Когда он вышел на Нурахамнгатан, небеса разверзлись над его головой. Он постоял под проливным дождем, чувствуя, как прохладные струи смывают и уносят прочь омерзение, накопившееся за время визита к Струверам. Сейчас он хотел только одного - поскорее вернуться домой, обнять Эрику и почувствовать под своей ладонью, как в ее животе бьется пульс новой жизни. Ощутить, что мир не такое уж мрачное место, каким иногда кажется. Так просто не должно быть.
~ ~ ~
Лето 1979 года
Казалось, что прошли месяцы, но она понимала, что это не так. Каждый час в темноте и в одиночестве тянулся бесконечно долго, словно целая жизнь.
У нее было слишком много времени для размышлений. Слишком много времени ощущать боль, рвущую каждый нерв. Слишком много времени думать о том, что она потеряла. Или потеряет.
Сейчас она уже понимала, что не выйдет отсюда. Никто не сможет вытерпеть такую боль. И при этом еще никогда прежде ее не касались руки такие мягкие и нежные, как его. Еще никогда ничьи руки не гладили ее с такой любовью и не будили в ней жажду прикосновений. Не грубые и не мучительные, но мягкие и нежные. Если бы ей довелось почувствовать что-нибудь похожее раньше, все было бы иначе. Теперь она это знала. Ощущение, когда он проводил своими руками по ее телу, было таким чистым, таким невинным, что она загоралась изнутри, как звезда. Никогда прежде ничего подобного она не чувствовала.
В темноте он был для нее всем и был ее всё. Он ни разу не произнес ни одного слова, и она фантазировала, представляя себе, как звучит его голос. Тепло, отечески. Но когда приходила боль, она его ненавидела. Тогда она могла его даже убить. Если бы только смогла.
~ ~ ~
Роберт нашел его в сарае. Они знали друг друга слишком хорошо, и Роберт не сомневался, что Йохан пойдет именно туда: он всегда так делал, когда хотел подумать о чем-нибудь. Когда он увидел, что дома никого нет, то направился прямо сюда и легко нашел брата. Йохан сидел на полу, охватив руками колени.
Они были настолько разными, что иногда Роберту даже не верилось, что они действительно братья. Что касается его самого, то Роберт считал себя человеком действия и гордился тем, что ни минуты своей жизни не потратил на сложные размышления типа "Что могло бы быть, если…". Он сначала действовал, а потом уже смотрел, что выходит. Руководствуясь девизом "Поживем - увидим", он считал, что не стоит ломать себе голову над тем, что ты не можешь изменить. Жизнь идет и так или иначе заканчивается - это в порядке вещей.
Йохан, напротив, был слишком глубокомысленным. Иногда в минуты просветления Роберт чувствовал уколы совести, видя, как слепо младший брат следует его примеру. Но он тут же говорил себе, что, с другой стороны, наверное, так для него самого лучше. Йохан не мог по-другому, он бы растерялся. Они были сыновьями Йоханнеса Хульта, и казалось, что над их семейной ветвью висит какое-то проклятие. Никто из них не сможет его победить и изменить себя и свою жизнь, так какой смысл пытаться?
Роберт не признался бы в этом и под пыткой, но он любил своего брата больше всего на свете. И его сердце сжалось, когда он увидел силуэт Йохана в полутьме. Казалось, его мысли где-то очень далеко, в сотне километров отсюда. Йохан выглядел глубоко расстроенным. С ним бывало такое: на него словно наплывало какое-то облако меланхолии, иногда надолго. И в такие периоды он забивался в темный затхлый сарай. Но нынешним летом это случилось с Йоханом в первый раз. Роберт физически почувствовал настроение брата, когда переступил порог.
- Йохан?
Ответа не последовало. Ступая осторожно, почти бесшумно, он подошел, сел на корточки перед братом и положил ему руку на плечо.
- Йохан, ты опять тут засел.
Младший брат лишь кивнул головой. Когда Йохан поднял голову и посмотрел на Роберта, тот с удивлением увидел, что лицо брата мокрое от слез. Это что-то новое: раньше, когда на Йохана накатывало, он не плакал. Роберт забеспокоился:
- В чем дело, Йохан, что случилось?
