Линли подумал, что не вынесет братского сочувствия.
- Не беспокой его. Пришли по почте.
Он продиктовал матери координаты, а она поинтересовалась, нормальная ли гостиница, удобный ли номер, хорошая ли кровать. Линли заверил, что всё неплохо и в данный момент он собирается принять ванну.
Мать, судя по всему, немного успокоилась. Хотя желание принять ванну не обязательно означает желание жить, сын, по крайней мере, ещё не подводит итоги. Она пожелала ему приятно понежиться в воде, и на этом беседа закончилась.
Линли положил трубку, оглядел комнату, кровать и крошечную раковину и почувствовал, что после общения с матерью все его оборонительные рубежи рухнули. В ушах зазвучал голос. Нет, на этот раз не материнский - голос Хелен. "Здесь немного по-монашески, правда, Томми? Ощущаю себя настоящей монашкой. Стараюсь быть добродетельной, но одолевают такие соблазны, что устоять невозможно".
Он так ясно её слышал. У Хелен была потрясающая интуиция. Стоило ей раз взглянуть в его лицо, и она точно угадывала, что нужно сделать. Это был её дар - наблюдательность и умение проникнуть в мир другого человека. Иногда она просто дотрагивалась до его щеки и говорила три слова: "Скажи мне, дорогой". В другой раз снимала напряжение какой-нибудь фривольностью, вызывая у него смех.
- Хелен, - произнёс Линли, во всей полноте осознавая, как много потерял.
Оставив Томаса Линли в гостинице, Дейдра не поехала домой, а устремилась на восток. Дорога петляла, точно распущенный моток ниток. Дейдра проехала мимо нескольких деревушек, мимо горящих окон. Дорога дважды нырнула в лес и наконец вышла к шоссе А-388. Дейдра повернула на юг, а затем - на восток, по второстепенной дороге, идущей мимо пастбища, на котором паслись овцы и коровы. Через полмили Дейдра увидела вывеску фермы "Корниш голд", а под ней надпись: "Добро пожаловать".
По периметру большого яблоневого сада росли сливовые деревья. Посадили их много лет назад для защиты от ветра. Сад начинался на вершине холма и спускался по склону. На ферме имелись два старинных каменных амбара, напротив которых располагалась фабрика по изготовлению сидра. В центре мощёного двора, в загоне для животных, сопел и хрюкал тот, к кому Дейдра приехала. Причиной визита был боров, огромный и недружелюбный. Благодаря ему Дейдра и познакомилась с владелицей фермы, эмигрировавшей из Греции более тридцати лет назад.
Боров поджидал Дейдру. Звали его Стамос - в честь бывшего мужа владелицы. Свин Стамос, оптимист и не дурак, догадываясь о целях Дейдры, подскочил к ограде, как только она показалась во дворе. Однако в этот раз Дейдра ничего вкусного не захватила. Ну как бы она при полиции начала упаковывать в сумку очищенные апельсины?
- Извини, Стамос, - сказала Дейдра. - Посмотрим твоё ухо. Да ладно, не бойся, так положено. Ты почти поправился и знаешь это. К несчастью, ты слишком умён.
Стамос мог укусить, и Дейдра действовала осторожно. Она оглядела двор: может, за ней кто-то следит? Во всяком случае, зевать не надо. Вокруг никого не было, что и понятно. Вечер поздний, все работники фермы давно дома.
- Замечательно выглядишь, - подбодрила Дейдра борова и прошла через арку к небольшому, умытому дождём огороду.
Кирпичная неровная дорожка вела к аккуратному белому домику. Изнутри доносились обрывки музыкальных фраз, исполняемых на классической гитаре. Альдара практикуется. Это хорошо. Стало быть, она одна.
Дейдра постучала в дверь, и игра тотчас прекратилась. По деревянному полу простучали торопливые шаги.
- Дейдра! Какими судьбами?
В глаза Дейдре ударил свет, поэтому лица Альдары она не видела. Но знала, что большие тёмные глаза смотрят на неё пытливо, хотя и без удивления. Альдара отступила назад.
- Входи. Слава богу, развеешь моё одиночество. Почему не позвонила из Бристоля? Ты сюда надолго?
