- А вообще, - решил я поставить все на свои места, - такая история только со "скокарем" и могла приключиться. Кроме вашего брата, кто может голую бабу врасплох застать. Ей Богу, завидую. Только сам в эти квартирные игры не играю. Не по мне они…
Трепач что-то ответил или спросил, но продолжать разговор у меня не было никакой охоты, и я притворился, что засыпаю. В самом деле, бороться со сном я был уже не в силах: сказался трудный день и напряженная, необычная для меня умственная нагрузка.
Исповедь. "Гудела" "воровская малина"
Может быть, это свойство моей натуры. Или влияние однообразной до отупения жизни в зоне, где люди, как бы это сказать, варятся в собственном соку жалких своих забот и страстишек. Но если уж я начинаю о чем-то думать или вспоминать - мысли работают только в одном направлении.
Так случилось и сейчас, когда с легкой руки следователя-ученого я стал ворошить в голове давно забытое. Мозги настроились на одну волну, отключив все остальное. И этот настрой на прошлое не давал покоя ни днем, ни ночью. Воспоминания роились, как пчелы в улье, бежали, иной раз намного опережая события. Вернулся я к ним и на другое утро, хотя знал: вот-вот меня должны вызвать, чтобы предъявить обвинение, а после перевести в СИЗО - следственный изолятор.
Ивана Александровича наверняка заинтересует не только мое прошлое - так сказать, жизнь и приключения "вора в законе". Ему, без сомнения, важно и все то, что связано с внутренней борьбой совести и бесчестья, которая не минует, пожалуй, любого нормального человека, даже если он вор. Наука, об этом я где-то читал, относит это к психологии преступного поведения.
Моментов, когда меня, начинающего "босяка", одолевали сомнения, когда совесть вдруг пробуждалась и настойчиво начинала подсказывать: "Малышка, одумайся пока не поздно", - таких моментов было у меня в жизни несколько. Не раз я готов был окончательно "завязать" и в ту пору, когда стал уже почти взрослым. Конечно, с годами совесть у большинства людей как бы черствеет, пробуждается все реже. Ты вынужден себя убеждать, что избранный тобой путь - правильный, отбрасывать все сомнения. Иначе надо признаться самому себе, что жизнь прожита впустую, а кому это захочется.
Надо, пожалуй, напомнить Ивану Александровичу о том случае, когда Костя вырвал у девочки буханку хлеба, и я, пацан, не постеснялся сказать другу, что не одобряю его поступка. И о смятении, в котором я находился, поняв, что тот же Костя украл продуктовые карточки у тети Фроси… Да и сам он тогда смутился, стал оправдываться… Не поддайся я на Костины уговоры поехать в Москву - и судьба моя могла бы сложиться иначе. И не надо винить здесь только войну, голод, хотя, конечно, со счетов их не сбросишь. Сколько людей честно жили и работали в этих условиях.
После нашей с Лидой поездки на родину была у меня еще одна такая попытка - вырваться из воровской жизни, которая постепенно начинала засасывать. Эта мысль возникла после того, как съездил с Костей в колонию, где отбывала срок его мать. Подумалось не без тревоги, что и мне рано или поздно предстоит этот кошмар.
Костя, побывав у матери, так расстроился, что ни с кем не хотел разговаривать. Грустный, весь какой-то потерянный, уехал в Москву. Уехала и Лида, которую я упросил оставить меня погостить немного у матери.
Временами маме становилось совсем плохо. Голодая, она вконец испортила свой больной желудок, обострилась язва. Мне было до слез ее жалко. Переживала она и о Маше, от которой так и не пришло ни одной весточки. А вскоре пришлось ей принять еще один удар - от воспаления легких умер маленький Гена. Мы с Виктором несли на руках гробик с его тельцем и оба плакали.
Я прожил тогда дома остаток зимы и почти все лето. "Дрожжи", захваченные с собой, отдал матери, сказав, что их оставила Лида. Питались скромно, мама берегла каждый рубль, но этих денег хватило надолго.
О Вальке Короле и его воровской компании я начал уже забывать.
