В этом письме от 5 мая Оливия писала, что не видит другого выхода, как написать ей, Жа-Жа, хотя та может подумать, что "я вмешиваюсь в вашу жизнь, но, думаю, вы знаете, что я люблю вас настолько, чтобы действовать только ради вашей пользы". Затем она рассказала о звонке Франчески Конраду, который, немного поговорив с дочерью, предложил ей поговорить с Оливией. О том, что, по словам Франчески, Жа-Жа "больше не хочет о ней заботиться", что Жа-Жа уже несколько раз сокращала ей содержание. Что Франческа собирается летом ехать в Лондон, но, поскольку ей негде там остановиться, она думает устроиться на работу в отеле "Лондон-Хилтон" и снимать там номер. Оливия объяснила Франческе, что из этого ничего не выйдет, так как сотрудникам компании не разрешается жить в принадлежащих ей отелях. Тогда Франческа сказала, что, если она не может поехать в Лондон, а Жа-Жа не хочет, чтобы она приехала к ней в Лос-Анджелес, может, ей можно будет провести лето в имении отца Каза Энкантадо. Оливия с сожалением объяснила девушке, что "Конраду это не по вкусу, что с тех пор, как сыновья его стали взрослыми, он не позволяет им жить с ним и даже сестрам запрещает приезжать к нему без предупреждения, так как с возрастом все больше предпочитает жить в одиночестве".
Вообще-то Ники жил у Конрада после развода с Элизабет Тейлор. Потом, когда он уехал, Конрад переделал для него гостевой домик, но Ники отказался возвратиться в поместье отца. Хотя Конрад определенно хотел, чтобы сыновья жили независимо, он не отказывал им в гостеприимстве, если им негде было жить. Он был не очень общительным, и все-таки сестры изредка и недолго гостили у него. Но с Франческой все было иначе, он действительно не хотел, чтобы она приехала в Каза Энкантадо.
"Надеюсь, она на меня не обиделась, – писала Оливия, оказавшаяся замешанной в личные дела Хилтонов. – Она была со мной очень любезна, но чувствовалось, что она расстроилась и растерялась. Мне очень хотелось бы ей помочь, но вы понимаете, что при всем моем желании руки у меня были связаны".
В заключение Оливия просила у Жа-Жа прощения за "свое вмешательство", но она считала, что Жа-Жа следует знать об этом. Она подписалась: "С любовью, Оливия".
Глава 8
"Какая еще Жа-Жа?"
Жа-Жа немедленно ответила на письмо Оливии.
"Дорогая Оливия, я вовсе не считаю, что вы вмешиваетесь в мою жизнь и в жизнь моей дочери", – писала она и выражала радость оттого, что Франческа обратилась за помощью к Оливии. Она благодарна Оливии за ее "роль посредника между Франческой и ее отцом, поскольку, видит бог, мне эта роль никогда не удавалась". Растить ребенка "в наш век" довольно трудно, особенно учитывая, что она воспитывает дочь без отца и к тому же постоянно занята в шоу-бизнесе. Однако, поспешила она добавить, она вовсе не оправдывает ни себя, ни дочь. Как только Конрад вернется в Лос-Анджелес, она намерена встретиться с ним и обсудить проблемы Франчески. Она благодарила Оливию за заботу о Франческе, подписалась "любящая Жа-Жа", а в постскриптуме приглашала Оливию как-нибудь вместе пообедать. "Нам с вами будет о чем поговорить. Возможно, вы слышали, что с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз, я сменила не то одного, не то двух мужей".
Узнав, что Конрад возвращается в Лос-Анджелес, Жа-Жа, как и обещала, стала ему звонить, чтобы договориться о встрече. Не сумев до него дозвониться, она без предварительной договоренности явилась в Каза Энкантадо. Дворецкий Конрада Хьюго Менц, незадолго до этого сменивший Уилсона, сказал ей, что Конрада нет дома, что он находится в своем офисе. И Жа-Жа немедленно отправилась в офис Хилтона в Беверли-Хиллз.
