Складывать воздушные ночные сорочки не самая подходящая работа для мужчины. Она отнимает чертовски много времени. Однако я, стиснув зубы, управился с ней, потому что детектив обязан оставить место преступления таким же, каким нашел.
Уложив белье обратно в ящик, я спустился вниз и направился к открытой двери, первой слева. Семья Перес совещалась на кухне. Мать и отец сидели, Мария стояла. Здесь было светлее, чем в холле, а когда любуешься столь редким экземпляром, чем больше света, тем лучше. Глядя на это создание, любой смертный подумал бы: черт возьми, я готов сам мыть посуду и штопать носки. Ах, как ей пошла бы та бежевая ночная сорочка среднего размера с кружевом по вырезу! Я заставил себя перевести взгляд на родителей:
– Скоро придет мужчина, высокий такой, здоровый. Он назовет вам свое имя – Фред Даркин – и спросит меня. Отправьте его наверх.
Миссис Перес отреагировала, как того и следовало ожидать: я не имел права никому рассказывать про комнату наверху, они заплатят мне и все такое прочее. Чтобы не ссориться с клиентами, я не пожалел четырех минут и объяснил, почему, уходя, должен буду оставить здесь Фреда, успокоил мамашу, позволил себе еще разок взглянуть на Марию и поднялся наверх, чтобы снова заняться ящиками.
Не стану утомлять вас подробной описью обнаруженных вещей, скажу только, что здесь было все необходимое для приятного времяпрепровождения. Упомяну лишь две детали.
Первая: для предметов мужского туалета хватило одного ящика, и все шесть мужских пижам были одного размера.
И второе: ящик, где лежал портсигар Мег Дункан, служил складом самых разнообразных вещей. Там я обнаружил три дамских носовых платка (явно использованных), неизвестно чью пудреницу, зонтик, пакетик с бумажными спичками из паба "У Терри" и разные другие мелочи.
Только я сложил все это обратно в ящик и собирался его задвинуть, как со стороны лифта послышался щелчок.
Скорее всего, это был Даркин, но возможно, и нет. Поэтому я вынул свой "марли" и опять припал спиной к стене у лифта. Голосов снизу было не слышно. Прекрасная звукоизоляция позволяла уловить лишь слабый намек на уличный шум, да и то он скорее чувствовался, чем слышался.
Последовал еще один щелчок, дверь лифта открылась, и появился Фред. Он стоял и вертел головой, пока не заметил меня, после чего воскликнул:
– Господи И-и-исусе!
– Это твое новое жилище, – порадовал я его. – Очень надеюсь, что тебе здесь будет хорошо. Главное, определись с картиной. Тут что-то вроде "Горной хижины" в отеле "Черчилль" с садком для живой форели: ты сам выбираешь, какую тебе приготовят на обед. Настоятельно рекомендую вон ту, что сидит в розовом кусте. Раз ей шипы нипочем, она и к тебе привыкнет.
Он поставил саквояж на пол:
– Знаешь, Арчи, меня больше не удивляет, что ты до сих пор не женат. Давно ты свил себе это гнездышко?
– О, уже лет десять как. У меня и другие такие есть. Разбросаны тут и там, по всему городу. Это я на время уступаю тебе. Кухня, ванная, телевизор, прислуга. Нравится?
– Боже мой! Я женатый человек.
– Вот незадача! Очень хотелось бы задержаться и объяснить тебе сюжеты картин, но надо бежать. А здесь должен кто-то быть, чтобы встречать гостей, буде какой придет. Может, сюда заглянет джентльмен, но скорее все же дама. Весьма вероятно, что не явится никто, но нельзя исключать и того, что визитеры пожалуют. Причем в любое время дня и ночи. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Просто помни: если из лифта выйдет дамочка, твоя задача – не дать ей снова в него войти, а другого пути отсюда нет. Можешь сказать ей, кто ты, можешь не говорить – как тебе больше нравится. Сразу позвони мне, и я приду.
Он нахмурился:
– Остаться тут наедине с женщиной? Да еще удерживать ее силой? Ни к чему хорошему это не приводит.
