Держать его на крючке, постоянно держать его на крючке, в подвешенном состоянии - вот чего она добивалась. И в конечном итоге добилась. Каждую минуту он ждал, что-то случится, что-то случится…
И таблетки… Нужно было как-нибудь от этого отвертеться, например, подсунуть ей что-нибудь безвредное вроде аскорбинки, но он, старый дурак, нелепо надеялся, что это последняя из ее "невинных" просьб. И потом, оставалось не так долго терпеть, а там она станет совершеннолетней и он прогонит ее из своей жизни пинками. Кажется, это было его единственное желание, по силе страсти не уступающее любовному. Да что там любовное! С тех пор как с ним приключилась такая проруха, он и думать забыл о женщинах, а намеки и авансы со стороны последних воспринимал в штыки. Маленькая дрянь с громким именем Виктория его совсем доконала.
- Анатолий Петрович?.. - В кабинет снова заглянула предельно вежливая Любаша.
- Ах да, пациент, - вспомнил он, - хорошо, пригласите его.
* * *
Звонка из квартиры Андриевских он так и не дождался, зато к концу рабочего дня, когда у него от усталости голова раскалывалась, нагрянула Вика, выглядевшая все тем же угловатым подростком в странном свитере-размахайке непонятного бурого цвета. Впрочем, Баева это больше не трогало и не удивляло, он уже успел понять, что у них, теперешних, у всех такая своеобразная манера подавать себя. Под стать растениям, которые долго держали в темноте, а потом, спохватившись, вынесли на свет. Поколение пепси, одним словом.
Она проскользнула в дверь с лукавым видом шкодливого ребенка и привычно устроилась на кушетке, бросив на пол свою сумку-рюкзак. Она всегда так делала. Повела зелеными кошачьими глазами:
- Что случилось? Что за странные звонки?
- Это я… - Голос вконец издергавшегося за день Баева дрогнул. - Это я должен спрашивать, что случилось.
Вика пожала острыми плечами, угловатость которых любовно подчеркивал вытянутый вдоль и поперек свитер:
- А что? Лично у меня все в порядке. Я даже французский подтянула, училка сказала, что пятерка мне на экзамене обеспечена…
- Перестань паясничать! - Баев забегал по комнате, сунув руки в карманы белого халата. Чтобы Вика не заметила, как от нервного перенапряжения дрожат его руки. - Немедленно, немедленно прекрати!..
- А, вы, видно, о Юлии, - вспомнила она. - Но что тут сделаешь, вы же доктор и лучше всех прочих понимаете, никто из нас от такого не застрахован. Человеческая психика - субстанция чрезвычайно хрупкая и подверженная неблагоприятным воздействиям… - Она шпарила, точно по заранее подготовленной шпаргалке, при том что это был несомненный экспромт. Язык-то у нее подвешенный, она излагает живо и убедительно, а в душе - смеется.
- Хватит трепа, - взмолился Баев, - я и так знаю, ты это умеешь, как и многое другое. Но вот о вредных воздействиях… - Он запнулся. - Скажи честно, ты приложила к этому руку?
- К чему? - Она обратила к нему по-детски невинный лик, и это тоже было одним из ее несомненных умений. И вот представьте себе, что будет, если ей, предположим, придется свидетельствовать в суде, не дай бог, против него, Баева. Он станет запинаться, жестикулировать дрожащими руками и нещадно потеть, а она выйдет на трибуну, ясная и неколебимая, и заведет свою ровную, льющуюся ручейком речь. Бр-р…
- К тому, что случилось с Юлией! - Баев был близок к тому, чтобы сорваться на позорный бабий визг.
- А я-то тут при чем?
- А таблетки? - Баев против своей воли перешел на шепот.
- Какие таблетки? - Личико по-прежнему оставалось незамутненно-чистым. - Те витамины, которые вы мне назначали?
- Витамины, витамины… - Баев сжал кулаки - опять же в карманах халата. - Эти "витамины" могут быть очень опасными!
- Да-а? - Только неподдельное удивление на лице, господа присяжные непременно прослезились бы. - А что же вы мне их назначили и даже не предупредили?
И Баев не выдержал, скатился-таки на визг:
- Что ты ломаешь комедию, все ты знала!
- Я-а? - Она ткнула себя пальцем в тщедушную грудь. - Да откуда же? Я понятия не имела о том, что препарат не безвреден, он стоял у меня в комнате в пузырьке, и любой мог взять таблеточку-другую без моего ведома. Там же было написано - ви-та-ми-ны.
