Значит, Машке проломили голову? Неспроста сие, неспроста, один шанс из тысячи, что насильственная Машкина смерть и то, что случилось с Юлией Андриевской, никак не связаны. Не исключено также, что теперь-то клубочек и распутается мало-помалу. Пусть Конюхов со Степановым засучат рукава, подключат кого надо из прокуратуры. Пора бы его бывшим коллегам оторвать свои толстые задницы от стульев и хоть чем-то заняться всерьез.
Кстати, о толстых задницах. Степанов, тот пока что поджарый в силу молодости, а вот Конюхов, прости господи, совсем обрюзг и ожирел. Вот уж кому надо шевелиться, а он уже лет десять как лишний раз не переломится. Выбрал нужную тактику и не утруждается. В этом деле ведь что главное - найти правильный подход к начальству, и всегда будешь на хорошем счету, независимо от результатов "бурной" деятельности. Одно обидно: Шатохин еще помнил Конюхова очень даже неплохим сыскарем, каким тот был, пока не "прозрел". А с другой стороны, имел ли он, Шатохин, моральное право так уж строго судить его, после того как сам выбрал себе жизнь полегче?
…Так, а эту куда несет?! Божий одуванчик, а туда же! Но… Но это же она! Старушка! Откуда она взялась? Точно, она! Старушка в газовой косынке неторопливо шла по пешеходному переходу. Поравнявшись с машиной Шатохина, она как будто запнулась, обернулась, посмотрела на него сквозь лобовое стекло и беззвучно шевельнула губами. А он все равно разобрал слова или внушил себе, что разобрал. Она сказала: "А Лешенька-то помер…" - и пошла себе дальше. На другой стороне улицы она быстро смешалась с толпой, и он уже не мог разглядеть даже ее косынку…
…Очнулся он от безумного рева позади, сигналили возмущенные водилы. На светофоре давно уже зеленый, а он, Шатохин, торчит, как пенек на футбольном поле. Шатохин резким рывком сорвал машину с места и помчался вперед, не разбирая дороги. Впопыхах пропустил свой поворот, хотел вернуться, потом с трудом вспомнил, что тут одностороннее движение, и притерся к обочине. С ним творилось что-то неладное, сейчас он особенно ясно это осознал. Ситуация требовала немедленного и радикального решения.
"Разобраться, нужно спокойно во всем разобраться, - внушал он себе, положив голову на баранку. - Прежде всего старушка… Ее не существует в действительности… Это чувство вины, причем гипертрофированное. Такое может случиться с каждым, а у него, Шатохина, просто все совпало. Ну, буквально одно к одному: несчастная любовь у дочки, девушка с репродукции…"
И дальше:
"Перестань дергаться, Шатохин, решай проблемы по мере их поступления. Вот что конкретно ты в данный момент должен делать? Двигать на службу, а после дежурства домой, там дочка, и жена пытается ее утешить как может".
Дочка, дочка, Шатохин скрипнул зубами, додумалась тоже, наглоталась транквилизаторов из-за какого-то слизняка, не стоящего доброго слова. Это хорошо, что все обошлось, промыли желудок и домой отпустили, а ведь все могло кончиться не дай бог как… Когда им ночью из больницы позвонили, жена сразу заголосила, точно по покойнице:
- Пропала, пропала наша Катя-а!..
У Шатохина сразу все из головы повыветривалось, кроме Катьки. Спроси сейчас, как они до больницы доехали, он и не вспомнит. Очутились как-то, и все. А там… Доктор смотрит на них с подозрением, словно печать наследственного изъяна ищет, и авторитетно заявляет, что все случаи суицида фиксируются в психдиспансере. Катька ревет белугой, однако благоверного своего вспоминает без прежнего пиетета, поняла, видно, каких дров сдуру наломала.
Утром они ее с грехом пополам забрали из больницы, и Шатохину вроде бы удалось уговорить доктора нарушить должностную инструкцию, чтобы дело обошлось безо всяких там учетов у психиатра, а то ведь у нас горазды поставить клеймо на всю жизнь. И сразу вспомнил про Юлию Андриевскую, будто явившуюся ему укоризненным видением, которое он, впрочем, тут же прогнал. Жаль, не навсегда. Навсегда у него с ней не получалось. Как и с той старушкой в газовой косынке. Это все, что было у них общего, потому что Юлия Андриевская существовала, а старушка нет.