– Тебе вовсе не обязательно к ней прикасаться. Разве что она первая начнет.
– А ну как она высунется в окно и начнет звать полицию?
– Исключено. Окон здесь нет. И она не захочет, чтобы ее тут кто-то засек, и меньше всего – чтобы о визите узнала полиция. Единственным ее желанием будет убраться отсюда, и поскорее.
Он все еще хмурился:
– Траншея, где нашли тело Йигера, буквально перед домом. Может, мне все-таки стоит узнать чуть больше?
– Не от меня. Ну чего ты привязался к этому Йигеру? Он мертв, я в газете читал. Если зазвонит телефон, сними трубку и спроси, кто беспокоит. Послушаешь, что́ скажут. Только не говори, кто ты такой. Это дверь ведет в кухню, – показал я. – В холодильнике полно всяких деликатесов, если вдруг проголодаешься. Люди, которых ты видел внизу, это мистер и миссис Сесар Перес и их дочь Мария. Ты видел Марию?
– Нет.
– Я женюсь на ней, когда будет время. А пока скажу миссис Перес, чтобы принесла тебе булку. И вообще, если что-то понадобится, она принесет. Они с мужем здорово влипли и очень рассчитывают, что я помогу им выбраться. Ну ладно, разглядывай картины. Лучший шанс изучить анатомию тебе вряд ли представится.
Я двинулся к лифту.
– А что, если придет мужчина?
– Ну, это вряд ли. А если придет, действуй так же. Для того я и велел тебе прихватить пушку.
– А если явится коп?
– Один шанс на миллион. Даже меньше. Скажи, что не помнишь, как тебя зовут. Ему придется позвонить Ниро Вульфу. Тогда я буду знать, что́ произошло.
– А я попаду в кутузку.
– Точно. Но не надолго. К Рождеству мы тебя точно вызволим. В холодильнике полфунта свежей икры по двести долларов фунт. Угощайся.
Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил отнести наверх булку и был таков. Мои часы показывали ровно полдень. Я зашагал к Колумбус-авеню, где собирался поймать такси.
Глава пятая
В пять минут второго Вульф, восседая за своим столом, отчитывал меня:
– Твоей задачей было найти подходящего клиента, а не пару простофиль, которые, возможно, и убили Йигера, да еще одну недотепу, предлагающую выкуп за портсигар. Ты блеснул мастерством, доказал свою ловкость и предприимчивость, с чем тебя и поздравляю. Я ценю эти твои качества, но, если ты найдешь преступников, что, кстати, весьма возможно, с кого получишь деньги за работу?
Я дал полный отчет, опустив только одну подробность: не стал упоминать, как хороша собой Мария. С него бы сталось предположить – всерьез или для виду, – что я не объективен в своих суждениях о мистере и миссис Перес из-за их дочери. Я подробно и тщательно описал дом, любовное гнездышко и даже рассказал, как разбирался с ночными сорочками. Признался, что хотел нанять Сола Пензера (десять долларов в час), но нанял вместо него Фреда Даркина (семь пятьдесят в час) – только потому, что не смог разыскать Сола.
– С Пересами встречаться не буду, – отрубил Вульф.
Где тут собака зарыта, я знал – или думал, что знаю. Однако к этому надо было подбираться постепенно, и я задумчиво кивнул:
– Конечно, они могли его убить. Но ставлю пять против одного, что не убивали. По причинам, которые я уже назвал. Это интонация и выражение лица, с которыми Перес объяснял мне, почему накинул брезент на мертвое тело. И тот факт, что миссис Перес разрешила дочери открыть дверь, когда я позвонил. Если бы мамаша убила Йигера, подошла бы к двери сама. Но главное, при нем семейство жило как у Христа за пазухой. Разумеется, он хорошо им платил. Его смерть не только лишила Пересов приличного дохода, но и обернулась серьезными неприятностями. Причем в эту переделку они попали бы, даже если бы я до них не добрался. Что будет, когда душеприказчик Йигера узнает, что покойный владел этим домом, и придет осматривать его собственность?
