- Извини, - произнесла Анна тихим виноватым голосом и быстро подняла стакан.
- Эмма, - Густав перевел свое внимание с матери на дочь, - тебе не стоит играть здесь с парусом, я тебе уже говорил. Иди играй там.
Четырехлетняя дочь Анны продолжала свои забавы и полностью его проигнорировала. Густав начал приподниматься, но Анна его опередила:
- Я ее заберу, она просто тебя не слышала.
Девочка недовольно захныкала, когда ее уводили прочь от взрослых, и сделала свою, наверное, самую страшную гримасу.
- Ты глупый, - заметила Эмма и попыталась лягнуть Густава по голени.
Эрика невольно улыбнулась уголками рта. Густав схватил Эмму за руку, чтобы ускорить процесс изгнания, и Эрика первый раз увидела, как в глазах Анны зажегся недобрый огонек. Она отбросила руку Густава и прижала Эмму к себе.
- Не трогай ее.
Он примирительно поднял руки.
- Ну извини. Но у тебя совершенно невоспитанные дети, кому-то же надо их немного цивилизовать.
- Спасибо, мои дети прекрасно воспитаны, и я сама буду решать, как с ними поступать. Ну-ка давай, собирайся, мы сейчас пойдем к Оке и купим немного мороженого.
Она приглашающе посмотрела на Эрику, которая с удовольствием приняла предложение побыть с сестрой и ее детьми без господина Совершенство. Они усадили Адриана в коляску, и Эмма радостно побежала перед ними.
- Ты думаешь, что я, может быть, слишком дерганая? Большое дело, он ее всего лишь взял за руку. Я и сама прекрасно понимаю, что, наверное, чересчур ношусь с детьми, после того что сделал Лукас…
Эрика взяла сестру под руку.
- Я думаю, что ты ничуть не преувеличиваешь, защищая своих детей. Я, например, считаю, что твоя дочь отлично разбирается в людях, и тебе надо было позволить Эмме дать ему хорошего пинка.
Анна помрачнела:
- А сейчас мне кажется, что ты перегибаешь, ничего страшного не случилось, когда я сейчас об этом думаю. Если человек не привык иметь дело с детьми, то нет ничего удивительного, если они его могут раздражать.
Эрика вздохнула, на секунду ей показалось, что к сестре вернулась способность проявлять характер и добиваться в отношении себя и детей такого обращения, которого они заслуживали. Но похоже, что Лукас поработал очень хорошо.
- А как дела с опекой?
Эрике сначала показалось, что Анна собирается отмолчаться, но потом она все же ответила тихим голосом:
- Дела идут не очень. Лукас принял решение и из кожи вон лезет, чтобы добиться своего. То, что я встретила Густава, его только еще больше разозлило.
- А что он может сделать, у него же нет никаких оснований? Я хочу сказать - какие у него могут быть доводы утверждать, что ты плохая мать? А он сможет добиться права опеки над детьми только в том случае, если это докажет.
- Да, хотя Лукас обычно действует наверняка, и он землю носом роет, чтобы меня опорочить.
- Но твое заявление в полицию на него насчет жестокого обращения с ребенком, что бы он там ни врал, - это факт, который перевесит все остальное.
Анна не ответила, и у Эрики появилось очень неприятное подозрение.
- Да ты что, так и не заявила на него? Ты врала мне прямо в лицо, что подала заявление, а на самом деле об этом даже не думала?
Анна старалась не смотреть в глаза Эрики.
- Ответь мне, это так? Я права?
Анна ответила раздраженно:
- Да, ты права, дорогая старшая сестра, но не тебе меня судить, ты никогда не была в моей шкуре, так что ты ни хрена не знаешь, каково это - постоянно жить и бояться, что он с тобой сделает. А если бы я на него заявила, то он бы устроил за мной настоящую охоту и загнал бы меня в могилу. Я надеялась, что он оставит нас в покое, если я не пойду в полицию. Сначала ведь так оно и было, верно?