Ну вот, можно считать, что разобрался. Тогда на службу, разве нет? Шатохин протянул руку и взял в руки мобильный телефон, набрал рабочий номер:
- Серафимыч? Это Шатохин… Слушай, тут у меня дома заварушка небольшая, как бы мне… Да, придумай что-нибудь, я потом отработаю, ты же знаешь. Ну спасибо, бывай.
Шатохин снова положил мобильник на сиденье и завел машину. Если не на службу, тогда домой? Но домой он не поехал, поехал он на Кутузовский.
* * *
На этот раз дверь ему открыл молодой красивый парень. Пожалуй, даже слишком красивый, но Шатохину на такие вещи, слава богу, начхать. Вид у парня был растерянный.
- Вы… Опять из милиции? - спросил он. - Но я уже все сказал, что знал, а Виктория пока не появлялась.
Наверное, недавно у него был Конюхов или Степанов. Вернее всего, Степанов, потому что у Конюхова слишком толстая задница.
- Ну проходите, проходите, что вы стоите… - Парень был явно не в своей тарелке, взвинчен до крайности.
Шатохин не стал возражать, вошел в просторную прихожую, всю в красном дереве или в чем-то покруче, как он механически для себя отметил.
Парень направился дальше, в глубь квартиры. Шатохин, окончательно и бесповоротно прогнавший последние сомнения относительно собственной роли в этой истории, уверенно двинулся за ним.
- Ну вот, только что ваш товарищ ушел. - Парень остановился посреди гостиной и развел руками. - Я только от него и узнал о… Маше. Жуткая история, жуткая… Позавчера она у нас была, убиралась здесь, как обычно, часов в шесть ушла. С тех пор мы ее не видели… А вчера она не приходила, но у нее вчера как раз выходной был, поэтому мы и не беспокоились…
Что при этом творилось с беднягой красавчиком, надо было видеть! Дергается весь, руками жестикулирует, как ветряная мельница, мимика - вообще не поддается описанию. Здесь явно что-то посерьезнее шока от неожиданного известия о смерти домработницы. За всем этим мельтешением какая-то мучительная мысль… Или страх?
А тут еще телефон на столе зазвонил, и его на редкость мелодичная трель вызвала у перевозбужденного красавца гримасу отчаяния. Он посмотрел сначала на телефон, потом на Шатохина, словно испрашивая совета, поднимать ли трубку. Потом не без колебания поднял ее со страхом, точно гремучую змею:
- А… Алло… Кто говорит? Леонид Борисович? Какой Леонид Борисович?.. А-а-а… Главный врач! Извините, тут у нас такое… Что вы говорите? Исчезла? Как исчезла? Н-но… Сюда? Звонила? Нет, она сюда не звонила… Где может быть? Да откуда же мне знать? Я ее вам доверил… В милицию? Зачем? Ах, вы уже заявили в милицию?! Так положено? Понятно… Да, если она здесь появится, поставить вас в известность? Конечно, конечно, поставим… А… А если не появится? Куда она еще может отправиться? Да не знаю я, не знаю… А, дача есть… В Ключах… Кстати, это не очень далеко… Да, известим вас, известим…
Красавчик уронил трубку на рычаг и поднял на Шатохина просто бешеные глаза:
- Очередная неприятность… Жена лежала в больнице и… и вдруг исчезла…
- В психиатрической больнице? - уточнил Шатохин.
- Ну да, - пожал плечами красавец, с которым творилось что-то несусветное, того и гляди в обморок грохнется. А потом по лицу его пробежала какая-то судорога, он посмотрел сквозь Шатохина и сказал: - А вот и Виктория.
Шатохин обернулся и увидел высокую бледную девицу со странно-лиловой шевелюрой. На девице были узенькие брючки с бахромой на щиколотках и пестрый, неравномерно вытянутый свитер.
- Здрасьте! - обожгла она его едким, как серная кислота, взглядом.
Шатохин кивнул с сумрачным видом.
- А вы кто будете? - поинтересовалась она и опустила на пол кожаный рюкзак, прежде болтавшийся у нее за спиной.
Но Шатохин не успел рта раскрыть, потому что заговорил красавец, можно даже сказать, заголосил, потому что каждое его слово чередовалось с полуистерическим всхлипом.
