Желание "Атласа" пригласить Конрада в компаньоны послужило для него своего рода реваншем за то, что, когда он приобрел отель "Рузвельт", скептики подняли в прессе волну насмешек, обвиняя Хилтона в том, что он отхватил кусок не по себе. Его с презрением называли деревенщиной, утверждали, что при неустойчивом положении в экономике никто не станет вкладывать средства в отели. Другие считали, что он, конечно, может иметь отели или управлять ими – в других частях страны, но только не в Нью-Йорке! Этот провинциальный чужак просто не способен понять утонченные требования высшего общества Манхэттена, утверждали они. А со своими деревенскими представлениями о красоте и комфорте он только нарушит строгий классический стиль нью-йоркских отелей. Конрад никак не реагировал на все эти оскорбления. Он не стал менять ни внешний облик отеля "Рузвельт", ни его обычный стиль работы, а только обеспечил клиентам первоклассное обслуживание, в результате чего тот стал приносить огромную прибыль, да еще внимательно просматривал бухгалтерские книги и сокращал лишние расходы. Очевидно, в случае с "Рузвельтом" он блестяще проявил свои способности и теперь, с помощью "Атлас корпорейшн", ему представился шанс приобрести одну из жемчужин своего бизнеса – знаменитый отель "Плаза".
В октябре 1943-го Хилтон и "Атлас корпорейшн" (с помощью значительного кредита, предоставленного "Метрополитен лайф иншуренс корпорейшн") приобрели великолепный 20-этажный отель "Плаза", достопримечательность Манхэттена, выходящий северной стороной на Сентрал-парк, а западной – на Пятую авеню. Цена: 7 миллионов 400 тысяч долларов (что сегодня составляет около 100 миллионов). Еще 6 миллионов Хилтон затратил на различные нововведения. Шикарный отель в традициях итальянского Ренессанса был построен в 1907 году по чертежам архитектора Генри Джейнуэя Харденберга, по словам Хилтона, за 17 миллионов, источники называют цифру около 12,5 миллиона.
Сопротивление и возмущение, с которыми встретили Хилтона постоянные клиенты "Рузвельта", невозможно было и сравнить с открытой войной, объявленной обитателями "Плазы", как только они узнали, кому теперь принадлежит их отель. Здесь Хилтон столкнулся с еще более консервативными клиентами. Они были убеждены, что любое действие Конрада Хилтона по отношению к их любимому, но увядающему отелю станет знаком разрушения их мира. А это действительно был целый мир.
Многие поколения Асторов, Вандербильтов и Гоулдов сделали "Плазу" центром своей деловой, политической и общественной деятельности, а также избранной резиденцией. Золотая молодежь из старейших колледжей Новой Англии проводила здесь уик-энды, она была надежной гаванью для состоятельных эксцентриков и известных в обществе людей, которые платили за свои апартаменты 27,5 тысячи в год (что было неслыханной арендной платой в 1943-м). Они закрывали глаза на жалкое состояние отеля, на облезшую краску, запущенные полы и неухоженную мебель, потускневшую медь и бронзу, грязные ковровые дорожки, исцарапанные и заляпанные пятнами мраморные полы, выцветшие обои и неисправный водопровод и электропроводку. Каждый раз, когда Хилтон пытался обновить "старушку", постоянные обитатели писали горы возмущенных петиций, не позволяя чужаку распоряжаться в их отеле.
Хотя в случае с "Рузвельтом" Конрад не обращал внимания на все нападки, на этот раз он болезненно реагировал на столь ожесточенное противостояние. Один из его сотрудников вспоминает совещание относительно обновления "Плазы", происходившее в его доме в Бель-Эйр в присутствии двух семейных юристов и двух представителей "Атласа": "Мне запомнилось, что Конрад был сильно раздражен, и это было для него необычно, ведь, как правило, он никогда не терял равновесия, разве только если видел, что не в состоянии справиться с ситуацией…"
– Что же, позволить, чтобы отель у них на глазах совсем развалился? – говорил он об обитателях "Плазы", которые не допускали никаких изменений. – Потому что если ничего не делать, то так оно и будет, здание просто рухнет! Оно и так уже трещит по швам.
