XXI
Возвращаясь пешком от доктора Жослена, Адамберг то сжимал, то разжимал ладонь, в которой лежало шелковое сердечко с надписью "Love", оставшееся у него в кармане. У церкви Святого Франциска Ксаверия он остановился, чтобы позвонить Данглару:
- Тут что-то не так, майор. Это "Kiss Love" не может быть любовным словечком.
- Каким любовным словечком? Какое "Kiss Love"? - осторожно спросил Данглар.
- Которое Водель написал в письме пожилой немке. Это исключено. Водель - старик, отгородившийся от внешнего мира, он традиционалист, он пьет "гиньоле", сидя в кресле времен Людовика Тринадцатого, - такой человек не может написать в письме "Kiss Love". Тем более в письме, которое он велел отправить после его смерти. Нет, Данглар, для него это дешевка. Проявление теперешних вкусов, которые он не одобряет. Он не стал бы копировать надпись на шелковом сердечке.
- Каком шелковом сердечке?
- Неважно, Данглар.
- У каждого могут быть причуды, комиссар. А Водель был чудаковатый старик.
- Но зачем записывать свою причуду кириллицей?
- Почему бы и нет? Для пущей таинственности.
- Данглар, этим алфавитом пользуются только в России.
- Нет, не только. Им пользуются и другие славянские народы, исповедующие православие. Говоря упрощенно, этот алфавит восходит к греческому языку.
- Не надо мне объяснять, к чему он восходит, скажите только, пользуются ли им в Сербии.
- Да, конечно.
- Вы ведь говорили, что ваш дядя - серб? Когда пришли к выводу, что отрезанные ноги принадлежали сербу.
- Я не уверен, что это были ноги моего дяди. На меня подействовала ваша история про белого медведя. Возможно, эти ноги принадлежали кому-то другому.
- Кому же?
- Одному из кузенов или жителю той же деревни.
- Но ведь речь идет о сербской деревне, верно, Данглар?
Адамберг услышал, как Данглар со стуком поставил стакан на стол.
- Сербское слово, сербские ноги - это у вас такая ассоциативная логика? - спросил Данглар.
- Да, майор. Два упоминания о Сербии за одну неделю - это не часто бывает.
- Это просто совпадение. И потом, вы же не хотели больше заниматься хайгетскими ногами.
- Ветер переменился - что я могу поделать, майор? И сегодня вечером он дует с востока. Выясните, что может означать "Kiss Love" по-сербски. И для начала проведите небольшое расследование касательно ног вашего дяди.
- Мой дядя мало кого знал во Франции и уж точно не мог быть знаком с юристом из Гарша, любившим обставлять себя роскошью.
- Не кричите, Данглар, у меня и так в ушах шумит.
- С каких пор?
- С Квебека.
- Вы об этом никогда не рассказывали.
- Потому что раньше мне это было безразлично. А сегодня вечером - уже нет. Я отправляю вам факсом письмо Воделя. Найдите какое-нибудь слово, которое начинается на Kiss. Все равно какое. Лишь бы сербское.
- Сегодня?
- Но ведь это ваш дядя, майор. Мы же не можем оставить его в брюхе у медведя.
XXII
Положив ноги на кирпичную закраину камина, Адамберг дремал у погасшего огня. Он засунул указательный палец в правое ухо. Это не помогало, он отчетливо слышал шум, похожий на негромкий писк, какой издает линия высокого напряжения. От этого страдал его слух, что было особенно опасно в сочетании с его всегдашней рассеянностью: в конце концов он мог оказаться отрезанным от внешнего мира, словно летучая мышь, у которой не функционирует радар. Комиссар ждал, когда Данглар возьмется за дело. Сейчас он наверняка уже надел свой вечерний костюм, рабочую одежду отца-шахтера, резко контрастирующую с элегантной одеждой, какую майор носил днем. Адамберг четко представлял себе эту картину: Данглар в комбинезоне сидит сгорбившись за письменным столом и ругает его, комиссара.
