Думаю, Вульф говорил совершенно серьезно. Пожалуй, он отдал бы ей портсигар и за тридцать штук, даже за двадцать, если бы у нее хватило глупости заплатить. Он отправил меня на Восемьдесят вторую улицу с пятью сотнями в кармане, имея в виду вполне определенную цель: найти способ подзаработать. И если бы наша гостья зашла настолько далеко в своем отчаянии или глупости, что выложила бы пятьдесят не пятьдесят, но хотя бы двадцать штук за свой портсигар, мой работодатель вполне мог решить, что дело в шляпе, а убийство пусть раскручивают те, кому этим положено заниматься по закону. Что касается риска, то Вульфу случалось рисковать и сильнее. Он ведь обещал ей только вернуть портсигар, а не забыть о нем.
Мег Дункан воззрилась на него с изумлением.
– Вот уж не думала, – проговорила она наконец, – что Ниро Вульф – шантажист.
– Вот и автор толкового словаря так не думает, мадам.
Он повернулся к полке, на которой уже сменили друг друга три истрепавшихся тома словаря Уэбстера, а теперь стоял четвертый, новенький. Открыв его и найдя нужную страницу, Вульф зачитал:
– "Шантаж – получение денег путем запугивания; отъем денег у человека под угрозой публичного обвинения, разглашения порочащих сведений или осуждения". – Он обратился к клиентке: – Мои действия под это определение не подпадают. Я не угрожал вам и не запугивал.
– Но вы… – Она взглянула на меня, потом опять на него. – Где же я возьму пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли бы запросить миллион. Что вы собираетесь делать? Отдадите его полиции?
– По доброй воле – ни за что. Разве что под давлением обстоятельств. Все зависит от ваших ответов на мои вопросы.
– Но вы не задавали мне никаких вопросов.
– Теперь задаю. Вы были в той комнате в воскресенье вечером или ночью?
– Нет.
Она вздернула подбородок.
– Когда вы были там в последний раз? Не считая сегодняшнего прихода.
– Я не говорила, что вообще когда-нибудь была там раньше.
– Ну это уж извините! А как прикажете расценивать ваше поведение сегодня утром? А ваше предложение мистеру Гудвину? А присутствие у вас ключей? Так когда?
Она прикусила губу. Прошло секунд пять.
– Больше недели назад. В субботу, неделю назад. Тогда я и оставила там портсигар. О боже мой! – Она протянула к нему руку, и это был не наигранный жест. – Мистер Вульф, это может разрушить мою карьеру. Я не знаю, кто убил его, как и почему. Зачем вы втягиваете меня в эту историю? Какой в этом прок?
– Я ни во что вас не втягивал сегодня утром, мадам. Я не спрашиваю, как часто вы бывали там, потому что от вашего ответа на этот вопрос действительно не было бы никакого проку. Но встречался ли вам там кто-нибудь, когда вы туда приходили?
– Нет.
– Заставали ли вы в том доме кого-то еще, кроме мистера Йигера?
– Нет. Никогда.
– Но там бывали другие женщины. Это не предположение, а установленный факт. Вы, конечно, об этом знали. Мистер Йигер не делал из этого тайны. Кто они?
– Не знаю.
– Вы ведь не будете отрицать, что знали о существовании других женщин?
Она и хотела бы отрицать, но взгляд Вульфа припер ее к стенке. Мег проглотила свое "буду" и сказала:
– Не буду. Я знала об этом.
– Разумеется. Он и хотел, чтобы вы знали. Все эти тапочки и нижнее белье доказывают, что он получал удовольствие не только от визитов гостьи, но и от ее осведомленности о существовании… э-э… партнерш. Или соперниц. И он, вероятно, не молчал о них? Да разумеется, не молчал. Сравнивал их с вами, в лестном или нелестном для вас смысле. Если и не называл имен, то, несомненно, подкидывал вам пищу для догадок. Итак, самый важный вопрос, мисс Дункан: кто они?
