Лютая злоба вылетела из Роберта, как воздух из проколотого шарика. Он провел рукой по глазам и, начиная понимать, что сделал, огляделся вокруг. Сольвейг лежала на полу, как большой мягкий выброшенный на сушу кит, всхлипывала, и между ее пальцами сыпались обрывки фотографий. Она плакала тихонько, но душу рвало. Роберт опустился на колени рядом с мамой и обнял ее. Он очень нежно и ласково отвел сальную прядь с ее лица, потом помог ей подняться.
- Извини, мам, извини, извини, извини. Я тебе помогу с альбомами, и все будет в порядке. Ну, с теми, что я испортил, ничего не поделаешь, но их совсем немного, остались самые лучшие, ты посмотри на эту - какая ты тут красивая.
Роберт поднял фотографию и держал ее перед глазами матери. На ней улыбалась Сольвейг, стоя в раздельном, но весьма пристойном купальнике, с лентой наискось через грудь, на которой блестела надпись: "Майская королева 1967" - красивая, действительно красивая. Рыдания прекратились, слышались только всхлипывания. Она взяла у него фотографию и, улыбаясь, спросила:
- Я ведь действительно была красивая, Роберт?
- Да, мама, да. Очень. Самая прекрасная девушка, которую я видел.
- Ты не обманываешь, ты правда так думаешь?
Сольвейг кокетливо улыбнулась и ласково погладила его по волосам. Роберт помог ей сесть на стул.
- Да, точно, так оно и есть, честное благородное.
И через мгновение все было забыто и улажено, и Сольвейг опять в полном счастье колупалась со своими альбомами. Йохан кивнул Роберту и показал ему глазами на дверь, дескать, надо выйти. Они сели на крыльце, оба закурили.
- Что за дерьмо, Роберт? Что это тебя понесло? Надо как-то все-таки себя сдерживать.
Роберт ничего не ответил и колупал носком ботинка перед собой. Да и что он мог сказать? Йохан глубоко затянулся и с удовольствием выдохнул сигаретный дым между крепко сжатых губ.
- Не хрен им подыгрывать, я тебе от души говорю, как думаю: мы должны держаться вместе.
Роберт сидел и молчал, стыдясь самого себя. Перед ним словно разверзлась пропасть, а он сидел на краю и то засовывал ногу в нее, то выдергивал. Он тщательно затушил сигарету, воткнул ее в песок и забросал сверху, что выглядело странно и нехарактерно для них: земля вокруг крыльца была усеяна старыми, задубевшими окурками. Потом Роберт все же посмотрел в глаза Йохану.
- Насчет того, что ты сказал, ну, про девчонку в Вестергордене. - Роберт помедлил. - Это что, правда?
Йохан дотянул свою сигарету до фильтра и выщелкнул окурок на землю. Он поднялся, даже не обернувшись к брату:
- Да ясное дело, чтоб мне сдохнуть, правда.
Потом он повернулся и пошел в дом. Роберт по-прежнему сидел на крыльце. Первый раз в жизни он чувствовал, как их с братом разносит в стороны друг от друга. Это напугало его так, что он чуть не обделался.
Вторая половина дня получилась относительно спокойной. Почему? В первую очередь из-за того, что, пока они не получат полного отчета об исследовании останков Йоханнеса, Патрику не светило ничего захватывающего. Так что он сидел более или менее спокойно и ожидал, пока зазвонит телефон. На месте он сидеть просто не мог, поэтому пошел к Аннике, чтобы отвлечься и поболтать часок.
- Ну и как оно, твое ничего? - спросила Анника, как обычно, глядя на него поверх очков.
- Ну, если ты про это, то жарища ее донимает, и легче нам обоим от этого не становится.
Как только Патрик сказал про жарищу, он тут же почувствовал, что здесь, во владениях Анники, прохладно, и ощутил легкий ветерок. Здоровенный вентилятор легонько жужжал возле ее письменного стола, и Патрик выпучил на него глаза, офигевший от собственной глупости.
- И как я об этом только не подумал. У нас дома есть, я купил вентилятор для Эрики. А что это такое, почему у меня мозгов не хватило притащить вентилятор сюда? Точно, первое, что я сделаю завтра утром, - сгоняю в магазин и куплю.
- Для Эрики. Да, конечно. И как она с таким-то пузом и в такую жарищу?
- Знаешь, до того как я купил вентилятор, я думал, что она скоро расплавится. А вообще она плохо спит, руки-ноги болят, с ума сходит, что на живот повернуться не может, ну и все остальное, да ты знаешь.
- Да вообще-то нет. Вот здесь никак, даже при всем моем нахальстве.