Баев потерял дар речи. Выходит, он ее недооценивал, она еще хуже, чем он думал. Какой дьявольски изворотливый ум, какая непрошибаемая логика. Вот, значит, как она повернет в случае чего. Я, мол, глупая маленькая девочка, которой взрослый дядя-врач вручил лекарство. Я думала, обычные витамины, а оказалось - во флаконе это… не помню, как называется… а, кажется, психотропный препарат. А флакон стоял на виду, так что, сами понимаете… И с ней уже не поспоришь, потому что эти проклятые таблетки он и в самом деле положил в пузырек из-под витаминов, потому что они - списочные, их можно получить только по рецепту и то не в каждой аптеке.
- Ну что, что вы на меня смотрите? - Теперь она одарила его ангельской улыбкой. - По-моему, все так и было, разве нет?
Баев, совершенно обессилевший, рухнул на стул. По существу, ему нечего было сказать.
Вика же "поспешила ему на помощь" в свойственной ей инквизиторской манере:
- Да что вы волнуетесь? Ну перепутали вы таблетки, и что с того? Лично я не собираюсь поднимать по этому поводу шума. Так что живите себе спокойно, принимайте пациентов и не беспокойтесь. Вы уважаемый врач, руководите известной частной клиникой, и ваше будущее полно светлых перспектив. Лучше придите домой, примите ванну… Да, советую выпить что-нибудь успокаивающее, а то вон как у вас руки дрожат, бог знает что можно подумать…
У, ведьма, она заметила, что его колотит, хоть он и прятал руки в карманах халата. Да, такая далеко пойдет, даже очень далеко. Не девчонка, а дорожный каток.
Собственно, он так и сказал:
- Ты далеко пойдешь.
Она усмехнулась, и взгляд ее на одно короткое мгновение стал понимающе-холодным:
- Да я и не против. Сами знаете, какая нынче жизнь, - работы локтям хватает.
А потом встала с кушетки, непринужденно и сладко потянулась и повесила на плечо свой рюкзачок:
- Ну, раз уж мы все обсудили, я, пожалуй, пойду. Желаю успехов. И… самое главное, думаю, увидимся мы не скоро, так что не скучайте.
Он и глазом не успел моргнуть, а она уже выскользнула из кабинета, оставив его сидеть с открытым ртом. Что она там сказала: отправляйся домой и прими ванну? Только и осталось. Эта маленькая подленькая дрянь может над ним издеваться с полным на то правом. Дал он таблетки? Дал. На что рассчитывал, спрашивается? Ведь ясно же было, что не для благих целей они ей понадобились. Правда, он думал, что она наркоманка или приятели у нее наркоманы, а они этот препарат используют, чтобы легче выйти из ломки.
Ах, сколько теперь ни ищи себе оправданий, уже ничего не изменишь, только головная боль усиливается, видимо, спазм. Баев поднялся из-за стола и шаткой походкой направился к двери, чтобы позвать медсестру. Пусть укол ему сделает, что ли…
Глава 5
Пехоту похоронили, прямо как партийного бонзу в былые времена, достойно, без суеты, в хорошем гробу. Разве что не у Кремлевской стены, а в подмосковной деревеньке, на родине. Зато в ограде церкви, про которую на табличке, прикрепленной к каменной кладке стены, сообщалось, что она (церковь) является памятником архитектуры XVIII века и охраняется государством. Буханец, он же Буханка, внимательно изучил эту табличку, когда гроб с мертвым Пехотой выносили после отпевания.
Кстати, сам Пехота в гробу выглядел лучше, чем живой, так его санитары в морге подкрасили-подмазали, расстарались за хороший гонорар, мерзавцы, а ведь это было непросто, учитывая то обстоятельство, что Пехота схлопотал две пули и обе в голову. Когда, расплачиваясь, Буханка сделал скромным труженикам морга комплимент за хорошую работу, те, рассовывая деньги по карманам грязных халатов, довольно хмыкнули:
- А че, мы завсегда с нашим большим удовольствием. Так что, в случае чего, милости просим, обслужим по высшей категории.
Шутники, мать их!
Пехоту опустили в могилу, все столпились у ее краев, поочередно набирая в пригоршни комья мокрого глинозема и роняя их на крышку гроба. Мать Пехоты запричитала, но негромко, скорее для порядка, наверное, уже успела его оплакать еще до смерти. Как-никак профессия у сына была опасная - браток. Сестрица его младшая, красивая девка в черном платье до пят, стояла молча, придерживая мать за локоть. Деревенские собрались практически поголовно, благостные, с торжественно-умильными физиономиями. Видно, хорошо организованные похороны рассматривались ими как своеобразное шоу, которое еще долго можно будет вспоминать скучными зимними вечерами. Еще бы, одних только венков десяток, не меньше, и половина из живых цветов, а когда хоронили местного следователя, который по пьянке выскочил на своем "жигуленке" на закрытый железнодорожный переезд и попал под электровоз, поменьше было.