К лету у мамы участились приступы. Мы с Виктором помогали ей, как могли, - убирались, бегали за продуктами. И при этом постоянно гнали от себя мысль, что вот-вот может случиться несчастье. Но оно пришло. В июле маму увезли в больницу, и домой она уже не вернулась. Мы остались сиротами.
Витю и меня определили в детский приют, расположенный в нашем городе. Виктор остался там, а я не смог выдержать "заточения". Вспомнилась вольная жизнь, рисковая, полная опасных неожиданностей, зато сытая и веселая. Вспомнились Валька Король, Лида, тетя Соня. Затосковал и о своем закадычном друге Косте. Отделенный расстоянием и временем странный мир, в который я ненадолго попал, влек к себе неодолимо. Что здесь сказалось? Может быть, я становился взрослее, мужал, и виной всему была подростковая неустойчивость, жаждущая какого-то выхода? Скольких из нас приводила она к необдуманным шагам и нелепым решениям. А может, гнетущая обстановка приюта, скука и однообразие окружающей жизни, бездушие воспитателей? Трудно сейчас, по прошествии времени, заниматься подобным самоанализом. Ломброзо считал, что "гены" преступного поведения передаются по наследству. Я с этим в корне не согласен, не было у меня в роду ни одного вора или убийцы, да и пример родного брата Виктора, который ни разу не оступился, хотя и прожил страшные годы войны, голодая, так же, как я, - разве не убеждает в надуманности этой теории. (Кстати, ее придерживались и некоторые опытные воры - в свое оправдание, конечно.)
Кроме этих, были у меня в молодые годы и еще порывы, когда хотелось решительно и бесповоротно порвать с "босяками". Но об этом расскажу после.
Убежав из приюта, я приехал в Москву. На трамвае добрался до Рогожского рынка. Вот и знакомая рабочая улица, знакомый дом. Стучусь, выбивая по памяти условную дробь. Гремят засовы, приоткрывается дверь. "Здравствуйте, тетя Соня!.."
Она обрадовалась, крепко меня обняла и поцеловала. "Проходи, Малышка".
Захожу в комнату. На диване с папиросой в зубах лежит Валька Король.
- Где пропадал, тезка?
Рассказал ему, как прожил зиму, о матери, о приюте.
- Не грусти, Малыш, все утрясется. Располагайся, поешь. Скоро и дружок твой Костя придет. Вот обрадуется! О тебе он частенько вспоминал. А сегодня они с Сусликом на Рогожском "работают".
Костя пришел, но один и сильно расстроенный.
Мы обнялись по-братски. Король, почуяв неладное, спросил:
- А Суслик где?
- Михалек сцапал его на базаре. (Михальком мы звали оперуполномоченного Михалева, который обслуживал Рогожский рынок.)
- С чем взял?
- Без дела, - ответил Костя.
Валентин быстро встал и вышел из дома.
Пока я рассказывал Косте о невеселой своей житухе, в хате появилась Лида, нарядная и пахнущая духами.
- Малышка, родной ты мой, - она прижала меня к груди, и в первый раз я от этого как-то смутился.
- У него мама умерла - тихо произнес Костя.
Лида, всплакнув, ушла на кухню готовить.
Вскоре вернулся Валентин:
- Отпустили нашего неумеху. ("Это он о Суслике", - подумал я.)
В дверь опять постучали.
- A-а, Артист, давненько не заглядывал, - Валька поднялся ему навстречу.
- Лягавые замучили, - Федор сплюнул с досады. - Сели на хвост и не дают покоя. Банда Симакова повязала в "марке". На Петровке держали, еле отмахнулся.
Он говорит, пересыпая свою речь блатными словечками, смысл которых я в то время еще не всегда угадывал. Костя потом мне объяснил, что "маркой" они называли трамвай, а "повязали" - значит забрали в милицию. Бандой Симакова воры прозвали оперативно-поисковую группу работников МУРА, которая в то время была грозой карманных воров.
Потом началось застолье. Тетя Соня и Лида накрыли шикарный стол. Король наполнил стаканы самогоном. Налил и мне - правда, неполный, рядом поставил сладкий сироп.