Я положил ногу на ногу.
– Естественно, вам это не нравится. Понятное дело, – продолжал я. – Будь это просто уединенный уголок, где он время от времени проводил ночь с любовницей, еще куда ни шло. Но тут явно другое. Похоже, по меньшей мере полдюжины женщин имеют ключи от нижней двери и лифта. А может, и все двадцать или даже больше. Мне понятно ваше нежелание ввязываться в подобную историю, но теперь, когда я уже…
– Ерунда, – изрек он.
Я приподнял бровь:
– Ерунда?
– Да. Современный сатир – это помесь человека, свиньи и осла. У него даже нет плутовского шарма. Он уже не опирается грациозно на древесный ствол, держа в руке свирель. Единственное, что он унаследовал от аттических предков, это похоть. И удовлетворяет он ее в темных углах, в чужих постелях или в гостиничных номерах, а не в тени оливы на залитом солнцем склоне холма. Описанный тобой нелепый приют плотских утех – жалкий суррогат. Но, по крайней мере, мистер Йигер сделал попытку. Да, свинья и осел, но и мелодия свирели звучит в нем, как звучала когда-то в юности во мне. Без сомнения, он заслужил свою смерть, но я бы с радостью разоблачил его убийцу – за приличное вознаграждение.
Наверно, я вытаращил глаза:
– В самом деле?
– Конечно. Но кто бы мог его предложить? Допустим, ты проявил похвальное рвение и незаурядный ум и не ошибся насчет четы Перес. Но где же потенциальный клиент? Кому мы можем поведать о существовании этого изысканного любовного гнездышка и о принадлежности его покойному мистеру Йигеру? Разумеется, не его семье и не коллегам по бизнесу. Они, скорее всего, предпочли бы, чтобы мы скрыли сей факт, а не предали его гласности. Но мы ведь не промышляем шантажом. Допустим, одна тоненькая ниточка все же есть: кто тот мужчина, который приходил вчера и выдал себя за Йигера? И зачем он приходил?
Я покачал головой:
– Сожалею, но помочь ничем не могу. Вы прочли мой отчет?
– Да. Это явно человек, обладающий особым, я бы сказал – культивированным, языковым чутьем. Он сказал: "В противном случае не стоило и приходить". А потом: "Могу я поговорить с вами сугубо конфиденциально?" И дальше: "Мне довольно". Последние две фразы просто обращают на себя внимание, первая же необычна. "В противном случае" вместо "иначе" или "а то". Примечательно.
– Вы находите?
– Нахожу. И еще: в обыкновенном разговоре он процитировал "Герцогиню Мальфи" Джона Уэбстера: "Всяк грех глаголет, но убийство вопиет". Затем "Альцилию" Джона Харрингтона: "Измена Родине себя не окупает". И вдобавок "Парацельса" Браунинга: "Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир" . Обычно люди цитируют, желая щегольнуть эрудицией, но с чего бы ему козырять своей начитанностью перед тобой? Ты слышал его и смотрел на него, когда он говорил. Пытался он произвести на тебя впечатление?
– Нет. Просто говорил, и все.
– Вот именно. И у него запросто слетают с языка цитаты из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга. На десять тысяч найдется лишь один человек, знакомый сразу с Уэбстером и Браунингом. Он преподаватель. Причем преподает литературу.
– Но вы-то не преподаватель.
– Я узнал только Уэбстера. Остальные цитаты пришлось искать. Харрингтон мне не знаком, а Браунинга я просто не приемлю. Итак, он один на десять тысяч, а в Нью-Йорке ему подобных меньше тысячи… Проверим твою сообразительность: если он знал, что Йигер мертв – потому, что убил его, или по другой причине, – зачем пришел сюда морочить нам голову?
– Сдаюсь. Я уже пытался это понять вчера вечером. Если он убийца, то подобное поведение можно объяснить лишь большими проблемами с головой, однако психом я бы его не назвал. Если же он не убивал, то, явившись к нам, хотел привлечь внимание к тому кварталу, к Восемьдесят второй улице и к дому. Ничего лучшего мне на ум не приходит. Но, чтобы в это поверить, надо самому быть с приветом. Анонимный звонок в полицию сработал бы гораздо быстрее. Можете предложить версию получше?
