Я окончательно разочаровалась в тебе. Понимаю, что ты вовсе не тот, за кого я тебя принимала. Постараюсь забыть тебя навсегда. Вряд ли это будет так уж трудно. Дома в Сент-Эмильоне многие ждут меня, люди, способные соблюдать приличия в отношениях с женщиной. Я думала, ты знаток вин, а не пьяница. Не пробуй связаться со мной. Я сыта по горло.
Женевьева Бриссо".
Он сник, сжался в комок, стремясь уменьшить этот комок до размеров точки, вообще превратиться в ничто. Его била дрожь, она перешла в судороги, все тело дергалось, руки и ноги дергались, губы пересохли, уподобившись высушенной солнцем рыбьей коже. Он замерз, он обливался потом, на коже то появлялись, то пропадали пупырышки, перекладины балдахина давили на него, расплющили в бесформенную лепешку. Никогда в жизни Фредрик Дрюм не ощущал такого страха, такого ужаса и отчаяния.
Лучше бы он умер ночью.
Он потерял свою любимую. Потерял Женевьеву.
Три года ждал. И в три коротких дня все испортил. Он тварь, мерзкая, скользкая змея, таракан, навозная муха, вошь, ублюдок, живое недоразумение, недостойное жить на свете. Его давно следовало истребить.
Остаться ничтожным комочком, ничем…
Он не желал мыслить.
Большой палец ноги пошевелился. Продолжая лежать, он бездумно глядел на шевелящийся палец. Между пальцем и глазами была пустота.
Странный палец, не хочет угомониться! Так и кивает, кивает ему, снова и снова. Ноготь - лицо, с глазами, носом, ртом. Веселое лицо. Оно улыбалось. Улыбалось Фредрику Дрюму.
- Болван, грязное рыло! - громко сказал он, приподнимаясь на локтях. От звука собственного голоса стало легче на душе. - Привезите кран, поднимите меня. Принесите канаты и блоки! Отвезите меня на глубокое место и сбросьте в воду. Привяжите к ногам свинцовое грузило. Сожгите книги, рукописи, индексы и коды! Бейделус, Демеймес, Адулекс, Метукгэйн, Атин, Фекс, Уквизиуз, Гадикс, Сол, Veni cito cum tuis spiritibus. Сбросьте меня с высочайшей горы Гималаев в трещины ледника, где обитают Афикс и Бефикс! Чистилище: Sappia qualunque il mio nome dimando chi mi son Lia, e vo movendo intorno la belle mani a farmi una ghirlanda. Расточите лимоны, горький миндаль, затхлый хлеб и наполните сосуды кислым козьим молоком. Вот так. Именно так!
Большой палец ноги кивнул и улыбнулся.
Он смолк. В коридоре послышались тихие шаги. В комнату вошла Андреа. Она несла ведро, метлу и стопку чистых простынь.
Приветственно присела, поклонилась, поздоровалась.
- Только не подумай, что я нарочно тут насвинячил, я не выпил ни капли, меня одурманило что-то, чем была наполнена жаровня, я потушил угли вином, лежал, точно парализованный, еле мог шевелить руками, в конце концов мне удалось залить эту гадость, потом я потерял сознание и только сейчас проснулся. - Слова били фонтаном, он спешил оправдаться.
Она не смотрела на него. Просто стояла не двигаясь. Потом тихо произнесла:
- Тебе не следовало приезжать сюда. Тебе надо уезжать домой.
Сказала и занялась уборкой.
- Извини, - отозвался Фредрик. - Что ты подразумеваешь? Почему мне не следовало приезжать? Это ты поздно ночью положила угли на жаровню и посыпала их ядовитым порошком?
Андреа не ответила. Собрала осколки, вытерла пол и тумбочку, вытащила жаровню, понюхала. Потом посмотрела на него испуганными мутными глазами. И удалилась, захватив с собой "священника".
Тотчас она вернулась.
- Ты слышала мой вопрос? - Фредрик не собирался сдаваться, желал добиться ответа. - Это ты хотела отравить меня? Чем я тебе помешал? Ты пытаешься испугать меня латинскими изречениями? - Он показал на стену, на рамку с любезным приветствием.
