформенным одеянием. Он попытался представить, как она может выглядеть без очков, в нормальном одеянии и с распущенными волосами. Однако в следующую минуту заставил себя отвести взгляд- сейчас не время было отвлекаться от насущных забот.