– Нет. И никто не смог бы. Наш самозванец не знал , что Йигер мертв. Но если он полагал, что Йигер жив, чего тогда надеялся добиться своим представлением? Этот субъект не мог бы поручиться, что, когда он не явится к месту встречи, ты тотчас позвонишь или наведаешься домой к настоящему Йигеру. Тем не менее он был убежден, что рано или поздно – либо тем же вечером, либо на следующее утро – ты все-таки свяжешься с Йигером, узнаешь, что твой посетитель – самозванец, и скажешь об этом человеку, чьим именем он назвался. И что? Да ничего, кроме того, что ты передашь Йигеру все сказанное самозванцем. Если бы настоящий Йигер опознал фальшивого по твоему описанию, он бы понял, кому стало известно о его визитах на Восемьдесят вторую улицу. Но это предположение я отметаю: реши самозванец осведомить Йигера, кто именно в курсе, зачем утруждать себя походом к тебе? Почему просто не сообщить об этом по телефону, по почте, в беседе с глазу на глаз, да хоть подбросив анонимную записку? Нет. Он был уверен, что Йигер не опознает его по твоему описанию. Просто ему хотелось намекнуть Йигеру, что кое-кто осведомлен о существовании любовного гнездышка, а также, возможно, что об этом приюте любви теперь знаем и мы с тобой . Поэтому я сомневаюсь, что человек, затеявший интригу, будет нам полезен, но все равно хотел бы поговорить с ним.
– И я не отказался бы. Еще и потому отчасти я оставил в засаде Фреда. Существует, хоть и небольшая, вероятность, что у того человека есть ключи и он появится там.
– Да, как же! Шансы, что там вообще кто-нибудь появится, ничтожно малы. И ты это прекрасно знаешь. А Фреда оставил там, чтобы я сейчас не мог просто сказать, что инцидент исчерпан. Теперь же мне пришлось бы распорядиться, чтобы ты отослал Фреда, а ты знаешь, что к твоим распоряжениям я отношусь с не меньшим пиететом, чем к своим. Да, Фриц?
– Обед готов, сэр. Петрушка завяла, так что я использовал шнит-лук.
– Посмотрим.
Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола и встал.
– Перец?
– Нет, сэр. Я решил, что не пойдет – с шнит-луком.
– Согласен, но посмотрим.
Я вслед за боссом вышел из кабинета и проследовал через прихожую в столовую. Когда мы расправились с моллюсками, Фриц подал первую порцию кнелей, по четыре на брата.
Когда-нибудь я проверю, сколько дней подряд не приедаются кнели из говяжьего костного мозга, толченых сухарей и яиц, приправленные петрушкой (а сегодня шнит-луком) и тертой лимонной цедрой. Фриц варит их четыре минуты в крепком мясном бульоне. Если бы он опускал в бульон сразу все кнели, то после первых восьми – десяти получалась бы каша. Но Фриц отваривает их по восемь зараз, так что они не теряют формы.
Мозговые кнели – одно из нескольких блюд, при поглощении которых я иду с Вульфом ноздря в ноздрю до самого финиша. И именно на них я возлагал свои надежды, когда сделал вид, будто пропустил мимо ушей его решительный отказ встречаться с найденными мною клиентами. Кнели из костного мозга приводят человека в такое расположение духа, что он готов встретиться с кем угодно. И они сработали!
Когда Вульф доел салат и мы вернулись в кабинет, куда Фриц подал нам кофе, в дверь позвонили. Я вышел в прихожую посмотреть, кто пришел, и сообщил патрону:
– Мег Дункан. Мы, по крайней мере, могли бы получить с нее за портсигар. Скажем, пару долларов?
– Черт бы тебя побрал! – гневно сверкнул он на меня глазами, ставя чашку на стол. – А если убила она? Зачем нам это? Ну хорошо, веди, раз пригласил. У тебя на все пять минут.