- Не знаю. Это спонтанное решение.
В доме было почти жарко - так нравилось Альдаре. На белых стенах красовались яркие картины с изображением сельских пейзажей, безлюдных и населённых обитателями белых домиков с черепичными крышами и цветами на подоконниках, возле которых мирно стояли ослики, а в пыли у входных дверей играли тёмноволосые дети. Мебели у Альдары Папас было немного, и вся простая, хотя обивка разноцветная - голубая и жёлтая, а на полу - небольшой красный ковёр. Несколько ящерок прилепились к поверхностям, за которые могли уцепиться их крошечные лапки.
На кофейном столике перед диваном стояла ваза с фруктами, на тарелке лежали жареный перец, греческие маслины и сыр, наверняка фета. Стояла бутылка красного вина, пока не открытая. Два бокала, две салфетки, две тарелки и две вилки. Всё аккуратно разложено. Выходит, Альдара кого-то ждёт. Дейдра взглянула на неё, подняв бровь.
- Всего лишь маленькая ложь во спасение. - Альдара, как всегда, ничуть не смутилась, что её уличили в неискренности. - Не хочу, чтобы ты чувствовала себя нежданным гостем. Мои двери всегда для тебя открыты.
- Как и для кого-то ещё.
- Ты для меня гораздо важнее.
Словно желая это подчеркнуть, Альдара нагнулась над камином, в котором были приготовлены сухие яблоневые дрова, заготовленные во время подрезки деревьев. Оставалось только зажечь огонь. Хозяйка чиркнула спичкой по коробку и поднесла её к скомканной бумаге, лежащей под поленьями.
Движения Альдары отличались бессознательной природной чувственностью. Если бы ей об этом сказали, она рассмеялась бы и ответила: "Это у меня в крови". Быть гречанкой - значит быть соблазнительной. Но делала её такой не только кровь. Айдара отличалась уверенностью в себе, умом и бесстрашием. Последним качеством Дейдра особенно восхищалась. Альдара была хороша собой, в сорок пять выглядела на десять лет моложе. Дейдре исполнился тридцать один, и она знала, что через четырнадцать лет ей так не повезёт.
Альдара растопила камин, прошла к столу и открыла бутылку, ещё раз доказывая Дейдре, что она для неё - самый важный гость.
- У него довольно резкий вкус, - заговорила Альдара, наполняя бокалы. - Не в пример этим мягким французским винам. Ты знаешь, я люблю, чтобы вино обжигало нёбо. Так что закуси сыром, если боишься за зубную эмаль.
Айдара подала Дейдре бокал, отломила кусочек сыра и положила в рот. Медленно облизав пальцы, она подмигнула Дейдре.
- Вкусный. Мама прислала из Лондона.
- Как она?
- Всё ещё ищет, кто бы прикончил Стамоса. Шестьдесят семь лет, и такая злющая. Знаешь, что она заявила? "Инжир. Я пошлю этому дьяволу инжир. Как думаешь, Альдара, он его съест? Я начиню его мышьяком. Поможет?" Я велела ей выкинуть подобные мысли из головы и не тратить силы на этого человека. Ведь уже девять лет прошло, а она всё не успокоится. Мать словно меня и не слышала: "Я пошлю твоих братьев убить его". И затем долго проклинала Стамоса на греческом. Кстати, мне от этого одни убытки, ведь именно я четыре раза в неделю оплачиваю телефонные счета, как и положено преданной дочери. Когда мать закончила, я попросила её отправить на дело Никко, если она действительно хочет убить Стамоса. Дело в том, что только Никко хорошо владеет ножом и прилично стреляет. Мать засмеялась и затянула историю об одном из детей Никко.
Дейдра улыбнулась. Альдара опустилась на диван, скинула туфли и подобрала под себя ноги. На ней было платье цвета красного дерева, чрезвычайно короткое, с очень глубоким вырезом. Рукавов у платья не было, а ткань скорее подходила к лету на Крите, чем к весне в Корнуолле. Стало понятно, почему в комнате так тепло.
Дейдра взяла бокал и кусочек сыра. Альдара была права: вино оказалось ужасно кислым.
- Думаю, оно вызревало минут пятнадцать, - усмехнулась Альдара. - Ты же знаешь греков.