Патрик с испугом подумал - что это он только что ляпнул. У них, в смысле у Анники, не было детей. И раньше он, слава богу, никогда не спрашивал, да вообще-то ему и в голову не приходило спрашивать, отчего и почему. А вдруг у них что-то случилось или кто-нибудь из них не мог иметь детей. И сейчас он весьма "тактично" напомнил Аннике о том, что близок локоть, да не укусишь. Да еще получилось это у него с деталями и комментариями. "Во облажался", - подумал Патрик.
- Не надо, не суетись. Как тебе сказать, в общем-то, был какой-то выбор, но сейчас фактически мы уже по детям больше не маемся. У нас есть собаки, мы их любим, и они нас тоже. У нас есть семья, у нас есть любовь, мы все нужны друг другу.
Патрик почувствовал, как на его побледневшую физиономию опять возвращаются краски.
- Да, ты знаешь, я здорово испугался, когда понял, что сказал. Но если тебе интересно, нам обоим очень трудно - что Эрике, что мне. Но конечно, ей особенно. Как ни посмотри, все получается как-то слишком, все чересчур, а тут еще эти: вот не было печали. В общем, все одно к одному.
- Ты про что?
- Да эти.
- Оккупанты? - спросила Анника, приподняв бровь.
- Само собой разумеется. Все эти комики, которые считают, что припереться к нам во Фьельбаку в июле - роскошная идея.
- Ну да, и после того как они приперлись, они бы "охотно", или они бы "предпочли", или они бы "не возражали", или "если вы ничего не имеете против, мы бы", или как?.. - спросила иронически Анника. - Ну да, ну да, ля-ля-ля, бла-бла-бла. Это мы все уже слыхали. Ты знаешь, у нас сначала летом была та же проблема - до тех пор, пока мы не сообразили и не послали очередную команду далеко и надолго. И как-то все об этом тут же узнали. Такая вот вышла история. Как мы ее пережили, я прямо и не представляю, с трудом, но справились, почему-то ни по кому из них не сохнем. Ты знаешь, настоящих друзей, которых не хватает, их может и вообще не быть. Ну, правильных друзей, которые приезжают сюда в ноябре. Ну а всех прочих, как тебе это сказать поласковее, не то что можно, но нужно посылать подальше.
- Истина, святая истина, - сказал Патрик. - Подписываюсь под каждым твоим словом, но легче сказать, чем сделать. Я думаю, что Эрика в первый раз в своей жизни оказалась взаперти, внутри себя, внутри дома. Мы здесь сейчас сидим с тобой и разговариваем, а там вокруг нее изощряются эти шелудивые гости. Бедная Эрика. Она там дома целый день, и ей приходится обслуживать этих обормотов.
И Патрик вздохнул.
- Может, тебе стоит наконец собраться и разок побыть мужиком. Ну, по крайней мере хоть разок, чтобы разрулить эту ситуацию.
- Кому, мне?
И Патрик горестно посмотрел на Аннику.
- Ага. Если Эрика бьется там вся в стрессе и на нервах, а ты здесь тоже сидишь передо мной и дергаешься все время, между прочим, каждый день, может, тебе в кои-то веки стоит трахнуть кулаком по столу ради ее покоя? Ей будет легче. А ты никогда не думал, что у нее тоже есть собственная жизнь, я имею в виду ее карьера, а тут трах-бах, не было печали, как говорится, и она сидит, глядит себе в пупок, и считается, что так и надо.
- Да вообще-то с такой точки зрения я об этом не думал, - сказал Патрик довольно сконфуженно.
- Ну конечно, чего еще от вас, дурных мужиков, ожидать. Так что сегодня вечером ты берешь за шкирман своих гостей и пинками вышибаешь их из дома, при этом можешь говорить, что в тебе воспрял дух Лютера и ты изгоняешь бесов со святой немецкой земли. Если не ошибаюсь, он при этом еще чем-то махал, по-моему, крестом килограммов на двенадцать. Так что бесов я понимаю - куда им деваться. У французов на эту тему даже специальный журнал есть, так, понимаешь, "Futur Mama" и называется, а у нас в нашей Швеции только и есть, что статьи во всех журналах: будущая мама, будущей маме, все для будущей мамы. И всякая такая хрень. Ты ее когда-нибудь спрашивал, как она там заседает одна дома по целым дням? Я так думаю, что у нее крыша съезжает. Она там у тебя устроилась как примерная крестьянская жена и парится на этой жарище.
- Да.