Войдя в офис Конрада, она застала Оливию Уэйкмен на ее обычном месте в приемной перед кабинетом ее бывшего мужа. Женщины тепло поздоровались, Жа-Жа сделала ей комплимент, сказав, что она очаровательно выглядит. Затем сообщила, что два дня назад приехала из Европы и сегодня днем снова уезжает, поэтому очень торопится.
– Пожалуйста, скажите Кони, что к нему явилась королева драконов, – со смехом попросила она, пребывая в отличном настроении.
– Да, конечно.
Войдя в кабинет Конрада, Оливия доложила, что пришла Жа-Жа и сидит у него в приемной.
– Какая еще Жа-Жа? – спросил он.
– Жа-Жа Габор, кто же еще, – усмехнулась Оливия.
Через открытую дверь Жа-Жа слышала его вопрос и встревожилась. Он что, шутит? Нет, быть такого не может!
– С ним что-то случилось, – сказала она Оливии, когда та снова вышла в приемную. – Скажите, что с Кони? – в тревоге спросила она.
– Да ничего, все в порядке, – сказала Оливия.
– Но, Оливия, он так странно выразился! – не отставала от нее Жа-Жа. – Разве он не знает, кто я такая? Господи, уж не признак ли это старческого слабоумия? Скажите мне, Оливия, я член семьи и имею право знать.
– Пожалуйста, Жа-Жа, успокойтесь, – сказала Оливия, не желая вмешиваться. – Да вы сейчас сами его увидите.
И она проводила ее в кабинет Конрада.
– Кони, дорогой, ты прекрасно выглядишь, – как всегда, кокетливо воскликнула Жа-Жа и, усевшись на край его письменного стола, перекинула ногу за ногу.
Оливия вышла, оставив их наедине.
Никто не знает, о чем они говорили. Но позднее Жа-Жа заявила, что на ее просьбу, чтобы Франческа пожила у него "хотя бы неделю", Конрад ответил категорическим отказом. Он твердил, что Жа-Жа полностью отвечает за Франческу и он не желает вмешиваться в ее воспитание. Ей так и не удалось добиться его согласия. А поскольку Эве Габор нужно было ехать по делам на Запад и освободить свой дом в Хэмптонсе, Жа-Жа пришлось взять Франческу с собой в Европу. Перед отъездом Жа-Жа попыталась серьезно поговорить с дочерью. "Я твоя мать, – сказала она, – веришь ты мне или нет, но я очень люблю тебя. Я не хочу видеть, как ты постоянно расстраиваешься, пытаясь перетянуть отца на свою сторону. Это не получится. Тебе следует удовлетвориться существующими отношениями с отцом и не желать большего. Как много лет назад сделала я сама".
Глава 9
Простая жизнь
Холодным ноябрем 1966 года по одной из улиц на окраине Лос-Анджелеса брела женщина в длинном сером пальто и с желтым платком на голове. Подойдя к скромному дому, она медленно поднялась на крыльцо. Хотя ей было только пятьдесят девять лет, выглядела она значительно старше, и каждый шаг давался ей с заметным трудом. Несмотря на простую одежду, в ней чувствовалось достоинство, вызывающее уважение. Следом за ней шла молодая, прекрасно одетая леди, готовая подхватить старушку, если та вдруг споткнется. Пожилая женщина порылась в сумочке и достала ключ, затем отперла дверь в скромную квартирку с двумя спальнями.
– Дом, милый дом, – улыбнулась она.
Квартира была чистой и опрятной, но скудная меблировка говорила о том, что ее обитательница с трудом сводит концы с концами. В одной из спален стояли двуспальная кровать и две прикроватные тумбочки с лампами. Во второй – лишь кушетка и столик с лампой. В квартире было всего четыре окна, в кухне, в гостиной и в спальнях.
– Конечно, мне хотелось бы иметь окошко и здесь, – сказала женщина, входя в крошечную ванную комнату. – Но я привыкла обходиться и без него.
Эта женщина давно уже привыкла "обходиться без" многих вещей. Соседям трудно было представить, что в этом незавидном доме жила Мэри Саксон, бывшая жена одного из самых богатых, влиятельных и известных бизнесменов в мире – Конрада Хилтона. Мэри Саксон была матерью трех молодых людей, которых Конрад гордо называл своими сыновьями.
