Я был словно в оцепенении, начав понемногу понимать, что произошло. Лида, угадывая, о чем я думаю, тихонько дернула меня за рукав и сунула мне в рот "петушка" - леденец на палочке. Костя тоже о чем-то думал, хотя, наверное, совсем о другом - к такому он уже успел приглядеться.
Поезд подъезжал к станции Обираловка - название, как нельзя кстати подходившее к этому случаю (сейчас это станция Железнодорожная). Тетка, у которой вытащили деньги, стала собирать вещи. "Пойду в милицию", - сказала она, вытирая косынкой мокрое от слез лицо. "Что толку, - пробурчал ей в ответ мужчина. - Их год ищи, не найдешь…"
Скоро уже и наша Электросталь. Везем мы с собой много всяких продуктов, и даже американские консервы - тушенку в красивых квадратных банках с ключиками.
Я вдруг вспомнил, как на рынке надули с этой тушенкой нас с Костей. Было это дня за три до первой моей кражи - "рывка", о котором я уже рассказывал. Тетя Соня, хозяйка, попросила нас сбегать купить тушенки, чтоб побыстрее приготовить борщ. На Рогожском Костя нашел мужичка, который торговал консервами из-под полы.
- Дешево отдаю, пацаны. Двести рублей за банку. Деньги позарез нужны.
Костя обрадовался, потому что за тушенку, как сказала нам тетя Соня, меньше трехсот не берут. Сунул мужику деньги, и мы побежали. Дома открыли одну банку, а там тряпки с землей. Тетя Соня развела руками: "Вот тебе и Америка". - "Не Америка, Соня, - внес ясность вошедший на кухню Король. - Это работа Бори Букахи, не иначе. Тот еще аферюга. Тушенку он вынимает и сам кушает, а банки запаивает и продает "лохам" да "скокарям". Ну ничего, "дрожжи" мы у него заберем… (На воровском языке "дрожжи", как я уже знал, означали деньги.)
Вспомнил эту смешную историю, и на душе полегчало. Улыбнувшись, посмотрел на Лиду, которая стояла у окна с грустным лицом. Она тоже улыбнулась в ответ.
И вот мы с Лидой подходим к моему дому. Костя решил не рисковать. "Ты сперва узнай, спрашивали меня "лягавые" или нет, а я посижу в вашем сарае".
Матери я должен был сказать, что Лида живет в Москве, отец у нее офицер, летчик, и что это он все достал и попросил дочь съездить ко мне домой. А с ее отцом мы познакомились случайно, на вокзале. Я попросил у него денег на билет до Электростали, он разжалобился, вспомнил своего сынишку, который перед началом войны был в пионерском лагере на Украине, а когда ребят везли домой, поезд попал под бомбежку.
Эту легенду придумал, конечно, Валька Король, и она не могла дать осечки.
Дверь нам открыли девчата из общежития. Они начали во все глаза разглядывать мою спутницу и наши тяжелые сумки.
Мама была у себя в комнате. Мы с ней поцеловались. От неожиданной этой встречи она опустилась на стул, потом заплакала. Я познакомил ее с Лидой, пересказал легенду - получилось, как будто, правдоподобно. Девушка ее обняла, стала успокаивать, а мне сказала, чтобы распаковал сумки и достал колбасу.
Лида отрезала несколько ломтиков "Любительской" и вместе с половиной мягкой французской булки подала матери. Та начала есть - торопливо, судорожно, заглатывая почти непережеванные куски.
Я нисколько не удивился этому, вспомнив, как еще недавно голодал сам.
Внезапно раздался детский плач: проснулся Гена, мой младший братик. О нем, растроганный встречей с мамой, я сразу и не вспомнил. Какой же был он худенький, бледный - в чем душа.
- Не реви, сынок. - Мать подошла к кровати, на которой они раньше спали с отцом, стала успокаивать малыша. - Смотри, сколько тетя Лида и Валя привезли гостинцев. Сейчас мы тебя покормим.
Пришел Витек, который с утра был в школе, и тоже с жадностью набросился на еду.
А мне надо было срочно бежать к Костиной бабушке - узнать, не ищут ли парня. В сарае, он, поди, совсем истомился.