- Папа, - едва внятно произнес Йохан, так тихо, что Роберт едва расслышал, и его голос сорвался в плач.
- Что ты такое говоришь про папу, Йохан?
Йохан несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и потом сказал:
- Все теперь поймут, что папа не виноват, он тут ни при чем, что эти девушки пропали. Ты понимаешь, люди наконец поймут, что это не он сделал.
- Ты о чем вообще говоришь?
Роберт встряхнул Йохана, внезапно почувствовав, как в груди захолонуло.
- Мамаша ходила в поселок и слышала, что нашли убитую девушку, а вместе с ней тех двоих, которые пропали. Ты понимаешь? Девушку убили сейчас, никто теперь не сможет сказать, что это сделал наш отец.
Йохан засмеялся, в его смехе слышались истеричные нотки. Роберт все еще не мог до конца поверить в то, что услышал. С тех самых пор, когда он нашел отца на полу в сарае с веревкой на шее, он мечтал и представлял себе, что в один прекрасный день услышит те самые слова, которые сейчас произносил Йохан.
- Ты не шутишь? Потому что если это шуточки, тогда я из тебя все дерьмо вышибу.
Он сжал кулак, но Йохан продолжал смеяться своим истерическим смехом, слезы лились по его лицу. И Роберт понял, что это слезы радости. Йохан потянулся к нему и обнял Роберта так сильно, что у того перехватило дыхание. И он понял, что все сказанное братом - чистая правда, и тоже обнял его в ответ, как только мог. Наконец их отец будет оправдан. Наконец они и мать смогут ходить по поселку с высоко поднятой головой, и никто не будет шептаться за спиной и показывать на них пальцем, как прежде. Они все заткнутся со своими вонючими сплетнями. Двадцать четыре года они трепались и поливали дерьмом их семью - пусть стыдятся.
- А где мать? - Роберт разжал объятия и вопросительно посмотрел на Йохана, который начал непроизвольно хихикать. Он попытался сказать что-то, но его так сильно разбирал смех, что Роберт ничего не понял. - Что ты говоришь? Успокойся и скажи ясно. Где мамаша, я спрашиваю?
- Она пошла к дядьке Габриэлю.
Роберт помрачнел:
- А какого хрена она делает у этого гада?
- Режет правду-матку, как я думаю. Я никогда не видел, чтобы мамаша так распалялась. Когда она вернулась домой и рассказала о том, что услышала от людей, она тут же собралась пойти к Габриэлю, чтобы объяснить ему, как она сказала, кто он такой. Чтобы Габриэль узнал, что он сделал. Но вообще ты бы ее видел! Волосы дыбом, из ушей разве что дым не валит! Вот такое кино.
Когда Роберт представил себе Сольвейг со вздыбленными волосами и пыхающую клубами дыма из ушей, он тоже засмеялся. Он всегда помнил мать еле волочащейся бормочущей тенью, так что представить ее в виде разъяренной фурии было действительно очень смешно.
- Хотелось бы мне посмотреть на рожу Габриэля, когда она к нему ворвется. А там еще тетка Лаине, не забудь.
Йохан сделал довольно противную физиономию, начал крутить руками и произнес занудным голосом, изображая тетку:
- Но, Сольвейг, дорогая Сольвейг, не надо употреблять такие слова.
И братья от смеха покатились по полу.
- А ты об отце хоть иногда думаешь?
Вопрос Йохана заставил их обоих вновь посерьезнеть. Роберт немного помолчал, потом ответил:
- Ну да, думаю, конечно. Хотя мне трудно вспомнить что-нибудь другое после того, как я увидел его тогда, в тот день. Я вспоминаю, какой он был счастливый и как он шутил, как кружился и подбрасывал меня в воздух. Но я это вижу как бы со стороны, вроде фильма.
- Я понимаю, что ты хочешь сказать.
Они лежали на полу бок о бок и смотрели в потолок. Дождь продолжал стучать по крыше. Йохан сказал тихо:
- Ведь он же нас любил, Роберт?
