Глава 11
Ему не следовало это делать
Когда же Конрад прилетел в Нью-Йорк, он сразу слег с гриппом. Из-за тяжелого состояния ему пришлось жить в отеле "Плаза" в одном номере с Жа-Жа, чего он, понятно, не собирался делать. Это роковое стечение обстоятельств стало для их неудачного брака последним ударом.
Прикованный к постели, Конрад вынужден был смотреть, как Жа-Жа часами готовится то к завтраку, то к ланчу, то к чаю и, наконец, к главному событию дня, как насмешливо называл это Конрад, – к обеду. Он не мог поверить, что жена столько времени тратит на макияж, укладку волос, на примерку нарядов, подбирая к ним подходящие украшения, чтобы выглядеть соответственно каждому случаю. "Я вдруг обнаружил, что наведение красоты занимает полный рабочий день", – вспоминал он. Все эти процедуры напоминали ему "старинные храмовые обряды ацтеков". Поскольку больше ему нечем было заняться, наблюдение за приготовлениями Жа-Жа стало для него чуть ли не наркотиком. Это было равносильно лицезрению страшного крушения поезда, он не мог оторвать глаз.
Конрад был возмущен крайним эгоизмом Жа-Жа, тем более что недавно он основал Фонд Конрада Н. Хилтона, через который отныне должны были идти все его пожертвования на благотворительную и филантропическую деятельность. В фонде подолгу и серьезно обсуждали, каким мероприятиям оказать предпочтения – а тут перед ним крутилась Жа-Жа, озабоченная только тем, как она будет выглядеть в той или иной обстановке. Он вспомнил свою мать Мэри, которой приходилось трудиться всю жизнь, и впервые осознал, насколько у него с Жа-Жа разные представления о жизненных ценностях. В сравнении с его матерью Жа-Жа показалась ему легкомысленной и ничтожной. Как-то ему пришла в голову мысль: его жена знает цену всех вещей, но ничего не ценит. Последнее время Эва предлагала Жа-Жа попробовать себя в шоу-бизнесе, и Конрад согласился с ней. Тогда она сама зарабатывала бы себе на жизнь, и он мог бы ее уважать. А пока что она ничем не заслуживала его уважения. И для нее это не было тайной.
Супруги были приглашены на прием в честь губернатора штата Нью-Йорк Томаса Эдмунда Дьюи, и им предстояло решить: остаться в отеле и скучать в обществе друг друга или пойти на прием, где можно было развлечься. Несмотря на недомогание, Конрад предпочел последнее. Разумеется, Жа-Жа тоже высказалась за прием. Ради шикарного приема она способна была забыть о любых бедах и огорчениях. Кроме того, она решила, что это позволит ей лишний раз продемонстрировать Конраду свою ценность как спутницы.
Когда он появляется в обществе с эффектной красавицей, вызывающей зависть его коллег, это же что-то значит! А умения вести себя в обществе ей не занимать.
Конрад умылся, побрился, оделся, и все это за пятнадцать минут. А затем ему пришлось ждать целых два часа, пока не появится Жа-Жа.
Наконец она вышла из своей спальни – ослепительная красавица в ярко-красном вечернем платье. Платье из струящейся алой ткани с вышивкой из бисера и длинным разрезом, открывающим точеную стройную ножку, идеально подчеркивало ее статную фигуру. Волосы, крашенные в платиновый цвет, были увенчаны маленькой тиарой с бриллиантами; изящные серебряные серьги со сверкающими стразами и такая же брошь, подаренные Конрадом, делали ее образцом светской моды 1940-х годов. Довольная проделанной работой, Жа-Жа с гордостью предстала перед мужем.
– Ну, как твое мнение? – И она пару раз покружилась.
Конрад смерил ее оценивающим взглядом.
– Я вот думаю, сколько мне все это стоит, – сказал он.
Жа-Жа потеряла дар речи. И это награда за все ее труды?! Она была взбешена, и он это знал.
– О, дорогая, ты выглядишь прекрасно, – успокоил ее Конрад. – Впрочем, ты ведь всегда великолепна. Ну, мы наконец можем идти?