Мне случалось наблюдать, как от вопросов Вульфа женщины вздрагивали, бледнели, срывались в крик или плач, даже набрасывались на него. Но чтобы от его вопроса женщина так покраснела… И кто! Повидавшая всякое звезда Бродвея. Полагаю, здесь сыграла свою роль небрежность, с которой патрон задал вопрос. Я, конечно, не покраснел, но смущенно кашлянул. А она не просто вспыхнула – она опустила голову и закрыла глаза.
– Естественно, – продолжал Вульф, – вам хотелось бы, чтобы этот эпизод поскорее канул в Лету. Вы можете этому поспособствовать, если расскажете мне о других женщинах.
– Не могу. – Она подняла голову, румянец сошел с ее щек. – Я ничего о них не знаю. Вы оставите мой портсигар у себя?
– Пока да.
– Я в вашей власти.
Она встала, но, видимо ощутив дрожь в коленях, вынуждена была опереться о спинку кресла. Наконец она выпрямилась.
– Какая же я дура, что пошла туда сегодня, какая дура! Могла бы сказать… Да что угодно могла бы сказать. Что потеряла его. Какая дура! – Она смерила меня долгим взглядом: – С какой радостью я бы выцарапала вам глаза!
Актриса повернулась и пошла к выходу. Я встал, проводил ее и даже успел открыть перед ней дверь. Она не очень-то твердо держалась на ногах, поэтому я подождал, пока она одолеет семь ступенек до тротуара, и лишь потом запер дверь и вернулся в кабинет.
Вульф успел принять позу, в которой обычно читал, и уже открыл книгу – "Структура человеческих знаний в современном мире" Лаймана Брайсона . Я как-то битый час листал ее и не заметил там ничего о современных сатирах.
Глава шестая
Шесть лет назад, рассказывая об одном из дел Вульфа, – там даже надежды никакой на гонорар не было, – я испробовал трюк, от которого устал задолго до того, как закончил писать. Дело это привело нас в Черногорию, и почти все разговоры велись на языке, которым я совсем не владею, но после я вытянул из Вульфа достаточно, чтобы передать их дословно. Повторять этот утомительный опыт я не намерен, так что просто перескажу суть его беседы с мистером и миссис Перес.
В шесть, вернувшись из оранжереи, он застал супругов у себя в кабинете. Разговор велся по-испански. То ли Вульф воспользовался случаем попрактиковаться в одном из шести иностранных языков, которыми владел, то ли решил, что Пересам так будет свободнее. А может, просто хотел позлить меня. Не знаю, в чем причина. Возможно, сработали все три. После их ухода он пересказал мне основные моменты. Это не свидетельские показания, а всего лишь то, что они сказали.
Они не знали ни кто наведывался к Йигеру в воскресенье вечером (мужчина или женщина), ни сколько приходило людей, ни когда он, она или они ушли. Пересы представления не имели, сколько всяких людей бывало наверху в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, скорее всего женские. Если какой-нибудь мужчина и объявлялся, это ускользнуло от их внимания. Когда они поднимались, чтобы заняться уборкой, им ни разу не случалось застать наверху кого-то из гостей. Они вообще не поднимались, если видели, что кабина лифта стоит наверху, но такое бывало лишь раз пять-шесть за четыре года.
В воскресенье вечером звук выстрела до них не донесся, правда в комнате наверху даже пол звуконепроницаемый. Когда в полночь они поднялись, там пахло порохом, причем Пересу показалось, что запах слабый, а его жене – что сильный. В комнате они не узрели ни одного предмета, которого там не было раньше. Ни пистолета, ни пальто и шляпы, ни палантина. Йигер был полностью одет. Его шляпа и пальто лежали на стуле. Пересы потом отнесли их в траншею вместе с трупом. Ни тапочек, ни ночных сорочек, ничего из того, что хранилось в ящиках, не лежало на виду. Постель была не смята. В ванной все оставалось на своих местах. Они не взяли ничего с мертвого тела Йигера, кроме ключей. В понедельник утром убрали комнату, вытерли пыль, пропылесосили мебель, но ничего оттуда не брали.