- Да, конечно, а потом все изменилось. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Ну ты и задница, Анна, надо же все-таки смотреть чуть дальше собственного носа.
- Тебе легко говорить. Сидишь тут, как за каменной стеной, об этом только мечтать можно. У тебя мужик, который тебя обожает и слова тебе плохого никогда не скажет. Кроме того, у тебя денежки в банке после книги об Алекс. Тебе чертовски легко рассуждать. Ты не знаешь, что это такое - быть одной с двумя детьми и корячиться, чтобы кормить их каждый день и одевать. У тебя так все просто, так хорошо. И пожалуйста, не думай, что я дура и не заметила, как ты смотрела на Густава - как на дерьмо какое-нибудь. Ты считаешь, что знаешь все на свете, а на самом деле не знаешь ни хрена.
Анна не дала Эрике ни шанса попытаться сказать что-то в свое оправдание, а просто повернулась и чуть не бегом пустилась через площадь, катя перед собой коляску с Адрианом и крепко держа Эмму за руку. Эрика осталась стоять одна на тротуаре с комком в горле и слезами на глазах. Она стояла и думала, как могла свалять такого дурака, она ведь не имела в виду ничего плохого. Единственное, чего она хотела для Анны, так это чтобы ей было хорошо. Она это заслужила.
Якоб поцеловал мать в щеку и степенно пожал руку отцу. Они всегда поддерживали такие отношения: скорее отстраненные и корректные, чем теплые и сердечные. Наверное, довольно странно воспринимать собственного отца как чужака, но при их отношениях это становилось наиболее верным определением. Конечно, он много раз слышал истории о том, как его отец не смыкая глаз сидел днем и ночью в больнице вместе с мамой, но он слабо это помнил, словно сквозь дымку, и это не сделало их ближе. Вместо этого он сблизился с Эфроимом, которого чаще воспринимал как отца, нежели как дедушку. А после того как Эфроим спас ему жизнь, отдав ему для пересадки свой костный мозг, в глазах Якоба он обрел венец героя.
- Ты сегодня не работаешь?
Его мать выглядела встревоженной и напуганной, как обычно. В который раз Якоб задал себе вопрос: что за страхи терзали ее, какие жуткие чудовища мерещились ей за каждым углом? Всю жизнь она, казалось, балансировала на краю какой-то пропасти.
- Думаю, я поеду туда чуть позже и немного поработаю сегодня вечером. Я почувствовал, что мне надо приехать сюда: захотелось посмотреть, как вы тут. Я слышал, что они вам окна побили. Мам, почему ты мне не позвонила? Папе - это понятно, но я мог приехать очень быстро.
Лаине улыбнулась, с любовью глядя на сына:
- Я не хотела тебя беспокоить. Ты плохо себя чувствуешь, когда тебя выводят из равновесия.
Якоб не ответил, но улыбнулся мягкой терпеливой улыбкой. Она положила ладонь ему на руку:
- Я знаю, я знаю, но уж такая я есть. Сам понимаешь, меня уже не переделаешь. Старого пса новым штукам не научишь.
- Ты не старая, мама. Ты по-прежнему выглядишь как девочка.
Лаине покраснела от удовольствия. Якоб всегда знал, что ей нравится слушать комплименты, и он охотно их делал. За многие годы не слишком веселой жизни с отцом она вряд ли услышала от мужа хотя бы несколько ласковых слов. Габриэль нетерпеливо заерзал в кресле и поднялся.
- Ну так теперь, когда полиция поговорила с твоими чертовыми кузенами, будем надеяться, они присмиреют хотя бы на время.
Габриэль пошел в направлении своего кабинета.
- У тебя есть время посмотреть на мои расчеты?