С этого момента вечер был безнадежно испорчен.
Общество, собравшееся на прием в отеле "Уолдорф-Астория", блистало светскими львами и знаменитостями, включая актрису Лоретту Янг и сестру Жа-Жа Эву. Однако всех затмевала Жа-Жа Габор Хилтон в ярком сногсшибательном туалете. Конрад чувствовал себя неважно, держался особняком и мало общался. Поскольку он ослабил узел галстука, выглядел он непривычно небрежным, даже несмотря на белоснежный жилет. А тем временем Жа-Жа упивалась своей ролью богатой светской дамы. Ведь это единственное, что ей удавалось лучше всего, вся ее натура идеально вписывалась в образ супруги Конрада Хилтона.
– Розового шампанского! – послышался ее возбужденный голос. – Нам нужно еще шампанского! Все пьют до дна!
– Великолепный прием, не так ли? – в какой-то момент обратилась к ней Эва. – Только подумай, сколько в этом зале денег!
Эта мысль уже приходила Жа-Жа. Осматривая всех этих богачей, она вслух спросила, может ли человек почувствовать, что ему достаточно его богатства. "И я сказала себе, нет, никогда, тебе никогда не хватит твоего богатства, – со смехом рассказывала она. – Слава богу, в Америке для всех достаточно денег! Слава богу!"
Хотя Жа-Жа всеми силами старалась скрыть, что ее муж не в лучшем состоянии, Конрад этого не оценил. Более того, он не скрывал, что жена действует ему на нервы.
– Какой у вас самый лучший скотч? – рассеянно спросил он проходящего мимо официанта.
Как только Хилтоны вернулись в отель, между ними, естественно, разразилась ссора.
– Я старалась! – как вспоминает Жа-Жа, сказала она Конраду.
Она говорила, что играла свою роль, была ему хорошей женой и партнером. Все ее любят, то есть все, кроме Конрада.
– На этом вечере ты один был безразличен ко мне.
Он оправдывался своим дурным самочувствием. Затем вышел в свою спальню и вернулся в коротком белом махровом халате, уселся перед ней в кресло и закурил сигару.
– Давай перенесем разговор на утро, – попросил он.
Жа-Жа, по-прежнему в вечернем платье, нервно расхаживала по комнате, явно решив выяснить отношения.
– А потом ты вдруг присылаешь совершенно постороннего человека – какого-то священника! – чтобы он сказал мне, что ты хочешь развестись со мной! – сменила она тему. – Ты направил ко мне этого священника?
Конрад растерялся. На деловых совещаниях он всегда знал, как вести себя в моменты возникающих разногласий. Но в семейной жизни? Нет. Главное, он не испытывал к Жа-Жа той любви, которая могла бы вызвать у него вспышку гнева, хотя бы отдаленно сравнимую с ее яростью. К тому же он действительно плохо себя чувствовал. Поэтому он просто сидел, курил свою "гавану" и с досадой слушал ее.
– И что из того, что я хочу выглядеть красивой? – продолжала она бушевать, стремительно расхаживая по комнате. – Что из того? Ты когда-нибудь давал мне почувствовать себя желанной?
Он по-прежнему не находил слов. А она, видимо, решила, что ей не удается вывести его из равновесия. Что еще нужно сделать, чтобы вызвать у этого человека хоть какие-то эмоции?
– Как ты посмел так поступить со мной?! – остановившись перед ним со сверкающими глазами, спросила она, давая волю своему необузданному венгерскому нраву. – Если ты не хотел на мне жениться, – заключила она с горечью, – не нужно было это делать, Кони! Тебе просто не следовало это делать!
Здесь он не мог ничего ей возразить. Сейчас он, как никогда раньше, понял, что ему не стоило этого делать.
Глава 12
Сколько это будет стоить?