За Буханкиной спиной зашмыгал гайморитным носом Борюсик:
- Все, привалили. Будет теперь Пехота памятник архитектуры охранять, заняться-то все равно нечем. Ску-ука!
Смотри ты, какой оригинал, на кладбище ему, оказывается, скучно. Может, дискотеку для покойников организовать?
Скворец тоже не удержался, сказал мало, зато по существу:
- Все там будем…
И добавил:
- Вмазать охота.
- Вмажешь еще, успеешь, - пообещал ему Буханка.
Двадцатитрехлетнего Пехоту, прозванного так за привычку к месту и не к месту вставлять "Вперед, пехота!", прикончили во время разборки на автомобильном рынке, который все никак не удавалось поделить, уж больно много на него желающих было. Началось же все с обычной стрелки, потолковали, стали расходиться, и вдруг загремели выстрелы. Пехота рухнул лицом прямо в масляную лужу, натекшую из-под чьей-то тачки, а когда его подняли, то увидели, что одну пулю ему влепили прямо в глаз, а другую - в висок.
Поминки прошли не хуже похорон. Буханка с приятелями захватили с собой три ящика водки, закуску, все как водится. Выставили это дело родне, так что им и тратиться особенно не пришлось, как говорится, фирма взяла все расходы по организации мероприятия на себя. И за столом - а для траурного застолья сняли зал в местном кафе - Буханку с приятелями посадили на лучшие места. Деревенские молча работали челюстями, а Буханка, Борюсик и Скворец особенно не наваливались, неторопливо выпивали и закусывали, чай не голодные. Борюсик все пялился на младшую сестрицу новопреставленного, того и гляди слюна по подбородку побежит. Оно и понятно, девка аппетитная, ничего не скажешь. Не тощая и не толстая, а как раз то, что надо, пучеглазенькая, только как будто немного сонная. Может, успокоительных каких наглоталась?
Скворец уже минут пять гонял по тарелке скользкий маринованный шампиньон, все никак не мог его подцепить, и уже начал тихо материться.
- Ну ты, я смотрю, не снайпер, - хмыкнул Буханка, наблюдая за его маневрами.
- Ага, из "калаша" ты бы его быстрей уложил, - подключился к обсуждению Борюсик, не переставая при этом бросать хищные взгляды в сторону Пехотиной сеструхи.
Скворец, никак не отреагировав на эти замечания, уныло продолжил охоту на шампиньон.
Бодрящийся деревенский дедок с профессиональным малиновым румянцем на впалых щечках поднес к лиловым губам рюмку: "Ну, чтобы ему там, Витальке, не жестко лежать было", и осушил родимую залпом. Это свое пожелание Пехоте он повторил уже раз шесть, не меньше, неизменно вспоминая при этом одну и ту же историю:
- Он, Виталька, такой шустрый пацан был. Как-то залез ко мне в сад, целую пазуху яблок набил и сигак через забор. А я его уже за двором догнал и нажигал крапивой. А он отбежал на угол и кулаком мне грозит: я тебе, мол, зубы пересчитаю. Главное, че лез, не пойму, у самого ж дома яблок полно…
Буханка посмотрел на дедка с презрением. Чем-то он ему напомнил собственного дядьку, еще того жлоба, обчистившего их с матерью, когда Буханка еще под стол пешком ходил. Тоже был живчик и весельчак и словечки всякие простонародные в употреблении имел, а родную сестру с малолетним племянником выставил за порог и бровью не повел. Мать еще пыталась судиться за наследство, да ничего не отсудила, потому что быстро померла от нефрита, Буханку же отправили в детдом, а этот гад, ну, дядька, за год все пропил и подох под чужим забором.
Прочая публика, широко представленная на поминках, тоже не вызывала у Буханки особенных симпатий, типичные халявщики, ишь рожи какие. И на Пехоту им, конечно, наплевать, и жалости к нему никакой. Когда он живой-то был, они от него шарахались как от прокаженного и перешептывались по углам, а теперь пьют дармовую водку за упокой его души, в существование которой, поди, и не верят. А-а-а, хрен с ними и с Пехотой тоже хрен, сам виноват, все время лез на рожон, хотел быть самым крутым. Может, в нем Чечня говорила - вроде его контузило в первую кампанию, куда Пехоту законопатили салагой-срочником, - а может, он такой дурной с рождения. В такой пьяной деревне небось одни дураки и рождаются.
- Ну че, мужики, по коням? - осведомился Буханка, покосившись на Скворца с Борюсиком.
- Хорошо бы, - одобрил Скворец, заскучавший не меньше Буханки, и они поднялись из-за стола.