Свою квартиру в подвальном этаже они не оплачивали. Йигер давал им пятьдесят долларов в неделю и разрешал оставлять себе все, что платили жильцы четырех этажей. Общий доход Пересов составлял около двухсот долларов в неделю (а то и все триста или даже больше). У них нет никаких оснований думать, будто Йигер завещал им дом или какое-либо имущество. Они уверены, что никто из съемщиков с Йигером не связан и ничего о нем не знает. Они, и только они, вели все переговоры с жильцами.
Они подумали и решили, что ста долларов нам с Вульфом будет мало, и хотя на это уйдет бо́льшая часть их сбережений, они считают, что должны заплатить пятьсот. Половину этой суммы они принесли.
Разумеется, Вульф денег не взял. Сказал, что, хотя в настоящее время не намерен передавать кому-либо полученные от них сведения, хочет сохранить за собой право действовать по своему усмотрению.
Тут начались препирательства. Поскольку разговор велся по-испански, я не мог следить за обменом ударами, но, судя по интонациям и выражению лиц, а также по тому, что в какой-то момент миссис Перес вдруг встала, шагнула к столу и шлепнула по нему ладонью, страсти достаточно накалились. К концу беседы эта дама успела немного успокоиться.
Пересы пробыли у нас до самого ужина, а за столом любые деловые разговоры запрещены, поэтому Вульф передал мне разговор, только когда мы вернулись в кабинет. Закончив, он подвел итог:
– Бессмысленно. Время, силы и деньги на ветер. Его убила эта женщина. Звони Фреду.
Он взялся за книгу.
– Ну разумеется, – подхватил я. – О чем речь! Представляю, как им надоела эта ерунда, все эти деньги, что так и сыпались на них. Три сотни или больше в неделю. Пора было это прекратить. И самый простой способ – застрелить его и бросить труп в яму.
Вульф покачал головой:
– Она человек страстей. Ты видел ее лицо, когда я спросил, бывала ли когда-нибудь наверху ее дочь? Ах да, ты ведь не понимал, о чем мы говорим… Как у нее засверкали глаза, голос прямо-таки зазвенел! Короче говоря, она узнала, что Йигер совратил ее дочь, и убила его. Звони Фреду.
– Она призналась?
– Разумеется, нет. Сказала, что запретила дочери подниматься наверх, что та никогда не видела пресловутой комнаты. С яростью отрицала всякую ее причастность. Меня это больше не интересует. – Он открыл книгу. – Звони Фреду.
– Я этому не верю! – Мой голос, вероятно, тоже зазвенел. – До сих пор я даже не заикался о Марии и впредь не собираюсь, но, когда решу жениться, она будет третьей в моем списке. А возможно, и первой. Если к тому времени я не свяжу себя другими обязательствами. В ней, может быть, и есть что-то от ведьмы, но ее уж точно никто не совращал. Если когда-либо она и совратится сатиром, то лишь таким, что стоит, грациозно прислонясь к стволу дерева, и держит свирель в руке. Я этому не верю.
– Нет такого слова "совратиться".
– Значит, будет! Когда сегодня утром я спросил у вас, сколько могу потратить, если потребуется, вы ответили: столько, сколько подскажут здравый смысл и осмотрительность. Я взял пятьсот долларов. Здравый смысл и осмотрительность подсказали мне, что лучший способ потратить их – это устроить засаду наверху и посадить там Фреда. Шестьдесят часов при ставке семь пятьдесят в час дают четыреста пятьдесят долларов. Добавьте полтинник на питание и мелкие расходы, и получится пятьсот. Шестьдесят часов истекут послезавтра, в четверг, в двадцать три тридцать. Я видел Марию, а вы ее не видели, и поскольку вы предоставили…
Зазвонил телефон. Я развернул свое кресло и снял трубку:
– Резиденция Ниро Вульфа…
– Арчи! Я поймал!
– Мужчину или женщину?
– Женщину. Приедешь?