Якоб поцеловал руку матери, поклонился и пошел следом за отцом. Несколькими годами раньше Габриэль начал активно посвящать сына в дела, и его обучение быстро продвигалось. Габриэль хотел быть уверенным в том, что, когда понадобится, Якоб будет полностью готов принять дела после него. К счастью, Якоб имел природные склонности к ведению хозяйства и с одинаковой легкостью разбирался и в цифрах, и в практических делах. Какое-то время они сидели, склонившись над столом голова к голове, над бухгалтерскими книгами, но потом Якоб потянулся и сказал:
- Я, наверное, схожу наверх и посижу немного в комнате дедушки, я давно там не был.
- Хм, что? Да, конечно, иди, - бросил Габриэль, погрузившийся в свой любимый мир цифр.
Якоб поднялся по лестнице на второй этаж и медленно подошел к двери слева, которая вела во флигель. Эфроим жил там до самой своей смерти. Много часов, начиная с самого детства, Якоб проводил вместе с дедом.
Он вошел внутрь: все стояло на своих местах. Это Якоб упросил своих родителей не занимать флигель и ничего там не менять, и они уважительно отнеслись к его желанию, понимая своеобразный, можно сказать, уникальный характер связи между ним и Эфроимом.
Комната была немым свидетельством силы. Ее обстановка, очень мужская и скупая, разительно отличалась от остальной обстановки в доме, и Якоб, входя сюда, всегда чувствовал, что ступает в другой мир.
Он сел в кожаное кресло у единственного окна и поставил ноги на подставку. Так здесь сидел Эфроим, когда к нему приходил Якоб. Сам он обычно устраивался перед дедом прямо на полу, как щенок у ног хозяина, и, затаив дыхание, слушал истории о прежних временах.
Его возбуждали рассказы о молитвенных собраниях. Эфроим в красках описывал экстаз на лицах людей и их полную поглощенность Проповедником и его сыновьями. Эфроим говорил потрясающе, в его голосе звучали раскаты грома, и Якоб не сомневался, что это просто околдовывало людей. Больше всего Якоб любил слушать истории о том, как Габриэль и Йоханнес творили чудеса. Каждый день они исцеляли людей, и Якоб видел в этом что-то совершенно необыкновенное. Он не понимал, почему его отец никогда не хотел об этом говорить и - более того - даже стыдился волшебного периода своей жизни. Подумать только: дар исцелять, лечить больных и поднимать на ноги увечных. Как он, наверное, горевал, когда дар исчез. Как говорил Эфроим, так и должно было случиться, раньше или позже. Габриэль вынес это стоически, но Йоханнеса потеря потрясла. По вечерам он молил Господа вернуть ему дар, и как только видел раненую зверушку или птицу, тут же бежал к ним и пытался вылечить их силой, которую когда-то ощущал в себе.
Якоб никогда не мог понять, почему Эфроим так веселился, рассказывая об этом времени. Ему казалось, что такой человек, как Проповедник, который так близко стоял к Богу, должен понимать Йоханнеса, сочувствовать его горю. Но Якоб любил своего дедушку и принимал все, что тот говорил, никогда не пытаясь ему возражать. В его глазах дедушка был безупречен, ведь он спас ему жизнь. Может быть, не явным чудом, возложив на него руки, но поделившись с ним своей плотью, и этим опять возжег в нем жизнь. За это Якоб обожал его.
Но больше всего Якоб ждал того, что Эфроим говорил в конце своего рассказа. Он обычно очень выразительно замолкал, глядел в самую глубину глаз внука и говорил: "А ты знаешь, Якоб, в тебе тоже есть дар, там, глубоко, он ждет, его надо просто суметь отпереть". Якоб любил эти слова.
У него так никогда ничего и не получилось, но ему вполне хватало уверенности, внушенной ему дедушкой; он знал - у него внутри есть сила. Когда Якоб болел, он пытался закрыть глаза и высвободить силу, чтобы исцелить себя самого. Но с закрытыми глазами он видел только темноту. Ту же самую темноту, которая теперь зажимала его железной хваткой.