– Мне здесь нравится, – сказала Мэри своей невестке Триш Хилтон, снимая пальто и вешая его на крючок за входной дверью. – Хотя здесь не очень-то красиво. – Она показала на коричневый ковер с грубым ворсом. – Он у меня недавно, месяца три назад, но надо было видеть, какую борьбу я вела из-за него с хозяином! – Она засмеялась. – А потом он вздумал представить мне счет за ковер. Но, можешь быть уверена, я ни цента ему не заплачу!
Стены гостиной были выкрашены в мрачный темно-зеленый цвет. Кушетка, чайный столик со стопкой вырезанных из газет бланков конных скачек и два стула явно знавали лучшие времена.
Центром гостиной был черно-белый телевизор в деревянном корпусе на резных ножках.
– Видишь, что у меня есть? – спросила она, подойдя к нему, и объяснила, что сын Эрик подарил его в день ее рождения. Он хотел купить ей цветной телевизор, но она категорически отказалась, не желая, чтобы он тратил свои деньги на такую ерунду. – Цветной телевизор – это просто глупость. Если я захочу увидеть цвета, я просто выгляну в окно. Меня и этот устраивает.
Телевизор был покрыт большой кружевной салфеткой, а на ней аккуратно расставлены фотографии в простых рамках. Мэри показала на свадебные фотографии Баррона и Мэрилин, Эрика и Пэт. Затем взяла одну фотографию и сказала:
– А это мы с Маком, когда поженились. – Прижав фото к груди, она призналась, что очень по нему тоскует, и рассказала, что когда-то у нее должны были родиться близнецы, но… случился выкидыш. – И я потеряла своих малышей, – грустно проговорила она.
Триш услышала это в первый раз. Видимо, в семье предпочитали не говорить об этой трагедии.
– Я не знала, – смущенно сказала она.
– Ничего, ведь это было так давно.
Она поставила фотографию на телевизор и взяла другую.
– А это вы с Ники, вскоре после вашей свадьбы. Какой красивой парой вы были, дорогая!
Триш Хилтон рассматривала фото, мысленно возвращаясь в то особенное время.
– Господи! – воскликнула она. – Кажется, с тех пор прошла целая жизнь! Какой Ники здесь красивый, правда?
– Он и сейчас хорош собою, – суховато сказала Мэри и вернула фото на место. – Как видишь, у меня здесь фото всех моих внуков, которых я просто обожаю! – Она показала на стены, увешанные фотографиями смеющихся малышей, и каждого назвала по имени, будто демонстрируя хорошую память. Каждый новый внук доставлял ей радость и счастье, сказала она и снова подошла к телевизору. – А здесь ты видишь всех, кого я любила, – с гордостью сказала она.
Триш обратила внимание, что среди этих снимков не было портрета одного члена семьи – Конрада, но ничего не сказала.
Кое-кто из знакомых Мэри считали, что Конрад Хилтон мог бы больше сделать для своей бывшей жены. Разумеется, они исходили из того, что к 1966 году его состояние насчитывало порядка ста миллионов, так что он мог обеспечить Мэри Саксон более благополучную жизнь. Естественно, им казалось несправедливым, что он живет в роскошном поместье, тогда как Мэри ютится в скромной дешевой квартирке. Но он не помогал ей не потому, что до сих пор таил обиду за ее измену. Просто он заработал свое состояние тяжелым и упорным трудом и не собирался делиться им даже с сыновьями, не говоря уже о бывших женах.
Впрочем, Мэри Саксон никогда не просила денег у Конрада.
– Мальчики давали ей все, что она хотела, – рассказывала одна из ее невесток, Пэт Хилтон. – Если ей что-то было нужно, она звонила сыновьям, но речь никогда не шла о деньгах, а о каких-то необходимых вещах. Помню, однажды ей понадобился кондиционер, и она позвонила Ники. Он приехал и установил его. Мальчики заботились о ней, да и мы, их жены. – Однако больше всех проявлял к ней внимание Ники, который был очень к ней привязан. "Она никогда ничего не просила, – сказал один из ее родственников. – Ники сам заботился о ней, потому что был ее любимчиком".