Патрик чувствовал себя полным придурком и даже не знал, что и возразить. Говорить с Анникой - все равно что играть в шахматы с гроссмейстером: он еще и квакнуть не успел или двинуть пешку, а его уже сделали. И стыдно ему было и нехорошо, и, как у институтки, горло сжимало. На самом деле не надо быть гением, чтоб понять: Анника права. Патрик знал, что у него есть эго и гадкий, лелеемый им эгоизм, но почему он не думал, что у Эрики тоже есть и то и другое. Он влез по уши в расследование и даже не подумал о том, каково сейчас ей. Да, кое о чем он думал - вроде того, что если он сейчас пропадет на какое-то время, для нее это станет своего рода отдыхом от него. Но Патрик понимал, что лжет самому себе. Как это обычно бывает в странных парах, он знал ее лучше, чем она себя. Или, может быть, просто чувствовал ее лучше. Он прекрасно понимал, насколько для его sambo важно заниматься чем-то стоящим и значимым, а сейчас получалось, что он обрек ее на безделье. Но в любом случае он себя обманывал и использовал ситуацию.
- Ну что? Как насчет того, чтобы поехать домой пораньше и позаботиться о твоей самбушке?
- Я должен дождаться звонка.
Патрик грянул эту фразу автоматически, но испепеляющий взгляд Анники ясно дал ему понять, что он облажался в очередной раз.
- Милый, а у тебя что, мобильного телефона нет или он у тебя не работает? Или ты считаешь, у меня мозгов не хватит перевести звонок со стационарного на твой мобильный?
- Ну да, - послушно кивнул Патрик. Он уже готов был сорваться с места. - Да, я, конечно, сейчас дуну домой, но ты, если будет звонок, ты с мобильного на мобильный?..
Анника посмотрела на него так, что Патрика приподняло и потянуло как бы сквозняком через дверь. Будь это давние времена и будь у него шляпа, он вряд ли бы успел ее схватить, а если успел, то точно стал бы махать…
Но, к сожалению, неожиданные обстоятельства не позволили ему уйти, и прошел еще час, прежде чем он оказался в своей машине.
Эрнст стоял в магазине Хедемюр и прикидывал, чем бы ему перекусить. Сначала он собирался съездить в пекарню, но увидел, какая там очередь, и планы пришлось переменить.
Задача перед ним стояла почти неразрешимая: Эрнст никак не мог сделать выбор между булочками с корицей и деликатесными. Неожиданно он заметил какую-то суету на верхнем этаже, оторвался от булочек и пошел посмотреть, что там происходит. Магазин был трехэтажный. На первом этаже - ресторан, киоск и книжный магазин; на втором этаже - бакалея, а наверху - одежда, обувь, подарки и сувениры. Две женщины стояли возле кассы, вцепившись в сумку. У одной из них висела на груди табличка, и она явно относилась к персоналу, а вторая напоминала героиню русского низкобюджетного фильма. Юбка едва прикрывала задницу, чулки в сеточку, блузка, которую могла бы надеть только двенадцатилетняя дура, и такая прорва косметики, что ее личико походило на политическую карту из атласа Беккера.
- No, no, my bag! - истошно вопила женщина на плохом английском.
- I saw you took something, - отвечала ей продавец бутика тоже по-английски, но с типично шведской мелодичной интонацией.
Она с заметным облегчением встретила появление Эрнста.
- Слава богу, вы здесь. Задержите эту женщину. Я видела, как она ходила между полками и клала вещи себе в сумку, а потом попыталась самым наглым образом уйти отсюда.
Эрнст не колебался ни секунды, он сделал два быстрых шага и крепко взял подозреваемую в воровстве за руку. Бывший двоечник Эрнст по-английски не говорил, поэтому спросить эту женщину он ни о чем не мог. Однако это его ничуть не смутило: он решительно выхватил объемистую сумку из ее рук и перевернул. Фен - одна штука, электробритва - одна штука, электрическая зубная щетка - одна штука, и, что очень странно, традиционная майская керамическая свинка, - вот что вывалилось из сумки и лежало на полу.
- Ну и что ты об этом скажешь, а? - спросил Эрнст по-шведски.
Продавец перевела. Женщина только помотала головой, изображая полное удивление и непонимание. Она сказала:
- I know nothing, speak to my boy-friend, he will fix this, he is boss of the police.
- Что эта баба лопочет? - раздраженно поинтересовался Эрнст. Ему очень не нравилось, что приходится обращаться за помощью к женщине, чтобы справиться с языковой проблемой.
- Она говорит, что ничего не знает и что вам надо поговорить с ее дружком. Она утверждает, что он шеф полиции, - сказала та с удивлением.
Продавец обеспокоенно посмотрела на Эрнста, потом на женщину, которая стояла с кривенькой улыбочкой и поглядывала на них с явным превосходством, очень довольная собой.
- Ах так, ну тогда в любом случае с ней надо побеседовать в полиции. Вот там мы и поглядим, как она будет нести эту пургу насчет дружка, который шеф полиции. Такое, может быть, проходит у них, в России, или из какой там еще задницы приперлась эта дамочка. Смотри сюда, ты не на того парня нарвалась. - Эрнст подтащил к себе воровку вплотную и рявкнул ей прямо в лицо.
