- Однажды вечером, примерно сорок лет назад, в тысяча девятьсот семидесятом году, две девушки возвращались из лицея и решили срезать путь, пройдя через кладбище. А потом прибежали домой еле живые от страха: за ними гналась черная фигура, и они видели, как мертвые выходят из могил. Одна из них заболела и стала лунатичкой. Во время обострений она вставала по ночам, шла на кладбище и всякий раз направлялась к одному и тому же склепу. Поговаривали, будто это склеп Хозяина и Хозяин зовет ее к себе. За девушкой проследили, и на том месте, куда она ходила, обнаружили десятки обескровленных трупов животных. Люди, жившие поблизости, сильно испугались, слух об этом происшествии подхватили газеты и стали всячески раздувать. Некий священник-экзорцист вместе с группой фанатиков явился на кладбище, чтобы обезвредить "Хозяина Хайгета". Они проникли в склеп и среди прочих гробов нашли один безымянный, стоявший в стороне. Они открыли этот гроб. Догадываешься, что было дальше?
- Нет.
- Тело, находившееся в гробу, не было ни мертвым, ни живым. Оно лежало там, прекрасно сохранившееся, не тронутое тлением. Это было тело мужчины, имя которого так и не удалось установить. Экзорцист не решился вонзить ему в сердце осиновый кол, поскольку Церковь это запрещает.
- Зачем вонзать ему в сердце осиновый кол?
- Эсталер, разве ты не знаешь, как обезвреживают вампиров?
- Ах да, - сообразил Эсталер. - Он же был вампир.
Данглар вздохнул и стал протирать запотевшее окно.
- Так, по крайней мере, считали экзорцист и его последователи. Вот почему они пришли на кладбище с крестом, связками чеснока и осиновыми кольями. Стоя перед открытым гробом, священник произнес слова обряда: "Иди прочь, нечистый дух, отец всех бед и клевет. Покинь это место и не возвращайся никогда".
Адамберг открыл глаза: его взгляд был живым и внимательным.
- Вы знали эту историю? - с некоторой досадой спросил Данглар.
- Эту - нет, но знаю много похожих. После того как священник произносит слова обряда, раздается страшный, нечеловеческий рев.
- Так и было. В склепе послышался жуткий вопль. Экзорцист бросил на гроб связку чеснока и заложил кирпичами дверь в склеп.
Адамберг пожал плечами.
- Кирпичи - не помеха для вампира.
- Верно. Это средство не помогло. Четыре года спустя стали говорить, что в одном из домов по соседству, викторианском особняке в неоготическом стиле, появился призрак. Экзорцист обыскал дом и обнаружил в подвале гроб, по его словам, тот самый, который он четыре года назад замуровал в склепе.
- А тело в нем было? - спросил Эсталер.
- Не знаю.
- Есть и еще одна, более давняя история, верно? - сказал Адамберг. - Иначе бы Стоку не было так страшно.
- У меня нет желания ее рассказывать, - проворчал Данглар.
- Но ведь Сток ее знал, майор. Значит, и мы должны знать.
- Это его проблема.
- Не только его. Мы тоже были там и все видели. Когда началась та старая история?
- В тысяча восемьсот шестьдесят втором году, - с отвращением произнес Данглар. - Через двадцать три года после того, как в Хайгете открылось кладбище.
- Продолжайте, майор.
- В том году на Хайгетском кладбище была похоронена некая Элизабет Сиддел, умершая от чрезмерного количества лауданума. По-современному говоря, от передоза, - добавил он, обращаясь к Эсталеру.
- Понятно.
- Ее мужем был знаменитый Данте Габриэл Россетти, художник-прерафаэлит и поэт. Сборник его стихов положили в гроб Элизабет.
- Через час мы прибываем, - перебил встревоженный Эсталер. - Успеете досказать?
- Не волнуйся, успею. Через семь лет Россетти приказал открыть гроб. Тут есть две версии. Согласно первой он пожалел, что положил рукопись в гроб, и захотел опубликовать ее. Вторая версия гласит, что он не мог смириться с утратой жены, а его другом был один очень опасный человек по имени Брэм Стокер. Ты когда-нибудь слышал о нем, Эсталер?
