- Ты даже не догадываешься, насколько ты прав, - ухмыльнулся парень и отпил первый глоток кофе.
- Ты можешь называть меня не легавым, а как-нибудь по-другому?
- Ага. Я могу называть тебя фараоном.
Адамберг доел бутерброд и допил кофе - настало время, когда он обычно уходил на работу. От дома до Конторы было полчаса пешком. Он вдруг ощутил безмерную усталость, его тошнило от этой ситуации, от этого парня, от себя самого.
- Семь часов, - сказал он, глянув в окно. - В семь часов сосед мочится на дерево. Он мочится каждые полтора часа, днем и ночью. Дереву это пользы не приносит, но зато я узнаю, который час.
Парень стиснул в руке револьвер и посмотрел в окно на Лусио.
- Почему он мочится каждые полтора часа?
- У него проблемы с простатой.
- А мне плевать, - злобно сказал парень. - У меня туберкулез, чесотка, лишай, энтерит и нет одной почки.
Адамберг вымыл кружки.
- Теперь понятно, почему ты убиваешь людей направо и налево.
- Ага. Больше года я не протяну.
Адамберг показал на пачку сигарет, которую принес Кромсатель.
- Что, хочешь сигарету?
- Да.
Парень толкнул к нему пачку.
- Приговоренным это разрешается. Покури перед тем, как я тебя прикончу. Какие еще у тебя желания? Что-то узнать? Что-то понять? Даже не думай. Ни черта ты не узнаешь и не поймешь.
Адамберг взял сигарету и жестом попросил огоньку.
- Тебе что, совсем не страшно?
- Совсем.
Адамберг затянулся, выпустил дым: от сигареты у него закружилась голова.
- А все-таки зачем ты пришел? Чтобы броситься навстречу судьбе? Поведать мне свою печальную историю? Попытаться найти себе оправдание? Узнать, достойный ли попался противник?
- Ага, - произнес молодой человек, и было неясно, на который из вопросов он отвечает. - Я хотел взглянуть на твою рожу - и уйти. Нет, не так. Я пришел, чтобы изгадить тебе жизнь.
Он стал надевать на плечи кобуру, но запутался в ремнях.
- Неправильно надеваешь, не на ту сторону. Этот ремень надевается на правое плечо.
Парень опять начал возиться с ремнями. Адамберг сидел не шелохнувшись и смотрел на него. Снаружи послышалось жалобное мяуканье, в дверь заскреблись когти.
- Кто это?
- Кошка.
- Неужели ты держишь дома животных? Какое жалкое хобби! Для этого надо быть дебилом. Она твоя?
- Нет. Она живет в саду.
- У тебя дети есть?
- Нет, - на всякий случай солгал Адамберг.
- Как это удобно - каждый раз отвечать "нет", верно? Как это удобно - ничем не дорожить! Воспарять ввысь, пока другие вкалывают здесь, на грешной земле.
- Ввысь - это куда?
- В поднебесье. Не зря же тебя прозвали "Ловец облаков".
- Ты хорошо информирован.
- Ага. Про тебя все можно найти в интернете. Увидеть твою рожу, узнать о твоих подвигах. Например, о том случае, когда ты гнался за одним типом в порту Лориана, а в итоге он бросился в воду.
- Он не утонул.
Из-под двери опять послышалось мяуканье, в нем звучала паника, мольба о помощи.
- Черт, да что с ней такое?
- Наверно, у нее беда. Она недавно в первый раз окотилась и плохо справляется с материнскими обязанностями. Предположим, один из котят залез куда-то, а вылезти не может. Но нам плевать на него.
- Это тебе плевать, потому что ты мразь и тебе ни до кого нет дела.
- Ну если так, открой дверь и посмотри, что с ней.
- Еще чего. Стоит мне выйти - и ты сразу смоешься, гнида.
- А ты запри меня в кабинете, там на окне решетка. Забери оба ствола, и все будет нормально. Ты же круче меня, так докажи это.
Держа Адамберга под прицелом, парень обшарил взглядом кабинет.
- Сиди смирно, понял?
- Найдешь котенка - возьми его снизу, под животик, или за шиворот, а голову не трогай.