- Виктория! - Пауза, всхлип. - Кто-то убил… - Пауза, всхлип. - Машу…
- Машку? - В голосе молодой девицы удивление присутствовало, вне всякого сомнения, но такого уж вселенского горя не ощущалось. - Ты серьезно?
- Се…серьезно… Да вот товарищ из милиции…
- Вы из милиции? - Девица чуть не просверлила Шатохина насквозь своими пытливыми зелеными буравчиками.
- Я? - Он слегка отступил и улыбнулся. - Что вы, я этого не говорил. Я из Союза художников.
- Так какого черта вы тут толчетесь? - Девица интенсифицировала прицельное метание молний на шатохинскую голову. - И чего вы плетете небылицы про Машку?
- А я и не плел. Это вы лучше у молодого человека спросите. - Шатохин преспокойно повернулся и пошел в прихожую.
Девчонка вприпрыжку поскакала за ним и загородила заметно сутулой спиной дверь.
- Стоять! - рявкнула она отважно.
- А то что? - усмехнулся Шатохин. - Шаг вправо, шаг влево считается побегом?
- А то, что ты не из какого не из Союза художников, - прошипела она. - Я тамошнюю публику знаю, что-то ты на них не очень похож…
- Ай-яй-яй, - укоризненно покачал головой Шатохин, - а вы невежливая барышня, оказывается. Тыкаете мне, а я вам в отцы гожусь.
Она поморщилась:
- Только не надо меня воспитывать. Лучше выкладывай, кто ты такой, и побыстрее. Иначе позвоню в милицию. У нас квартира под охраной, а тут всякие темные личности шляются…
Шатохину наглая девица изрядно надоела, он перестал церемониться и передвинул ее чуть в сторону, чтобы освободить дорогу, но она и не думала уступать, завизжала на весь дом:
- Караул! Грабят! На помощь!
И протянула руку к платяному шкафу.
"Сейчас включит сигнализацию, - догадался Шатохин, - вот стерва!"
- Ну хватит! - Он схватил ее за руку и по возможности вежливо вытолкал из прихожей в гостиную.
- А ты чего стоишь, козел? - заорала она на пребывающего в прострации красавца, а Шатохин, не теряя времени даром, ринулся вон.
Он не милиции боялся, он драгоценное время терять не хотел.
Глава 19
- У тебя что, ноги отнялись? - Виктория схватила Филиппа за рукав и стала трясти. - Эй, ты хоть слышишь меня?
Филипп, смотревший куда-то в стенку, с трудом перевел на нее мутный взгляд:
- Это ты ее?
- Ты че, обдолбанный? - Вика встала на цыпочки и приблизила свое лицо к Филиппову чуть не вплотную. Даже принюхалась, шумно втянув в себя воздух.
Филипп как стоял, так и рухнул в кресло, потянув за собой Вику.
- Зачем ты это сделала?
- Что, что я сделала? - Вика подбоченилась и продолжила критический осмотр уже с расстояния. Кто бы ей объяснил, что творится с этим олухом!
- Убила… Машку убила! - застонал Филипп, обхватив голову руками. - Я же говорил, что не хочу никакой мокрухи… Ты мне обещала!
- Да с чего ты взял, что я ее убила? Эй, смотри на меня! - Вика присела на подлокотник кресла и надавала Филиппу пощечин. - Смотри на меня, слизняк, размазня! - повторяла она громким шепотом, а Филиппова голова только безвольно болталась туда-сюда. Он даже не пытался уклониться от ее оплеух. - Смотри на меня, мерзавец!
В последний раз она перестаралась - разбила ему в кровь губу, но это по крайней мере подействовало. Наконец-таки он сосредоточил на ней свой ускользающий взгляд и пожаловался как маленький:
- Бо-ольно…
- А как ты думал, кобель! Как тебя еще в чувство привести! Быстро выкладывай, что там с Машкой!
- А ты разве не знаешь? - Филипп дотронулся рукой до своей разбитой губы и поморщился. - Не верю!
Вика потеряла терпение:
- Веришь - не веришь, мне плевать. Давай все по порядку: что здесь произошло с утра?