- Никогда.
- Он написал книгу про Дракулу, величайшего из вампиров.
Эсталер нахмурился: ему стало не по себе.
- История про Дракулу - чистый вымысел, - пояснил Данглар, - но для нас важно то, что эта тема буквально заворожила Брэма Стокера. Он изучил обряды, позволяющие людям вступить в связь с теми, кто не умирает. И он был другом Данте Габриэла Россетти.
Эсталер сосредоточился как мог, чтобы ничего не упустить, и от напряжения комкал в руке салфетку.
- Хочешь шампанского? - спросил Данглар. - Успокойся, время у нас есть. История хоть и мрачная, но короткая.
Эсталер искоса глянул на Адамберга - тот сидел с безразличным видом - и согласился. Если он хотел слушать Данглара, надо было из вежливости выпить шампанского.
- Брэм Стокер испытывал болезненный интерес к Хайгетскому кладбищу, - продолжал Данглар, подозвав стюардессу. - Именно там бродит Люси, одна из героинь его книги - книги, благодаря которой кладбище стало знаменитым. Говорят, это Сущность приказала ему прославить свое обиталище. Итак, вторая версия гласит, что желание вновь увидеть умершую супругу возникло у Россетти под влиянием Стокера. Так или иначе, но через семь лет после смерти Элизабет муж вскрыл ее гроб. Именно тогда - или чуть раньше - и открылся черный туннель Хайгетского кладбища.
Данглар сделал эффектную паузу, словно перед ним предстало видение ада. Адамберг пристально смотрел на него, а Эсталер был явно встревожен.
- Ладно, - негромко произнес Эсталер. - Он вскрывает гроб. И видит в нем что-то необычное.
- Да. Он с ужасом видит, что тело его жены осталось нетленным, ее длинные рыжие волосы блестят, кожа упругая и розовая, ногти крепкие, и вообще она выглядит так, словно только что скончалась - если не лучше. Как будто эти семь лет пошли ей на пользу. На ее теле не было заметно ни малейших признаков разложения. Это правда, Эсталер.
- Неужели такое возможно? - спросил Эсталер, судорожно сжав пластиковый бокал.
- Возможно или нет, но это произошло. У нее был специфический, неестественно яркий румянец, каким легенда наделяет вампиров. Этот случай описан множеством свидетелей.
- А гроб был обычный? Из дерева?
- Да. Весть об обнаружении нетленного тела Элизабет Сиддел наделала много шуму и в Англии, и за ее пределами. Тут же создалось мнение, что это чудо совершила Сущность, и все решили, что теперь она безраздельно властвует на кладбище. Там стали устраивать разные ритуалы, там видели призраков, там произносили заклинания, чтобы умилостивить Хозяина. Так открылся туннель.
- И люди стали заходить в него.
- Множество людей, целые тысячи. В частности, эти две девушки, за которыми кто-то гнался.
Поезд сбавил ход, подъезжая к Северному вокзалу. Адамберг встал, встряхнул туго свернутый пиджак, пригладил рукой волосы.
- А какое отношение имеет ко всему этому коллега Сток? - спросил он.
- Он был в составе бригады полицейских, которую послали на кладбище, как только стало известно о ритуале изгнания вампира. Рэдсток видел нетленное тело в гробу, слышал, как экзорцист приказывает вампиру удалиться. Думаю, тогда он был молодым и впечатлительным. И сейчас ему было крайне неприятно видеть эти мертвые ноги на том же самом месте, где тридцать лет назад разворачивались такие события. Говорят ведь, что Сущность по-прежнему властвует над Хайгетским кладбищем.
- Значит, это было приношение? - спросил Эсталер. - Отрезатель ног хотел принести их в дар Сущности?