Данглар изучал слово, написанное кириллицей в письме Воделя, и ворчал, на все лады понося своего начальника, который не проявил ни малейшего интереса к хайгетским ногам в тот момент, когда его, Данглара, эти ноги занимали очень сильно. И вот теперь, когда он уже решил оставить их в покое, Адамберг вдруг надумал к ним вернуться. И сообщил об этом в своей обычной манере - без всяких объяснений, внезапно и туманно, что выводило из равновесия защитный механизм Данглара. И более того - угрожало его душевному равновесию, если бы вдруг выяснилось, что Адамберг был прав.
А такую возможность не следует исключать, признавал Данглар, раскладывая на столе те немногие документы, которые остались у него от дяди, Славка Молдована. Разумеется, нельзя допустить, чтобы такой человек исчез в медвежьем брюхе. Надо что-то делать. Данглар покачал головой: он всегда раздражался, если выражения из лексикона Адамберга проникали в его собственный. Он любил дядю Славко, который целыми днями рассказывал ему невероятные истории, который прикладывал палец к его губам, что означало: это наш с тобой секрет. Палец пахнул трубочным табаком. Данглару казалось, что дядя был создан специально для него, что единственное предназначение этого человека - дружить с ним и развлекать его. Славко Молдован никогда не уставал или, быть может, умел скрывать усталость. С его помощью мальчик переносился в необыкновенную жизнь, веселую и пугающую, начиненную всевозможными тайнами и полезными сведениями. Дядя Славко открыл для него окно в мир, показал новые горизонты. Когда в доме появлялся дядя Славко, юный Адриен Данглар ходил за ним хвостом, за ним и за его туфлями, на которых были красные помпоны, окаймленные золотым шитьем. Иногда по вечерам Славко подновлял шитье. За туфлями надо было ухаживать, ведь Славко, по обычаю своей деревни, надевал их в праздничные дни. Адриен помогал дяде, разглаживал и вдевал в иголку золотую нить. Иначе говоря, он прекрасно знал эти туфли, помпоны от которых, к его негодованию, обнаружились на чудовищной выставке в Хайгете. Впрочем - и Данглар всей душой на это надеялся, - помпоны могли принадлежать какому-нибудь другому жителю деревни. Тем временем расследование помощника суперинтенданта Рэдстока успешно продвигалось. Судя по всему, преступник проникал в морг или в ритуальный зал, куда перед погребением приносили гроб с покойником, изымал свой фетиш - ступни, а затем снова завинчивал гроб. Обнаруженные ноги были вымыты, ногти на них подстрижены. Однако если этот необычный коллекционер был англичанином или французом, как к нему могли попасть ноги серба? Предположим, он побывал в той деревне - но там бы сразу приметили чужака. А может, он из местных?
Славко столько рассказывал ему о своей деревне, волшебном крае, где обитало великое множество фей и демонов - первые были к нему благосклонны, со вторыми ему пришлось сражаться. И чаще всего - с могущественным демоном, который прячется в недрах земли и бродит по лесным опушкам, говорил Славко, понижая голос и приложив палец к губам племянника. Матери Данглара не нравились эти рассказы, а его отец над ними потешался. "Зачем ты рассказываешь малышу такие страшные истории? Он же потом не сможет заснуть". Глупости, отвечал Славко. Мы с парнем просто забавляемся.
А потом жена Славка бросила его ради этого кретина Роже, и дядя вернулся на родину.
На свою родину.
В Кисельево.
Данглар шумно вздохнул, налил себе выпить и набрал номер Адамберга, который тут же откликнулся:
- Ну что, Данглар? Kiss Love тут ни при чем, верно?
- Верно. Это Кисельево, название деревни, где родился мой дядя.
Адамберг нахмурился и оттолкнул ногой упавшее полено.
- Кисельево? Нет, Эсталер произнес это слово иначе. Как-то вроде "Кислова".
- Правильно. Здесь, в Западной Европе, Кисельево называют Кисилова. Мы ведь и столицу Сербии называем по-своему - Белград, а сами сербы говорят и пишут "Београд".
Адамберг вынул указательный палец из уха.
- Кисилова? - повторил он. - Отлично, Данглар. Вот вам и недостающее звено между Хаджгетом и Гаршем - туннель, черный туннель.