– Сейчас буду. До встречи. – Я опустил трубку на рычаг и встал. – В сети Фреда попалась рыбка. Женского пола. – Я поднял взгляд к часам на стене: без четверти десять. – Надеюсь привезти ее сюда до одиннадцати. Возможно, даже к десяти тридцати. Инструкции?
И тут он взорвался.
– Какой смысл, – взревел он, – давать тебе инструкции?!
Я мог бы поспорить с ним. Пусть назовет хоть один случай, когда я не выполнил инструкций! Разве что чрезвычайные обстоятельства мне помешали. Но с гениями лучше вести себя тактично. Поэтому я ограничился обещанием "руководствоваться здравым смыслом и осмотрительностью" и вышел.
Мне следовало бы прислушаться к ним еще в прихожей и надеть пальто. Я это сразу почувствовал, как только выскочил из дому и направился к Десятой авеню. С реки дул холодный ветер, слишком холодный для мая, но возвращаться я не стал.
Взяв такси на углу, я велел везти меня к перекрестку Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У траншеи все еще мог дежурить коп, но даже если нет, не стоило подъезжать на автомобиле к самому входу в дом.
Полицейского возле ямы не было. Не толпились вокруг и криминалисты-любители. Попадались, правда, обычные прохожие, да подростки околачивались неподалеку. Я свернул у дома номер 156, спустился по трем ступенькам, отпер дверь ключом Мег Дункан и вошел в холл.
На полпути к лифту у меня возникло странное чувство. Кто-то наблюдал за мной. Это ощущение постороннего присутствия, незримого и неслышного, старо как мир, но всегда застает тебя врасплох. У меня оно возникает в нижней части спины. Наверно, будь у меня хвост, я бы его в таких случаях поднимал либо поджимал.
И только во мне забрезжило это смутное ощущение, как дверь справа в трех шагах от меня со скрипом приотворилась, чуть-чуть, всего на какой-то дюйм. Не останавливаясь, я сделал эти самые три шага, протянул руку и толкнул дверь. Она открылась примерно на фут, но мне этого хватило. Свет в комнате не включали, в прихожей разливалась полутьма, но глаза у меня хорошие.
Она даже не шелохнулась.
– Зачем вы это сделали? – спросила она. – Это моя комната.
Что примечательно: прежде мне казалось, что лучше всего она выглядит при ярком свете, а сейчас я находил, что больше всего ей идет полумрак.
– Прошу прощения, – извинился я. – Как вам известно, я сыщик, а сыщикам свойственны дурные привычки. Сколько раз вы были в комнате наверху?
– Мне не разрешают туда ходить, – парировала она. – Да и стала бы я вам рассказывать. Чтобы вы потом передали маме? Простите, я закрываю дверь.
Она так и сделала, и я не стал ей мешать. Стоило бы побеседовать с ней подольше, но с этим придется подождать. Я подошел к лифту, отпер дверь, вошел и поехал наверх.
У человека всегда возникают определенные ожидания, даже когда он сам того не сознает. Пожалуй, я ожидал увидеть напуганную или возмущенную женщину, сидящую на диване или в кресле, и Фреда, не спускающего с нее глаз. Ничего похожего.
Фред стоял посреди комнаты, придерживая руками брюки. На щеке у него я заметил две красные полосы. На секунду мне показалось, что никакой женщины в комнате нет, потом я заметил какой-то тюк на полу и торчащую из него голову. Женщина была закутана в желтое шелковое покрывало, стянутое посередине ремнем Фреда.
Я подошел и взглянул ей в лицо, она ответила мне гневным взглядом.
– Она ничуть не пострадала, – успокоил Фред. – А жаль. Посмотри-ка на меня.
Красные полосы у него на щеке были кровоточащими царапинами. Он поднял руку к лицу и промокнул кровь носовым платком.
– Ты говорил, что мне не придется до нее дотрагиваться, разве что она первая начнет. Еще как начала! Потом я к телефону, а она – к лифту. А когда я не пустил, сама ринулась к аппарату. Пришлось ее спеленать.
– Ты сказал ей, кто ты такой?