- Я… я только хотела.
- Чего ты хотела?
Она поджала губы. Морщины на лице разгладились. Видать, немного мяса у нее под кожей, подумал Фредрик.
- Дорогая синьора Андреа, чего ты хотела? Ты понимаешь - я едва не погиб тут ночью! - В его голосе звучала мольба.
Она подошла вплотную к кровати. Посмотрела на простыни, на клочья шерсти из матраца.
- Я знаю, - коротко ответила она.
Показала жестом, чтобы Фредрик встал, позволил ей убрать постель. Он осторожно повернулся, свесил ноги. Мышцы слушались. Поднялся, опираясь руками на тумбочку. Глаза закрылись сами. В голове стучало, он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Стиснул зубы. Долго стоял так, пока Андреа не управилась с постелью. Лег.
- Отвечай же, Андреа, - прошептал он.
Однако она молча удалилась, захватив грязные простыни, метлу и ведро. Уходя, закрыла дверь.
Страдания и муки, сказал себе Фредрик. Они желают обречь меня на страдания и муки. Черт бы побрал этот Офанес, хоть бы он провалился сквозь землю. Надо же было так сглупить, позволить заманить себя сюда. "Женевьева", - болью отдалось в душе. Женевьева, Женевьева. До чего же больно…
Он закрыл глаза.
Когда он проснулся после сна без сновидений, было темно. Отыскал в кармане зажигалку, засветил керосиновую лампу. Посмотрел на часы: половина девятого.
Ему стало лучше.
Собравшись с духом, он поднялся с кровати. Ноги не подкашивались. Голова по-прежнему болела, и его бил озноб. Летнее тепло не проникало через толстые каменные стены. Проверил рубашку - рваная, спину - глубокий порез от правого бока к крестцу. Горлышко от бутылки… Правая кисть тоже сильно болела.
Он вышел качаясь в коридор. Опираясь о стену, добрел до ванной. Увидел в зеркале мертвенно бледного Фредрика Дрюма с расширенными, воспаленными глазами. Помылся, хорошенько намылив голову и туловище до пояса. Полегчало. Потом занялся своими ранами. Шрамы будут что надо… Но самая глубокая рана глазу недоступна, - с горечью подумал он.
Возвратившись в номер, он почувствовал, как сосет под ложечкой от голода. Переоделся, передохнул и приступил к трудному спуску в вестибюль.
Синьор Гаррофоли говорил по телефону и встретил Фредрика свирепым взглядом, когда тот оперся о стойку. Подождав, когда он закончит говорить, Фредрик сказал:
- Произошло недоразумение, синьор. Если ты можешь подняться в номер ко мне, захватив чего поесть, и уделишь мне несколько минут, я был бы очень благодарен. Можешь оказать мне такую услугу?
- Желание гостя - приказ, - пробурчал хозяин. - Разве что Андреа… Buono. Принести что-нибудь горячее? Вина сегодня вечером не надо?
Фредрик отрицательно покачал головой. Сказав "спасибо", медленно, чтобы не упасть по дороге, побрел обратно в номер и лег на кровать.
Вскоре послышался стук в дверь, и вошел Гаррофоли. Он поставил на тумбочку поднос - яичница с ветчиной, колбаса, сыр и хлеб. Оливки и фрукты. И графин с апельсиновым соком.
- Слушаю тебя.
Могучая фигура Гаррофоли высилась над кроватью. Богатырь. Инквизитор из средневековья. Нечесаная борода и шевелюра.
Фредрик указал на стул, хозяин сел, Фредрик налил себе стакан сока, выпил залпом и закусил сыром. После чего приступил к рассказу.
Старался говорить медленно и внятно, сказал, что накануне задержался в клинике у своей любимой и вернулся в гостиницу поздно. Что от жаровни шло какое-то белое сияние, и в комнате царил странный запах. Что он лег и уже не смог подняться, ноги совсем отнялись. Что от "священника" распространился ядовитый газ. Описал, каких великих трудов стоило ему потушить угли на жаровне. Как он потерял сознание. И очнулся только сегодня днем, когда синьор Гаррофоли разбудил его. Вот что случилось на самом деле.