Роберт ответил так же негромко:
- Любил, Йохан. Конечно, он нас любил.
Эрика услышала, как Патрик стряхивает воду с зонтика у двери, медленно поднялась с дивана и пошла его встречать.
- Привет!
Патрик вопросительно огляделся вокруг. В доме воцарились тишина и покой. Судя по всему, он этого явно не ожидал. Вообще-то Эрика на него немного дулась, потому что за весь день Патрик ни разу ей не позвонил. Но Эрика была очень рада видеть его дома и решила помиловать. Она очень хорошо знала, что он примчится, стоит ей только позвонить ему на мобильный, и ни секунды не сомневалась, что Патрик вспоминал о ней тысячу раз за день. Она также не сомневалась в крепости и надежности их отношений, и ей было очень приятно это чувствовать.
- А где Конни и бандиты? - спросил Патрик, понизив голос, потому что не был уверен в том, что оккупанты не затаились где-нибудь поблизости.
- У Бритты на голове почему-то оказалась миска с колбасой и макаронами, и после этого им вдруг расхотелось оставаться здесь. Такие вот неблагодарные люди.
Эрика ощутила несказанное удовольствие, увидев изумленное лицо Патрика.
- Я просто-напросто вышла из себя. Иногда люди переходят все мыслимые и немыслимые границы. Похоже, что с этой частью моих родственников нам не придется общаться ближайшую сотню лет. Но я почему-то не очень горюю по этому поводу. А ты как?
- Нет, конечно, боже упаси. - Патрик вопросительно поднял брови и внимательно посмотрел на Эрику. - Ты что, действительно это сделала: вывалила ей на голову полную миску харчей?
- Честное благородное слово, все мои хорошие манеры и воспитание как ветром сдуло. Теперь мне рая не видать как своих ушей.
- Ты сама ангелочек, я с тобой и так как в раю, так что, может, и ничего…
Патрик пощекотал ее шею как раз там, где ей было щекотнее всего, и Эрика со смехом отодвинулась от него.
- Давай я приготовлю горячий шоколад, а ты мне расскажешь во всех подробностях про Величайшую Битву Всех Времен и Народов.
Патрик взял Эрику за руку, повел в кухню и помог сесть за стол.
- Ты выглядишь усталым, - сказала Эрика. - Как твои дела?
Патрик вздохнул, смешивая "O'boy" с молоком.
- Как тебе сказать… Дело чуть сдвинулось, но не более того. Нам еще очень повезло, что криминалисты проработали место преступления до того, как погода поменялась. Если бы мы нашли их вчера, а не позавчера, дождь бы все испортил. И большое тебе, конечно, спасибо за материалы из библиотеки. Они здорово пригодились. - Патрик сел напротив Эрики в ожидании того, пока шоколад сварится. - Ну а ты как? Как себя чувствуешь? С малышом все в порядке?
- У нас все хорошо, наш будущий футболист бодр и весел, как обычно, и день у меня выдался просто замечательный, потому что я выставила наконец Конни и Бритту. Это именно то, что нужно: избавиться от оравы полоумных родственников и потом спокойно почитать.
- Здорово. Тогда мне не надо ни о чем беспокоиться.
- Нет, конечно, ни капельки.
- Ты хочешь, чтобы я попробовал завтра остаться дома? Может быть, в крайнем случае мне придется уехать ненадолго, но я постараюсь быть поблизости.
- Большое тебе спасибо, но со мной все в порядке. Я думаю, гораздо важнее, чтобы ты нашел убийцу, пока следы еще свежие. И я всегда знаю, что ты рядом. - Эрика улыбнулась, похлопала Патрика по руке и продолжила: - Кроме того, у нас, к сожалению, началась паника. Люди меня расспрашивали, пытаясь вытянуть, что вам удалось узнать. Я, конечно, им ничего не сказала. - Эрика перевела дух. - И между прочим, очень много народа отменили свои заявки в туристическом бюро, опасаясь ехать сюда. А те, кто на катерах и яхтах, тоже уплывают из Фьельбаки в другие места. Так что вам лучше поскорее раскрыть это дело, пока все местные, которые зарабатывают на туристах, не начали на вас давить.