- Надо же, - злобно хихикнул парень. - Прямо не комиссар, а ласковая мамочка.
Потом засмеялся громче и запер дверь на задвижку. Адамберг подошел к окну и прислушался: в саду раздался скрежет, как будто передвигали деревянные ящики для фруктов, а затем голос Лусио:
- Ветер повалил ящики, а под них залез котенок, и теперь он в ловушке. Пошевеливайся, hombre, ты же знаешь, у меня только одна рука. А это еще кто? И почему вы с двумя пушками?
Властный голос Лусио словно прощупывал землю тростью с железным острием.
- Я родственник комиссара. Он тренирует меня по стрельбе.
Неплохо придумано, решил Адамберг. Лусио с почтением относился к семейным узам. Опять заскрежетали ящики, потом раздалось едва слышное мяуканье.
- Вы его видите? - спросил Лусио. - Он ранен? Я не выношу крови.
- А вот я обожаю кровь.
- Если бы вы видели, как у вашего деда под градом пуль лопается живот и оттуда выпадают кишки, а из вашей оторванной руки фонтаном бьет кровь, вы бы так не говорили. И чему только учила вас мать? Отдайте котенка, я вам не доверяю.
Полегче, Лусио, полегче, стиснув зубы, прошептал Адамберг. Черт возьми, это же Кромсатель, неужели ты не понимаешь, что такой тип может сорваться в любой момент и раздавить котенка каблуком сапога, а тебя самого размазать по полу в сарае? Придержи язык, отбери у него котенка и поскорее уходи к себе.
Хлопнула наружная дверь, послышались тяжелые шаги, приближающиеся к кабинету.
- Застрял, паршивый слабак, под упавшими ящиками и не мог выбраться наружу. Совсем как ты, - добавил он, усаживаясь напротив Адамберга. - А с соседом тебе не повезло, он зануда. Вейль куда занятнее.
- Я сейчас выйду отсюда, Кромс. Терпеть не могу долго сидеть на месте. Это единственная вещь, которая действует мне на нервы. Но зато действует очень сильно.
- Да ну? - осклабился парень, наставив на него револьвер. - Подумать только, легавому обрыдло сидеть тут со мной, легавый хочет выйти.
- Ты все понял правильно. Видишь этот пузырек?
Адамберг держал двумя пальцами крошечную, наполненную коричневатой жидкостью пробирку, по размеру не больше, чем бесплатный образец духов.
- Очень тебе советую: выслушай меня, прежде чем хвататься за ствол. Видишь эту штуковину? Если я ее откупорю, ты умрешь. Меньше чем за секунду. Точнее, за семьдесят четыре сотых и четыре тысячных доли секунды.
- Ах ты гад, - прорычал парень. - Вот почему ты передо мной выпендривался, да? Вот почему тебе не было страшно?
- Погоди, я еще не все объяснил. Чтобы снять пушку с предохранителя, тебе потребуется шестьдесят пять сотых секунды; чтобы нажать на спуск - пятьдесят девять сотых. Время пролета пули - тридцать две сотых. В целом получается одна и пятьдесят шесть сотых секунды. То есть ты умрешь раньше, чем в меня попадет пуля.
- Что за дрянь в этой пробирке?
Парень встал и начал пятиться назад, держа Адамберга под прицелом.
- Нитроцитраминовая кислота. Смешиваясь с воздухом, она превращается в отравляющий газ.
- Тогда ты сдохнешь вместе со мной, гнида.
- Ты опять не дослушал. Всем, кто работает в полиции, вводят антидот - делают регулярные подкожные инъекции в течение двух месяцев, и можешь мне поверить: удовольствие еще то. Если я сорву пробку, тебе конец: сердце раздуется, как пузырь, и лопнет. Что касается меня, то я три недели буду мучиться рвотой и поносом, кожа покроется сыпью, волосы вылезут. А потом все пройдет, и я буду как новенький.
- Ты этого не сделаешь.
- С тобой, Кромсатель, я сделаю это не задумываясь.
- Сукин сын.
- Да.
- Ты не можешь просто так убить человека.
- Могу.
- Что ты хочешь?