- Ну что, братва. За тех, кто там.
Захмелев, я стал вначале веселым, без умолку, под общий смех, нес всякую околесицу.
- Молодцом, тезка, - похлопал меня по плечу Король. - Хороший "босяк" из тебя получится. Сам воспитаю.
- Парень что надо, - подтвердил Артист.
После второй (мне больше не наливали) настроение у всех поднялось. Валентин взял гитару. Стали петь блатные частушки. Федя Артист приплясывал. "Загудела" воровская "малина"…
После этого бессчетное количество раз участвовал я в таких застольях. Никогда не было на них ни драк, ни даже небольших ссор. Никто не ругался матом, младших не обижали - общались, как говорится, на равных. Кстати, и пили всегда в меру. В этом, как и во многих других вещах, проявлялась воровская солидарность, и дисциплина, которая тоже была для нас одним из неписаных законов.
Да, дисциплина у нас была. Были законы и правила, отступать от которых значило навлечь на себя беду. Причем наказание зависело от тяжести проступка. Степень вины и кару могла определить сходка, и только она. Никаких лидеров, тем более центра, который бы руководил ворами, в то время не было, - это я могу сказать с полной определенностью. Авторитеты были, к их мнению, конечно, прислушивались. Но уважение к ним основывалось исключительно на признании "деловых" качеств этих "воров в законе", их умении виртуозно "работать", уходить от милиции. Они, разумеется, в какой-то мере могли влиять на решение сходки, но диктовать, навязывать свою волю не имели права. Все решалось голосованием "воров в законе", независимо от возраста и "квалификации", и было для нас законом. "Беспредел", если я правильно понял Ивана Александровича, во многом от этого отступил и соблюдает закон формально.
Утром, когда я проснулся, на "хате", кроме Кости, никого уже не было. Немного побаливала голова, крепкий чай, который успел приготовить мой верный кореш, сразу дал облегчение.
- На "работу" мы нынче не идем, - объявил мне Костя. - "Дрожжей" достаточно. Давай в кино сходим, на "Новые похождения Швейка". В "Таганском" идет.
Наступила зима сорок четвертого. Красная Армия громила врага. У всех было радостное, приподнятое настроение. Об этом я мог судить не только по кинохронике, которую показали нам перед фильмом, но и по лицам людей на московских улицах. Мы шли с ними рядом, по тем же улицам, хотя где-то в душе уже начиная понимать, что на самом деле сбились с дороги, оказавшись в грязном кювете. А впрочем, знали ли сами эти люди, куда идут и к чему их самих приведет "светлый путь", озаренный сталинским "солнцем"?..
И вот уже я - законный "пацан", прохожу у Короля основы воровской грамоты, постепенно вникаю в тонкости профессии "ширмача", как называли вора-карманника.
Однажды Король, подозвав меня, достал из портмоне какой-то документ.
- Это теперь твои метрики. Свидетельство о рождении. - Он развернул сложенный вчетверо плотный, чуть пожелтевший листок.
- Крепко запомни: с этого дня ты уже не мой тезка, а Леша. И фамилия у тебя другая - Дроздов. Твоего отца убили на фронте, мать умерла. Тетя Соня - твоя родная тетя, и сейчас ты живешь у нее. Кто бы тебя ни спросил, отвечай только так.
- А для чего это надо? - полюбопытствовал я.
- Ну, во-первых, чтобы жил в этой хате не на птичьих правах. А во-вторых, - он таинственно поднял указательный палец… Рано или поздно поймешь и спасибо скажешь. А сейчас бери метрики и твердо заучивай, кто ты отныне есть. Вечером спрошу - должен без запинки ответить.
На другой день Валентин объявил, что мы втроем - он, Костя и я - едем в Салтыковку. "Толкучка там - лучше во всей Москве нет. А вас, пацаны, надо одеть как положено. С иголочки".
Умение одеваться модно, со вкусом Король считал вещью, совершенно необходимой для карманника.