Хозяин испытующе посмотрел на Фредрика. Прилежно поскреб свой подбородок.
- Какая-то безумная история, если то, что ты рассказал - правда. А твои раны и эта кровь вынуждают меня поверить тебе, кровь не способна лгать, это доказано историей. К тому же здесь происходят странные вещи, но это не должно затрагивать моих постояльцев, никак не должно. Как говорил Маркиз де Люше: "В глубокой тьме учреждено общество, члены которого узнают друг друга, не встретившись прежде ни разу, они сотрудничают, не общаясь, пользуются услугами друг друга, не состоя в дружбе". Я ничего не знаю, я бедный хозяин гостиницы, где постояльцы большая редкость. Но как ты сказал, синьор Дрюм, "священник" был наполнен углями среди ночи? - Гаррофоли барабанил пальцами по комоду.
- Насколько я понимаю, жаровню только что разожгли, когда я вернулся сюда около часа ночи. И от нее распространялось бело-голубое сияние, - ответил Фредрик, уписывая яичницу с ветчиной.
- Странно, Андреа никогда не разжигает "священника" после десяти вечера. И я знаю, что она не заходила в твой номер после одиннадцати.
- Ты уверен? - справился Фредрик с полным ртом.
- Клянусь кровью Пресвятой Богородицы, - решительно произнес Гаррофоли, зажмурившись.
- Синьор Гаррофоли, - Фредрик отложил вилку. - Я понимаю, это не мое дело, но все-таки - кто такая Андреа?
Хозяин еще сильнее нервно забарабанил пальцами, мешкая с ответом. Наконец заговорил:
- Андреа - моя жена, Андреа Гаррофолли. Девичья фамилия… Умбро. Она старшая сестра Джианны, что живет наверху в замке. Отец - Иль Фалько, синьор Ромео; великий покровитель Офанеса. Мы женаты двадцать лет, это были счастливые годы. Но… - Он остановился.
- Но? - Фредрик пристально посмотрел на него.
- Тебя это не должно касаться, синьор Дрюм. Большие проблемы, тебя это не касается, пойми меня. - Он говорил тихо, избегая смотреть на своего постояльца.
Фредрик снова взял вилку. Умбро. Куда ни сунься - Умбро.
- Эта гостиница - в прошлом она была монастырем? Эмпедесийские монахи? - решил он зайти с другой стороны.
Синьор Гаррофоли резко встал со стула. У него было безумное лицо, глаза грозили выскочить из орбит, рот скривился в гримасе.
- Прекрати, синьор. Я должен идти, дела ждут. Многое связано с ночью и мраком. Я не взываю к мощи Стола Единения, не следую за Духами Активности и Пассивности - Эгейе и Агла. - Он направился к двери.
- Постой, - жестко сказал Фредрик. - Ты понимаешь, что на мою жизнь покушались? Весьма тяжкое преступление. В твоей гостинице. У меня хорошие, очень хорошие связи в римской полиции.
Почему не прибегнуть к невинному обману?
Гаррофолли остановился. Печально посмотрел на Фредрика.
- Что бы ты ни делал, что бы ни задумал, я не могу тебе помешать. Я ничего не знаю. Мир обратился против меня. Но мне известно, что утром, когда пришла твоя прекрасная сеньорита и я пытался тебя разбудить, ты лежал на спине и храпел так, что стены дрожали. Я тщетно старался тебя разбудить, но ты был жив и целехонек. Сеньорита расплакалась, когда увидела все это, и в номере пахло кислым вином. - Он распахнул дверь.
Фредрику стало не по себе.
- Она видела… видела, как я лежал тут и храпел? Она подумала… - Он лег и закрыл глаза.
Хозяин ушел. Фредриком овладело полное безразличие. Adiafora. Он понимал - ничто, теперь ничто не вернет ему любимую. Она видела, она поверила. Никакие слова не переубедят ее. Все, конец.
Его окружали безумные люди. Они замыкались в себе, не желали разговаривать. Здесь есть загадки, которые скрывают от него, Фредрика Дрюма. А может, они и впрямь его не касаются?