Увидев меня, бабка страшно обрадовалась и, конечно, первым делом спросила о внуке. И тут же скороговоркой стала мне рассказывать, что Костина мать в лагере - здесь, в Электростали, прислала два письма, очень соскучилась по сыну. Я задал вопрос: "А милиция к вам не приходила?" - "Нет, не беспокоила". - "Ну тогда погодите, я за ним сейчас сбегаю…"
Вернувшись домой, я застал Лиду на кухне. "За тобой дрова, приветливо улыбнулась она. - Будем варить борщ с мясом". Девушки из общежития тоже почти все столпились на кухне и наблюдали, как Лида чистит картошку. Когда она выбросила очистки в тазик, одна из девушек замахала руками:
- Что ты делаешь, разве ж такое добро можно выкидывать. Если их пропустить через мясорубку и добавить чуть-чуть муки - лепешки получаются такие, что пальчики оближешь… Видать, подруга, голоду ты не знала.
И, уйдя из кухни, в сердцах хлопнула дверью.
Пришел Костя, сказал, что завтра они с бабкой поедут в лагерь навещать его маму. В письме она просит, чтобы привезли табаку. "Странно, - подумал я. - Она ведь была некурящая". А ему сказал:
- Я поеду с вами, хочу повидать тетю Марусю.
Рано утром мы сбегали к столовой, купили двадцать стаканов табаку, набрали еды и отправились в лагерь. Он был совсем недалеко - от центра две или три остановки на автобусе. В лесочке рядом с заводом, где работали прежде и мои родители, и Костина мама. Отделяла его от внешнего мира одна лишь колючая проволока, а по углам отгороженного прямоугольника стояли вышки с часовыми. Сойдя с автобуса, мы пошли вдоль этого ограждения. За ним я впервые в жизни увидел заключенных. Изможденные, безликие, в одинаковых черных робах мужчины и женщины (в те годы они содержались вместе) стояли небольшими группами или же прохаживались по зоне - очевидно, был час утренней прогулки. Вдруг видим отделившись от остальных, к ограде бежит какая-то старая женщина.
- Костя, сынок, родненький мой…
Хриплый, раздирающий душу голос. Помнится, даже сын не сразу узнал в этой худой поседевшей женщине свою маму.
Часовой на ближайшей к нам вышке приказал остановиться и поднял автомат. Бабка заплакала. А тетя Маруся, отступив немного от ограды, показала рукой, куда нам надо идти. Мы подошли к месту, где принимали передачи. Дежурный сказал, что можно написать заявление и нам разрешат повидаться с заключенной.
Какое-то время нас поманежили на вахте, но в конце концов пропустили. Нас не обыскивали, только проверили, что в сумках. Потом завели в комнату, где из обстановки была лишь большая скамейка и еще стояло ведро с водой.
Томительно тянутся минуты ожидания. Костя, сам не свой, ходит из угла в угол. Бабка, поджав ноги, сидит на скамейке, я стою. Но вот дверь открылась, и вошла тетя Маруся.
Она прижимает к себе сына, плачет, что-то пришептывает. И мне становится как-то не по себе.
На допросах и между допросами. С наукой спорить нелегко
Мой рассказ следователь слушал сосредоточенно. Вопросов не задавал. Лишь изредка просил уточнить какую-нибудь деталь или повторить блатное словечко - из тех, что нынче вышли уже из воровской "музыки". Иногда заносил что-то в лежавший перед ним блокнот.
- Как вы сказали, Валентин Петрович, - "передал дрожжи?"
- Ну да. Дрожжами мы называли деньги. Это сейчас - ловешки, поленья, воздух, бабки…
- Любопытно.
- Меняются времена, гражданин следователь. К тому же в нашем деле нужна конспирация. Если какое-то словцо знает много людей не нашего круга, приходится его менять. Тут уже, гражданин следователь, осуждать "беспредел" я не вправе.
- Послушайте, Валентин Петрович. Давайте договоримся: на таких вот наших беседах, как эта, я для вас - не гражданин следователь, а Иван Александрович. Это ведь не допрос.