- Так считает Рэдсток. Он опасается, что некий психопат хочет возродить ужасы Хайгета. И пробудить дремлющую силу Хозяина. Но вряд ли дело зайдет так далеко. Предположим, Отрезатель ног решил избавиться от своей коллекции. Но он не может выбросить такие ценные вещи на помойку: не выбрасывают же люди свои детские игрушки. Он хочет найти для этих сокровищ достойное их место.
- И выбирает место, вполне соответствующее его бредовым идеям, - сказал Адамберг. - Он выбирает Хайджгет, где эти ноги смогут жить вечно.
- Хайгет, - поправил его Данглар. - Но это не означает, что Отрезатель ног верит в Сущность. Особый характер места - вот что для него важно. Так или иначе, все это происходит по ту сторону Ла-Манша, вдали от нас.
Поезд затормозил у платформы. Данглар чересчур резким движением схватил чемодан, словно желая таким образом стряхнуть с себя и с остальных оцепенение, вызванное его рассказом.
- Но когда видишь подобное, Данглар, - тихо произнес Адамберг, - какая-то частица этого зрелища отделяется и застревает в тебе на всю жизнь. Любая очень красивая или очень уродливая вещь оставляет крошечный фрагмент в глазах того, кто на нее смотрит. Это всем известно. Собственно, по этому признаку они и распознаются.
- Кто "они"? - спросил Эсталер.
- Непомерная красота или непомерное уродство. Их распознают по этой ударной волне, по следу, который они оставляют в нас.
Данглара уже не было с ними: он поспешил уйти, словно жалея, что сказал лишнее. Шагая по платформе, Эсталер тронул комиссара за плечо:
- А что делают потом с этими фрагментами, которые застряли внутри?
- Аккуратно укладывают в большую коробку, которая называется памятью.
- А нельзя их выбросить?
- Это невозможно. У памяти нет помойки.
- Куда же их девать, если они мешают?
- Либо ты устраиваешь на них охоту и убиваешь, как делает Данглар, либо приучаешься не обращать на них внимания.
Спускаясь в метро, Адамберг задумался над тем, в каком уголке его памяти, на какой полочке расположатся омерзительные лондонские ноги и сколько времени пройдет, пока он начнет притворяться, будто забыл про них. А куда денутся съеденный шкаф, белый медведь, дядя с племянником и девушки, которые видели Сущность и желали снова вернуться к ней? Что случилось с той девушкой, которая потом одна пошла к склепу? А с экзорцистом? Адамберг потер глаза: ему захотелось лечь и проспать всю ночь. Может быть, даже часов десять. Но ему дали поспать всего шесть.
VI
В семь тридцать утра полусонный Адамберг осматривал место преступления, сидя на стуле. Подчиненные поглядывали на него с тревогой: чтобы комиссар приехал полусонный, да еще уселся на стул, - такого они раньше не видели. А он все сидел, лицо у него застыло, взгляд блуждал, как у человека, которому не хочется смотреть, который перенесся куда-то далеко, чтобы ни одна частица увиденного не пробралась в его память. Он заставлял себя думать о недавнем прошлом, когда было еще только шесть утра, когда он еще не успел увидеть эту комнату, залитую кровью. Когда ему только позвонил лейтенант Жюстен и он торопливо надевал белую рубашку и элегантный черный пиджак, раздобытый Дангларом, - вчерашнюю одежду, абсолютно не подходящую к сегодняшней ситуации. Прерывистый голос Жюстена не предвещал ничего хорошего: это был голос человека, перенесшего потрясение.
"Берем все мостки, какие у нас есть", - сообщил Жюстен. Мостками называли пластиковые дощечки на подставках, которые устанавливали на месте преступления, чтобы ничего не задеть на ходу. "Все мостки". То есть весь пол в помещении запачкан так, что пройти по нему нельзя. Адамберг в спешке выскочил из дому, увернувшись от Лусио, от сарая и от кошки. Тогда все было хорошо, ведь тогда он еще не успел войти в эту большую комнату, еще не сидел на этом стуле, не смотрел на ковры, пропитанные кровью, усыпанные ошметками человеческой плоти и осколками костей, на стены в пятнах и подтеках. Можно было подумать, что тело старика взорвалось. Самым тошнотворным зрелищем были крошечные кусочки мяса, оставшиеся на блестящей черной крышке рояля, словно на прилавке мясника. Все клавиши были залиты кровью. Опять ему придется придумывать новое слово: он не мог подобрать название для человека, превратившего чье-то тело в мелкий мусор. Определение "убийца" было жалким и ничтожным.