- Уже уходите? - встрепенулась мамаша Пехоты.
- Пора нам, мать, - вздохнул Буханка.
- Ну пора так пора, - отозвалась она, и ее блеклые глаза наполнились дежурной влагой. - Приходите еще как-нибудь…
- Не бойся, мать, мы тебя не забудем. Если какие проблемы, обращайся, - заверил ее Буханка. - А мы этого… козла, который Пехоту застрелил, из-под земли достанем.
Борюсик облизал губы и бросил прощальный взгляд в тот угол, где сидела Пехотина сеструха. А потом они вышли из кафе, уселись в джип и поехали в Москву. Дорогой они уже не вспоминали усопшего, только Борюсик отпустил смачный и весьма недвусмысленный комплимент его аппетитной сестрице. Остальные загоготали.
- Неплохо бы размяться, - мечтательно произнес неугомонный Борюсик.
- Не кощунствуй, сын мой, - прогнусавил Скворец, делая постную физиономию.
Борюсик не унялся:
- А че, Пехота сам это дело уважал, нет, скажешь?
Сидевший за рулем Буханка и сам подумал, что неплохо было бы закончить день на жизнеутверждающей ноте, чтобы покойники во сне не мерещились. Парень он вроде был без предрассудков, а все же чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Жил-был Пехота, и на тебе - сыграл в ящик. Конечно, такое уже случалось на его памяти с тех пор, как он прибился к группировке, но Пехотина смерть - это звоночек. Их теснят отовсюду, с ними не считаются, их не уважают, ни во что не ставят, а этот толстый кот Черкес совсем мышей не ловит…
- Может, Рыжую проведаем? - закинул пробный камушек Борюсик. - Пусть позовет девочек… После такого надо бы оттянуться на полную катушку…
- Ладно, позвони ей, - разрешил Буханка и, достав из кармана мобильник, швырнул на заднее сиденье.
Борюсик поймал телефон на лету, приложил к уху и быстро перебрал кнопки:
- Але… Рыжая, ты? Смотри ты, узнала! Че делаешь? Скучаешь? Я тоже и не один… Сообразим… Во-во, позови там кого-нибудь… О! Эту позови, Нинку, она такая ловкая, зараза… Ага, ее… Ну тогда мы у тебя через полчаса будем, лады?
Борюсик захлопнул крышку и торжественно объявил:
- Все, культурный досуг обеспечен!
Вот жеребец, такой охочий до баб, в то время как Скворец по этой части не очень ударяет, зато насчет выпивки ему равных нет, просто бездонная бочка какая-то, и кулаки впечатляющие: один удар - и собирай зубы в тряпочку. И, как все здоровяки, немногословный. Действительно, зачем много трепаться, если рожа красноречивее любых слов. Во всяком случае, когда он обходит торговцев на барахолке, никому из них не приходит в голову артачиться.
Рыжая встретила их радушно. Они еще не успели раздавить на троих бутылку, точнее, на четверых, как заявились девочки. Нинка, по специальной Борюсиковой заявке, и еще две, которых Буханка видел впервые: одна тощая с иссиня-черными крашеными волосами, собранными в пучок на макушке, другая длинноносая и веснушчатая. Ни первая, ни вторая Буханке не приглянулась. Нинка, кстати, тоже была еще та красотка, но имела что-то такое, от чего Борюсик тащился. Вернее, умела.
Девки уселись за стол, опрокинули по рюмашке и уставились на Буханку, Борюсика и Скворца: мол, начинайте, чего тянуть. Борюсик сразу облапил свою Нинку. Скворец молча достал из-под стола очередную бутылку водки. Буханка закурил, все еще прикидывая, на какой из двух девок остановить выбор. И уже почти решил, но в его планы вмешался ни с того ни с сего очнувшийся мобильник, небрежно брошенный среди закусок.
Буханка рывком поднес его к уху:
- Да!
Звонил Черкес, авторитет которого в Буханкиных глазах в последнее время существенно пошатнулся.
- Буханка, ты? - прошелестело в ухо.
- Я, хозяин, - тускло отозвался Буханка.
- Где тебя черти носят?
- Так мы же Пехоту хоронили, - отчитался Буханка.
Борюсик и Скворец тоже насторожились.
- Скоро я тебя похороню, - ничего не выражающим голосом пообещал Черкес. - Кончайте бухать.
Буханка чуть не задохнулся:
- Но мы же поминаем…
- Еще успеете, - отрезал Черкес, - лучше дуйте в "Жемчужину". Те, что Пехоту порешили, как раз там, тепленькие. Разберитесь с ними, мальчики…
Буханка захлопнул крышку мобильника и погладил ладонью свой стриженый затылок.