- С утра? - Филипп глупо улыбнулся, и Вике снова захотелось как следует смазать его по роже. - С утра заявился гражданин по фамилии Степанов и показал удостоверение лейтенанта милиции… Сказал… Сказал, что в какой-то роще нашли труп Марии Игнатьевны Пастушковой, ей кто-то проломил голову…
- Машке проломили голову? - Вика призадумалась. Прежде всего ее волновало, поможет им Машкина смерть или, наоборот, навредит. Помозговав с полминуты, она так и не пришла к определенному выводу. - И кому понадобилось ее убивать? - вырвалось у нее.
Теперь Филиппова улыбка стала уж совсем идиотской:
- Да кому же еще, кроме тебя?
- Ты это серьезно или придуриваешься? - Вика взяла Филиппа за подбородок, а потом брезгливо оттолкнула.
- Кто здесь придуривается, так это ты, - возразил он бесцветным голосом. - Ты сама сказала, что если Машка не будет сговорчивой, то ты ее… - Филипп провел ребром ладони по горлу.
- Может, я чего и говорила, - запальчиво отозвалась Вика, - но не делала! Не убивала я ее, ясно тебе? Но кто же ее прикончил, вот что интересно? Выходит, она еще кому-то дорожку перебежала? - ударилась она в рассуждения. - Какие за ней еще делишки могли водиться, кроме того, что она здесь все вынюхивала? Что-нибудь на лично-бытовой почве? Сомнительно! Кто позарится на такую кобылу? В любом случае нам нужно дудеть в одну дуду: мол, ее жизнь за пределами этой квартиры нам неведома. Да так оно, собственно, и есть. Плохо только, что милиция теперь сюда повадится: это спросить, то уточнить…
- Ага, - тускло поддакнул Филипп, - они сказали, что еще тебя будут спрашивать.
- Пусть спрашивают, - махнула рукой Вика, - я знаю, как с ними разговаривать. Так что тут у нас все нормально, не паникуй, паренек! - Она решила, что настала пора слегка подбодрить своего размазню-подельника. - И следи за собой, а то чуть что - он уже в глубоком обмороке. - И спохватилась: - Кстати, ты, часом, ничего лишнего не сболтнул? Хотя бы этому типу, что якобы из Союза художников явился. До чего же он мне не понравился…
- Ничего я не сболтнул, - тоскливо пробормотал Филипп и вдруг выдал: - Все равно у нас ничего не выйдет, так и так прогорим. Чует мое сердце, зря мы все это затеяли… Безнадежно… Все безнадежно…
- Ты что это?.. - Вика уловила в последнем паническом выступлении Филиппа какие-то новые нотки. - Что еще стряслось?
- А-а-а… Ничего нового. - Прежнее Филиппово возбуждение сменилось полнейшей апатией. - Все то же самое…
- То же самое - это что? - Тревога не покидала Вику.
- А то, что, кроме Машки, тут еще всякого хватает… Меня шантажирует моя бывшая жена, - выпалил Филипп, которому вдруг ни с того ни с сего полегчало от одной мысли, что все это очень скоро закончится. А уж как - плохо или хорошо, - не имеет принципиального значения.
- Жена?! - вскрикнула Вика, будто ее ужалили. - Почему я о ней ничего не знала до сего дня?
- А она и не бывшая. - Филипп получал странное, почти физическое удовольствие от происходящих с Викой метаморфоз, причем не в лучшую сторону. И без того узкая Викина физиономия вытянулась, бледные губы задрожали, а фамильная - от папочки-художника - складка на переносице обозначилась с отчетливостью глубокой расщелины в скале. - Мы с ней и не разводились, просто у меня в паспорте штампа не было. А свидетельство о браке, оно у нее! - закончил он почти торжественно.
Вика потеряла дар речи минут на пять, а потом как завопит:
- Мразь! Какая же ты мразь! Да ты всех подставил, понимаешь ты это? Если эта история выплывет, все пропало!
- Я и говорю, все пропало… - равнодушным эхом отозвался Филипп. - Ну и хрен с ним…
- А вот и не хрен… - Вику стала бить нервная дрожь, такой он видел ее впервые. - Я не позволю, чтобы все рассыпалось, не позволю! Я так долго об этом думала, я стольким пожертвовала… Думаешь, так приятно было с тобой кувыркаться? И если бы только с тобой, а то еще с одним старым кобелем! Чтобы… Чтобы потом остаться ни с чем! Не позволю, слышишь, не позволю! - Ее трясло, будто в падучей.