Перед тем как выйти из дому, он позвонил самой волевой из своих подчиненных, лейтенанту Ретанкур, которая, по его убеждению, могла выдержать все бури мироздания. И не просто выдержать, но и минимизировать ущерб или даже направить их в нужную сторону.
- Ретанкур, поезжайте к Жюстену. Они взяли все мостки. Точно не знаю, домик с садом в респектабельном пригороде Гарш, в доме - убитый старик, кругом что-то невообразимое. Судя по голосу Жюстена, там очень скверно. Давай скорей.
В разговоре с Ретанкур Адамберг, сам того не замечая, обращался к ней то на "вы", то на "ты". Ее звали Виолетта: не очень-то подходящее имя для женщины ростом метр восемьдесят и весом сто десять килограммов. Адамберг называл ее то по фамилии, то по имени, то по званию, в зависимости от чувства, которое преобладало у него в данный момент: уважение к ее непостижимым способностям или нежность к уютному прибежищу, в какое она превращалась для него, когда хотела и если хотела. И сегодня утром он ждал ее, ничего не предпринимая, словно время остановилось, между тем как подчиненные перешептывались у него за спиной, а кровь на стенах засыхала, приобретая буро-коричневый оттенок. Наверно, что-то задержало ее по пути. Еще до того как она вошла, он услышал ее тяжелые шаги.
- Чертова пробка, по бульвару не проехать, - пробурчала Ретанкур: она не любила, когда ей преграждали дорогу.
Несмотря на свои внушительные габариты, она легко прошла по мосткам и шумно плюхнулась на стул рядом с ним. Адамберг улыбнулся ей. Интересно, знала ли Ретанкур, что она была для него чем-то вроде волшебного, спасительного дерева с жесткими, но целебными плодами, дерева, которое обнимаешь, но не можешь обхватить, на которое забираешься, когда за тобой гонится весь ад? Дерева, в высокой кроне которого строишь себе шалаш? Да, она напоминала дерево: могучее, с шероховатой корой, непроницаемое, хранящее в себе какую-то величавую тайну. Она обвела своим зорким взглядом комнату, пол, стены, полицейских.
- Ну и бойня, - сказала она. - А где тело?
- Везде, лейтенант, - ответил Адамберг, показывая на комнату. - Оно раскрошено, разбросано, распылено. Его видишь всюду, куда ни глянь. А когда рассматриваешь все по отдельности, его не видно. Здесь только оно одно, и здесь его нет.
Ретанкур стала внимательно, метр за метром, осматривать все вокруг. Мельчайшие расплющенные фрагменты человеческого тела усеяли ковры, облепили стены, присохли к ножкам мебели. Повсюду кости, мясо, кровь, часть останков была сожжена в камине и превратилась в кучку золы. Никто не чувствовал отвращения, какое обычно возникает при виде трупа: эта измельченная масса не вызывала ни малейшей ассоциации с человеком. Полицейские передвигались очень осторожно, боясь случайно задеть и унести на себе частицу невидимого покойника. Жюстен тихо разговаривал с фотографом, веснушчатым парнем, фамилию которого Адамберг никак не мог запомнить. Редкие белокурые волосы лейтенанта прилипли к вспотевшей голове.
- Жюстен в ужасном состоянии, - констатировала Ретанкур.
- Да, - согласился Адамберг. - Он вошел сюда первый, не зная, что ему предстоит увидеть. Тревогу поднял садовник. Постовой из Гарша позвонил своему начальнику, тот заглянул сюда и сразу связался с Конторой. Жюстен принял на себя главный удар. Вы его смените. Отчет составите вместе с Морданом, Ламаром и Вуазне. Нам надо будет идентифицировать эти фрагменты, все, сколько их тут есть.