– А кому какое дело до их мнения? – спросил один из представителей "Атласа". – Лично мне это совершенно безразлично.
– Но мне-то не все равно! – повысил Конрад голос. – Я не могу пренебрегать общественным мнением. Я не могу допустить, чтобы ньюйоркцы говорили всем и каждому, что Конрад Хилтон деревенский выскочка, который не знает, что делает. Это плохо отражается на бизнесе. Этот отель необходимо реконструировать, но как провести все эти работы, чтобы они их не заметили? Просто не знаю, что и делать! Не ночами же его ремонтировать?
Но это оказалось удачной мыслью. Разумеется, после захода солнца проводить ремонтные работы нельзя было из-за шума. Однако большую часть обновления, например полировку старого мрамора и замену штор, занавесей и обивки мебели, можно было делать и ночью. Во всяком случае, поскольку работы велись не на глазах у жильцов, те стали более спокойно относиться к ним. Вообще все ремонтные и восстановительные работы приходилось вести с большим тактом и терпением, и стоили они немалых средств. Выделив на ремонтные и восстановительные работы 6 миллионов, Хилтон пригласил своего давнего компаньона Герндона наблюдать за их проведением.
Внимание Херндона сразу привлекли вестибюль и Дубовая комната, за которую снимавший ее брокер платил 100 долларов в неделю. Его срочно переселили в мезонин, а в его бывшем офисе снова устроили "самый уютный и очаровательный бар Нью-Йорка". В вестибюле сохранили прежнее убранство, включая музейные медные лампы, чей свет отражался в натертом паркетном полу и полированном мраморе и мебели. В подвале привели в порядок заброшенное помещение и устроили там рандеву-рум. Преображенная из жалкой конуры в элегантный зал, она, как и Дубовая комната, стала приносить 200 тысяч дохода в год. Осознавая, что все эти перемены способствуют восстановлению былой роскоши "Плазы", его обитатели поумерили свой воинственный пыл. Хилтон внимательно следил за выражением лиц людей, выходящих из лифта и оглядывающих вестибюль. Вскоре он заметил, что постояльцы перестали жаловаться, а потом даже стали подходить к нему и благодарить за проделанную работу.
Теперь, когда высокие готические потолки, резные гербы и квадратные колонны Дубовой комнаты восстановили и отполировали, вернув им прежний лоск, была возрождена и многолетняя традиция: до удара колокола, возвещающего окончание работы биржи, в нее допускались только мужчины. Разумеется, женщины тоже могли находиться в ней, но только после закрытия Уолл-стрит. Знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт, который регулярно останавливался в отеле, пришел в такое восхищение от преображенного облика Дубовой комнаты, что назвал ее "непревзойденным залом отеля во всей Америке". Когда "Атлас" и Хилтон приобрели "Плазу", в ней было занято только 61 процент номеров. После переделки эта историческая достопримечательность Нью-Йорка почти всегда была полностью занята. Это был очередной блестящий успех Хилтона, позволивший ему легче перенести неудачу с отелем "Стивенс".
Глава 8
Зловещий знак
– Что это? – удивленно спросила Жа-Жа Габор.
Перед нею стоял Конрад Хилтон и держал в руках завернутую в серебристо-золотую бумагу коробку, перевязанную такой же ленточкой.
– Это тебе, дорогая, – сказал он и протянул ей коробку. – Я понимаю, что тебе бывает скучно из-за всех этих моих гостиничных забот. Надеюсь, Джорджия, ты меня простишь.
– Ну, это зависит от того, что там внутри, – подмигнув ему, сказала Жа-Жа.
Она радостно, как девочка в день своего рождения, стала срывать упаковку. К ее восхищению, из коробки появилось длинное вечернее платье синего цвета, отделанное бисером и кружевами, от ее любимого дизайнера из Вены Хэтти Карнеги.