- Нет, - снова заупрямился Данглар. - Это может оказаться и чьей-то фамилией, в Сербии много таких. Тут есть один нюанс, который меня настораживает. Вы его не улавливаете?
- Ничего я не улавливаю. У меня шум в ушах.
- Предположим, обнаруживается связь между обувью моего дяди и кровавым кошмаром в Гарше. И что дальше? А то, что расследование обоих дел, естественно, поручают вам и мне. Вот каков будет результат этого удивительного совпадения. А вы знаете, как я отношусь к совпадениям.
- Знаю. Полностью согласен с вами. Итак, можно с уверенностью утверждать: на выставку обуви в Хаджгете мы попали отнюдь не случайно - нас услужливо привели туда за ручку.
- Кто?
- Лорд Фокс. Точнее, его приятель-кубинец, который после этого как сквозь землю провалился. Он знал, куда направляется Сток, и знал, что мы будем со Стоком в одной машине.
- Но зачем было приводить нас туда?
- Затем, что такое чудовищное преступление, как убийство в Гарше, наверняка пришлось бы расследовать людям из Конторы. И преступник знал это. Решив пожертвовать своей коллекцией - возможно, она стала слишком опасной, - он не выкинул ее на свалку, а позаботился о том, чтобы ее увидели и оценили по достоинству. Ему надо было выявить связь между его юношескими экспериментами и творчеством зрелых лет. Он хотел, чтобы мы занялись Гаршем, еще не успев очухаться от Хаджгета. Эти двое, коллекционер и Кромсатель, похожи, словно близнецы. Вспомните, с каким остервенением убийца раздробил ступни у Воделя и Плёгенера. Где находится это самое Кисилове?
- Кисилова. На правом берегу Дуная, в двух шагах от румынской границы.
- Это городок или деревня?
- Деревня. Там живет человек восемьсот, не больше.
- Если Коллекционер появлялся там перед похоронами, местные жители могли обратить на него внимание.
- Прошло двадцать лет. Вряд ли сейчас кто-то что-то помнит.
- Ваш дядя никогда не рассказывал, что какая-то семья в их деревне пострадала от вендетты, от войны кланов или чего-то подобного? По словам врача, у Воделя были навязчивые идеи такого свойства.
- Нет, никогда, - подумав, ответил Данглар. - В тех местах кругом были враждебные силы, всякие зловещие призраки, ведьмы, людоеды, не говоря уже о "великом демоне", который бродил по опушке леса. Но о вендетте я не слышал ни разу. Как бы то ни было, комиссар, если ваша версия верна, из этого следует, что Кромсатель следит за нами.
- Да, следит. Еще с Лондона.
- И он не даст нам войти в Кисельевский туннель, что бы ни скрывалось в этом туннеле. Будьте осторожнее, это грозный противник.
- Пожалуй, - согласился Адамберг, вспомнив залитый кровью рояль.
- Оружие при вас?
- Внизу.
- Возьмите его наверх, в спальню.
XXIII
Выложенные плиткой ступеньки старой деревянной лестницы обжигали холодом, но Адамберг не обращал на это внимания. Было четверть седьмого утра, и он, по всегдашнему распорядку дня, безмятежно спускался на первый этаж, начисто забыв о шуме в ушах, о Кисилове и обо всем на свете, как если бы сон вернул его к первозданному неведению младенца, у которого в голове умещаются всего три мысли: попить, поесть, помыться. На последней ступеньке он круто остановился: в кухне, спиной к нему, озаренный ярким утренним солнцем, окутанный дымком сигареты, сидел мужчина. Худощавый, с темными вьющимися волосами до плеч, похоже молодой. На нем была новенькая черная футболка с рисунком: белый скелет грудной клетки, с ребер которого капает кровь.
Адамберг никогда раньше не видел этого человека, и в его полусонном мозгу включился сигнал тревоги. У незнакомца были крепкие бицепсы, и он явно поджидал комиссара с вполне определенной целью. Кроме того, он был одет, а комиссар, застигнутый врасплох, стоял на лестнице голый и безоружный. Ствол, который предусмотрительный Данглар советовал ему держать при себе, лежал сейчас на кухонном столе, на расстоянии протянутой руки от незнакомца. Если бы Адамбергу удалось бесшумно повернуться налево, он смог бы взять в ванной одежду и пистолет П-38, как обычно спрятанный в выемке между бачком и стеной.