После громкой ссоры с Жа-Жа Конрад немедленно перебрался в другой номер "Плазы". Вернувшись через несколько дней в Лос-Анджелес, он позвонил Жа-Жа и сказал, что решил покончить с их браком. Он принял это решение по многим причинам. Прежде всего, он так и не смирился с отношением церкви к его разводу с Мэри. Во-вторых, теперь он отчетливо понял беспредельный эгоизм и ограниченность Жа-Жа, что не могло возвысить ее в его глазах. Сказывалась здесь и его крайняя занятость. В своих мемуарах Хилтон признавался, что ему легче было провести переговоры по приобретению нескольких отелей, чем обсуждать с Жа-Жа, каким образом можно продлить их брак. Поэтому он решил, что если она не подаст заявление о разводе, то это сделает он. Ведь она утверждала, что устала от него, что меньше всего хочет, чтобы заявление исходило от него. "Я сама это сделаю, и с радостью", – заявила она. 3 ноября 1944-го она подала заявление о разводе, после чего было принято решение о разделе имущества и соглашение о разводе, в котором было предусмотрено, что Жа-Жа будет получать алименты в размере 2083,3 доллара в месяц.
Когда Жа-Жа вернулась в Лос-Анджелес, он выделил ей номер в "Таун-Хаусе" и избегал всякого общения с нею. Но она постоянно звонила ему с претензиями по поводу их совместной жизни. Он продолжал выдавать ей средства на жизнь, но эти суммы ее не удовлетворяли, она требовала больше и считала, что имеет на это право, хотя между ними уже было подписано соглашение о разводе. Несколько месяцев он выдавал ей по 5 тысяч в надежде, что она прекратит его преследовать, но это не помогло. Будто оправдывая старую поговорку "не так страшен черт, как взбешенная женщина", она каждый день закатывала ему по телефону скандалы, явно решив превратить его жизнь в такой же "кошмар", каким была ее жизнь в браке с ним.
Однажды Конраду позвонил близкий друг и сказал, что видел Жа-Жа с каким-то мужчиной в буфете киностудии "Уорнер бразерс", они сидели за столиком в укромном уголке, держали друг друга за руки и даже целовались. Неужели Жа-Жа завела себе любовника?
Поскольку она официально развелась с Конрадом, то вольна была поступать как угодно, во всяком случае, так подумали бы большинство людей. Но не Конрад. Он попросил своего адвоката нанять частного сыщика, который следил за ней около недели. Как вспоминал этот адвокат, судя по отчету сыщика, у Жа-Жа действительно был роман с администратором киностудии. Частный детектив доложил адвокату, что как-то поздно вечером он видел Жа-Жа в его кремовом "Мерседес-Бенц", который стоял на пустой стоянке позади студии. Он сделал несколько фотографий, и, хотя они были не очень четкие, было видно, что в салоне между Жа-Жа и администратором происходит что-то подозрительное. Видимо, затем они поссорились, так как мужчина вдруг выскочил из машины и быстро удалился. А Жа-Жа опустила голову на руль и как будто отчаянно рыдала.
– Убирайтесь вон! – закричал адвокат на сыщика, возмущенный его предположением, что Жа-Жа могла иметь интимные отношения в автомобиле. – Какого черта вы говорите такое про жену мистера Хилтона? Даже если это так, не смейте говорить такое о замужней женщине! Что это вам вздумалось?
– Но за это вы мне и платите, – возразил оскорбленный детектив. Чего еще ожидал от него адвокат, если не добрую грязную историю? Он следил за Жа-Жа целую неделю, сказал он, и мог бы еще много что о ней рассказать. – Эта леди вовсе не леди, – заявил он. – Вот что я вам скажу.
– Вон отсюда! – вскричал адвокат и захлопнул за ним дверь.
Адвокат решил не передавать Конраду скандальные подробности и фотографии, сказал только, что у его жены действительно есть какой-то любовник и что, видимо, отношения между ними не очень хорошие. Конрад сразу отправился к ней в "Таун-Хаус" и в присутствии нескольких человек, среди которых была личная секретарша Жа-Жа Лена Барелл, устроил ей сцену.
– У тебя отношения с каким-то парнем с киностудии? Говори мне всю правду! – потребовал он.
– О боже! – воскликнула Жа-Жа, взглянув на него. – Да ты не в себе!
Она предложила ему выпить бренди, чтобы успокоиться. Но он заявил, что ему нужна не выпивка, а ее ответ:
– У тебя есть любовник?