- Как скажете, граж…, то есть Иван Александрович. А если случится, что во время допроса вдруг ошибусь, назову по имени-отчеству?
- Будьте уверены: срок вам за это не прибавят, - улыбнулся он, приняв мою шутку.
- Продолжайте, Валентин Петрович, извините, что перебил.
Между прочим, чисто случайно - следователю позвонила из дома жена - мне довелось узнать, что на нашу неофициальную беседу он потратил свой выходной. Это тоже был штришок в его пользу.
За окнами кабинета стало уже темнеть, когда Иван Александрович, дослушав мой рассказ о поездке на родину и о Костином свидании с матерью, сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит. И добавил:
- Спасибо вам, Валентин Петрович. Если выкрою время, продолжим завтра вечером. Хотя нет, раньше чем через день не удастся - завтра у меня визит к прокурору и три допроса.
- Иван Александрович, можно задать вопрос. То, что я рассказываю, принесет хоть какую-то пользу этой вашей науке?
- Напрашиваетесь на комплимент, Валентин Петрович, - краешками губ улыбнулся следователь. - Безусловно. Живые свидетельства, я считаю, куда важнее десятка иных ученых трактатов. Тем более, что по той проблеме, которой я занимаюсь, написано пока до обидного мало. О причине я вам говорил: отрицание очевидного.
В очередной раз предложив мне сигарету, он продолжал:
- А чтобы не быть голословным, могу сказать: многое из того, что я сегодня от вас услышал, подтверждает часть выводов моей будущей диссертации. А пожалуй, и уточняет. Вот послушайте.
Порывшись в ящике стола, он достал потрепанную синюю папку с тесемками, в которой лежало несколько десятков отпечатанных на машинке листов, нашел нужное место:
"Одним из "законов" воровской "братвы" было оказание материальной помощи осужденным ворам, их семьям и другим лицам из их окружения. Тем самым "воры в законе" преследовали корыстные цели: завоевать авторитет в определенной среде, поднять свой престиж и по возможности расширить сферу своего влияния".
- Согласны с таким выводом, Валентин Петрович? - закончив читать, спросил следователь.
- Под первой частью готов подписаться. А под второй… Бьюсь об заклад, что в мое время, помогая родственникам "босяков", которых "замели", мы не преследовали никаких корыстных целей. Просто было так заведено.
- Позвольте все-таки с вами не согласиться. Речь идет не о корысти, непосредственно извлекаемой из данного конкретного благодеяния, а о той, что имеет целью, так сказать, отдаленные последствия - создать вокруг своего воровского клана некий розовый ореол. Смотрите, мол, вот мы какие хорошие. В беде человека никогда не бросим. Идите к нам, и довольны будете… Братья во Христе, не больше, не меньше.
- С наукой, Иван Александрович, спорить, я вижу, трудно. Но все же я остаюсь при своем мнении. Помощь и взаимовыручка в любом случае ценятся. И в любом, как вы говорите, клане. Пусть он и воровской. А у нас ведь, помимо денег, еще и внимание, и доброе слово, во время сказанное. Тут наша "братия" (да простит мне Бог такое кощунство!) мало чем отличается от церковной.
- Точнее, отличалась, Валентин Петрович.
- Вы снова о "беспределе"…
- Как сказать, для вас это беспредел, а мы видим в нем явление иного плана. Ну не буду, не буду бередить ваши раны. Кстати, и у верующих доброе отношение к людям способствует вовлечению в лоно церкви новых членов. Хотя, как вы справедливо заметили, сравнивать эти две вещи - кощунство. Любая религия зовет людей на благие, честные дела. Православие же прямо говорит о своей заповеди: "не укради". Вы же под видом заботы о ближнем в лучшем случае пытаетесь себя "отмыть".
Сказано было убедительно, и я не смог возразить. Иван Александрович между тем опять открыл свой ученый трактат.