Зато Филипп расслабился, словно в парной на верхней полочке:
- Это судьба, судьба, Викуля…
- Я тебе покажу, судьба! - ошпарила его крутым кипятком ненависти Вика. - Что, хочешь отмазаться? Не выйдет! Ты будешь со мной до конца, чем бы все это ни закончилось!
Филипп и не собирался спорить, только попросил:
- Не ори ты так, ладно? А то уже уши заложило.
Вика и впрямь замолчала, забегала по гостиной, кусая губы и щелкая костяшками пальцев. От ее бешеного мельтешения у Филиппа закружилась голова, он закрыл глаза и почувствовал себя вполне комфортно.
Потом она перестала стучать каблуками, и он уловил ее дыхание совсем близко, возле своего уха. Филипп открыл глаза и напоролся на Викин взгляд, предельно холодный и спокойный. Черт, как это у нее получалось, ведь только что, казалось бы, рвала и метала! Не женщина, а кошка! Нет, точно кошка, потому что называть ее женщиной сильное преувеличение.
- Значит, так, - деловито сказала она. - Я должна знать о ней все: кто она, где и на что живет, как вы с ней договаривались.
А Филиппа обуяла небывалая лень - зачем еще что-то рассказывать, да не все ли равно уже…
- Ну… зовут Лилькой. Лилия Арнаут, - нехотя разлепил он губы. - Мы с ней поженились еще там, в Молдавии, на моей родине… В Москву приехали женатыми, но без штампов в паспортах… Это Лилька так решила, договорилась в сельсовете, чтобы без печатей. В Москве мы с ней по-разному представлялись: то мужем и женой, то братом и сестрой… Снимали квартиры, короче, перебивались…
- С этого места поподробнее, - снова встряла Вика. - Как перебивались конкретно?
- Н-ну… - Филипп натужно вздохнул. - По-разному… На барахолках тряпьем трясли, еще… Лилька придумала ухаживать за стариками, но это дело пришлось быстро прикрыть. Мороки много, а выгоды никакой, только что квартира бесплатная…
- Это она придумала, чтобы ты нашел богатую дуру, которую можно доить? - поинтересовалась Вика. Вопрос, впрочем, был сугубо риторическим, она слишком хорошо знала этого пентюха, чтобы не догадаться: она, конечно же, она. Сам он не додумается зонтик в дождливую погоду прихватить. Более безмозглое и одновременно красивое существо трудно найти. А вот она, Вика, лопухнулась. Давно бы надо понять, что на этого придурка кто-нибудь уже давно наложил лапу. Она не первая такая умная и ничего нового не изобрела.
- Да, это она, - беззаботно подтвердил Филипп, - и Юлию она мне показала. И придумала, как познакомиться…
- О да! - Вика забарабанила пальцами по подлокотнику кресла. - Гениально! Это называется "простенько и со вкусом"! - Она запрокинула голову и захохотала. Внезапно оборвала смех и снова взялась за Филиппа. - И сколько ты должен ей отстегивать?
- Поначалу я только оплачивал ей квартиру, но потом у нее стали расти аппетиты… А когда она узнала, где теперь Юлия, что-то заподозрила, потребовала свою долю от наследства…
- От наследства! - Вика присвистнула. - Бедный папочка, если бы он знал, сколько претендентов на его добро, наверняка окочурился бы еще раньше. Ну и что ты?
- А что я? - Филипп был рад переложить все свои заморочки на щуплые Викины плечи, пусть тащит, если ей так хочется. - Она тут недавно намекнула, что, если ей срочно что-нибудь не обломится, дескать, пойдет к Измайлову и все ему выложит.
- Ну, молодец! - восхитилась Вика. - Все как доктор прописал. Надо думать, ты ей уже что-нибудь отволок?
- Картину из коллекции этих… Авангардистов. - Филипп отвел взгляд в сторону, впервые за время их продолжительной беседы. - Ну ту… Там круги, полосы…
- Ясно, - едко усмехнулась Вика, - ты же у нас известный знаток живописи. Она, наверное, тоже ценительница… Впрочем, неважно. Скажи лучше, она этим удовлетворилась?