– Нет, конечно.
"Она держалась совершенно невозмутимо, – рассказывала Лена Барелл. – Помню, она была одета в вечернее белое платье, собираясь пойти в "Чирос". Она достала из сумочки губную помаду и компактную пудру и стала спокойно краситься. Конрад пришел в ярость. Как-то она сказала мне, что больше всего его раздражает, когда она при нем делает макияж".
– Так ты ответишь мне?
– А какая тебе разница? – сказала Жа-Жа, глядя в зеркало.
– Повторяю еще раз. – И он произнес раздельно, по слогам: – У тебя есть любовник?
– Нет.
– Я тебе не верю.
– Ну и что? Какое мне дело? Ведь наш брак разорван.
– Но это не дает тебе права лгать мне, – сказал Конрад, – и ставить меня в идиотское положение. – Он выглядел скорее оскорбленным, чем разозленным, что, видно, озадачило Жа-Жа. Впрочем, что нужно было, чтобы этот человек вышел из себя? Казалось, она ничем не могла вызвать в нем ярость. Ее сводило с ума умение Конрада владеть собой, и сейчас, явно ее ревнуя, он по-прежнему не выходил за рамки приличий.
Как вспоминает Лена Барелл, Жа-Жа убрала в сумочку косметику, достала из нее длинные белые перчатки, отделанные стразами, и шагнула к Конраду. Она остановилась перед ним, подняла голову и, глядя ему в лицо, спокойно и бесстрастно сказала:
– Если ты еще не заметил, я очень красива.
Мужчины увлекались ею, и она действительно имела с некоторыми из них интимные отношения. В отличие от него другие мужчины добивались близости с нею.
– С тех пор, как мы расстались, у меня был уже не один мужчина, – заявила она прямо ему в лицо. – И на этом, если не возражаешь, муженек, закончим этот разговор!
Она резко хлестнула его по груди перчатками и повернулась к нему спиной.
"Мистер Хилтон выглядел потрясенным, – вспоминала Лена Барелл. – Кто знает, говорила ли Жа-Жа правду о своих интимных связях? Но я видела, что ей хотелось уколоть его побольнее. Он сказал: "Я забуду все, что ты сказала, потому что знаю, ты это не всерьез". А она: "Ты так думаешь?"
Покачав головой, Конрад выбежал из номера и с грохотом захлопнул за собой дверь. Жа-Жа улыбнулась.
– Вот, – удовлетворенно сказала она. – Теперь я довольна. – Натянув перчатки, она протянула руки Лене, чтобы та застегнула пуговки. – Как ты думаешь, вечер будет холодным? Может, мне лучше надеть платиновую норку?
– О да, наденьте, мисс Габор, – сказала Лена. – Этот палантин вам очень идет.
– Я знаю, – раздраженно ответила Жа-Жа. – Я не о том спрашивала. Ты захватила мое лекарство?
Так она называла выписанные ей амфетамины, которые стала принимать с недавних пор.
– Да, мэм. – Лена достала из сумочки пластиковый флакон с капсулами.
Жа-Жа протянула руку, и Лена высыпала ей на ладонь две капсулы. Жа-Жа бросила их в рот и проглотила.
– Вот видишь! – гордо воскликнула она, когда они спустились вниз. – И ни капли шампанского. Как тебе это нравится, дорогая?
Глава 13
Жа-Жа помещают в больницу
Весной 1945-го Жа-Жа и Эва получили весточку от своей матери Джоли. Она, муж и дочь уже в Лиссабоне и с помощью Корделла Халла скоро отправятся в Соединенные Штаты. Из-за проволочки с документами они задержались на пять месяцев, но теперь уже скоро будут в Нью-Йорке.
– Думаю, тебе лучше поехать в Нью-Йорк и там их ждать, – сказал Конрад Жа-Жа. Он все еще сердился на нее, но считал нужным помогать ей. – Я помещу тебя в "Плазу" и живи там сколько понадобится.