– Нет. Много чести. Вон ее сумка лежит. – Он показал на кресло. – Я не смотрел, что внутри.
Из тюка на полу раздалось требовательное:
– А вы кто такой?
Я проигнорировал вопрос, взял сумочку и открыл. Среди обычного дамского набора обнаружились четыре заслуживающих внимания предмета: кредитные карточки трех магазинов и водительские права на имя Джулии Макги, проживающей на Арбор-стрит в Гринвич-Виллидж, двадцати девяти лет, рост пять футов пять дюймов, белая, волосы каштановые, глаза карие. Я сложил все это добро обратно в сумочку, которую оставил на кресле, и подошел к пленнице.
– Я освобожу вас через минуту, мисс Макги, – пообещал я. – Этого джентльмена зовут Фред Даркин, а меня – Арчи Гудвин. Возможно, вы слышали о Ниро Вульфе, частном детективе? Мы работаем на него. Мистер Даркин был оставлен здесь, потому что мистер Вульф хотел бы побеседовать с каждым, кто войдет в эту комнату. Буду рад отвезти вас к нему. Не задаю вам никаких вопросов, чтобы потом не пересказывать ваших ответов. Будет проще, если мой патрон сам с вами побеседует.
– Дайте мне встать! – потребовала она.
– Через минуту. Теперь, когда я знаю, кто вы и где вас найти, ситуация слегка изменилась. Если вы схватите сумочку и побежите к лифту, я не стану вас останавливать. Но я бы все же посоветовал вам сначала сосчитать до десяти. У вас в сумочке лежат ключи от входной двери и от лифта. Если здесь появятся полицейские – а такого поворота исключать нельзя, – они, конечно, заинтересуются всяким, у кого есть ключи и кто мог побывать тут в воскресенье вечером. Поэтому с вашей стороны было бы ошибкой не принять моего приглашения. Обдумайте это, пожалуйста, пока я вас распеленаю.
Я присел на корточки, чтобы расстегнуть и выдернуть из-под нее ремень, который тут же забрал подошедший Фред. Я не мог поставить прыткую дамочку на ноги и развернуть, потому что ноги тоже были закутаны.
– Давайте сделаем так, – предложил я, – вы катитесь, а я подержу край покрывала.
И она покатилась. Шелковое полотнище в длину достигало десяти футов, и я только диву давался, как Фреду удалось упаковать в него драчунью, но расспрашивать не стал.
Освободившись, она сразу вскочила на ноги. С пылающим лицом и растрепанными волосами мисс Макги, наверное, выглядела даже привлекательнее обычного. Она встряхнулась, одернула на себе пальто, схватила сумочку и заявила:
– Мне нужно позвонить.
– Не отсюда, – возразил я. – Если вы уходите одна, на углу есть телефонная будка. Если со мной, то позвонить сможете от мистера Вульфа.
Она казалась скорее взбешенной, чем испуганной, но с незнакомым человеком ничего сразу не поймешь.
– Вы знаете, кому принадлежит это комната? – требовательно спросила она.
– Я знаю, кому она принадлежала . Томасу Дж. Йигеру.
– И что вы здесь делаете?
– Оставим это. Я не намерен не только задавать вопросы, но и отвечать на них.
– Вы не имеете права… – Она явно пропустила мимо ушей мои слова. – Я секретарь мистера Йигера. То есть была его секретарем. Я пришла забрать блокнот, который здесь оставила, вот и все.
– Тогда вам нечего бояться. Когда полиция доберется до вас, так и скажите. Они сразу принесут вам свои извинения.
– Если я не пойду с вами, вы всё расскажете полиции?
– Я этого не говорил. Решения принимает мистер Вульф. Я всего-навсего мальчик на побегушках.
Она тронулась с места. Я было подумал, что направилась к телефону, но она прошествовала в дальний конец комнаты, к двери в ванную. Когда эта фурия скрылась за дверью, я подошел к Фреду взглянуть на его боевые ранения. Он уже успел вдеть в брюки ремень.
– Значит, это была комната Йигера, – произнес он. – Теперь, когда я это знаю…