– Надень его сегодня вечером, и ты будешь самой обольстительной женщиной, – сказал он. – И погоди-ка! Там есть еще кое-что. Посмотри!
На этот раз Жа-Жа извлекла из коробки черные шелковые перчатки длиной по локоть, отделанные драгоценными камешками.
– О, какая прелесть! – Она поцеловала его.
– Сегодня будет замечательный вечер, любовь моя! – сказал он.
– Это твой вечер, Кони. Ты заслужил его. Я тобой горжусь, мой муж.
Он радостно улыбнулся ей. Она действительно была невероятно хороша и так любила роль миссис Конрад Хилтон, что ей незачем было пробоваться в Голливуде на какую-то другую роль.
В субботний вечер в феврале 1944-го Конрад устраивал торжество в честь открытия "Плазы" и намеревался провести его в самом отеле. По случаю этого праздника главный вестибюль был украшен красно-синими лентами и воздушными шарами и был заполнен представителями прессы со всей страны и сливками высшего общества Манхэттена. Конрад и Жа-Жа непринужденно расхаживали по залу и беседовали с гостями, принимая поздравления. Жа-Жа была в своей стихии. Конраду купил ей туалет, идеально подходящий к декору праздника. Помимо платья без бретелек с высоким разрезом, открывающим ее великолепные стройные ноги, на Жа-Жа были элегантные перчатки, поднимающиеся выше локтя. Высоко забранные медно-рыжие волосы подчеркивали изящный овал ее прелестного лица и и открывали маленькие ушки с сапфировыми серьгами. Она была грациозна и очаровательна. Казалось, он гордился тем, что находится с ней рядом, охотно представляя ее своим деловым знакомым.
– Это ваша жена? – изумленно спросил Хаттон, американский финансист и один из основателей компании "Э.Ф. Хаттон и К ". – Как вам удалось подцепить такой розан? – Он шутливо ткнул Конрада в бок.
– Просто посчастливилось, – сказал Конрад.
– Вот бы мне так посчастливилось, – пошутил Хаттон.
Поскольку они вместе появились на публике в такой знаменательный день, казалось бы, не было причин, чтобы они не ушли вдвоем – кроме одного момента. Как вспоминала Жа-Жа, в конце вечера к ним подошел священник и заговорил с Конрадом, словно не замечая стоявшую рядом Жа-Жа. И Конрад не познакомил ее со священником. Момент был весьма неловким. Случайно ли он допустил эту оплошность? Может, он забыл имя священника? Наконец Жа-Жа протянула ему руку и с очаровательной улыбкой представилась:
– Святой отец, я миссис Хилтон, супруга Конрада.
Конрад вздрогнул, но быстро оправился.
– Да-да, святой отец, это моя жена, – запинаясь, пробормотал он.
Казалось, священник был рад познакомиться с Жа-Жа. Предположив, что она является прихожанкой кафедральной церкви Святого Патрика, он пригласил ее в любое время посетить мессу. Она сказала, что с удовольствием сделает это, и на этом разговор закончился, а священник затерялся в толпе гостей.
Жа-Жа повернулась к Конраду.
– Дорогой, будь добр, принеси мне коктейль, – сказала она с ледяной улыбкой.
Явно обрадованный предлогом покинуть ее, он поспешил на поиски лакея с подносом. Но для Жа-Жа это тоже послужило предлогом, чтобы остаться одной и поразмыслить. Что за история с этим священником? Выяснить у Конрада или подождать? Она решила подождать; к чему задавать вопросы, которые могут привести к ссоре в такой торжественный вечер. Но когда он вернулся с коктейлем, она не удержалась и спросила:
– Почему ты не представил меня этому священнику?
– А в чем дело, дорогая? – с самым невинным видом переспросил он.
– В том, что это было странно – ты не познакомил меня с этим священником, – как вспоминает Жа-Жа, сказала она.
– А, не обращай внимания, – сказал он и привлек ее к себе. – Я просто устал. – Он поцеловал ее в лоб. – Я тебя люблю. – Затем снова сказал, что ему очень лестно быть с нею рядом, будто она думала иначе. – Давай насладимся этим вечером, – закончил он.