Жа-Жа провела в отеле "Плаза" следующие несколько месяцев и всеми силами пыталась излечиться от депрессии, в том числе принимая лекарства, которые прописал ей доктор, – как снотворные, так и возбуждающие. Заглушая тоску, она тратила огромные деньги на дорогие наряды, на светские вечеринки и на междугородние разговоры, но все равно чувствовала себя несчастной, одинокой и неуверенной в будущем. "Меня мучила мысль, как мне жить, если я перестану быть миссис Конрад Хилтон. Я пребывала в постоянном страхе", – вспоминала она.
Во время телефонных разговоров с Конрадом она кричала на него на венгерском и несла какую-то чушь, потеряла аппетит, не могла спать и была подавлена тревогой. Казалось, она на грани душевного срыва. Эва рассказала Конраду, что однажды она собрала все свои драгоценности и вышвырнула из окна своего номера, считая их причиной своего несчастья. Ее состояние очень тревожило Эву, и, хотя она не очень симпатизировала Конраду, однажды позвонила ему и попросила помочь ей.
– О нет. Это что еще за новости? – возмутился он.
Приехав к нему в офис, Эва сказала, что с ее сестрой нужно что-то срочно делать.
Позднее, во время слушаний по делу ее сестры о разводе, Эва дала следующие показания: она сказала Конраду, что советовалась с несколькими врачами и что, по их мнению, Жа-Жа необходимо поместить в санаторий для интенсивного психического лечения.
– Другого выхода просто нет, – сказала она Конраду.
Эве не удалось убедить Конрада. Он считал, что нужно найти доктора, который точно скажет, нуждается ли Жа-Жа в таком лечении или она просто играет.
– Он подозревал, что у Жа-Жа была еще одна причина притворяться больной – помимо желания вызвать его сочувствие, – чтобы затем, сославшись на свое заболевание, выбить у него больше денег на содержание по соглашению о разводе, – говорил его адвокат Майрон Харпол. – Конечно, его взгляд на ситуацию был не очень благородным. Ему это было крайне непривычно и неприятно, и он никогда бы не признался в своих подозрениях. Но я знаю, что они у него были.
Эва Габор сказала Конраду, что уже консультировалась с врачами и что они предлагают поместить ее в больницу. Он понял, что Эва готова последовать их совету. Но поскольку он уже развелся с Жа-Жа, по его мнению, теперь последнее слово принадлежит ее сестре, как она скажет, так тому и быть. Но, не находя, что Жа-Жа действительно нужно лечить, он потребовал, чтобы в документах было зафиксировано, что это решение исходит от Эвы, а не от него.
– Полагаю, вы должны поступать так, как будет лучше для вашей сестры, но я не одобряю ваше решение, – сказал он Эве перед уходом.
– Конрад, вы ее любите? – спросила она.
– Конечно, и всегда буду ее любить. И мне очень жаль, что сейчас все так плохо складывается. Я желаю ей добра, Эва.
– Мне тоже очень жаль. Правда, – грустно сказала Эва. – Но я не знаю, чем еще я могу ей помочь.
Неделю спустя Эва позвонила Конраду и сказала, что Жа-Жа напала на нее с ножом. Они из-за чего-то поссорились, и Жа-Жа напала на нее. Ей удалось вырвать у нее нож, но теперь она страшно напугана и еще больше убедилась в необходимости лечения сестры. Поэтому она придумала, как поместить Жа-Жа в психиатрическую лечебницу.
Вскоре после этого нападения Эва и общий друг сестер Эндрю Банди привели в номер Жа-Жа некоего джентльмена в очках и представили его как Рудольфа Штейна, продюсера из Вены, пожелавшего увидеть ее, чтобы пригласить на роль в новой интересной постановке. Штейн уговорил Жа-Жа немного поспать перед обсуждением столь важного вопроса, так как она выглядит измученной. Сначала Жа-Жа оскорбилась, но потом сообразила, что даже не помнит, когда в последний раз спала, поэтому согласилась прилечь. Она легла на свою роскошную кровать в стиле императрицы Жозефины, а мистер Штейн присел рядом на стул.
– Время у нас есть, – мягко и успокаивающе заговорил он, – торопиться некуда. Вам нужно отдохнуть. Вы очень устали. С каждой минутой вы чувствуете себя еще более усталой.