- Чтобы ты положил оба ствола на пол, открыл ящик буфета, достал оттуда две пары браслетов и защелкнул одну пару у себя на щиколотках, а другую - на запястьях.
- Вонючий легавый.
- Да. Но ты все же поторапливайся. Может, я и люблю витать в облаках, но когда спускаюсь на землю, то действую очень быстро.
В бессильной ярости парень смел со стола бумаги, которые разлетелись по всей комнате, бросил кобуру на пол. Потом завел руку за спину.
- Ты поаккуратнее с револьвером. Когда прячешь ствол под одежду, не надо запихивать его слишком глубоко. Особенно если на тебе такие узкие джинсы. Одно резкое движение - и продырявишь себе задницу.
- За пацана меня принимаешь?
- Ты и есть пацан, сопляк и вдобавок еще дикий зверь. Но ты не идиот.
- Если бы я не велел тебе одеться, у тебя бы сейчас не было этой пробирки.
- Точно.
- Но я не хотел видеть тебя нагишом.
- Понимаю. Ты и Воделя не хотел видеть нагишом.
Парень осторожно вытащил револьвер из-за джинсов и бросил на пол. Открыл ящик буфета, достал оттуда наручники, а потом вдруг обернулся и рассмеялся: это был странный смех, который резал уши так же сильно, как надрывное кошачье мяуканье несколько минут назад.
- Значит, ты не понял, Адамберг? Ты так ничего и не понял? По-твоему, я заявился бы сюда, если бы думал, что меня могут арестовать? Пошел бы на такой риск ради удовольствия повидаться с тобой? Ты еще не усек, что, раз я здесь, значит, ты не сможешь меня арестовать? Ни сегодня, ни завтра - вообще никогда? Ты помнишь, зачем я здесь?
- Чтобы изгадить мне жизнь.
- Вот именно.
Адамберг тоже встал, он держал пробирку в вытянутой руке, как щит, подцепив ногтем пробку. Они кружили по комнате, словно два пса, которые всматриваются друг в друга, прикидывая, куда вонзить клыки.
- Об аресте и не мечтай, - сказал наконец парень. - Мой папаша - важная шишка. Меня нельзя ни убить, ни упрятать за решетку, ни загнать, как дичь.
- А, так ты у нас - лицо неприкосновенное? Кто же твой отец? Министр? Папа Римский? Или сам Господь Бог?
- Нет, придурок. Ты - мой отец.
XXIV
Адамберг остановился как вкопанный, руки повисли вдоль туловища, пробирка выскользнула из пальцев и покатилась по красному плиточному полу.
- Черт! Пробирка! - взвизгнул парень.
Адамберг машинально нагнулся и подобрал ее. Он пытался вспомнить, как называются люди, которые выдумывают разные истории и сами в них верят. Сыновья, не знавшие своих отцов и объявляющие себя отпрысками коронованной особы, или Элвиса Пресли, или даже прямыми потомками Юлия Цезаря. У одного гангстера набралось восемнадцать знаменитых отцов - в том числе Жан Жорес, поскольку он все время выдумывал новых. Мифоманы - вот как называются такие люди. И говорят, что нельзя разрушать кокон, в котором живет мифоман, - это так же опасно, как разбудить лунатика.
- Если уж ты решил подыскать себе отца, мог бы выбрать кого-нибудь получше. Что за радость быть сыном легавого?
- Адамберг, - с ухмылкой произнес парень, как будто не расслышав его слов, - Адамберг - отец Кромсателя. Ужас, да? И все же это правда, легавый. Настает день, когда брошенный сын возвращается, побеждает отца и отнимает у него трон. Надеюсь, ты изучал историю? А потом отец, босиком и в лохмотьях, уходит куда глаза глядят.
- Верно, - сказал Адамберг.
- Я сварю кофе, - произнес парень, передразнивая Адамберга. - Бери свою вонючую пробирку и пойдем на кухню.
Глядя, как он наливает кипяток в воронку, как изо рта у него свисает прилипшая к нижней губе сигарета, как он почесывает свою темноволосую голову, Адамберг вдруг ощутил отрыжку еще более едкую, чем скверное вино из запасов Фруасси. Рот наполнился такой кислятиной, что заныли зубы.
"Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина".