- Ты единственная гречанка из моих знакомых, - заметила Дейдра.
- Это печально, хотя греческие женщины намного интереснее греческих мужчин, поэтому тебе со мной повезло. Ты ведь не видела Стамоса? Я имею в виду того Стамоса. Вот уж точно грязная свинья. Не то что мой хряк.
- Кстати, я его осмотрела. Уши чистые.
- А как же! Я следовала твоей инструкции. Он здоровёхонек. Просит подружку, но меньше всего мне хочется, чтобы у меня под ногами путалась дюжина поросят. Между прочим, ты мне не ответила.
- Разве?
- Конечно. Я всегда тебе рада, но по твоему лицу вижу, что пришла ты не просто так.
Альдара взяла ещё кусочек сыра.
- Кого ждёшь? - поинтересовалась Дейдра.
Сыр остановился на полпути ко рту. Альдара склонила голову набок и взглянула на Дейдру.
- Вопрос совсем не в твоём стиле, - отозвалась Альдара.
- Извини. Но…
- Что?
Дейдра забеспокоилась, и это ощущение ей не понравилось. Настал момент менять тему разговора. Дейдра сделала это смело, поскольку смелость была единственным оружием, которым она обладала.
- Альдара, Санто Керн погиб.
- Что ты сказала?
- Ты переспрашиваешь, потому что не услышала или потому что не хотела услышать?
- Как это произошло? - спросила Альдара, положив сыр на тарелку.
- Скорее всего, слетел со скалы.
- Где?
- В бухте Полкар. Упал и разбился насмерть. Его обнаружил один прохожий, забравшийся ко мне в дом.
- Ты была там, когда это случилось?
- Нет. Я ехала из Бристоля. Подошла к дому и увидела, что туда кто-то залез. Он искал телефон.
- Ты обнаружила в своём доме чужого человека? Господи! Какой ужас! Как он… Он что, нашёл запасной ключ?
- Нет, разбил окно. Он сказал мне, что у скалы лежит тело. Мы поехали туда вместе. Я представилась врачом.
- Что ж, ты и в самом деле врач. Ты могла бы…
- Нет. Дело не в этом. Просто я предположила, что могу чем-нибудь помочь.
- Ты можешь больше чем просто предполагать, Дейдра. Ты ведь получила образование и имеешь диплом. У тебя на работе большая ответственность, и ты не должна говорить, что…
- Ладно, Альдара. Ты права. Но дело было не только в желании оказать помощь. Я хотела увидеть всё своими глазами. У меня было предчувствие.
Альдара ничего не сказала. В камине затрещало полено, и этот звук привлёк её внимание. Она смотрела на огонь так внимательно, словно проверяла, на месте ли поленья.
- Ты решила, что это может быть Санто Керн? Почему? - наконец поинтересовалась она.
- Но ведь это очевидно.
- Что очевидно?
- Альдара, ты знаешь.
- Нет. Ты должна мне ответить.
- Должна?
- Пожалуйста.
- Ты ведь…
- А что я? Я ничего. Почему для тебя это так очевидно?
- Потому что когда человек уверен, что всё учтено, что все точки над "i" расставлены и в конце каждого предложения стоит точка…
- Ну, это уже занудство.
Дейдра возмущённо вздохнула.
- Человек погиб. Как ты можешь так говорить?!
- Согласна. "Занудство" - неудачное слово. Надо было сказать "истерика".
- Речь идёт о человеке. О юноше. Ему ещё и девятнадцати не исполнилось. Он лежал там, на камнях, бездыханный.
- Да, это настоящая истерика!
- Ну как ты можешь? Санто Керн мёртв.
- Что ж, жаль. Печально, что такой молодой человек упал со скалы и разбился.
- Если он действительно упал, Альдара.
Альдара потянулась за бокалом. Дейдра не в первый раз обратила внимание на руки гречанки - они не были красивы в отличие от остального облика. Альдара сама признавала, что у неё руки крестьянки. Созданы, чтобы бить бельё о камни в ручье, месить тесто и копаться в земле. Сильные толстые пальцы, широкие ладони - эти руки не для изящных занятий.