Однако он знал: в Офанесе орудует убийца. Хитрый, коварный убийца, который наносил удар, когда кто-то вольно или невольно угрожал его планам. Человек могущественный и влиятельный. Скрывающий что-то очень важное. Видящий серьезную угрозу в нем, в Фредрике Дрюме. И собственно, все очень просто: угроза эта связана с этим проклятым "Кодексом Офанес".
Если бы сейчас, сию минуту, или завтра утром Фредрик мог передать фрагмент № 233 XII другому человеку, способному прочесть его, расшифровать хитроумный код, он без раздумья сделал бы это. После чего спокойно сел бы на автобус, чтобы возможно скорее покинуть это страшное место. Но он не мог этого сделать. Он - эксперт. Вероятно, первый в мире знаток методов дешифровки. Только Фредрику Дрюму под силу расшифровать "Кодекс Офанес". Если это вообще возможно. Именно поэтому прославленный Римский университет обратился прямо к нему в Осло.
При обычных обстоятельствах он махнул бы рукой на это задание. Если бы в тексте, судя по всему, не содержалось нечто, подвигающее людей на убийство, он, конечно же, давно забыл бы о нем и сосредоточился на том, что гораздо важнее: на своем будущем вместе с любимой девушкой. Теперь же перед ним стоял простой этический императив: истолковать текст, спасти людей, схватить убийцу, прежде чем он снова нанесет удар!
Этот этический алтарь оправдывал любые жертвы. Его личное счастье вместе с Женевьевой отходило на второй план. Тебе понятно, Женевьева? Людские жизни? Он уставился на перекладины балдахина над собой. Потом поднялся, подошел к комоду, собрал свои записи и вернулся к кровати. Прежде чем лечь, запер дверь и придвинул к ней тяжелый комод. Сегодня ночью никто так просто не проникнет в его номер. Отныне Фредрик будет настороже.
Он написал в тетради девять имен.
Витторио Нурагус, начальник полиции.
Витолло Умбро, врач.
Синьор Тигателли, врач.
Ромео Умбро, владелец замка.
Андреа Умбро, дочь.
Джианна Умбро, дочь.
Синьор Гаррофоли, хозяин гостиницы.
Синьора Клара, Эмпедесийские сестры.
Синьор Ратти, трактирщик.
Он перечитал написанное. Фредрик не сомневался - кто-то из них убийца. Или убийцы, в преступлениях могут быть замешаны несколько человек. Но сколько он ни напрягал воображение, не видел, чтобы у кого-либо могли быть веские мотивы убивать двух мальчиков, одного сторожа и профессора Римского университета.
Мотив был скрыт.
Мотив таился в "Кодексе Офанес". Кодексе смерти.
У Фредрика прояснилось в голове, думалось легко, и он заметил, что когда мысли сосредоточены на проблеме дешифровки, все дурное забывается. Фредрик Дрюм, увлекающийся Дрюм, никуда не делся.
Он разложил на кровати листы бумаги и книги. Сам того не замечая, стал что-то напевать. Менял круги Трифемо-Шампольонского винта, составлял необычные комбинации, проверял не применявшиеся прежде обозначения. Старался испробовать все, чем только располагал.
И все без толку. Начертания оставались немыми. Ни логики, ни смысла. С таким же успехом он мог пытаться расшифровать отпечатки птичьих когтей на песке. Но какой-то смысл должен быть, это ведь не смеха ради начертано!
Больше всего его ставили в тупик точки и знаки, которые нельзя было с уверенностью назвать письменами. А потому он выписал отдельно важнейшие из них, расставив согласно частоте повторения. Вот, что у него получилось.
Он таращился на эту строку до боли в глазах. Что-то удивительно знакомое… Он был уверен, что где-то уже видел нечто подобное.
И все же это невозможно. В своем своде ключей для дешифровки он обозначил все, абсолютно все мыслимые письмена, пиктограммы, иероглифы и орнаментальное письмо известных культур. Вот они перед ним, эти ключи. И никакого толка. Ведь при всем внешнем сходстве тут отнюдь не представлены знакомые буквы латинского алфавита. Тут нечто совсем другое. Тем не менее его не покидало ощущение, что он уже видел раньше эти знаки.