– Она была не совсем обычной матерью, – рассказывала о ней Триш. – Любила ездить на скачки, играть в карты и в кости, ценила хорошую шутку. Не знаю, какой она была в молодости, но в старости она была замечательной женщиной. Порой мне хотелось спросить ее, изменила бы она что-нибудь, если бы ей пришлось начать жизнь заново? Но я так и не решилась причинить ей боль таким вопросом. Нас связывали очень близкие отношения. Я любила ее.
Глава 10
"Все будет хорошо, брат"
Роковым воскресным утром 20 ноября 1966 года Мэри Саксон позвонила Триш Хилтон. Ники только что ушел играть в гольф, поэтому к телефону подошла Триш.
– Со мной что-то не то, Триш, – сказала Мэри. – У меня ужасные боли.
Встревоженная Триш велела ей немедленно лечь в постель.
– Я сейчас приеду, – сказала он, хватая на бегу пальто и шляпку.
Приехав к дому Мэри, Триш увидела, что дверь распахнута. Она нерешительно вошла и огляделась, надеясь увидеть Мэри на кушетке. Сердце у нее замерло – Мэри там не было. Триш увидела ее в другой комнате. Мэри сидела на диване и смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом.
– Боже, что с вами? – спросила она свекровь.
Та ничего не ответила, только покачала головой. Триш бросилась в кухню к телефону и вызвала скорую помощь.
"Скорая" приехала только через четверть часа. Уложив больную на носилки, санитары накрыли ее белой простыней.
– Нет, эту руку оставьте! – тихо сказала она и взяла Триш за руку. – Скажи моим мальчикам, что я их люблю, – прошептала она. – Ты сделаешь это для меня?
Триш со слезами обещала выполнить просьбу Мэри. Мэри кивнула и слабо улыбнулась. Санитары поместили ее в машину. Когда дверцы машины закрывались, она помахала на прощание своей невестке.
Едва сдерживая слезы, Триш последовала за "скорой" в больницу Святого Джона в Санта-Монике. Через полчаса в приемную вышел доктор и спросил кого-нибудь из родственников Мэри Саксон. Он был явно расстроен. Триш подняла руку и вышла вперед.
– Я ее невестка. С ней все в порядке? Я могу забрать ее домой?
– К сожалению, у вашей свекрови случился тяжелый сердечный приступ, – сказал доктор.
– Но она выздоровеет? – спросила Триш.
Он покачал головой:
– Мне очень жаль, мэм, но мы думаем, она не переживет эту ночь.
– Как?! – не веря своим ушам, проговорила Триш, едва устояв на ногах. – Но это невозможно! Еще вчера она прекрасно себя чувствовала. Мы с ней ездили в магазин, и она прекрасно себя чувствовала!
Триш стала звонить родственникам, чтобы сообщить страшную весть. Первым делом она дозвонилась до Ники в "Бель-Эйр Кантри Клаб". Стараясь не напугать его, она сказала, что его мать попала в больницу, поэтому ему нужно поскорее приехать. Затем сообщила об этом Баррону, который был дома с Мэрилин. Наконец, она позвонила в Хьюстон Эрику и Пэт. Поскольку ему было далеко ехать, она сказала ему все, как есть: его мать перенесла тяжелый сердечный приступ и вряд ли доживет до утра. Он разрыдался и попросил держать его в курсе.
– Ты позвонила папе? – спросил Ники, через полчаса вбежавший в приемный покой.
Триш объяснила, что не стала ему звонить, она считает, что это должен сделать он, Ники. Тот согласился с нею.
– Родная, мне так жаль, что все это свалилось на тебя, – обняв жену, сказал Ники.
И тут Триш собралась с духом и решила сказать ему всю правду.
– Ники, твоя мама может не дожить до утра.
Он смотрел на нее во все глаза, словно не верил ее словам.
– Доктор сказал… она… она умирает.
Слезы выступили у него на глазах, и он воскликнул:
– Не может быть! Мама. Она еще такая молодая, ей всего пятьдесят девять! – Он вдруг показался Триш испуганным мальчиком.
Она нежно обняла его.