- Утомил я вас. Но все же послушайте еще один небольшой фрагмент. Он тоже почти напрямую связан с тем, о чем вы сегодня рассказывали. Я попытался обобщить то, что удалось узнать о так нызываемых "пацанах" - подростках, которых "воры в законе" готовили себе на смену. Использовал и научные статьи, и свои наблюдения, беседы. Ваш рассказ об "ученичестве" у Короля - превосходная иллюстрация, и я непременно на него сошлюсь. К слову, Валентин Петрович, вы не припомните, кроме вас и Кости, были у того же Короля еще "пацаны"?
- Ну, вы как в воду глядите, Иван Александрович, - оживился я, вспомнив вдруг о двух пацанах - чуть постарше нас с Костей - Сеньке и Суслике. С этими воришками он познакомил меня в первый день нашего приезда в Москву. Сеньку и Суслика, хотя они и не жили у тети Сони, Валентин держал у себя под крылышком. Обучал воровским приемам, "законам", угощал водкой. "Работали" они на пару. У нас на "хате" были своими людьми. Но, в отличие от нас, любимцами Короля они не были - наверное, потому, что этим пацанам не хватало сообразительности и сметки, особенно Суслику. А для карманника, как и любого вора, одной ловкости рук мало.
О них я коротко рассказал Ивану Александровичу, а потом он прочел мне выдержку из рукописи.
"Одно из положений "закона" требовало от воров вовлечения в свою среду новых членов, поэтому они вели активную работу среди молодежи, особенно несовершеннолетних. Система вовлечения, по словам воров, была достаточно эффективной. Новичков обольщали "воровской романтикой", "красивой жизнью", свободой от обязательств перед обществом, властью денег и культом насилия. Их приучали к водке, наркотикам, сводили с воровскими проститутками, заставляли брать на себя вину за преступления, совершенные ворами. Последнее было чуть ли не основным мотивом вовлечения молодежи.
В местах лишения свободы члены группировки использовали кандидатов ("пацанов") для различных поручений - сбора средств для общей кассы ("общака"), а нередко и в сексуальных целях. Таков был путь в воровское общество почти у каждого вора, что, несомненно, способствовало формированию у него цинизма, жестокости и презрения к нравственности, социальным ценностям".
- Поставим здесь точку. Что скажете, Валентин Петрович?
- Суть схвачена. Не обижайтесь, но ее, эту суть, еще раньше подметил писатель Медынский, хотя, конечно, не в научной форме. Только вот насчет того, что вовлекали мальцов ради прикрытия - тут вы, по-моему, хватили лишку. В первую голову думали о толковых помощниках, расторопных и шустрых, - у молодых и реакция другая, и пальцы чуткие. О смене заботились. А то, о чем вы говорите, - было, но на первое место ставить нельзя.
- Что ж, к этому вашему замечанию стоит прислушаться. Вопрос спорный, но поспорить есть о чем.
- И еще, Иван Александрович, - продолжал я. - "Воры в законе", наши наставники, учили нас многим дурным вещам. Тут я согласен. Хотя, если наставник был умным, как наш Король, он понимал, что из алкаша, к примеру, хорошего вора не получится, и потому - приучал знать меру. Сводил нас и с воровскими проститутками, это было, и об этом я еще расскажу. Но была у многих и настоящая, сильная любовь. Меня, между прочим, она тоже не обошла. Ну, а что касается сексуальных целей… Случалось, хотя такой распущенности, как теперь, не было. Знакомых мне наркоманов мог бы вообще пересчитать по пальцам. Для вора это хуже, чем водка. Думаю, что "беспредел", и тот понимает. Только вот молодежь такая пошла - сама стремится побольше запретных плодов сорвать. Меры не знает.
- Спасибо за откровенность, Валентин Петрович. Я подумаю, как лучше расставить акценты. Хотя, помните, я пишу не о том, что было, а о сегодняшнем состоянии преступности, прежде всего организованной.
Долгая наша беседа, наконец, закончилась. В мою достаточно однообразную и почти лишенную выходов во внешний мир жизнь будто ворвалась струя свежего воздуха. Ни разу до этого не доводилось мне называть следователя по имени-отчеству. Приятно было, что и сам Иван Александрович отлично знает наш воровской мир.