Сейчас, поглощенный своим занятием, этот звереныш напоминал отца Адамберга, когда тот, нахмурив брови, стоял у плиты и следил за варившейся похлебкой. А вообще-то он был похож на половину всех молодых беарнцев и на две трети населения долины, по которой протекает горная речка По: жесткие курчавые волосы, приплюснутый подбородок, четко вылепленные губы, крепко сбитое тело. Правда, среди жителей долины Адамберг не припоминал никого по фамилии Лувуа. Но парень мог быть и уроженцем одной из соседних долин, скажем той, где родился Вейренк, коллега комиссара. С такой же долей вероятности он мог быть и родом из Лилля, Реймса или Ментона. Но только не из Лондона.
Парень разлил кофе по кружкам. С того момента как он заявил о своем происхождении, обстановка разрядилась. Револьвер был небрежно засунут в задний карман джинсов, кобура лежала на полу возле стула. Противостояние закончилось, напряжение спало мгновенно, как стихает ветер в море. Оба они не знали, что делать дальше, и без конца размешивали сахар в кофе. Кромсатель, наклонив голову, закладывал пряди волос за ухо, они снова падали на лицо, и он снова отбрасывал их назад.
- Может, ты и правда из Беарна, - произнес Адамберг. - Но поищи себе другого папашу, Кромс. У меня нет сына, и я не жажду его иметь. Где ты родился?
- В По. Мать приехала рожать в город, чтобы в деревне никто не узнал.
- Как зовут твою мать?
- Жизель Лувуа.
- Это имя мне ни о чем не говорит. А ведь я знаю всех, кто живет в наших трех долинах.
- Ты трахнул ее только один раз, ночью, у мостика через Жоссену.
- Все парочки ходили к мостику через Жоссену.
- Потом она написала тебе письмо, просила помочь. Но ты не ответил, потому что тебе было наплевать, потому что ты трус.
- Не получал я этого письма.
- Ну ясное дело, не хватало еще, чтобы ты помнил по именам всех девчонок, которых ты трахал.
- Во-первых, я помню их по именам, а во-вторых, не так уж часто мне тогда доводилось этим заниматься. Я не умел охмурять девчонок, и у меня не было мопеда. Если бы речь шла о таких ребятах, как Матт, Пьеро, Маню, Лулу, у тебя были бы основания предполагать, что один из них - твой отец. Они-то могли подцепить любую. Но только девчонки потом об этом помалкивали. Такое приключение считалось позором. Ты уверен, что мать не солгала тебе?
Парень порылся в кармане (его густые брови еще ниже нависли над глазами) и вытащил пластиковый мешочек, сначала поболтал им перед носом у Адамберга, а затем швырнул его на стол. Адамберг достал из мешочка старую фотографию, на которой все краски приобрели фиолетовый оттенок: молодой человек стоит, прислонившись спиной к огромному платану.
- Кто это? - спросил парень.
- Может, я, а может, мой брат. И что?
- Это ты. Посмотри на обратную сторону.
На обратной стороне фото круглым почерком была сделана карандашная надпись: "Ж.-Б. Адамберг". Его имя.
- Пожалуй, он больше похож на моего брата Рафаэля. Не припомню, чтобы у меня была такая рубашка. Это доказывает, что твоя мать плохо знала нас обоих, что она навешала тебе лапшу на уши.
- Заткнись, ты не знаешь мою мать, она никому лапшу на уши не вешает. Раз она сказала, что ты мой отец, значит, так и есть. Да и зачем ей выдумывать? Тоже мне повод для гордости.
- Как сказать. В деревне у меня репутация была получше, чем у Матта или Лулу, которых называли хулиганьем, крысятами и задрыгами. Душными ночами, когда все окна оставались открытыми, эти парни залезали в дома. Хозяйка продуктового магазина - ее в деревне не любили - получила по полной программе. Я уж не говорю о том, что вытворяла шайка Люсьена. В общем, так: хоть это и не повод для гордости, все же легче было назвать мое имя, чем признаться, что тут поработал задрыга Матт. Я не твой отец. Я не знал девушки по имени Жизель ни у нас, ни в соседних деревнях, и никакая Жизель не писала мне писем. Первое в моей жизни письмо от девушки я получил, когда мне было двадцать три года.