Он отложил записи в сторону. Продолжал размышлять, лежа на кровати. Дал волю потоку ассоциаций. Парил над глубокими ущельями и высокими вершинами. Над ледниками и пустынями. Заглядывал в пирамиды и храмы, посещал жертвенники и погребения. Майя, инки, шошоны, хопи, ацтеки, тольтеки, навахо, атапаски. Шумеры, хетты, ликийцы, ассирийцы, минойцы, кельты, инуиты… Никакого просвета.
Фредрик не чувствовал усталости. Время близилось к полночи, но ему совсем не хотелось спать. Он принялся листать книги, в которых шла речь о философских школах античности.
- Эрметика Хирон. - пробормотал он слова из загадочного текста. Хирон, Кирон.
Кирон! Какое выражение употребил доктор Витолло? Которое ему ничего не сказало… "Киронская метафизика". Что такое киронская метафизика? И откуда доктору что-то известно? Он неплохо ориентируется - привел два понятия, содержащиеся в загадочных строках фрагмента № 233 XII: "Umbilicus Telluris" и "хиронская метафизика". Нет - три понятия! Фредрик вспомнил вдруг свой первый разговор с доктором Умбро, когда тот сказал: "…наш синедрион не так уж мал…" Синедрион. Фредрик запомнил это именно потому, что у него не выходили из головы странные строки.
Доктор Умбро видел фрагмент № 233 XII? Или речь идет о случайных совпадениях? Вообще - сколько людей было знакомо с этим документом? Досадно, что ему так и не довелось встретиться с Донателло д'Анджело. Но завтра он позвонит в Римский университет, попросит соединить его с ближайшими сотрудниками профессора. Вряд ли д'Анджело занимался этим вопросом один.
Он открыл главу о неопифагореицах. Перебирая имена, остановился на примечательной личности. Эмпедокл… Сицилийский мистик и врач.
"Бессмертному богу подобясь средь смертных, шествую к вам, окруженный почетом, как то подобает, в зелени свежих венков и в повязках златых утопая. Сонмами жен и мужей величаемый окрест грядущих… они же за мною следуют все, вопрошая, где к пользе стезя пролегает: те прорицаний желают, другие от разных недугов слово целебное слышать стремятся… Други! я знаю… Древний божий устав, глагол Неизбежности вещий есть во веки веков, скрепленный великою клятвой: если из демонов кто, долговечною жизнью живущих, члены свои обагрит нечестиво кровавым убийством иль согрешит, поклявшись ухом и питающей силою крови, тридцать тысяч времен вдали от блаженных скитаться тот осужден… Ныне и сам я таков: изгнанник богов и скиталец, к клятве преступной прибегший…"
Фредрик подскочил на кровати. Эмпедокл. Врач. Который говорил о питающей силе крови, мистик, почитавший себя спасителем! Потрясающее совпадение - и вряд ли случайное.
Эмпедокл - Эмпедесийский орден. И эти речи о крови. Дева Мария с кровью Иисуса Христа. Царство Божие, кое должно было в один прекрасный день взрасти здесь в Офанесе, пупе земли.
Нет, не может быть. У монашеских орденов не бывает корней в еретической философии. Но откуда сходство в имени и названии?
Фредрик задумался: представь себе, что некогда, до начала нашего летосчисления, в духе Пифагора и Эмпедокла сложилась мощная школа мистиков, влиявшая на религию и этику. Что эта школа, воспринявшая мысли греческих философов, оказалась настолько жизнеспособной, что просуществовала до средних веков. И что характерная для этого мрачного периода истории какофоническая смесь церковных речений, церковного раскола, ереси и всяческих раздоров послужила почвой для образования ордена, основанного на пережитках древних учений, увенчанных христианской надстройкой? Такой орден вполне мог избрать название Эмпедесийского.
Или же, что куда проще, последователи Эмпедокла в этих краях и в новой эре продолжали развивать его учение, покуда обстоятельства не вынудили их вписаться в многообразие ветвей католической церкви. Должно быть, на этом пути происходили страшные вещи, тем не менее они ухитрились сохранить имя древнего учителя.
Вполне возможно, что так и было.