Патрик кивнул, он боялся, что именно это и произойдет. Истерика и паника будут продолжаться до тех пор, пока они не посадят виновного за решетку. Для поселка вроде Фьельбаки, который жил туристическим бизнесом, их медлительность могла обернуться катастрофой. Патрик припомнил одно лето года два назад, когда в округе объявился насильник. На протяжении июля четверо стали его жертвами, пока наконец они не поймали преступника. Местные предприниматели тогда буквально на коленях стояли, умоляя поймать его поскорее, потому что Фьельбака перестала существовать для туристов и они перебрались в ближайшие поселки Греббестад и Стрёмстад. А убийство делало ситуацию еще хуже. Слава богу, что разговаривать с местными предпринимателями было обязанностью Мелльберга. Патрик ничуть не жалел о том, что не ему приходится заниматься этим.
Патрик слегка помял переносицу пальцами: у него жутко разболелась голова. Он собрался принять таблетку от головной боли, как вдруг вспомнил, что ничего не съел за целый день. Еда была одним из соблазнов, перед которым Патрик не мог устоять, о чем ясно свидетельствовала его довольно кругленькая талия. И он едва ли мог припомнить, когда забывал бы пообедать или поужинать или тем более не вспомнить о еде за целый день. Патрик чувствовал себя слишком усталым, чтобы приготовить что-нибудь серьезное, поэтому соорудил себе бутерброды с сыром и тресковой икрой. Патрик ел бутерброды, макая их в горячий шоколад. Как обычно, Эрика смотрела на него как на извращенца при виде этой, по ее мнению, ужасной гастрономической комбинации. Но Патрик считал это пищей богов. К концу третьего бутерброда от головной боли не осталось и следа, и Патрик почувствовал себя человеком.
- Ты ничего не будешь иметь против, если мы пригласим Дана и его девушку на уик-энд? Мы можем гриль устроить.
Эрика сморщила нос и ничего не сказала. Судя по всему, восторга у нее это предложение не вызвало.
- Ну послушай, ты ведь не дала Марии ни одного шанса. Сколько раз ты с ней встречалась? Два?
- Да-да-да, я знаю. Но она же такая… - Эрика покрутила носом, пытаясь подобрать подходящее определение. - Соплячка.
- Ну, с этим она ничего не может поделать. Да, она действительно молоденькая. И я прекрасно понимаю, что она кажется немножко глуповатой, но кто ее знает, может быть, она просто смущается. Так что уж хотя бы ради Дана можно немного напрячься и потерпеть. Я хочу сказать, в конце концов он выбрал именно ее, и что же тут странного, если после развода с Перниллой у Дана появился кто-то.
- Удивительное дело, каким ты иногда бываешь понятливым и терпеливым, - сказала Эрика мрачно, но при этом вынуждена была признаться себе, что Патрик совершенно прав. - Что это ты так за нее заступаешься?
- Я всегда заступаюсь за двадцатилетних девушек: у них масса достоинств.
- Да ну! Каких? - спросила Эрика подозрительно, хотя тут же поняла, что Патрик над ней просто издевается. - А, да ладно тебе, ты, пожалуй, прав. Конечно, мы пригласим Дана и его цыпочку.
- Послушай…
- Да-да, конечно, Дана и Марию. Это наверняка будет захватывающе. Я, пожалуй, достану из кладовки кукольный домик Эммы, чтобы ей было чем заняться, пока мы, взрослые, будем ужинать.
- Эрика…
- Да, конечно, сейчас прекращаю. Но у меня от нее что-то вроде тика.
- Какая злая девочка. Иди лучше сюда и обними меня, вместо того чтобы строить зловещие планы.
Эрика села рядом с Патриком на диван, и они прижались друг к другу. Такие минуты помогали Патрику если не забывать, то, по крайней мере, спокойнее воспринимать темные стороны человеческой натуры, с которыми ему приходилось сталкиваться на работе. Эрика поддерживала его в мысли о том, что он делает этот мир чуточку надежнее и безопаснее - в первую очередь для нее и для их будущего ребенка. Патрик думал об этом и чувствовал, как под его ладонью в ее животе барабанит ножками их дитя. Снаружи за окном задувал ветер, наступали сумерки, и небо из серовато-голубого стало пламенеюще-красным. Судя по закату, завтра ожидался солнечный день.