– Нужно позвонить Конраду, – прошептала она ему на ухо. – Ники, ты должен позвонить отцу. Иди же!
Она подтолкнула его, и, с трудом переставляя ноги, он побрел к телефону-автомату.
Тем временем приехали встревоженные Баррон и Мэрилин.
– Что с мамой? – спросила Мэрилин у Триш. – Как она?
Триш рассказала о положении дел. Стоявший за женой Баррон без сил опустился на стул и закрыл лицо руками.
Положив трубку, Ники подошел к родственникам с застывшим лицом.
– Знаете, что сказал отец? Он не приедет, – потрясенно пробормотал он.
– Ты уверен? – Мэрилин исподтишка посмотрела на Баррона. – Это действительно так, Ники?
– Да, – сказал Ники. – Он попросил меня держать его в курсе.
Возникла неловкая пауза.
– Что ж, так и сделаем, – проговорил Баррон. – Будем держать его в курсе, как он сказал.
Семья ждала сообщений. А тем временем врачи решили не переводить Мэри в палату. Они были уверены в ее скорой смерти, поэтому решили оставить больную в отделении интенсивной терапии. Ники, Триш, Баррон и Мэрилин несколько часов поочередно сидели с ней рядом в маленькой палате, где она лежала под наркозом на узкой койке. Наконец, когда все они были в комнате ожидания, к ним вышел хмурый доктор и сообщил скорбную весть: Мэри Саксон скончалась.
– Нет! – воскликнул Ники. – Не может быть! – Рыдания не давали ему говорить.
Баррон только скорбно качал головой, и Мэрилин бережно обняла его.
Стараясь держаться, Триш подошла к Ники и положила ему руки на плечи.
– Ники, ты должен попрощаться с мамой. Пойди к ней.
– Нет, я не могу, не могу, – заливаясь слезами, пробормотал он. – Пожалуйста, Триш, не заставляй меня. Я просто не могу.
Баррон подошел к старшему брату и обнял его.
– Мы сделаем это, Ники. Не бойся, мы сможем это сделать. – Триш и Мэрилин грустно смотрели, как братья собираются с силами. – Пойдем, Ники. Мы нужны маме. Все будет в порядке, братишка.
Сыновья Хилтона медленно направились к маленькой, отделенной занавеской палате, и Баррон продолжал успокаивать брата:
– Все будет хорошо, брат, все будет хорошо.
Часть ix
В отцовском доме
Глава 1
Проблемы с Ники
После смерти матери Ники Хилтон погрузился в тяжелую депрессию. Мэри всегда была ему надежной опорой, в любой момент он мог ей довериться, и вот ее нет! В надежде смягчить боль утраты, Ники снова принялся пить и принимать наркотики, в частности секонал. В то время секонал принято было назначать известным клиентам, занимающимся напряженной работой. Поскольку Ники уже давно принимал наркотики, Триш не видела в этом проблемы. Она считала, что Ники в хороших руках, так как доктор Ли Сигл и его сорокасемилетняя жена Норин Нэш были его хорошими друзьями.
– Ники страдал тяжелой бессонницей, – вспоминала Норин Нэш, – и мой муж всячески ему помогал. Хотя секонал помогал ему расслабиться, все-таки, мне кажется, ему слишком много его прописывали. Но нужно иметь в виду, что Ники не покупал наркотики где-то на улице, чтобы поднять себе настроение, а получал их от доктора, который постоянно наблюдал его. Мой муж заботился о Ники и часто давал ему таблетки, содержащие только сахар и снотворное средство. Однажды для излечения бессонницы он направил его к гипнотизеру. Он любил его как сына и всячески стремился ему помочь, но это было очень трудно.
На второй год совместной жизни Ники и Триш во время отдыха, который они проводили в Акапулько, произошел случай, который надолго запомнился Триш. Ники много пил и одновременно принимал большое количество секонала, и в результате ему стало очень плохо. Испуганная Триш спустила в туалет все таблетки. Хуже этого она ничего не могла придумать. Позднее она вспоминала: "У него начались судороги, и я подумала, что он умирает. В конце концов один мексиканский доктор выписал ему секонал, и мы стали давать ему наркотик маленькими дозами, пока он не пришел в себя".