Может быть, если бы дедушка прожил дольше, Якоб смог бы найти правильный путь и все сделать как надо. Он ведь сумел научить Габриэля и Йоханнеса, так что, наверное, он смог бы научить и его. Но дедушка оставил их.
Громкая птичья перебранка вывела Якоба из раздумий. Темнота внутри его безжалостной хваткой сжимала сердце, и он спрашивал себя: что будет, если темнота сожмет еще сильнее, - тогда, наверное, его сердце не сможет биться и остановится. Последнее время темнота приходила к нему все чаще и чаще и стягивала его все туже и туже, как никогда прежде. Он поднял ноги на кресло и охватил руками колени. Если бы только Эфроим был здесь. Он и только он мог помочь ему найти целительный свет.
- В этом деле мы исходим из предпосылки, что Ени Мёллер не сбежала по своей доброй воле, а была захвачена насильно. Нам также понадобится любая возможная помощь от людей, и мы обращаемся ко всем с просьбой немедленно сообщить нам, если кто-нибудь ее видел, - особенно когда она садилась в какую-либо машину или, по крайней мере, находилась рядом с машиной. Согласно нашим данным, она голосовала на дороге, и любые свидетельства, касающиеся этого, представляют для следствия первоочередной интерес.
Патрик говорил очень серьезно, глядя на собравшихся журналистов. В это же время Анника раздавала им фотографии Ени Мёллер для публикации в газетах. Хотя обычно бывало совсем наоборот, но на этот раз пресса могла оказаться полезной. К великому удивлению Патрика, Мелльберг настоял на том, чтобы он провел эту срочную пресс-конференцию сам. Мелльберг, против обыкновения, сидел в конце небольшой комнаты для совещаний и посматривал на Патрика, который стоял перед журналистами. Несколько рук поднялись в воздух.
- Есть ли какая-нибудь связь между убийством Тани Шмидт и исчезновением Ени? Удалось ли вам найти какое-нибудь звено, которое объединяет вместе это убийство и найденные вами тела убитых Моны Тернблад и Сив Лантин?
Патрик откашлялся.
- Во-первых, мы еще не получили официального подтверждения идентификации Сив. Поэтому я прошу пока не писать, что это она. Что касается других подробностей, которые мы выяснили или, напротив, о которых еще не успели узнать, то я об этом, к сожалению, не могу рассказывать в интересах ведения дела.
Журналисты тяжело вздохнули, потому что постоянно сталкивались с молчанием, когда дело касалось интересов расследования. Но тем не менее руки по-прежнему тянулись в воздух.
- Туристы начали уезжать из Фьельбаки; как вы считаете, правильно ли они поступают, есть ли у них основания для опасений?
- Нет, никаких причин для беспокойства нет, мы упорно работаем, чтобы раскрыть это дело. Но в настоящий момент мы должны сконцентрироваться на поисках Ени Мёллер - это все, что я хотел бы сказать. Спасибо.
Патрик вышел из комнаты, невзирая на протестующие возгласы журналистов. Краем глаза он заметил, что Мелльберг задержался. Ему оставалось только надеяться на то, что шеф не напорет какой-нибудь ерунды. Патрик вошел в кабинет Мартина и сел на краешек его письменного стола.
- Чтоб меня черти взяли, это как по доброй воле сунуть руку в осиное гнездо.
- Да, хотя на этот раз от них может быть какая-то польза.
- Да, кто-то должен был видеть, как Ени садилась в машину - если она действительно поймала попутку, как утверждает тот парень. Движение на греббестадской дороге оживленное, и я очень удивлюсь, если окажется, что никто ничего не видел.
- Но вообще-то случаются и более странные вещи, - сказал Мартин и вздохнул.
- Ты по-прежнему так и не связался с Таниным отцом?
- Я еще не звонил, собирался подождать до вечера: похоже, он на работе.
- Да, наверное, ты прав. А ты не знаешь, Ёста уже обзвонил тюрьмы?