- "Урок" из вас делать не собираюсь. Тех по кепке с козырьком в два пальца да по лоскутной куртке с воротничком навыпуск за версту видно. Лучшей мишени для "ментов" не придумаешь. По одежде встречают, - так было и всегда будет. Вор не должен вызывать подозрений там, где "работает". Пока разберутся, что к чему, вас и след простыл. Уразумели, мальцы?.. Вот мы и постараемся нарядить вас этакими мальчиками из интеллигентной семьи. И держаться должны под стать одежде".
Так наставлял нас "учитель". Не говоря уж о личном примере. А у меня в памяти еще свежа была наша поездка на родину. Король со своим подельником показали тогда, каков он, карманник экстра-класса. Кстати, в Салтыковку, мы ехали тем же знакомым маршрутом - электричкой до станции Обираловка.
На толкучке Валентин долго и придирчиво выбирал одежду, не один раз заставлял ее примерять. Купил нам "матроски", добротные брюки, хромовые сапожки.
Пока мы ходили по базару, чего только не насмотрелись. Особенно запомнились мне картежники. Игра была нехитрая. Один держал небольшую дощечку, другой кидал три карты - двух королей и туза. Но "отгадывали", как объяснил нам Валентин, только свои - так называемые мандеры. Их задачей было завлечь публику. "Подходи, не жалей. Игра проста: от рубля до ста, - кричали зазывалы. - Бабушка Алена мне оставила три мильона. Велела не пить, не гулять - только в карты играть". Немало находилось ротозеев, которые на это клевали и просаживали всю свою наличность.
- В такие игры мы не играем, - сказал Король, уводя нас от любопытного зрелища. - Мы если берем, то целиком.
В это время шулера вмиг рассеялись - проходила милиция.
Да, если вспомнить, каких только аферистов и мошенников в ту военную пору не было.
Так я продолжил свое воровское ученичество. Король был умелым наставником. Натаскивал нас с Костей исподволь, терпеливо, без нажима и окрика, как старший друг. Обучал только тем приемам, которыми сам владел в совершенстве и чаще всего пользовался. Коронным его номером было "писать" карманы, "работая" с подельником в переполненных трамваях ("марках") или в пригородных поездах. Этим со временем в совершенстве овладел и я.
В пору постижения искусства карманника мне довелось близко познакомиться с другими известными "ворами в законе" - людьми очень разными и интересными. Это и знаменитый квартирный вор ("скокарь") Лешка Куцый - дерзкий и хитрый, в общении - грубоватый. Его, бежавшего из зоны, усиленно искала милиция. И карманник Витя Шанхай - мечтатель по натуре, влюбившийся по уши в девушку по имени Блюмка из порядочной еврейской семьи. И лучший друг моего наставника Федя Артист, судьба которого оказалась трагичной…
Вначале все шло как надо. Но воровская стезя не усыпана розами. Она словно петляет в густом лесу между корневищами и буреломом, и далеко не всегда ты можешь предугадать, где нужно остановиться, выждать… Вот и нас завела она вдруг куда-то в чащобу, и началась полоса неудач…
Как-то после "работы" возвращаемся с Костей на "хату". На диване лежит Куцый, окутанный облаком табачного дыма. Пепельница, стоящая рядом с ним на полу, полна окурков. "Прибыли?" - буркнул он и пошел в комнату, где обычно спала тетя Соня. В это время раздался стук в дверь - сильный, решительный. Тетя Соня, на ходу натягивая платье, вышла из своей комнаты, Куцый - следом. Ловким движением хозяйка откинула половик и открыла подпол. Куцый и Костя нырнули туда. "Не забудь, что ты - мой племянник", - шепнула мне, прежде чем открыть дверь.
На пороге стоял милиционер.
- А, здравствуйте, здравствуйте, - затараторила тетя Соня, изобразив на лице улыбочку. - Давненько к нам не захаживали.
Она потащила его на кухню. Там они долго о чем-то разговаривали. Был слышен звон посуды. Видать, выпивали. Я все это время тихо сидел на диване. Появившись в комнате, милиционер спросил:
- Тебя как звать, мальчик?
- Леша. Фамилия Дроздов, - ответил я, стараясь не выдавать волнения.