Он, честно скажу, нравился мне все больше. Невысокий плотный крепыш, русоволосый, лицо открытое, доброе, серо-голубые глаза, расставленные чуть шире обычного, живые и умные. И сам - подвижный, иной раз резкий, умеющий, однако, в нужный момент сдерживать эмоции.
Словом, впервые вне своего узкого мирка я почувствовал себя человеком. Со мной говорил на равных, советовался, интересовался моим мнением не свой брат "блатняк", а интеллигентный, ученый человек. И, как я понял, предстояла не одна такая беседа.
Но - хорошего понемножку, на сегодня все кончено, и мне пора возвращаться в реальный мир - в свою камеру, куда меня отведут под конвоем.
В ИВС я уже не застал ни толстяка, делавшего по утрам физзарядку, ни Леху-акселерата. Видно, им успели предъявить обвинение и перевели в следственный изолятор. А в камере был уже новый "клиент", сидевший на краешке койки с сигаретой в зубах.
- Здорово, свояк! - Поднялся он мне навстречу. - Чуть ли не с обеда сижу здесь и скучаю. Неужто, думаю, одного водворили. Пишут, преступность выросла, а тут - в одиночку. Надо же - по ночам людей стали мучить. Права попирают…
Я ничего не ответил: терпеть не могу болтунов. Языком треплет, будто в парашу мочится.
Был мой новый сокамерник помоложе меня лет на пять, повыше ростом, с залысинами на кудлатой голове, в импортной черной майке с какой-то иностранной надписью. Как видно, он основательно настроился продолжать треп. И хотя я после беседы со следователем порядком утомился, решил - пусть травит. Может, быстрее засну. Ополоснул под краном лицо и прилег.
- Понимаешь, влип я в такую историю, - мужик, как видно, хотел излить душу. - Взял на прицел одну фатеру. Хозяйка укатила в отпуск, дитя в пионерлагере, муж каждый день, кроме выходных, уезжает на службу. Ровно в восемь тридцать на своем "Жигуле". На объекте, по наводке, полный достаток, и золотишко есть. Главное - залепить скачок можно без риска. Выбираю удобный час, и я - в квартире.
(С этим сокамерником все ясно, решил я про себя. Не иначе, опера подсадили. Дешевка, со мной этот номер не пройдет.)
- …Изучаю обстановку. Две комнаты смежные. Интерьер люкс-модерн. Через большую прохожу в спальню. И тут - ты не поверишь. На двуспальном ложе в стиле Людовика - девка. Молодая, груди навылет. Распласталась, в чем мать родила. Я, веришь ли, прямо рассудка лишился. Забыл, где нахожусь и зачем пришел. Осторожно, чтоб не спугнуть, разделся - и к ней под бочок. Приласкал, обнял. А она, как видно, во сне не разобралась, что к чему, и от удовольствия аж растаяла. Может, и притворилась, кто их, баб, разберет. Потом открыла глаза, да как закричит. Попытался ей рот заткнуть. А девка сильна, паскуда. Сбросила меня с кровати и пинком по этому делу. Я корчусь от боли, не могу подняться, и тут она меня головой об пол. В общем, отключился, потерял сознание. Очухался - руки и ноги связаны, девки след простыл, а подле меня… хозяин квартиры и два "мента". Но и это еще не все чудеса. Рядом со мной моя сумка, набитая разным добром: магнитофон там, хрусталь и прочая дрянь. Я-то знаю, что ничего в эту сумку не клал. Но кому докажешь. Тут, как водится, понятых пригласили и - пошло, поехало. Понял одно: девка, стерва, не захотела светиться, любовника подводить. Позвонила, видать, ему на работу, а сама смылась, будто се и не было. Ну ничего. Я их выведу на чистую воду. А хороша, куда там моей Наталье законной…
История, которую рассказывал мой новый сокамерник, и вправду была необычной. Если это легенда - неплохо закручено, для затравки годится. Хотя на взаимность этот балаболка зря рассчитывает - не на того напал. Меня на такую приманку не поймаешь. Но он закончил, и надо было как-то отреагировать.
- А ты, видать, прыткий мужик, коли вот так, с ходу, полез на девку, - отшутился я, прикидываясь простачком. - У меня бы смелости не хватило.
- На это пока не жалуюсь.