- Врешь.
Парень стиснул зубы: неколебимая уверенность, служившая ему опорой, вдруг дала трещину. Мифологический отец, его извечный враг, его мишень, хотел ускользнуть от него.
- Кто бы ни врал, я или она, давай решим, Кромс, что нам делать дальше. Нельзя же всю оставшуюся жизнь сидеть тут и пить кофе.
- А я с самого начала знал, чем кончится наша встреча. Ты отпустишь меня на все четыре стороны. А сам останешься здесь, с этими вонючими кошками, и ничего не сможешь мне сделать. Будь уверен: скоро мое имя появится в газетах. Кое-что произойдет. А ты будешь сидеть в твоем долбаном кабинете, в полном дерьме. И в итоге подашь в отставку, потому что даже легавый не может посадить родного сына в тюрьму пожизненно. Закон, мораль - все это пустые слова, когда решается судьба собственного ребенка. Но ты не захочешь признаться, что ты - отец Кромса, верно? И что это из-за тебя Кромс слетел с катушек? Потому что ты его бросил.
- Я не мог тебя бросить, поскольку я не причастен к твоему появлению на свет.
- Но ты не совсем в этом уверен, так ведь? Ты видел свою рожу? И видел мою?
- Ну и что? Две беарнские рожи, только и всего. Но зачем гадать, Кромс, если есть возможность получить точный ответ? И навсегда развеять твои иллюзии. У экспертов имеется образец твоей ДНК. Я дам образец моей, и пусть они сделают сравнительный анализ.
Кромсатель встал, положил револьвер на стол и безмятежно улыбнулся.
- Попробуй, если у тебя хватит смелости, - сказал он.
Адамберг смотрел, как он не спеша направляется к двери, открывает ее и уходит. На все четыре стороны. "Я пришел, чтобы изгадить тебе жизнь".
Он осторожно взял двумя пальцами пробирку и долго смотрел на нее. Нитроцитраминовая кислота. Он сцепил руки, опустил на них голову и закрыл глаза. Разумеется, никакого антидота ему не вводили. Он сорвал ногтем пробку.
XXV
Войдя в кабинет Жослена, Адамберг вдруг осознал, что от него буквально разит одеколоном, а доктор учуял это и удивлен.
- Я вылил на себя пробный флакончик, - объяснил он. - Это нитроцитраминовая кислота.
- Никогда не слышал о такой.
- Я сам выдумал название. Звучит убедительно.
Да, в тот момент все вышло удачно: Кромс попался на удочку, поверил, что в пробирке яд, который убивает за сотые доли секунды. Адамберг уже решил, что преступник у него в руках, но парень применил секретное оружие посильнее нитроцитраминовой кислоты. Тоже уловка, тоже блеф, однако это сработало. Адамберг, комиссар полиции, дал Кромсателю спокойно уйти, пальцем не пошевелил, чтобы остановить его. А ведь на столе лежал револьвер, Адамберг мог бы в два счета догнать этого парня. Или в пять минут оцепить весь периметр. Но он не двинулся с места. "Комиссар Адамберг отпускает маньяка-убийцу". Он словно видел заголовок на первой полосе во всех газетах Франции и Австрии. Крупные буквы сочились кровью, как ребра скелета на футболке Кромсателя. Потом будет суд, рев разъяренной толпы, веревка с петлей, переброшенная через толстую ветку. А вот и Кромсатель с красными от крови зубами, он вскидывает кулак и вопит вместе со всеми: "Сын побеждает отца!" Потом буквы газетного заголовка превращаются в россыпь черных и зеленых пятен.
В рот сквозь зубы вливалась грушевая настойка, голова уплывала то вправо, то влево. Он открыл глаза и вскоре четко увидел лицо склонившегося над ним Жослена.
- Вы потеряли сознание. С вами это часто бывает?
- Со мной это в первый раз.
- Зачем вы хотели встретиться? По поводу Воделя?
- Нет, я неважно себя чувствовал. Вышел из дому и подумал, что надо бы показаться вам.
- Вы неважно себя чувствовали? В чем это выражалось?
- Тошнота, туман в голове, разбитость.