Я вернулся в прихожую и отворил дверь. Особа, переступившая порог, одарила меня улыбкой, способной растопить ледник. Какая там обыкновенная тридцатилетняя женщина с довольно правильными чертами, в простеньком сером костюме и шляпке без затей…
Над лицом нашей гостьи поработал профессионал, и носила она его тоже профессионально. Может, ее платье и жакет и не были сногсшибательными, но простенькими я бы их тоже не назвал. А говорила она голосом ангела, готового на недельку сложить с себя многотрудные обязанности, если получит заманчивое предложение.
Все эти приемчики она испытала не только на мне в прихожей, но также и на Вульфе, когда я сопроводил ее в кабинет. Он встал, наклонил голову на одну восьмую дюйма и указал ей на кресло, обитое красной кожей.
Тут она улыбнулась в полную силу. Пусть и профессиональная, улыбка у нее, черт возьми, была что надо.
– Я знаю, что вы, мужчины, вечно заняты важными делами, – проворковала она, – поэтому не стану отнимать у вас время. – И спросила, обращаясь уже ко мне: – Вы нашли его?
– Он его нашел, – ответил за меня Вульф и опустился в кресло. – Садитесь, мисс Дункан. Я люблю, чтобы глаза собеседника находились на уровне моих глаз. Возможно, нам придется кое-что обсудить. Если вы удовлетворительно ответите на два-три вопроса, то получите свой портсигар, уплатив мне пятьдесят тысяч долларов.
Улыбка сошла с ее лица.
– Пятьдесят тысяч ? Фантастика!
– Садитесь, пожалуйста.
Она взглянула на меня, убедилась, что в данный момент я просто детектив за работой, присела на краешек кресла, и сказала:
– Вы ведь это не всерьез? Этого не может быть.
Вульф наблюдал за ней, откинувшись на спинку кресла:
– И всерьез, и нет. Мы оба – я и мистер Гудвин – оказались в весьма странном и довольно щекотливом положении. На известной вам улице, около известного вам дома в траншее найден труп мужчины, умершего насильственной смертью. Это был человек со средствами, занимавший высокий пост. Полиция не знает об апартаментах, которые убитый устроил себе в этом самом доме. Вообще не подозревает, что он имел какое-то отношение к дому. Однако мы знаем и собираемся извлечь выгоду из нашего знания. Не думаю, что вы знакомы со статьями о сокрытии улик. Это может даже…
– Мой портсигар никакая не улика!
– А я ничего такого и не говорил. Это может даже потянуть на соучастие в убийстве. Закон в некоторых своих положениях трактуется довольно туманно, но не во всех. Сознательное хранение и утаивание вещественного доказательства, которое помогло бы найти преступника или доказать его вину, разумеется, будет считаться сокрытием улики. Но слова могут рассматриваться как доказательство, а могут и не рассматриваться. Последнее вероятнее. Если бы вы сейчас мне сказали, что пришли в ту комнату воскресным вечером, обнаружили там труп Йигера и с помощью мистера Переса вынесли тело из дома и опустили в траншею, это не посчитали бы доказательством. Меня не смогли бы привлечь к ответственности за то, что я не стал сообщать о вашем признании полиции. Я бы просто поклялся, что принял ваши слова за ложь.
Она сдвинулась к спинке, основательнее устраиваясь в кресле:
– Меня не было в той комнате в воскресенье вечером.
– Это ничего не доказывает. Возможно, вы лжете. Я всего лишь хотел объяснить вам всю деликатность нашего положения. Вы посулили мистеру Гудвину тысячу долларов, если он, отыскав ваш портсигар, возьмет его на сохранение и возвратит вам, когда посчитает нужным. Мы не можем принять данное предложение. Это обязало бы нас не выдавать портсигар полиции, даже если станет ясно, что он является уликой, позволяющей обнаружить убийцу и доказать его вину. Слишком большой риск, чтобы идти на него за тысячу долларов. Пятьдесят тысяч, наличными или чеком, еще куда ни шло. Вы согласны?