- Возьми свои шмотки, придурок, - не оборачиваясь, произнес незнакомец. - Про ствол забудь, он у меня.
Голос был тонкий и звучал глумливо. Даже чересчур глумливо: в самой этой интонации чувствовалась угроза. Парень задрал футболку и показал засунутый за джинсы пистолет, четко выделявшийся на фоне загорелой спины.
Ни через ванную, ни через кабинет выйти было нельзя. Единственная дверь наружу находилась в кухне, под прицелом у незнакомца. Адамберг быстро оделся, вынул из бритвы лезвие и положил в карман. Что еще можно сделать? В другой карман он спрятал кусачки для педикюра. Плохая защита от парня с двумя стволами. Тем более что к Адамбергу, если он не ошибался, пожаловал сам Кромсатель. Достаточно было взглянуть на эту копну курчавых волос, на эту бычью шею. Значит, его жизненный путь оборвется сегодня, солнечным июньским днем. Он не прислушался к мудрому совету Данглара, и вот теперь в рассветных лучах перед ним красовалась фигура Кромсателя, обтянутая омерзительной майкой. Именно сегодня, когда свет в саду с такой восхитительной, такой обыденной четкостью обрисовывал каждую травинку, каждый сучок на дереве. Вчера свет проделывал то же самое. Но сегодня Адамберг видел это явственнее, чем прежде.
Страх не имел власти над Адамбергом: возможно, потому, что он вообще не очень-то поддавался эмоциям, или из-за недостатка воображения, или же потому, что он всегда был готов к любым житейским передрягам. Он спустился в кухню, обошел вокруг стола. Удивительно, но в такой момент Адамберг еще мог думать о том, что ему хочется сварить и выпить кофе.
Кромсатель. Черт возьми, он же совсем молодой, пронеслось в голове у Адамберга. Да, совсем молодой, но с преждевременно осунувшимся, впалым лицом, костистым и изможденным. Совсем молодой, но отмеченный печатью рокового, бесповоротного выбора. Он скрывал ярость под насмешливой, а точнее, просто хвастливой улыбкой - улыбкой мальчишки, который дает понять, что может помериться силами с кем угодно. И даже с самой Смертью: от этого дерзновенного поединка лицо его покрылось нездоровой бледностью, а взгляд стал тупым и жестким. Вот почему он носил на одежде символ Смерти. Спереди, на рисунке, изображающем грудную клетку, была надпись, стилизованная под статью из толкового словаря:
"Смерть. Прекращение жизни, признаками которого являются остановка дыхания и разложение плоти.
Мертвяк, он же дохляк. Ни к чему не пригодный субъект, ничтожество".
Парень сам был уже мертв и теперь утаскивал на тот свет других.
- Я сварю кофе, - сказал Адамберг.
- Не пудри мне мозги, - ответил молодой человек, затянувшись сигаретой и положив правую руку на револьвер. - И не ври, что не знаешь, кто я.
- Знаю конечно. Ты Кромс.
- Чего?
- Кромсатель. Самый остервенелый убийца двадцать первого века.
Парень удовлетворенно улыбнулся.
- Я хочу выпить кофе, - сказал Адамберг. - Не все ли равно, когда ты меня пристрелишь - сейчас или чуть позже? У тебя оба ствола, и дверь под прицелом.
- Ладно, валяй, - согласился парень и пододвинул револьвер ближе к краю стола. - Даже забавно.
Адамберг положил в воронку бумажный фильтр, насыпал в него две с верхом ложки кофе, затем отмерил две кружки воды и вылил в кастрюльку. Надо же чем-то занять руки.
- У тебя что, кофеварки нет?
- Есть, но так получается вкуснее. Ты сегодня завтракал? Впрочем, как хочешь, - сказал Адамберг, не дождавшись ответа. - Я-то все равно поем.
- Поешь, если я позволю.