- Что значит "если он действительно упал"? - спросила Альдара.
- Сама знаешь.
- Но ты говорила, что он занимался восхождением. Ты же не думаешь, что кто-то…
- Не кто-то, Альдара. Санто Керн. Бухта Полкар. Нетрудно сообразить, кто мог это сделать.
- Ерунда. Ты слишком часто ходишь в кино, и тебе уже кажется, что люди играют роли, придуманные в Голливуде. Санто просто сорвался.
- Разве это не кажется тебе странным? Зачем он вообще полез на скалу в такую погоду?
- Это уже его дело.
- Господи ты боже мой! Альдара!
- Хватит!
Альдара решительно поставила бокал на стол.
- Я - это не ты, Дейдра. У меня никогда не было… страха перед мужчинами, как у тебя. Я не считаю их высшими существами. Мне очень жаль того парня, но ко мне это не имеет никакого отношения.
- Да? А это?
Дейдра указала на два бокала, две тарелки и всё остальное. Одежда Альдары тоже была весьма красноречивой: тонкое платье, обтягивающее бёдра, открытые туфли с неуместными на ферме высоченными каблуками, серьги, подчёркивающие длинную шею. Дейдра не сомневалась в том, что на кровати Альдары лежит свежее, ароматизированное лавандой бельё, а свечи в спальне ожидают, когда их зажгут.
Сюда точно спешит мужчина. И уже представляет, как снимет с Альдары одежду. Прикидывает, как быстро они приступят к делу. Думает, как с ней обойтись - грубо или нежно, и где - возле стены, на полу, в постели, и в какой позе. Сможет ли он проделать это более двух раз? Он наверняка догадывается, что для такой женщины, как Альдара Папас, двух раз недостаточно. Она земная, чувственная, на всё готовая. Он обязательно даст ей желаемое, потому что, если он не справится, она его выставит, а он этого не хочет.
Дейдра положила на стол ладонь и повторила вопрос:
- Кого ты ждёшь?
- Тебя это не касается.
- Ты с ума сошла? В моём доме была полиция.
- И это тебя тревожит. Почему?
- Потому что я чувствую ответственность. А ты? Альдара задумалась на мгновение.
- Нет, ни капельки, - призналась она.
- Вот, значит, как?
- Да.
- И всё ради этого? Вино, сыр, огонь в камине? И вы вдвоём. Кто бы он ни был?
Альдара поднялась.
- Ты должна уйти. Я сто раз пыталась тебе объяснить, кто я такая. Да, я не святая. И ко мне едет человек, но я не скажу тебе кто. Не хотелось бы, чтобы он тебя здесь застал.
- Тебе наплевать на то, что происходит вокруг? - возмутилась Дейдра.
- Кто бы говорил, - усмехнулась Альдара.
Глава 5
Кадан возлагал большие надежды на "Бэкон стрикиз". Он также надеялся, что Пух исполнит трюк. Корм "Бэкон стрикиз", любимое угощение птицы, должен поощрить и наградить попугая. Сначала Кадан помашет перед Пухом пакетом с этим лакомством, возбуждая интерес, затем заставит его сделать то, что нужно. И после накормит. Нет никакой необходимости показывать сами хрустящие деликатесы. Хоть Пух и попугай, но что касается еды, далеко не дурак.
Но тут вмешались непредвиденные обстоятельства. Дело в том, что Пух и Кадан в гостиной были не одни. Попугай заинтересовался не столько кормом, сколько другими вещами. Балансирование на резиновом шарике и катание вышеупомянутого шарика по каминной доске грозило не состояться. Внимание попугая привлёк леденец на палочке, который держала в руке шестилетняя девочка. Этим леденцом она осторожно водила по голове птицы в том месте, где у него могли быть уши. Попугай пребывал в блаженстве. Что там "Бэкон стрикиз"! От него он получал лишь мгновенное удовольствие. Кадан делал героические усилия, пытаясь с помощью Пуха развлечь Айону Сутар и её юных дочерей, но попугай игнорировал хозяина.
- Почему он не слушается, Кад? - спросила младшая сестрёнка, Дженни Сутар.