- Свидетельство о рождении есть?
- Да, да, конечно, - поспешно ответила тетя Соня и полезла в комод, где лежали метрики.
Когда милиционер ушел, тетя Соня с облегчением вздохнула. Немного повременив (чем черт не шутит!), открыла погреб.
- Что за гость? - поинтересовался Куцый.
- Участковый наш. Прошин.
- И часто он заглядывает?
- Не так чтобы часто, но заходит.
- "Дрожжи" кушает? - продолжал расспрашивать Куцый.
- Не то что кушает - жрет, только давай, - ответила тетя Соня. - С этим начальником кашу можно варить.
Несмотря на шутливый тон разговора, после визита Прошина все мы как-то приуныли.
К вечеру пришли Король и Артист. Оба злые. Выпили, и начался у них мужской разговор. Из него я понял, что завтра на десять утра назначена сходка воровской "братвы". В лесу под Обираловкой. Много будет "босяков" со всего Союза.
- Ты, Куцый, поедешь?
- Надо бы посмотреть, какая нынче она, иногородняя "босота". Два года не видал вольной жизни. Все никак не могу привыкнуть. Увижу дерево, так и кажется, что вот-вот падать оно начнет. И придавит.
Валентина, как и Артиста, визит Прошина не обрадовал.
- Сегодня здесь ночевать не будем, - решил Король.
Они взяли с собой Куцего. Мы с Костей остались и легли спать в сарае.
Опасения Короля были не напрасны. Ночью опять нагрянула милиция. Искали, как сказала тетя Соня, Куцего.
Утром мы с Костей решили "поработать" немного на Рогожском рынке. Но вдруг увидели Михалькова - и пришлось слинять.
Дня через три мы встретили, наконец, своего наставника. С ним был и Куцый. Валентин сказал, что на старую "хату" нам с Костей тоже ни к чему возвращаться, и дал адрес.
Хозяином новой "хаты" оказался инвалид дядя Вася - вместо левой ноги у него был протез из деревяшки. Человек очень осторожный, он разговаривал только шопотом и постоянно ко всему прислушивался. На новой "хате" было как-то неуютно. Нам с Костей здесь не понравилось.
Куцый, для которого риск был второй натурой, не мог сидеть без дела. Когда стемнело, он, положив в карман наган, куда-то ушел. На хате появился уже к утру с чемоданом, набитым дорогими вещами. Рассказал, что нарвался на патрулей, и пришлось выпустить два "масленка". При нас он прокрутил барабан, в котором оставалось пять патронов. Кто станет очередной его жертвой?
- Неудобная все же "дура", - посетовал Король, прицеливаясь в висевший на стене портрет вождя.
- Ой, что ты, что ты - погубишь, - засуетился при этом дядя Вася.
- Хотя получше "мелкашки".
- Намек понял, - Валентин улыбнулся краешками губ. - Постараюсь добыть "парабеллум".
Но Куцему в тот раз так и не удалось воспользоваться этой услугой. Во время очередной дерзкой вылазки он попал в засаду. Стал отстреливаться. "Опер" тоже применил оружие, ранив его в ногу. Куцего изловили с поличным: в одной руке он держал наган, в другой - сумку с вещами.
А вскоре на одном из непредсказуемых поворотов воровской тропы попали в беду и мы с Костей. Началось с того, что на Рогожском рынке меня подловил сам Михальков - гроза карманных воров. Я расплакался, сказал, что остался круглым сиротой, и Михальков распорядился отправить меня в детскую комнату милиции. На другой день пришла тетя Соня, причитая и пуская слезу, показала метрики "своего Алешеньки", и меня отпустили. Вот когда стало мне понятным, для чего еще они были нужны.
Но на свободе мне довелось гулять недолго. Опять схватил за руку Михальков - на этот раз погорели мы вместе с Костей. Подержав немного в милиции, нас отправили в Даниловский детприемник.
Условия в этом "закрытом заведении" были неплохие. Чистая постель, кормили три раза в день. Воспитатели читали вслух интересные книги. И кино нам показывали.