- Я должен поесть, иначе я не смогу вникнуть в то, что ты мне скажешь. Ведь ты наверняка пришел мне что-то сказать.
- Выделываешься, да? - произнес парень, а кухню тем временем наполнил аромат кофе.
- Нет. Просто готовлю себе последний завтрак. Это тебя раздражает?
- Ага.
- Ну тогда стреляй.
Адамберг поставил на стол кружки, сахар, хлеб, масло, варенье и молоко. У него не было ни малейшего желания подыхать от пули, выпущенной этим мрачным типом с зоной неподвижности в голове, как выразился бы доктор Жослен. Не было и желания узнать его поближе. Но в полиции Адамберга учили сначала говорить с людьми и заставлять их разговориться, а уж потом стрелять. "Слово, - объяснял инструктор, - бывает смертоноснее пули, если попадешь в голову". И добавлял, что задеть словом чувствительное место в голове очень трудно, а если промажешь, противник тут же выстрелит.
Адамберг разлил кофе по кружкам и пододвинул сахар и хлеб к незваному гостю, чьи глубоко посаженные глаза под сплошной линией сросшихся бровей глядели застывшим взглядом.
- Скажи хотя бы, какого ты мнения о моем кофе. Ведь ты, кажется, умеешь готовить.
- Откуда ты знаешь?
- От Вейля, твоего соседа с первого этажа. Он мой друг. И ты ему очень симпатичен - да-да, ты, Кромсатель. Я буду говорить "Кромс". Не обижайся, это просто для краткости.
- Понимаю, что ты задумал, гнида. Хочешь заставить меня разговориться, рассказать про мою жизнь и всякую такую хрень, - в общем, притворяешься добреньким старым легавым. А потом дождешься момента, когда я зазеваюсь, - и пристрелишь.
- Плевать мне на твою жизнь.
- Правда?
- Правда, - искренне ответил Адамберг и тут же пожалел об этом.
- Думаю, тут ты неправ, - процедил сквозь зубы парень.
- Да, наверное. Но так уж я устроен. Мне на все плевать.
- И на меня тоже?
- И на тебя тоже.
- А что тебе интересно, придурок?
- А ничего. Наверно, меня забыли завести перед тем, как все рванули со старта. Видишь лампочку на потолке?
- Хочешь, чтоб я поднял голову? Не надейся.
- Она уже несколько месяцев как перегорела. А я так и не собрался ее поменять, копаюсь тут в темноте.
- Ты в точности такой, каким я тебя представлял. Ничтожество и мразь.
- Чтобы быть мразью, надо чего-то хотеть, верно?
- Верно, - секунду подумав, ответил парень.
- Ну вот. А я ничего не хочу. В остальном я с тобой согласен.
- А еще ты трус. Ты напоминаешь мне одного старикашку, жулика и вруна, который воображает, будто он круче всех.
- Ну что поделаешь.
- Как-то вечером он сидел в баре. На него напали шестеро. Знаешь, что он сделал?
- Нет.
- Улегся на пол, как распоследний хлюпик. И сказал: "Валяйте, парни". Парни сказали ему, чтоб он встал. Но он так и остался лежать, сложив руки на животе, словно он не мужик. Тогда парни говорят: "Вставай, черт тебя возьми, мы закажем тебе выпивку". И знаешь, что он им ответил, этот старикашка?
- Знаю.
- Правда?
- Он сказал: "Смотря какую выпивку. Я не встаю ради бокала божоле".
- Верно, так он и сказал, - отозвался парень: он был озадачен.
- И тогда шестеро парней прониклись к нему уважением, - продолжал Адамберг, обмакивая сухарик в кофе. - Они помогли старикашке встать и с тех пор стали его закадычными друзьями. Однако я не считаю, что он вел себя как трус. На мой взгляд, он проявил мужество. Чего и следовало ожидать от Вейля. Ведь это был Вейль, да?
- Да.
- Он выдающаяся личность. А я - нет.
- Он лучше тебя, да? Как легавый?
- Ты огорчен, что тебе достался не самый сильный противник?
- Нет. Говорят, среди легавых ты - номер один.
- Ну если так, значит, сама судьба свела нас с тобой.