- Да, ты просто не поверишь, но он это уже сделал. Ничего. У них не нашлось ни одного клиента, который бы сидел так долго и вышел в последнее время. Но вообще-то тут возникает масса вопросов, ну, я хочу сказать, что, к примеру, запросто может быть какой-нибудь козел, который собирался застрелить короля, получил приличный срок, а потом вышел на волю через пару лет за хорошее поведение. Решение о досрочном освобождении можно получить за две недели, а отметка в его деле появится, скорее всего, года через два.
И Мартин раздраженно бросил ручку на стол.
- Ну не стоит быть таким циничным, ты для этого слишком молод. Вот проработаешь лет десять, тогда и будешь демонстрировать разочарование. А сейчас сиди излучай пламенную веру в систему.
- Есть, ваше старейшество.
Мартин отдал ему честь, Патрик заржал и чуть не свалился со стола.
- Мы все еще, - продолжил, отдышавшись, Патрик, - не можем утверждать, что исчезновение Ени связано с убийством во Фьельбаке. Так что ради надежности надо, чтобы Ёста опять связался с тюрьмами и разузнал, не выпускали ли они недавно насильника, или осужденного за нападения на женщин, или что-нибудь такое. В первую очередь это, конечно, касается преступлений, совершенных у нас в округе или поблизости.
- Толково придумал, но с таким же успехом это может оказаться и кто-нибудь из приезжих, ну, к примеру, турист.
- Чистая правда, но в любом случае это надо проверить. Так что почему бы этим не заняться прямо сейчас?
В дверях появилась голова Анники:
- Прошу меня извинить, что прерываю, уважаемые господа, но там криминалисты на проводе. Тебе, Патрик, звонят. Перевести звонок сюда или ты будешь говорить из своего кабинета?
- Переключи на меня, только дай мне, пожалуйста, хотя бы полминуты.
Он сел за стол в своей комнате и стал ждать, пока зазвонит телефон. Патрик немного волновался и чувствовал, как сердце забилось быстрее.
Сведения от криминалистов всегда немного похожи на ощущения от прихода Деда Мороза: никогда не знаешь, какие сюрпризы могут оказаться в мешке.
Через десять минут он опять пришел к Мартину, но не стал входить, а остановился в дверях.
- Мы получили подтверждение того, что второй скелет - это действительно останки Сив Лантин, как мы и ожидали. И они закончили делать анализ почвы; возможно, это даст нам что-нибудь ценное.
Мартин заинтересованно качнулся вперед на своем стуле, сжав руки.
- Не томи, не тяни кота за хвост, говори, что они там обнаружили?
- Ну, во-первых, они сказали, что это тот же тип почвы что найден на теле Тани. То есть на ней, на одеяле, на котором она лежала, и на скелетах - везде одно и то же. Это указывает, по крайней мере, на то, что, по всей вероятности, какое-то время они находились в одном и том же месте. В центральной лаборатории провели тщательный анализ почвы и нашли в ней промышленное удобрение, которое используют только в сельском хозяйстве, а уж никак не дома, чтобы цветочки подкармливать. Они ухитрились даже определить марку и, соответственно, фирму-производителя. Лучшее во всем этом - то, что оно не поступало в розничную продажу, а заказывалось напрямую, то есть потребитель покупал его непосредственно у производителя. И это удобрение, следовательно, далеко не самый распространенный продукт на рынке. Так что если ты сможешь быстренько с ними связаться и упросишь их составить список клиентов, которые покупали это удобрение, то, может быть, мы наконец к чему-нибудь или к кому-нибудь придем. Вот здесь я написал название удобрения и фирму-производителя. Телефонный номер можно найти в справочнике.
- Да, я займусь этим и сообщу тебе сразу же, как только получу список клиентов.
- Ну вот и отлично.
Патрик ободряюще показал Мартину большой палец и легонько побарабанил пальцами по косяку.
- Я хотел спросить…