Жа-Жа внимательно всматривалась в лицо мужа.
– Дай мне сигарету, – сказала она.
Конрад извлек пачку "Кул", раскурил для нее сигарету и с улыбкой вложил в ее подставленные губы. Но она видела, что с ним что-то происходит. Казалось, что он стыдится ее либо… Она не могла точно сказать, но "как будто ему было неловко быть со мной, – вспоминала она. – Как будто его поймали за чем-то неприличным. Меня даже подташнивало от тревоги. Я чувствовала, что-то здесь не так".
В остальном вечер прошел без сучка без задоринки, словом, очень удачно. Хилтоны закончили вечер в одном из роскошных номеров "Плазы" и на этот раз спали в общей кровати. Как будто они действительно были супругами, во всяком случае, так казалось Жа-Жа Габор. До тех пор, пока она не стала серьезно обдумывать этот странный случай.
Глава 9
Визит священника
Затем события стали стремительно разворачиваться. Перед поездкой в Нью-Йорк Конрад предупредил жену, что к ней придет поговорить священник. Она уже забыла об этом, но однажды, проснувшись, она нашла записку: "Любовь моя, сегодня к тебе придет священник. С любовью, Конрад".
В этот день с самого утра шел сильный дождь, и, когда священник без зонтика пришел в поместье, он промок до нитки. Жа-Жа приняла у него пальто и попросила дворецкого принести полотенце, чтобы гость вытер лицо. Затем они прошли в маленькую гостиную. Усевшись в кресла напротив, они долго смотрели друг другу в глаза.
– Не хочу, чтобы вы неправильно меня поняли, – наконец заговорил священник, – но должен сказать вам, что в глазах церкви вы с Конрадом не являетесь супругами.
Так Жа-Жа услышала о проблеме, воздвигнутой между ними религией Конрада, – в первый раз с тех пор, как они говорили об этом еще до свадьбы. Она не знала, получил ли Конрад разрешение на брак, так как он никогда не говорил на эту тему, но подозревала, что не получил.
– Дело в том, что еще жива первая жена Конрада, – сказал отец Келли. Разумеется, она это знала. – Конрад любит вас, – продолжал священник, – но вы должны понимать, что с точки зрения церкви он не является вашим мужем.
Жа-Жа не знала, как на это реагировать.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она, пытливо вглядываясь в его лицо.
Помолчав, священник сказал:
– Конрад очень страдает от сознания, что живет с вами во грехе. Но не может заставить себя признаться в этом вам.
– Но… – растерялась Жа-Жа. – Что вы хотите сказать, святой отец? Скажите мне прямо!
– Я говорю, дитя мое, что до тех пор, пока миссис Хилтон жива, Конрад вам не муж. Во всяком случае, в глазах церкви.
У Жа-Жа перехватило дыхание.
– Вы говорите, что мы должны развестись? – с трудом выговорила она.
Священник встал на ноги.
– Дорогая, я сказал то, для чего пришел, – отрывисто заявил он, нисколько не смущенный ее растерянностью. – А теперь позвольте откланяться.
И он кинул на нее осуждающий взгляд, будто она сделала что-то дурное, будто она была грешницей. Не проронив больше ни слова, он вышел из гостиной, забрал свое пальто у дворецкого и покинул поместье.
Жа-Жа терялась в догадках. Что это значит? Неужели ее браку пришел конец? Она окинула взглядом элегантную гостиную с античными статуэтками и старинными картинами и подумала, куда ей деваться, если Конрад прогонит ее. Ее окружали столь любимые ею самые изящные и дорогие вещи. Ей так нравилось быть миссис Конрад Хилтон – все эти приемы, торжества и балы, высший свет, весь стиль жизни. Все это было ее стихией, иначе она своей жизни и не представляла.