- Как он это проделал? Работа тяжелая.
- Похоже, с помощью электропилы и дубинки. Он занимался этим с одиннадцати вечера до четырех утра. Ему никто не мешал - тут каждый домик отделен от остальных большим садом и живой изгородью. Ближайшие соседи почти все разъехались на уик-энд.
- Что известно о старике?
- Что он жил здесь в богатстве и одиночестве.
- В богатстве - да, - сказала Ретанкур, бросив взгляд на ковры, висевшие на стенах, и кабинетный рояль, занимавший треть этой большой комнаты. - А что в одиночестве, я сомневаюсь. Абсолютно одинокого человека вряд ли станут убивать так изощренно.
- Если допустить, что это его останки, Виолетта. Хотя это можно считать почти доказанным: волосы, которые были обнаружены здесь, совпадают с теми, что нашли в ванной и спальне. Если это хозяин дома, его звали Пьер Водель. Ему было семьдесят восемь лет, он когда-то работал журналистом и специализировался на уголовных делах.
- Вон что.
- Да. Но, по словам его сына, у него не было явных врагов. Правда, временами он попадал в очень неприятные ситуации и ввязывался в конфликты.
- А где его сын?
- Сейчас в поезде. Он живет в Авиньоне.
- Он сказал еще что-нибудь?
- Мордан говорит, что он не заплакал.
К Адамбергу подошел доктор Ромен, судебный медик, который вернулся к работе после долгого перерыва:
- Не стоит вызывать родственников на опознание. Мы установим личность по анализу ДНК.
- Разумеется.
- Первый раз вижу, чтобы ты сидел во время расследования. Почему ты не на ногах?
- Потому что я сижу, Ромен. Просто мне так хочется, вот и все. Что тебе удалось обнаружить в этом месиве?
- Некоторые части тела разрушены не полностью. Встречаются узнаваемые фрагменты бедер и плеч, просто размозженных ударами дубинки. Зато головой, кистями рук и ступнями он занимался основательно. Превратил их в кашу. Зубы тоже искрошил, осколки валяются повсюду. Очень успешная работа.
- Ты уже видел такое?
- Раздавленные лица и кисти рук - да; это делается, чтобы мы не могли установить личность убитого. Правда, с тех пор как стали проводить анализ ДНК, такое случается все реже и реже. Видел выпотрошенные и сожженные тела - как, впрочем, и ты. Но такого последовательного, методичного уничтожения я не видел никогда. Это уже за гранью.
- В каком смысле - за гранью? Хочешь сказать, это болезненная одержимость?
- Вроде того. Похоже, он повторял одни и те же действия несколько раз, снова и снова, пока не выбился из сил, - словно не был уверен в достигнутом результате. Знаешь, как человек, который по десять раз проверяет, запер ли он дверь. Причем парень не просто измельчил расчлененное тело, не просто проделал это с величайшей тщательностью, но еще и разрознил останки. Каждый фрагмент - сам по себе, даже пальцы ног лежат по отдельности. Он разбросал все, как разбрасывают семена в поле. Неужели он думает, будто старик прорастет? Не рассчитывай, что я соберу тело воедино, это невозможно.
- Ты прав, - согласился Адамберг. - Необоримый страх, неиссякаемая ярость.
- Неиссякаемая ярость - такого не бывает, - резко сказал майор Мордан.
Адамберг покачал головой. Он поднялся с места, встал на пластиковую дощечку, потом осторожно переступил на следующую. Он один передвигался по комнате, другие полицейские остановились, прислушиваясь к разговору, и сейчас неподвижно стояли на своих дощечках, словно пешки на клетках, когда шахматист делает ход фигурой.
- Как правило, нет, Мордан, но данный случай - исключительный. Его бешенство, его ужас, его лихорадочное возбуждение - все это находится за рамками нашего понимания, в каком-то неведомом пространстве.