Она не поняла ни слова, но, казалось, впервые за все время инцидента забеспокоилась. Эрнст быстро вывел ее из магазина на улицу и поволок в участок. Женщина с большим трудом, спотыкаясь на своих высоченных каблуках и чуть не падая, едва поспевала за ним. Проезжающие машины притормаживали, народ высовывался из окошек, веселился и вовсю наслаждался бесплатным спектаклем. У Анники глаза полезли на лоб, когда Эрнст приволок это чучело в приемную.
- Мелльберг! - Эрнст грянул так, что в коридоре зазвенело. Одновременно из дверей высунулись головы Патрика, Мартина и Ёсты. Всем было интересно, что происходит.
- Мелльберг, иди сюда, я привел твою ненаглядную.
Эрнст посмеивался про себя: ну, сейчас она увидит, где раки зимуют. Из кабинета Мелльберга не донеслось ни звука, там стояла подозрительная тишина, и Эрнст начал опасаться, что пришел не очень вовремя и Бертеля вообще нет в участке.
- Мелльберг, - крикнул он в третий раз с меньшим энтузиазмом, потому что его план заставить эту бабу съесть свое собственное вранье оказался под угрозой.
Эрнст стоял посреди коридора, крепко держа женщину за руку, и все большими глазами разглядывали их. Через минуту, которая показалась Эрнсту неимоверно долгой, в дверях своего кабинета возник Мелльберг. У Эрнста внутри екнуло. Судя по тому, как Бертель Мелльберг, застенчиво потупив глазки, разглядывал пол, все вытанцовывалось совсем не так, как рассчитывал Эрнст.
- Бе-е-ртель!
Женщина высвободилась из рук Эрнста и поскакала к Мелльбергу, который заметался, как попавший под свет фар на дороге олень. Учитывая то, что бабец оказалась по крайней мере сантиметров на двадцать повыше Мелльберга, картинка, когда она вцепилась в него и прижала к себе, вышла презабавная. У Эрнста отвисла челюсть. Сейчас ему хотелось только одного - провалиться сквозь пол, и он уже мысленно начал заполнять заявление об увольнении со службы. Он со страхом понял, что его заискивания и лесть дорогому шефу его не спасут. Все его труды по вылизыванию задницы Мелльбергу пошли прахом в одну секунду.
Женщина оторвалась от Мелльберга, повернулась и обвиняюще указала на Эрнста, который, обгадившись в очередной раз, по-прежнему стоял в коридоре, держа ее сумку в руках.
- This brutal man put his hands on me! He say I steal! Oh, Bertil, you must help your poor Irina!
Мелльберг успокаивающе похлопал ее по плечу, для этого ему понадобилось довольно высоко поднимать руку, и все это вместе смахивало на то, что дорогой шеф играет в баскетбол.
- You go home, Irina, OK? To house. I come later. OK?
Вебстер перекувырнулся в своем гробу, из могилы Шекспира раздался истошный вопль: английский Мелльберга никак нельзя было назвать безупречным. Но она все-таки поняла, что он сказал, и ей это не понравилось.
- No, Bertil. I stay here. You talk to that man, and I stay here and see you work, OK?
Мелльберг покивал в подтверждение и начал ненавязчиво заталкивать ее в свой кабинет. Она беспокойно завертела головой и сказала:
- But, Bertil, honey, Irina not steal.
Она выпрямилась с важным видом на своих высоченных каблуках и с омерзением посмотрела на Эрнста. Тот внимательно изучал ковер у себя под ногами и не осмеливался взглянуть на Мелльберга.
- Лундгрен, в мой кабинет!
В ушах Эрнста затрубили трубы Судного дня. Он послушно пошел следом за Мелльбергом. Из дверей по-прежнему торчали головы с отвисшими челюстями, но теперь, по крайней мере, они знали причину флуктуации настроений шефа.
- Садись и, будь добр, расскажи, что там случилось, - сказал Мелльберг.
Эрнст согласно кивнул. Он стоял и потел, и на этот раз совсем не из-за жары. Он рассказал о сцене в бутике Хедемюр и о том, как он увидел двух женщин, забавлявшихся веселой игрой: кто кого перетянет. Неуверенным голосом он рассказал также о том, как вытряхнул содержимое сумки и что там оказались вещи, за которые она не заплатила. Рассказывать было больше нечего, Эрнст замолчал в ожидании приговора. К его удивлению, Мелльберг глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула.
- Да, влез я в дерьмо по самые уши.
Он секунду помедлил, потом наклонился, выдвинул ящик, достал оттуда что-то и бросил на стол перед Эрнстом.
- Вот чего я ждал, посмотри, страница три.
Эрнст с любопытством взял что-то вроде каталога, быстро перелистнул страницы и остановился на третьей. Разворот пестрел фотографиями женщин с краткими описаниями: рост, вес, цвет глаз и интересы.