После приступа жалости к себе – как вспоминала Жа-Жа – ею вдруг овладела дикая ярость. Она быстро прошла в столовую, где позднее должна была обедать с мужем, и выбрала дорогую хрустальную лампу, которая ему очень нравилась. Он часто рассказывал, как купил ее за границей, что заплатил за нее "маленькое состояние", но она того стоила. Жа-Жа взяла ее в руки, внимательно осмотрела, а потом подняла и изо всех сил швырнула на пол. Лампа разбилась вдребезги, мелкие осколки усыпали пол. Услышав шум, на пороге мгновенно возникли слуги во главе с ее личной горничной Инджер.
– Ничего не убирайте, пусть все так остается, – приказала она Инджер. – И не вздумайте к ним прикасаться. Оставьте все как есть.
Когда вечером вернулся уставший после тяжелого рабочего дня Конрад, она не сказала ему о визите отца Келли. Конрад тоже ничего не спрашивал. Она принесла ему сухой мартини, поцеловала его в щеку, и они разошлись по своим комнатам.
Через некоторое время Конрад неторопливо вошел в столовую и замер, увидев расколотую вдребезги лампу. Он застыл на месте, судорожно соображая, что бы это могло значить. Но ничего не сказал, а просто перешагнул кучу осколков и как ни в чем не бывало уселся в конце длинного стола. Немного погодя в столовой появилась Жа-Жа в роскошном платье из черной с белым тафты. Она тоже осторожно перешагнула через свернувшийся в клубок провод в груде осколков металла и стекла, аккуратно расправила платье и уселась в другом конце стола. Затем они приступили к ужину, поглядывая друг на друга, но не разговаривая. Когда дворецкий убрал со стола, Жа-Жа встала и, высоко подняв голову, вышла, оставив Конрада гадать, что она задумала… Возможно, он заподозрил, что это не к добру.
Глава 10
Пожар
19 марта 1944-го в Венгрию вторглись нацисты. Жа-Жа сходила с ума от тревоги за родных. Хотя она была эгоистична, легкомысленна и вообще не та женщина, на которой Конраду стоило жениться, но свою семью действительно очень любила. Неделями не получая писем от родителей и сестры, она начала предполагать самое худшее. В это время у обоих супругов произошло сразу несколько событий, изменивших их жизнь.
У Жа-Жа были кое-какие связи в дипломатическом корпусе в Вашингтоне. Рассчитывая, что они помогут ей вызволить родственников из Венгрии, она попросила у Конрада деньги на поездку в столицу. Он решил не отказывать ей в такой серьезный момент. Жа-Жа с Эвой отправились в Вашингтон и провели там два месяца, пытаясь найти нужных людей.
Летом, когда Жа-Жа находилась еще в Вашингтоне, Конрад отправился по делам в Техас, а его сыновья Ники и Баррон были в военном училище, в особняке Хилтона начался страшный пожар. Больше всего пострадало крыло, где обитала Жа-Жа, – огонь уничтожил все ее фотоальбомы, письма от родственников и другие ценные вещи. Хуже того, во время пожара погибла немецкая овчарка Рэнджер, которую Жа-Жа очень любила. "Разумеется, мы отстроим дом заново, – сказал Конрад репортерам. – Но большую часть того, что потеряла моя жена, уже не вернешь". Вполне понятно, что Жа-Жа тяжело переживала эту трагедию, считая дурным знаком, что основной удар огненной стихии пришелся на ее комнаты. Она усматривала в этом метафору их семейной жизни, которая тоже была охвачена пожаром.
Когда, казалось, дела Жа-Жа шли хуже некуда, неожиданно ее с Эвой представили Государственному секретарю Корделлу Халлу, и тот пообещал оказать помощь в вызволении семьи Габор из Венгрии. Затем предложил сестрам поехать в Нью-Йорк и немного отдохнуть, пока он займется их делом. На самом деле его очень встревожил вид Жа-Жа, чувствовалось, что она на грани нервного срыва. Жа-Жа позвонила Конраду и, объяснив, что собирается в Нью-Йорк, попросила его приехать туда, чтобы обсудить их брак. Он согласился.