У её старшей сестры Ли - в десять она уже пользовалась блестящими тенями для век и помадой, а также нарастила себе волосы - был такой вид, словно она и не ждёт, что птица сделает что-то выдающееся, да ей вообще всё равно, ведь птица не какая-нибудь поп-звезда. На попугая Ли не смотрела, она листала журнал мод, щурясь на картинки: носить очки она отказывалась и требовала контактные линзы.
- Всё дело в леденце, - пояснил Кадан. - Пух хочет, чтобы ты его погладила.
- Тогда можно я его поглажу? И возьму его на руки?
- Дженнифер, ты знаешь, как я отношусь к птицам, - отрезала её мать.
Айона Сутар стояла у окна и смотрела на Виктория-роуд. Она находилась там уже минут тридцать и, судя по всему, не собиралась прерывать своего занятия.
- Пернатые могут быть переносчиками болезней.
Айона бросила на дочь красноречивый взгляд, который словно говорил: "Ты только посмотри на Када".
Дженни правильно истолковала выражение матери некого лица; она откинулась на спинку дивана, вытянула вперёд ноги и разочарованно надула губы. Её физиономия стала удивительно похожа на лицо Айоны.
Несомненно, чувство, которое испытывала Дженни, было тем же, что и у матери, - разочарование. Кадану хотелось предупредить Айону Сутар, что не стоит включать его отца в свои матримониальные планы.
На первый взгляд казалось, что они предназначены друг для друга. Два независимых деловых человека с мастерскими на Биннер-Даун, двое родителей, несколько лет жившие без партнёров, оба ориентированы на семью, оба занимаются сёрфингом, у обоих по двое детей, младшие тоже интересуются сёрфингом, а старшие служит им примером. Возможно, и с сексом у них всё в порядке, но Кадану не хотелось об этом вспоминать: от одной мысли об отце в хищных объятиях Айоны по коже пробегали мурашки. Тем не менее казалось логичным, что почти трёхлетняя связь требует от Лью Ангарака какого-то решения. Однако он медлил. Кадан слышал достаточно телефонных разговоров отца, чтобы понять, что Айона недовольна таким положением дел.
А в тот момент она была раздражена. Пока в гостиной ожидали возвращения Лью, пицца в кухне давно остыла. Кадан подумал, что Айона ждёт напрасно: наверняка отец принял душ, переоделся и выскочил из дома по какому-нибудь дурацкому поводу.
Он предположил, что виной тому визит Уилла. Тот проехал по Виктория-роуд в своём дышащем на ладан "жуке-фольксвагене", с трудом вылез из машины, распрямил костлявую фигуру и подошёл к их входным дверям. Лицо Уилла выражало беспокойство.
Он спросил о Мадлен, и Кадан ответил, что сестры нет дома.
- В таком случае где она? - удивился Уилл. - В пекарне её тоже нет.
- С джи-пи-эс мы её пока не отслеживаем, - усмехнулся Кадан. - Подожди до следующей недели, Уилл.
Уилл явно не оценил юмора.
- Мне нужно её найти.
- Зачем?
И Уилл сообщил новость, которую услышал в магазине сёрферов: Санто Керн мёртв, у него проломлена голова. Так уж бывает у скалолазов.
- Он что, поднимался в одиночку?
Главным в этом вопросе был сам факт скалолазания. Кадан прекрасно знал, чем предпочитает заниматься Санто Керн: сёрфингом и сексом, сексом и сёрфингом.
- Я не говорил, что он был один, - резко отозвался Уилл. - Понятия не имею, кто с ним был и был ли с ним кто-нибудь. С чего ты взял, что он был один?
Кадан не успел ответить. Отец услышал голос Уилла и, очевидно, догадался о чём-то по его интонации. Он вышел из дальней комнаты, где работал за компьютером. Уилл и ему сообщил новость.
- Я пришёл сказать Мадлен, - заключил Уилл.
"Очень правильно", - подумал Кадан.
Дорога к Мадлен открыта, и Уилл не тот человек, чтобы не воспользоваться такой возможностью.
- Чёрт возьми, - присвистнул Лью. - Санто Керн.
Кадан заметил, что никто из них особенно не удивился. Сам он, пожалуй, переживал это событие больше других, но скорее потому, что почти не был связан с Санто.