Предположения Патрика насчет солнца полностью оправдались. От дождя остались одни воспоминания, и днем над прогревшимся асфальтом отчетливо виднелся дрожащий воздух. Хотя на Мартине были всего лишь шорты и майка, он обливался потом, это стало его естественным состоянием. Вчерашняя прохлада вспоминалась как какой-то сон.
Он чувствовал некоторую растерянность, не зная, чем ему сейчас заняться. Патрик находился в кабинете у Мелльберга, так что Мартин не мог пойти посоветоваться с ним. Он ждал сведений из Германии: немецкая полиция могла позвонить ему в любой момент, и Мартин боялся упустить что-нибудь из того, что они ему скажут, из-за далеко не блестящего знания немецкого. Неплохо бы подыскать кого-нибудь, кто помог бы ему с переводом. Но к кому ему обратиться, кого попросить помочь? Те переводчики, с которыми они раньше имели дело, по большей части говорили на языках балтийских стран, а также на русском или польском: их привлекали для решения проблем с украденными автомобилями, которые перегоняли в эти страны.
Мартин подтянул к себе справочник и стал его перелистывать, скорее на всякий случай, не особенно рассчитывая найти там что-нибудь нужное, потому что сам точно не знал, что ищет. Один из разделов справочника подал ему блестящую идею: учитывая, какая тьма немецких туристов проносится через Фьельбаку каждый год, в местном туристическом бюро обязательно должен найтись кто-нибудь, кто хорошо владеет немецким. Он быстро набрал номер и услышал в трубке отчетливый, приятный и жизнерадостный женский голос:
- Туристическое бюро Фьельбаки. Доброе утро. Меня зовут Пиа.
- Привет, я Мартин Молин из полицейского участка Танумсхеде. Я бы хотел спросить, есть ли у вас кто-нибудь, свободно говорящий по-немецки?
- Ну, в таком случае это, наверное, я. А в чем дело?
С каждой секундой в голосе слышалось все больше искреннего участия, и Мартин принял решение.
- А я не мог бы подъехать и поговорить с тобой об этом? Найдется у тебя время?
- Да, конечно, я иду на обед через полчаса. И если ты сможешь быть здесь в это время, то тогда мы, может, пообедаем в кафе "Брюгган"?
- Просто замечательно, тогда увидимся через полчаса.
С самыми приятными чувствами Мартин положил трубку. Он не вполне отдавал себе отчет, почему в нем забродили какие-то легкомысленные настроения, но голос ему явно очень понравился.
Когда спустя полчаса Мартин, припарковав автомобиль перед Ернбуден, пробирался через толпу туристов на площади Ингрид Бергман, он ощутил какую-то необъяснимую дрожь в ногах. Он напомнил себе, что идет не на свидание, а занимается работой, но не мог отрицать, что будет очень разочарован, если у Пиа из туристического бюро окажутся лошадиные зубы и в ней будет килограмм двести весу.
Он поднялся на террасу, где стояли столики, и огляделся вокруг. Девушка в синей блузке и с цветным шарфом с логотипом турбюро, сидевшая за дальним столиком, помахала ему рукой. Мартин вздохнул с облегчением. К его великой радости, его догадки оправдались: Пиа выглядела сладкой, как шоколадка. Большие карие глаза и темные кудрявые волосы; жизнерадостная улыбка, белоснежные зубы и очаровательные ямочки на щеках. Да, обедать с ней будет много приятнее, чем запихивать в себя холодный макаронный салат на пару с Хедстрёмом на кухне в полицейском участке. Нет, не то чтобы ему не нравился Хедстрём, но он не шел ни в какое сравнение с красивой девушкой.
- Мартин Молин.
- Пиа Лёфстедт.
Обмен представлениями был закончен, и высокая светловолосая официантка приняла у них заказ. Оба, не сговариваясь, заказали рыбный суп.